Предпочтение/Выбор

      Проснулся Куромаку уже ночью, в полной темноте. Голова раскалывалась. Ему очень хотелось есть. Но первым делом он проверил, не пришла ли ему заработная плата.       Не пришла.       На кухне тускло горел свет. Видимо, там работал Курохико, либо в свете свечи, либо фонарика. Юноша пошёл в сторону этого света, попутно понимая, что он сейчас не сможет приготовить себе гречку.       Идя через коридор, мимо зеркала, сероволосый испугался своего отражения, едва видного в свете луны из окна и свечения со стороны кухни. Этот изнемождённый взгляд, осунувшееся лицо, исхудавшее тело, взъерошенные после сна волосы. Он не узнавал сам себя.       Однако, придя на кухню, парень обнаружил, что его дядя вовсе не склонялся над документами. Мужчина готовил плов на газовой горелке, так как электричество до сих пор не вернулось и ни плита, ни микроволковка, ни электрочайник, соответственно, не работали.       Куромаку осипшим от голода голосом поздоровался с дядюшкой, достал свой хлеб, нарезал его и стал тихонько есть, дабы не подавиться. Всё это время Курохико неотрывно смотрел на своего племянника, потом поставил на стол тарелку с пловом. Куро-младший не обратил на это никакого внимания. Тогда Куро-старший придвинул тарелку к нему ближе и сказал негромко, но таким тоном, будто выносил приговор в зале суда: — Ешь.       Парень с удивлением и подозрением посмотрел сначала на дядю, затем на плов, потом вновь перевёл взгляд на дядю.       Курокайхо и Курохико, как он знал, не общались с того дня, когда она заявила семье о своей помолвке с Алебардом. О наличии племянника мужчина узнал лишь в ту ночь, когда он сам два года назад заявился к нему на порог в три часа ночи с двумя рюкзаками на плечах, бледный и встревоженный. На вопросы дядюшки юноша отвечать отказывался, сказал лишь, что его адрес нашёл в записной книжке матери и что больше не может жить в отчем доме. Куромаку был удивлён даже тому, что этот мужчина просто пустил его на порог.       Однако сейчас он, в последний раз переведя взгляд на плов, жадно схватил тарелку и, забыв об осторожности, стал есть эту горячую и воистину вкусную, особенно для голодающего студента, еду, обжигаясь и давясь. Он уже две недели не ел нормальной еды. Некий инстинкт проснулся в сознании сероволосого, заставляя сиюминутно умять содержимое тарелки. Курохико всё с тем же выражением лица наложил племяннику добавку, наблюдая всё ту же картину.       Справившись и с этой порцией, Куромаку наконец вернулся в здравомыслие и чувствовал себя немного неловко из-за подобного поведения. — Спасибо, — сказал он, однако, всё также невозмутимо своему дяде.       Тот молча кивнул.       За эти два года они разговаривали всего четыре раза. В общей сумме, восемнадцать слов, не считая первого разговора. Теперь же Курохико посчитал нужным начать диалог. — Ты впервые поел то, что я приготовил. С чем это связано? — Я не был уверен, что имею право есть Ваши продукты.       Мужчина напряжённо смотрел на племянника, затем облегчённо выдохнул: — Фух, я уж думал, что с едой что-то не так. Предположил, что готовлю плохо. — Ваш плов мне понравился на 87%, — ответил Куромаку, — Правда, он немного жирноват. — Спасибо за замечание. И больше не стесняйся есть и, при желании, просить добавки. Заработанное лучше трать на что-то полезное. Кстати, я удивлён, что ты не смог правильно рассчитать свой бюджет.       На самом деле Куромаку свой бюджет рассчитывал всегда на месяц вперёд. У него обычно были деньги и на еду, и на какие-то приятные траты вроде покупки книги или встречи с Габриэлем, всегда оставались деньги на чёрный день.       Однако двадцать дней назад у сероволосого в маршрутке вытащили кошелёк. Благо, там были только деньги, не документы и не заметки.       Деньги, лежавшие дома, он всячески растягивал до конца месяца, отчаянно берясь за дополнительные подработки. — Мы с твоей матерью в детстве были не разлей вода, — отметил Курохико, — Когда она была одного возраста с тобой, мы с ней ходили на разные научные выставки. А потом она за какого-то Светлина вышла замуж, — мужчина вздохнул тяжело.       Его племянник удивился. — Светлин? Это фамилия моего отца? — Да. Ладно хоть Кай-сама не стала брать его фамилию. И тебе дала нашу.       Куромаку всё ещё был удивлён. Наверное, он бы никогда и не узнал этого, если бы не оказался в такой ситуации. — Наверняка она очень переживает, что ты ушёл непойми куда. — Возможно, Вы правы. По крайней мере, я знаю, что за меня переживает младший брат. — То есть ты не единственный ребёнок в семье? — Нет, у меня ещё брат-близнец есть, Курон. — А младшего как зовут. — Зонт, в основном его называют Зонтиком. Для отца он Голубой Зонт. — Странное имя, конечно.       Курохико потёр переносицу. — Знаешь,  я вот что заметил. Ты раз-два в месяц уезжаешь куда-то. Конечно, это не моё дело, но это явно не поездки к семье.       Куромаку, сохраняя максимально спокойное для данной ситуации выражение лица, ответил: — Да. Понимаете, есть один человек... — Понимаю, хотя мне это и не знакомо.       Курохико прошёл из одного конца кухни в другой и сказал: — Завтра у меня выходной и я могу свозить тебя в город N*. Всегда хотел побывать там. Ты сможешь до вечера заниматься саоими делами. Согласен? — А каковы Ваши условия? — спросил на всякий случай молодой человек.       Почти шёпотом мужчина ответил: — Назови мне три самых лучших по твоему мнению места в городе.       В семь часов утра авто доехало до города. Куромаку вышел на остановке, попрощался с дядей и пошёл своей дорогой.       Габриэль просыпался утром довольно рано. Вот и сейчас он уже умылся, оделся и сидел во дворе, совершенно не ведая, кто к нему сегодня должен прийти.       У калитки нарисовался Зонтик. Волосы его были собраны в аккуратный хвостик, взгляд бодрый, через плечо сумка с художественными принадлежностями. — Привет, Зонтик! — махнул ему рукой Габриэль. — Здравствуй, — ответил тот, подходя ближе и садясь на скамейку, — Данте, наверное, спит?       Габриэль утвердительно кивнул. — Мы с ним вроде братья, а такие разные. Он спит до обеда да и ложится рано, а я чем позже ложусь, тем раньше встаю, — рассудил остроухий, посмеиваясь. — Габриэль... Могу ли я тебе задать вопрос?.. — Конечно, я слушаю. — А ты часто видишься с Куромаку? — Когда как, — пожал плечами Габриэль, — Но мы с ним уже давно не виделись. Он говорил, что у него сейчас проблемы большие.       От этой новости Зонт взгрустнул. — Ты, это... можешь в комнату к Данте зайти, посидеть там, — добавил остроухий.       Голубоглазый вошёл в дом, поздоровался с отцом Данте и Габриэля, который в это время смотрел телевизор. С ним Зонтик познакомился только полгода назад. Тогда парень очень боялся, что отец Данте будет против их отношений. Однако он оказался очень дружелюбным и умным человеком, который заметил и похвалил Клевера за его воспитанность.       Голубоглазый тихонько вошёл в комнату Данте, присел на краю его кровати и глазами, полными нежности, посмотрел на своего спящего возлюбленного. В тусклом получвете утреннего солнца из-за плотной жёлтой шторки парень был особенно прекрасен. Крепкие, немного мозолистые руки, которые он сложил у головы, лёжа на левом боку, взлохмаченные огненно-алые волосы, отточенные скулы, спокойствие на сонном лике — всё это было весьма привлекательно и завораживало взор Зонтика.       Настолько это умиляло обладателя голубых глаз, что он лёг рядом с любимым человеком и обнял его с заботой своили тонкими руками. Данте всхрапнул, что только сильнее умилило Зонтика, который тоже потихоньку впадал в дремоту.       У свежевыкрашенной калитки тем временем встал Куромаку. Он был всё такой же потрёпанный, несмотря на идеально причёсанные волосы и гладковыглаженный костюм. В руках у него был букет бумажных цветов, сделанных им прямо на ходу из листов тетрадей, ведь в такую рань все цветочные магазины закрыты, а бабки, отчаянно втюхивающие ромашки, спят.       Парень не сомневался, что Габриэлю такой подарок понравится. Остроухий любил всё простое и незамысловатое. А ещё он любил Куромаку.       Заметив сероволосого на горизонте, шатен улыбнулся как-то более осмысленно, чем прежде. Он пошёл открывать калитку нежданному гостю. — Габри, ты извини, что я...       Речь Куромаку была перебита радостным поцелуем в прохладные губы. — Тебе холодно? — спросил Габриэль, даже не глядя на цветы. — Да нет, просто на улице прохладно, как видишь, а я шёл сюда долго. — Хех, ладно. Главное, что ты здесь.       Остроухий с тёплой радостью смотрел на Клевера, держа его ладони в своих. Он видел, что тот был очень устал и слаб, и очень хотел его как-то ободрить. — Я обещал тебе показать это, — сказал Бубенцов, показывая парню свои проколотые уши. Затем он ими весело пошевелил и обнял сероволосого. — Классно, — ответил сероволосый, пытаясь придумать, куда девать этот чёртов букет. — Спасибо.       Взгляд Габриэля упал на бумажные цветы. — Это для меня? — полюбопытствовал он. — Да.       Габриэль хихикнул, взял цветы и убрал их в сторону, беря Куромаку за обе руки. — Я так давно хотел сходить с тобой кое-куда! Пошли!       Куромаку ничего иного не оставалось, кроме как следовать за ним.       Данте проснулся лишь в половине одиннадцатого и, надо отметить, весьма удивился, сразу после пробуждения почувствовав рукой мягкие волосы Зонтика, в объятиях которого парень и проспал три с половиной часа. — Доброе утро, — сказал красноволосый, зевая и потягиваясь. — И тебе, Данте.       Зонт немного понаблюдал за Бубенцовым, затем спросил: — Ты бы хотел сегодня кое-куда пойти со мной? — С тобой — куда угодно. — Я хочу тебя с одним человеком познакомить. Он обещал в полдень ждать меня в парке — Хорошо. Сейчас только умоюсь, позавтракаем и пойдём. Как раз к полудню успеем.       Зонтика такой ответ порадовал.       Спустя полтора часа парни вышли из дома. Голубоглазый рассказывал красноволосому события минувшего дня, а тот лишь молча слушал. — Удивительный у тебя знакомый, Зонтик, — сказал Данте, глазами ища кого-то, кто подошёл бы под описание.       Однако виновник его внимания, сидевший на скамейке в паре метров от них, услышал диалог парней, хоть даже и не собирался подслушивать. — Зонтик, привет, а с кем это ты? — кликнул он своего нового знакомого.       Парни повернулись к Армету и обнаружили рядом с ним крупную лохматую зелёную собаку. Данте отошёл на пару шагов назад. — Данте, что такое? — спросил Зонт у своего парня. — Ничего-ничего, — ответил тот, встав чуть поодаль. — Да вы не бойтесь! Ару не кусается, — добродушно сказал Армет, обнимая пса, — Правда, он убежать может, если напугается.       Зонтик подошёл и почесал собаку за ушком. Данте от этого воздержался, подошёл к Армету с противоположной стороны и спокойно представился: — Я Данте Бубенцов. — Друг Зонтика? — Не только друг на самом деле, но наши с ним отношения весьма дружественны.       Зонтик готов был сквозь землю провалиться. — А, понимаю, — ответил Армет с улыбкой.       "Зачем такое говоришь?" — без слов, но всем своим видом говорил Зонтик.       "А по что мне врать?" — взглядом отвечал ему Данте. — Вы не подумайте, я вас за такое не осуждаю! — живо ответил Армет, — Я, наоборот, очень рад, что вы так честны со мной.       В ходе получасовой беседы Данте согласился с Зонтиком насчёт того, что их общий новый знакомый очень милый человек. — А можно? — спросил красноволосый, прикоснувшись к повязке Армета. — А, конечно, — ответил тот, потянувшись её развязывать.       Парни увидели под полотном пустые, безжизненные серо-голубые глаза. Также их взору открылись бледно-голубые веснушки. Зонтик, глядя на всё это, заплакал.       Оба его обняли. — Папа говорит, что есть шанс вылечить глаза с помощью операции, но для этого мне их надо беречь, поэтому я и ношу повязку, — объяснил Армет, желая успокоить этим Зонта. — Я даже не могу представить, каково тебе...       Данте подхватил голубоглазого на руки, с подозрением посмотрел на собаку и спросил на прощание у всё также сидевшего на скамейке Армета: — Сколько тебе лет, если не секрет? — Четырнадцать. — Юный совсем. Ладно, бывай.       Красноволосый принёс уже лишь тихо всхлипывающего Зонта в другой конец парка, усадил перед собой на скамейку, сложил его ладони в свои и спросил: — Что тебя тревожит? — А к-как ты догадался? — Я ведь очень хорошо тебя знаю. Мы уже давно попрощались с Арметом и я вижу, что горюешь ты сейчас не из-за него. А просто так ты никогда не плачешь. Так что рассказывай. Я жду.       Зонт вытер слёзы рукавами, икнул и спросил: — Неужели Куромаку забыл свою семью? Мы же с ним вполне хорошо общались, а тут он раз — уехал. Не звонит, трубку вчера бросил. Или ему сейчас очень-очень плохо...       Красноволосый обнял этот заплаканный комочек и ответил: — Про тебя он не забывал.       Голубоглазый удивлённо уставился на Данте. — Однако я пообещал Куро-сану, что не скажу тебе, в чём причина. Это его личное дело, он сам тебе всё расскажет, если посчитает нужным.       Зонтик, кажется, немного успокоился, обнял Данте, положил голову ему на плечо и тихо выдохнул: — И на том спасибо...       Куромаку с Габриэлем тем временем пришли в какой-то заброшенный частный дом. — Говорят, тут человека заживо вспороли и сожгли. Теперь его душа этот дом охраняет, — сказал остроухий, держа своего парня за руку. — Бред.       С потолка упала метровая квадратная плитка возле того самого места, где пару секунд назад стояли парни. Сероволосый подскочил от неожиданности. — Но здесь есть кое-что особенное, — добавил Габриэль, доставая из кучи мусора... ЖИВОГО ТАРАКАНА. — А-а-а, ясно, — Клевер попытался сохранить максимально спокойное выражение лица. — А разве тебе это не нравится? — Честно говоря — ДА.       Сероволосый поспешил покинуть это место. У самых дверей он встретил какие-то непонятные силуэты. — Куромаку, а что это? — Что бы это ни было...       Парни прыгнули в распахнутое окно и со всех ног свалили оттуда. Дыхание они переводили уже на другом конце улицы. — Ты в порядке? — спросил Габриэль. — Вроде да.       Куромаку посмотрел на остроухого и с ужасом осознал, что этот вопрос был адресован всё тому же таракану, которого шатен осторожно держал на ладони, улыбаясь. — Как мы его назовём? — невинно спросил Габриэль. — Иосиф. — Иосиф? — Иосиф.