Бессмертный и перерождённый

      В Форли, городе старом и небольшом, было необычайно холодно. Леонардо по-прежнему находился в родной Италии, да и не так уж далеко от ставшей ему родной Флоренции, что искренне не мог понять, почему он мёрз днём.       Возможно, холодно было не из-за температуры на улице, а из-за того, каким взглядом на него смотрели местные жители, стоило мужчине упомянуть, что он был простым свободным художником и хотел написать картину, изображающую замок. Этот замок был построен рядом с городом где-то в пятнадцатом веке, и Леонардо искал владельца, который объявился только пару дней назад и вступил в право наследства, доказав родство с неким графом Риарио делла Ровере, когда-то построившим это здание рядом с городом, которым он управлял.       Все, казалось, считали художника сумасшедшим, а после либо уходили, либо заявляли, что никакого представления не имели о новом владельце, хотя и читали в интернете что-то о том, что наконец-то нашёлся человек, желавший восстановить местную достопримечательность.       Честно? Леонардо бы не хотел никакого восстановления, наоборот, спешил написать картину, пока здание выглядело обветшалым, старым и навевающим какой-то иррациональный страх, стоило только увидеть его в отдалении на холме. Ещё и за лесом, по лучшим канонам всех ужасов.       Романа про Дракулу, например.       К тому же за столетия замок всё-таки обзавёлся жуткими легендами. Местные жители, если Леонардо везло разговорить их в баре или в кафе за бокалом вина, поговаривали, что граф Риарио так и не умер. Они несли какую-то чушь о том, что он убил любимого человека, похоронил его прямо в замке, но сам так и не смог найти покой и теперь бродил по ледяным, пустым коридорам, а раз в несколько лет — точных временных рамок никто художнику так назвать и не смог — охотился в лесу на зазевавшихся туристов, которые хотели проверить свою смелость. Некоторые даже рисковали предположить, что новый владелец вовсе не был новым, просто графу надоело скрываться, и он желал ещё больше крови, ведь если в музее или отеле, который обустроят в замке, станет известно о пропаже одного-двух посетителей, это только повысит посещаемость.       К счастью, Леонардо никогда не верил в подобную чушь и в этот особенно холодный день, когда о нём в городе узнали, кажется, уже все, решил прекратить поиски нового владельца замка и вторгнуться на его территорию не совсем законно. Не красть же он пришёл! Туристы постоянно делали фотографии, сюда приезжали даже профессиональные фотографы, так что такого в том, что вместо пары минут художник потратит на запечатление угнетающего вида несколько дней? Было бы удобно напроситься ночевать в самом здании, но раз такая возможность ему так и не представилась, придётся ежедневно вставать с утра пораньше и работать у окраины леса ближе к замку до позднего вечера, пока даже свет мощного фонарика не перестанет спасать от подозрительных ночных звуков. Не то, чтобы Леонардо внезапно поверил во всё, что услышал в городе, но в лесу могли водиться опасные звери. Выступать против них ночью — вот, что могло расцениваться как настоящее самоубийство, а не желание поспать под крышей, пусть и в здании, за которым уже несколько веков вряд ли кто-либо ухаживал.       Художник провёл ещё одну ночь в отеле и на утро выдвинулся в сторону замка. По-хорошему можно было взять такси, но он и без того позволил себе слишком большие траты для картины не на заказ, а для себя.       У самой опушки леса Леонардо встретил древнего, сгорбленного старика, который посмотрел на него неприятным изучающим взглядом. Его одежда казалась совсем старой и обветшалой, а немощность и худоба ощущались опасно, будто была только прикрытием для того, чтобы напасть, как только собеседник расслабится. Художник напрягся и поправил лямку на плече. Этюдник был слишком тяжёлым, как и бутылка воды, и большой дорогой холст, и мольберт... — Вам что-то нужно? — резко, напряжённо спросил Леонардо. Не хватало ещё выслушивать какой-то бред странного старика или, что ещё хуже, отбиваться от его атак. — Хозяин ждёт вас, — старик растянул рот в улыбке, и художник невольно похолодел, отшатываясь. Во рту почти не было зубов, сохранились только верхние клыки, жёлтые и подозрительно длинные.       Бред. — Хозяин замка? — переспросил Леонардо, взяв себя в руки. Он успел придумать целый ряд причин, почему у этого странного и жуткого старика могли остаться только клыки. Конечно, ни одна из них не успокоила, но сам процесс поиска логичного ответа очень даже помог. — Он знает о том, что я спрашивал про него? Вы можете меня проводить? Я только картину хочу написать, пока он замок не отреставрировал. — Хозяин не станет реставрировать замок, — только сейчас художник осознал, что старик говорил чересчур легко и правильно для того, у кого почти не было зубов. — Хозяин ждёт вас. Вас встретят в лесу и проводят. — А... Ага... — художник разочарованно вздохнул. Ясно. Местный сумасшедший, который остался без семьи и настолько проникся легендами о старом жутком здании, что сам начал в них верить и постепенно потерял рассудок. — Спасибо, — вежливо бросил Леонардо вслед и упрямо направился в лес, ещё пару раз бросив взгляд в сторону старика.       Тот стоял на месте и продолжал улыбаться художнику так, что всё внутри умоляло не сводить взгляда с сумасшедшего. Кого-кого, а местного маньяка, выдававшего себя за вампира, точно следовало опасаться. Даже днём.       Леонардо некому искать. Отцу после рождения нового наследника он больше не был нужен даже для завещания, а мать оставила его ещё в раннем детстве. Друзей художник так и не нашёл, потому что повсюду чувствовал себя лишним, порой настолько, что казалось, будто он родился не в том веке. Отношения сохранять не удавалось по той же причине. Но он успел привыкнуть к этому извечному одиночеству и ощущению, что он находился не на своём месте.       И если бы у художника имелось хотя бы немного веры во что-то более-менее мистическое, он бы осознал, что его тянуло к замку. Он будто уже бывал здесь, ходил по этому лесу, писал картину, может, даже не одну... Всё происходящее ощущалось, как возвращение домой, но и эти ощущения Леонардо списал на то, что несколько дней провёл зря, попытавшись хотя бы что-то в своей жизни сделать правильно. Нужно было сразу после приезда брать с собой этюдник, воду, холст и мольберт и идти писать картину.       Что ему сделает хозяин замка? Выгонит с территории? Заставит отдать картину? Ну, пусть попробует дождаться, когда художник закончит произведение.       Он даже усмехнулся от такой мысли и, моргнув, обнаружил, что...       Потерялся.       И тут откуда-то сбоку раздался девичий, почти детский смех.       Леонардо обернулся и прошёл несколько метров, в очередной раз поправив лямку этюдника. Он ещё не дошёл, а уже устал. И даже перекусить с собой не взял. Как обычно, искусство оказалось важнее, чем базовые потребности. — Ой, синьор, — захихикала девочка... Девушка? На вид понять её возраст было невозможно. С одной стороны казалось, что ей не больше тринадцати, а с другой можно было бы подумать и на восемнадцать или ещё старше. — Хозяин вас ждёт. Вы устали? — у неё было белое, лёгкое платье, испачканное в земле, отчего-то влажное, а сама она казалась какой-то мертвенно-бледной, даже посиневшей, но смотрела живо и с интересом. — Я могу помочь вам, синьор?       Мужчина в ступоре смотрел на неё. Тоже сумасшедшая? Но, очевидно, она знала лес лучше. Насколько было бы бредово довериться ей? В этой части леса деревья встречались так часто и оказались такими высокими, что по замку ориентироваться не удавалось: его просто не было отсюда видно. Так что или смерть от голода, или от рук местных сумасшедших.       Леонардо не был бы собой, если бы не выбрал второе. — Я потерялся. Был бы признателен, если бы вы вывели меня к замку. — Почту за честь! — она ярко улыбнулась и схватила мольберт и холст с такой лёгкостью, будто сама только выглядела милой и безобидной. — Хозяин ждёт вас. Он так давно ждёт! И будет рад наконец-то встретить вас, синьор. — Давно? Пару дней? — художник нервно усмехнулся, но послушно отправился за девушкой.       Она хихикнула в очередной раз и ласково, но как-то печально посмотрела на Леонардо. — Что есть время, как не иллюзия, придуманная людьми для того, чтобы в очередной раз усложнить себе жизнь?       Подобной фразы от девушки он точно не ожидал и напрягся сильнее. Сумасшедшие так не говорили. Они не могли связать слишком сложных предложений. Неужели здесь действительно обитали хладнокровные убийцы, которые и породили все жуткие легенды о замке? Этого только не хватало. — Не бойтесь меня, синьор, — хихикнула она и послала художнику воздушный поцелуй. — Я служу хозяину, и он нас уничтожит, если узнает, что мы посмели тронуть вас. — В замке есть прислуга? — Леонардо нахмурился. Местные утверждали, что замок со времён смерти таинственного любимого человека пустовал и что хозяин заявил о себе только за несколько дней до того, как художник попал в Форли. — Всегда была, — девушка пожала плечами и покружилась так легко и невесомо, будто не несла тяжёлый мольберт. Да и огромный для неё холст тоже должен был ощущаться не как пушинка. — Хозяин же ждёт вас. Да и мы не любим сидеть без дела. Кстати, мы пришли.       Она вышла на опушку леса и поставила мольберт, после чего поместила на него холст так, будто делала это далеко не в первый раз.       Всё выглядело так нереалистично и подозрительно, что у Леонардо начинала болеть голова. Сначала тот сумасшедший старик, теперь эта странная девушка...       Которая, кстати, уже собиралась исчезнуть в лесу, но мужчина быстро поймал её за руку и посмотрел в глаза. Она была такая холодная, будто только что вышла из воды после купания. — Что-то ещё, синьор? — поинтересовалась она, улыбаясь тепло и ярко. В эту секунду она выглядела живой, даже бледность будто бы куда-то пропала, уступая румянцу. — Как тебя зовут? Я хотел бы, чтобы твой хозяин отблагодарил тебя за помощь мне, раз он так ждёт меня.       Девушка засомневалась на мгновение, причудливо хмурясь и думая, стоило ли ей соглашаться, а затем быстро проговорила: — Ванесса, — и высвободила руку. — Стой! А старика на опушке ты случайно не знаешь? — Леонардо уже казалось, что он заболел чем-то и что сейчас на самом деле лежал на кровати в номере того дешёвого отеля, в котором решил остановиться. — Это же ваш учитель. Хозяин восстановил его, как мог. Не узнали? — и прежде, чем художник успел задать ещё хотя бы один вопрос, она исчезла где-то в лесу.       Понадобилось выпить целый литр воды, чтобы успокоиться и прийти в себя. Он был в бреду? Может, температура поднялась, всё-таки не зря он до сих пор мёрз?       Леонардо поднял взгляд на замок и улыбнулся. Что бы ни происходило в лесу, он оказался здесь. И теперь от написания картины его не сможет отвлечь даже внезапно начавшийся апокалипсис.       Включив музыку на фон, мужчина карандашом стал наносить набросок того, что в будущем должно было стать полноценной картиной. Он пел, рисовал, отвлекался на то, чтобы попить воды, и пару раз, краснея от стыда и откуда-то взявшегося ощущения, что за ним следят, заставлял себя добраться до ближайших кустов.       И привычный бесконечный поток творчества не прерывался до позднего вечера, пока вокруг действительно не стало слишком темно, а из леса не стали доноситься подозрительные звуки по типу воя или шороха веток. Леонардо невольно вздрагивал и оборачивался. Фонарик, пусть и мощный, но всё же на телефоне, грозившем скорым отключением из-за разрядившейся батареи, тоже не особо помогал. Он понимал, что идти в лес ночью без нормального оружия и освещения равнялось самоубийству, особенно с учётом всех сегодняшних странностей, но в таком случае оставался только замок.       Художник посмотрел в сторону здания с каким-то отчаянием, будто замок был живым и мог решить, готов ли он принять Леонардо в гости, или же мужчине уготована смерть.       Бред, точно бред. Он заболел и теперь не мог толком думать. — Ах, вот вы где! — голос заставил вздрогнуть и обернуться в темноту, угрожая кисточкой. — Сдаюсь, — тёплый, приятный голос и лёгкий смешок. Незнакомец в аккуратном, строгом костюме чёрного цвета вышел к Леонардо на свет, поднимая руки вверх. — Мои слуги сообщили, что вы здесь, и я хотел предложить переночевать в замке, если вы не против. — Так это вы тот таинственный хозяин замка, про которого никто ничего не знает! — художник сделал шаг навстречу. Он так устал, что даже не подумал, что новое знакомство могло оказаться последним. — Я Леонардо, рисую тут, — он кивнул в сторону холста. — Пожалуйста, простите, что без разрешения, я хотел договориться, но вас же не найти! Никаких контактов в Форли! — Джироламо, — мягко представился он, будто давно привык к быстрому и бесконечному потоку речи со стороны мужчины. — Полный тёзка первого владельца этого замка. И тоже, к несчастью, граф. Идёмте, пожалуйста, я весь день занимался планами по восстановлению замка и жутко устал. Я помогу собрать, если позволите, — граф потянулся к этюднику и на миг коснулся руки Леонардо своей. Он замер, прикусив губу, но руку убрал медленно, будто ничего необычного только что не произошло, и стал собирать краски.       Художник отметил, что его новый знакомый, которого он так долго искал, складывал их ровно в том порядке, в каком их обычно складывал сам. Затем он зашевелился и тоже стал собирать вещи.       Этюдник Джироламо понёс сам, пока Леонардо тащил остатки воды, холст и мольберт. Они шли рядом, но друг на друга не смотрели и не говорили. Если обычно художнику хотелось заполнить неловкое молчание пустой болтовнёй про что угодно, то сейчас ему было комфортно, не хватало только взяться за руки и целоваться по пути домой.       Что?       Леонардо помотал головой, откидывая такую глупую мысль, и вслед за хозяином замка зашёл в здание.       Внутри было едва ли теплее, чем на улице, но в коридор освещался вполне современными лампами, хотя и созданными специально под старину. На стенах кое-где висели картины, и пусть всё выглядело довольно мрачно, но величественно. И совсем ново, будто замок никто не забрасывал все эти столетия. — Извините, граф... — прервал молчание художник. Тот в ответ поморщился. — Прошу, называйте меня Джироламо. И можно на «ты», — спокойно, тепло ответил граф и посмотрел на собеседника с интересом. — Вы... Ты уже начал его реставрировать? Я думал, здесь будут развалины, мрак, пыль и природа, которая всегда рвётся восстановить справедливость и заполучить обратно то, что уже когда-то ей принадлежало, — Леонардо не мог отвести взгляда от этих карих глаз, казавшихся завораживающими в слабом свете ламп. Хотелось достать скетчбук, который он всегда носил с собой, и зарисовать это задумчивое, серьёзное лицо с таким невероятно тёплым взглядом, будто хозяин замка встретил старого друга. — За ним всегда ухаживали, — пояснил Джироламо. — В городе не знают, потому что мой предок подписал какой-то контракт, чтобы до появления наследника здание дошло в современном наследнику виде и в пригодных для проживания условиях. Мои слуги не из Форли, они приехали другой дорогой. Считай, зашли с непарадного входа. Вот местные и думают, что здесь всё разрушено. Снаружи, может, да, но не внутри. Правда, всё равно холодно, пластиковые окна на замке прямиком из пятнадцатого века не поставишь, — он улыбнулся.       Леонардо невольно улыбнулся в ответ и опустил голову, смущённо смеясь. — Да. Это выглядело бы нелепо. — Однако в твоей спальне разожгли камин. И там есть тёплое одеяло. Мои слуги позаботились и о том, чтобы приготовить для тебя одежду и наполнить ванну, — спокойно пояснил Джироламо, наблюдая за мужчиной с каким-то неожиданным восторгом, будто безумно скучал по по нему долгое время.       А вот это уже напрягало. Его здесь ждали, это было уже понятно, но такое гостеприимство никто бы просто так не проявил. — Джироламо, — тихо рыкнул Леонардо, готовый бежать в лес прямо сейчас. — Что тебе от меня нужно?       Граф, поправив лямку этюдника, вновь поднял руки так, словно был готов сдаться на милость художника. — Ничего такого, честно. В замке есть несколько старинных картин неизвестного художника времён Возрождения, и их никто никогда не реставрировал. Я бы хотел нанять тебя на работу, только и всего. Думал, ты отдохнёшь сегодня, позавтракаешь, выслушаешь моё предложение, посмотришь на картины, а после решишь, согласишься ли. Я готов заплатить за них любые деньги. Или даже отдать тебе в качестве оплаты. — Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, — скептически напомнил Леонардо, хмурясь. Но теперь хотя бы понимал, зачем с ним обходились так хорошо и тепло. — Да и почему именно я? В Италии, а с твоими возможностями и по всему миру, полно художников, которые готовы будут взяться за работу и восстановят картины в кратчайшие сроки. Ты должен был навести справки обо мне, я часто... — Оставляешь работу незавершённой и исчезаешь. Я знаю, — Джироламо усмехнулся. — Поэтому и предлагаю картины в качестве оплаты. Проведём проверку подлинности, и я отдам их тебе. Своё захочется отреставрировать, да? У меня только одно условие, — он быстро облизнул губы и отвёл взгляд в сторону. — Какое же? — от подобного жеста художнику стало не по себе. Только не какой-нибудь бред. И не секс, только не секс. Без любви он не мог, а мужчина, хотя и выглядел привлекательным и безумно горячим, всё-таки не был ему любимым человеком. — Позволить мне увидеть результат, — слишком взволнованно ответил Джироламо. — И это, конечно, означает, что работать мне придётся в замке? — Леонардо хмыкнул. Не доверял он ни этому месту, ни местным слугам, ни самому хозяину здания.       Граф медленно кивнул, подтверждая его догадку. — Но насильно я тебя здесь держать не стану. И замок писать не запрещу. А сейчас, пожалуйста, идём, тебе нужен отдых, Леонардо, — он потянулся рукой к руке художника, но, едва коснувшись, отдёрнул её, будто обжёгся, и спрятал за спиной.       До спальни они добрались в молчании. — Тебе сюда, — Джироламо указал на старинную дверь с узором, на котором при желании можно было увидеть большую букву L. — А я живу напротив, — там узор складывался уже в букву G. — Зови, если что нужно. — Зачем звать тебя, если есть слуги? — Леонардо забрал этюдник и посмотрел непонимающим взглядом. — Зови. Меня, — как-то холодно и строго повторил граф. — Спокойной ночи, художник.       От подобного обращения по спине пробежались мурашки. Мужчина нахмурился. Всего на миг интонация показалась знакомой.       Как и комната, в которой оказался Леонардо.       Он замер от неожиданного дежавю и осмотрелся. Точно, вот, среди всего буйства коричневого и красного стояла большая кровать, покрывало на ней было вечно заляпано красками, а там, справа в углу, находился мольберт. Напротив двери было окно, небольшое, зашторенное, чтобы ветер не дул так сильно и чтобы он не болел слишком часто, камин оказался напротив кровати, шкаф — у двери, в котором, если открыть, можно найти кучу пыльной и грязной одежды, ведь отправить её на стирку он вечно забывал. А вот и секретная дверь в ванную комнату за небольшим книжным шкафом.       Конечно, в перерождение Леонардо не верил, и от того всё внутри неприятно скрутило. Замок казался одновременно таким знакомым и тёплым, но таким жутким и загадочным, что ощущения от пребывания здесь оставались смешанные.       Предпочтя не думать о страхе и недоверии ко всему вокруг, прочно засевших где-то в груди, мужчина быстро принял ванну — она действительно была спрятана за небольшим книжным шкафом, заполненным рукописями, — и лёг на постель.       Утром предстояло сделать слишком сложный выбор, который, возможно, мог привести художника к гибели. Не то, чтобы кто-то об этом переживал, но умирать в такой глуши и не оставить после себя ничего ценного, что вошло бы в историю? Для Леонардо страх подобной безызвестной смерти был в разы сильнее, чем страх смерти как таковой. У каждого человека в жизни имелось призвание. Его — писать картины и менять реальность вокруг при помощи изобретений. И будет как минимум глупо никогда его не исполнить из-за неправильно сделанного выбора.       Сон у художника был беспокойным, прерывистым, всё казалось, что на него кто-то смотрел из темноты, стоял и скрёбся под дверью, стучал в окно и жутко так шипел, будто большой и дикий злой кот. Но и это оказалось не самым страшным. В какой-то момент мужчина проснулся от жутких завываний и резко распахнул глаза. Они звучали совсем рядом, но стихли, будто Леонардо спугнул того, кто так страдал перед самым рассветом.       Больше заснуть так и не получилось. Леонардо снова и снова искал логичное объяснение всем ощущениям, которые испытывал в замке, но сердце всё равно предательски быстро стучало и не давало ни единой возможности успокоиться и забыть хотя бы на миг о том, как неуютно ему было спать.       Поняв, что до завтрака он больше не ляжет, художник решил посмотреть, что находилось в шкафах.       Леонардо поднялся, рывком открыл штору. Вопреки иррациональному ощущению, что за окном кто-то был, вид оказался совсем обычным, как раз в сторону Форли, и солнце уже начинало первыми лучами освещать мир вокруг. В том числе и лес, видневшийся внизу и на утро казавшийся настоящей ловушкой, которая больше никогда не позволит ему выбраться из замка.       Откинув мысли об опасности, — не верил он в мистику, не верил! У всего всегда было, есть и будет логичное научное объяснение — мужчина всё-таки открыл шкаф и заглянул внутрь.       На полках лежало бельё, а на вешалках висела старомодная одежда, кажется, прямиком из пятнадцатого века, постиранная и выглаженная, но идеально подходящая по размеру. Леонардо, подумав, решил примерить. Почему-то казалось, что Джироламо не будет против, да и не факт, что одежда вообще доживёт до их встречи, может, рассыплется в прах, стоит дотронуться?       Однако этого не произошло, и мужчина вполне даже уютно и тепло чувствовал себя в этих старинных штанах и рубашке, которую не стал застёгивать полностью.       Леонардо покрутился перед зеркалом на одной из дверей в шкафу и, довольно кивнув самому себе, закрыл этот шкаф, уже готовый подойти к небольшому книжному шкафу, в котором хранились рукописи. — Можно? — после стука в дверь, на пороге появился Джироламо и, увидев художника, замер. Его бледное лицо стало совсем белым, и было заметно, каких усилий графу стоило не дать волю эмоциям. — Прости! Я сниму, то есть переоденусь, мне просто стало интересно, — Леонардо кинулся расстёгивать рубашку, но Джироламо в пару шагов оказался рядом и перехватил его руки. — Оставь. Тебе идёт, — он отшатнулся и спрятал руки за спиной, тепло улыбаясь. — Я только удивлён, что такая старая одежда сохранилась так идеально. Её должна была съесть моль, или она должна была сгнить от старости, — Джироламо нахмурился. — Когда слуги сказали, что здесь для тебя есть одежда, я подумал про современную, а не про это. Извини. Можем съездить в город, если хочешь, заберём твои вещи.       Граф впервые с вечера перестал казаться таким странным и загадочным. Он знал не больше Леонардо, и это почему-то успокаивало, даже заставляло доверять ему. И тот факт, что мужчина необычно реагировал на касания, наверное, можно было объяснить пережитой травмой, после которой прикосновения давались слишком болезненно, и Джироламо об этом забывал, так как до получения этой травмы всю жизнь был довольно тактильным человеком. — У тебя есть машина? — да, лучшего продолжения разговора художник придумать не смог.       Джироламо в ответ засмеялся, тепло, легко, будто бы Леонардо только что рассказал самую смешную шутку. — Конечно, есть, Леонардо, — он улыбнулся, но руки по-прежнему держал за спиной. — После завтрака посмотришь на картины, и я в любом случае повезу тебя в город. Заодно купим что-то из более приемлемой еды, а то местные слуги такие изысканные блюда готовят, что я себя неуютно чувствую. — Ты же граф, — напомнил художник и вышел из комнаты. — Тебе положено. Веди, кстати, попробуем эти твои изысканные блюда.       От подобной интонации Джироламо вздрогнул, но повёл гостя в столовую, стараясь держать руки за спиной так, чтобы Леонардо их не видел. Докапываться или как-то комментировать этот жест художник не стал. Они ещё не были близки, чтобы лезть в душу графа с расспросами.       Кажется, только что мужчина осознал, что уже принял решение остаться.       Они завтракали в тишине, разве что хозяину замка принесли перчатки, за что он поблагодарил слуг. Леонардо, успевший проголодаться за сутки без еды, быстро стал уплетать всё, что ему подавали. Джироламо, напротив, медленно пил красное вино из бокала и без особого энтузиазма ковырялся вилкой по тарелке. Ему есть, очевидно, не хотелось, а вот его гостю — очень даже, поэтому расспросы в очередной раз решено было отложить. Художник же даже не знал, почему хозяин замка решил вернуться в старинное семейное гнёздышко, может, у него кто-то умер? Может, он потерпел такую неудачу, что больше не мог оставаться там, где жил раньше? Причин могло быть много, и пока лучше было не лезть.       Джироламо хранил так много тайн, что хотелось узнать каждую, даже если ради этого придётся остаться в замке, который, пусть и ощущался родным, ужасно пугал. — Пойдём? Пришло время смотреть на картины, — как только Леонардо допил вторую чашку кофе, граф улыбнулся ему и поднялся из-за стола. Перчатки он так и не снял. — Да, идём, — художник закинул в рот пару виноградин и поспешил за мужчиной, пытаясь запомнить дорогу.       Коридоры выглядели абсолютно одинаковыми, разве что в каждом из них размещались разные картины и статуи, поэтому отследить все перемещения было довольно тяжело. По крайней мере Леонардо потерялся после, кажется, пятого поворота.       Наконец, они остановились у больших и массивных дверей. Джироламо открыл двери, потянув на себя, и пропустил художника вперёд. Внутри оказалась огромная библиотека с высоким потолком, заполненная книгами сверху донизу. На свободном месте, где по идее должны были находиться столы читального зала, стояли мольберты, а на них — картины, которые планировалось отреставрировать.       Леонардо забыл обо всём. Он, едва дыша, подошёл к картинам. По ним и без всякой экспертизы было видно, насколько старыми они были, и художник рассматривал каждую со слезами на глазах, постепенно подходя к портрету мужчины, что находился в тени и не бросался в глаза сразу же в отличие от остальных. — Это ты? Это что, ты? — мужчина на портрете выглядел не просто похожим, нет, они казались абсолютно одинаковыми, разве что живой граф носил современный строгий костюм, а на мужчине на картине была та старомодная одежда, явно дорогая, скрывавшая всё тело, только не лицо.       Разница была ещё в выражении лиц. Граф на портрете выглядел больным и уставшим, таким, словно его разрывало изнутри что-то очень личное и тяжёлое. Живой же граф выглядел печальным, его глаза казались гораздо более старыми, чем его тело, но ни следа загадочной болезни заметно не было.       Художник переводил взгляд с картины на хозяина замка и обратно. — Что за извращённая версия «Портрета Дориана Грея»? — Леонардо отлично видел различия, и это определённо был один и тот же мужчина. Генетика, конечно, играла порой злую роль, но вероятность того, чтобы спустя столетия появился тот, кто был настолько похож... Нет, это точно было невозможно.       Ещё и Джироламо молчал. Он выглядел не менее удивлённым, чем его гость, и, казалось, пытался осознать, что видел на портрете кого-то настолько похожего. — Объяснись, граф, — потребовал Леонардо, начиная нервничать. Не доверял он удивлению, которое видел в глазах мужчины, не доверял, и его начинала накрывать паника. — Я знаю не больше твоего, художник, — рыкнул Джироламо, но после подошёл и, будто решившись, резким движением притянул мужчину к себе, чтобы крепко обнять. — Тише, Леонардо, тише. Я никогда не знал, как он выглядит, и подумать даже не мог, что у нас одно лицо. Честно признаться, я даже эту картину не видел, только те, что стояли на свету. Прости, не хотел тебя пугать, — он говорил мягко и держал в таких сильных, но нежных объятиях, что Леонардо невольно расслаблялся. Он будто впервые за долгое время — за всю жизнь — почувствовал себя дома. — Я начну с этой картины, только сначала съездим за вещами, — художник первым отстранился и заметил, с каким облегчением выдохнул Джироламо. Он побледнел, будто готов был вот-вот упасть в обморок, а тело графа выглядело слишком уж напряжённым. — Ты в порядке? — Я? Да. Поедем сейчас, ладно? — ответ был резким, слегка грубым.       Спорить Леонардо не стал. Он видел, как тяжело мужчине дались их объятия, и почему-то почувствовал себя виноватым. Замок на него плохо влиял, художник слишком сильно проникся атмосферой и начал медленно сходить с ума, как тот старик у опушки леса, которого он встретил вчера. По ощущениям встреча произошла уже давным-давно, чуть ли не в прошлой жизни.       Джироламо сунул ему в руки какую-то бумажку. — Карта замка. Пригодится, — и повёл в сторону гаража, где помог сесть в машину на место пассажира.       Леонардо даже не следил за тем, куда его везут, он занялся изучением карты и пытался запомнить, что и где находилось. Их спальни, столовая и библиотека были выделены маркерами как самые необходимые помещения. Но художник заинтересовался и другими местами, например, мастерской и купальней, а также обсерваторией. Нужно будет как-нибудь туда заглянуть. Ещё в замке были спальни для слуг, кухня, гараж, конюшня, зал для танцев, небольшой театр и...       Пыточная. В подвале.       Пыточная! В подвале!       Он невольно запаниковал снова, сверля взглядом название помещения. Рядом с пыточной была тюрьма, а рядом с другой стороны от пыточной — комната для исследований. Да, здание было построено в пятнадцатом веке, но зачем первому владельцу понадобились подобные помещения? Можно было бы спросить Джироламо, однако Леонардо не решался: что-то внутри подсказывало, что честно хозяин замка всё равно не ответит, а ложь принесёт им обоим невыносимую боль.       Долго в Форли задерживаться не пришлось. Художник быстро собрал свои вещи, сдал ключ от номера и вернулся в машину к Джироламо. Единственное, что его напрягло, это осознание, что люди вокруг будто бы не замечали их. Если раньше на Леонардо, достающему всех с расспросами, жители то и дело бросали заинтересованные или слегка напуганные взгляды, то сейчас казалось, что те же люди совсем его не видели.       Ни его, ни невероятно красивого и серьёзного мужчину, в первый жаркий день за всё время пребывания здесь одетого с головы до ног в чёрное.       Однако Леонардо и это списал как раз на внешний вид и дорогую машину. — У тебя серьёзно с собой только рюкзак с бельём помимо той одежды, в которой ты приехал? — спокойно спросил Джироламо, когда они поехали обратно. Он то и дело косился на рюкзак, брошенный на сиденье сзади. — Да. Куртка, рубашка, штаны и обувь, в которой не будет больно наматывать километры. Всё, — Леонардо пожал плечами. — Все предметы для рисования переехали к тебе ещё вчера.       Граф только тепло усмехнулся и на миг взглянул на художника. И смотрел он так, словно видел давнего близкого друга, которому только и хотелось сказать, что Леонардо совершенно не менялся со временем.       Но это опять домыслы. Лучше было думать, как уговорить хозяина замка на портрет. И на свидание. Нельзя было не попытаться! Им жить вместе, пока реставрация не будет закончена, а ведь этот процесс, может, будет продолжаться годами. Да и Джироламо такой красивый, такой загадочный, такой холодный и чужой и такой тёплый и родной одновременно, что к нему невольно тянуло.       Только, видимо, самого графа к гостю не тянуло нисколько. Он, высадив Леонардо, сослался на дела и скрылся где-то в здании. Конечно, художник после этого загрустил и забрёл в комнату, где остановился, чтобы кинуть там рюкзак и уйти по карте в сторону библиотеки, так и не переодевшись из наряда из прошлого.       Странно, но за всё время прогулки он так и не встретил никого из прислуги, хотя лично видел, как им подавали завтрак.       Свет в коридорах днём был выключен, а солнце не особо-то охотно проникало через старинные окна, часть из которых ещё и была занавешена шторами. Всё это создавало какой-то жуткий и холодный полумрак, что гость чувствовал себя в замке лишним. Откуда-то сзади ещё и чувствовался взгляд, но, как он ни оборачивался, не смог никого заметить.       Ощущение, что кто-то невидимый присутствовал рядом и наблюдал за ним, не покидало, пока Леонардо не захлопнул за собой двери библиотеки. И запер их. А потом, подумав, отворил снова. Чувства безопасности не возникало ни при каких обстоятельствах, и художник, в очередной раз списав всё на атмосферу замка, включил свет и прошёл к портрету в тени.       Он долго всматривался в тот потухший, больной взгляд. Граф на картине всем своим видом просил помощи, но из-за каких-то неуловимых деталей было понятно, что позволил бы он помочь только одному человеку.       Тому, кто этот портрет написал.       Леонардо сел перед портретом, заворожённый этим взглядом, и медленно, боясь спугнуть, — было бы, кого бояться, — протянул руку вперёд, касаясь пальцем нарисованной щеки.       Мгновение, и мир вокруг исчез.       Леонардо осмотрелся по сторонам. Он был в роскошном дворце и явно торопился куда-то отсюда слинять. Что-то внутри подсказывало, что он находился во Флоренции, которая когда-то стала ему родной. — Художник, — уже знакомая интонация, но более опасная, будто граф хотел его напугать, догнав вот так неожиданно.       Тело повернулось само. Леонардо быстро осознал, что не управлял событиями, но мог наблюдать за ними. Что же, так было даже проще, ведь он понятия не имел, как вести себя сейчас, то ли во сне, то ли в какой-то странной галлюцинации.       Перед ним стоял Джироламо. — Граф, — а вот и собственный голос, звучавший с насмешкой.       И тут же спина отозвалась болью от удара о стену. К горлу Джироламо прижал холодный металл кинжала. Только страха не было. Безрассудство, интерес, что-то лёгкое и невесомое, похожее на готовность влюбиться. Но не страх. — Убьёшь меня за отказ служить Риму? — Леонардо выгнулся и усмехнулся уже открыто. Его руки в тот же миг оказались прижаты к стене, а кинжал надавил на кожу сильнее, заставляя зашипеть от боли. По шее скатилась пара капель крови. — Почему медлишь? — Я не хочу тебя убивать, художник, — Джироламо смотрел с... Нет, это была не ненависть. Он будто сожалел о чём-то. И отчаянно хотел чего-то ещё, на что никак не мог решиться. — Но я сказал тебе всё, что хотел. Сказал, а затем чуть не взорвал, — смех, почти безумный, но явно намеренно такой, чтобы позлить врага ещё сильнее. Эмоции графа забавляли Леонардо, и он специально продолжал давить. — И ты всё равно вернулся во Флоренцию, пришёл сюда, к Медичи, несмотря на то, что тебе конец, если тебя поймают. Ради чего? Не принимаешь отказов? — Никогда, — рыкнул Джироламо и прижал кинжал ещё сильнее, неотрывно наблюдая за ярко-алой капелькой крови, что скатывалась по шее художника вниз, к ключице. Он едва заметно сглотнул и быстро моргнул, заставляя себя отвести взгляд.       Тогда Леонардо осенило. Вот, что ему нужно. Вот, на что он не мог решиться. Решив вывести его ещё сильнее, посмотреть, переступит ли Джироламо через себя, Леонардо выгнулся сильнее и попытался потереться своим пахом о пах графа.       Тот от подобного жеста вжал художника в стену всем своим телом, чуть ли не завыв от отчаяния. Но не посмел поцеловать или слизать кровь с шеи. Было заметно, как он дрожал от количества переполнявших его эмоций. — Догадливый, — фыркнул он и убрал кинжал, отходя, будто ничего не было. Даже дрожи нельзя было больше заметить. — Неужели ты не веришь, что я могу прийти по собственному желанию?       Вместо ответа Леонардо приблизился к нему. — Что ты хочешь? — настороженно спросил он шёпотом. — Ты, а не Папа. — Тебя. Нам не быть вместе, но, знаешь, я бы хотел хотя бы одну ночь, — Джироламо шептал в ответ едва слышно. Было чересчур заметно, сколько усилий он прикладывал, чтобы поговорить честно, а не вырвать язык художнику, чтобы тот помалкивал, и свалить куда подальше.       По-хорошему, надо было послать его и не заморачиваться.       Но когда Леонардо поступал так, как было правильно? — Не быть вместе? — Ты не поедешь в Рим. Я не смогу остаться во Флоренции. Я ненавижу себя за эти чувства, — последнюю фразу граф почти выплюнул, сжимая руки до кровавых следов от ногтей. — Это просто желание близости. В этом нет ничего такого, — художник взял его руки в свои, смотря на израненные ладони слишком серьёзно, соображая, чем можно залечить их.       Джироламо резко убрал руки и отшатнулся. — Ты на самом деле думаешь, что это только желание? Какой же я монстр для тебя, да Винчи? — он пытался выглядеть угрожающе, но маска жестокого графа дала трещину. За всей уверенностью и злостью скрывался потерянный, одинокий человек, который тянулся к людям даже сейчас, когда был совсем сломан.       Да только нашёл, кому довериться. Будто специально решил выбрать того, кто сломает ещё сильнее и убедит в том, что никакого счастья быть не может, могут быть одни только страдания.       Не на того напал. Сломать или уничтожить художник мог только свои изобретения и картины, но никак не другого человека. — А что это? Ты сказал, что нам не быть вместе, — Леонардо сложил руки на груди и нахмурился. Он понимал, что в любом случае не сможет отказать, но было бы неплохо сначала выяснить, что творилось на душе у Джироламо. — Это не значит, что я не хочу, — граф проговорил это тихо, через до боли сжатую челюсть. В нём шла борьба, и прогнать его сейчас стало бы настоящим убийством.       Леонардо опустил руки и слабо улыбнулся. — Давай попробуем? Идём ко мне, в мастерскую, сегодня там никого не будет, — он осторожно, нежно коснулся плеча Джироламо и скользнул рукой ниже, уже вскоре переплетая пальцы. — Выпьем по бокалу вина, поговорим. А дальше как пойдёт.       Джироламо едва заметно кивнул в ответ. Сейчас он был открыт перед художником и, сжав его руку, отдал Леонардо всего себя.       Не доверял ещё, но уже сдался, понимая, что не сможет больше провести ни дня без мыслей о художнике. В идеале бы ещё у них была возможность общаться и касаться друг друга без страха, что их отправят на костёр. Но... Граф привык довольствоваться и малым.       Они шли по узким улочкам Флоренции в тишине. Было уже темно, что означало, что надолго вне стен задерживаться не стоило: они рисковали нарваться на грабителей или головорезов, и меньше всего им сейчас нужны были какие-либо разборки. За время драки Джироламо мог передумать. Он мог сбежать и сейчас, но пока что крепко сжимал руку Леонардо, будто тонул и видел в нём последнюю возможность спастись.       Художник, чувствуя эту крепкую, отчаянную хватку, пропустил его в мастерскую вперёд. — Ну, теперь ты тут в первый раз по приглашению, — он тихо усмехнулся и закрыл за собой дверь.       Джироламо замер как-то неловко и осмотрелся по сторонам. Повсюду валялась бумага, какие-то наброски, черновики, записи, чертежи, всевозможные инструменты, сломанные или недоработанные изобретения и ещё одному Леонардо известно что. Но, несмотря на жуткий беспорядок, мастерская в этот раз показалась уютной и готовой принять гостя из Рима.       Леонардо быстро скинул весь хлам со стола и пары стульев на пол. — Садись, сейчас найду вино. — Не надо! — как-то резко отозвался Джироламо и неловко подошёл к нему. — Почему ты делаешь это, да Винчи? Неужели я тебе не противен? Или ты думаешь меня отравить? — он нахмурился, готовый выхватить кинжал в любой момент.       В ответ на это художник только вздохнул. Видимо, сегодня придётся быть терпеливым — если бы у него ещё было это качество! — и объяснять графу каждый свой шаг. — Ты нравишься мне. Я не могу назвать это любовью. Пока не могу. Но ты на самом деле мне нравишься, и я хотел бы попробовать узнать тебя. Узнать и полюбить уже по-настоящему. Ты никогда не был противен мне. И я изводил тебя только потому, что не хочу быть на привязи у Папы. Здесь, у Медичи, я более-менее свободен. А там, в Риме? Ты ведь и сам знаешь, как там, — Леонардо встал вплотную к Джироламо и взял его за руки, грустно улыбаясь. — Если тебе так будет спокойнее, держи кинжал наготове. — В случае с тобой у кинжала совсем другое воздействие на меня. Ты же почувствовал, — граф успокоился и говорил тихо, опустив голову то ли от смущения, то ли от бесконечной усталости. — Ну, я не против, если ты будешь осторожен, — художник усмехнулся и быстро облизнул губы. — Но для начала, пожалуйста, позволь мне налить нам вина, расслабиться и поговорить, ладно? У нас впереди вся ночь, — он посадил Джироламо за стол, а сам стал перерывать весь хлам в поисках двух бокалов и бутылки какого-нибудь вина, которое по вкусу не будет слишком уж противным для графа.       Джироламо наблюдал за ним с интересом и, когда вино было найдено, помог открыть бутылку.       Они выпили за первую спокойную встречу. Затем — за настоящее знакомство. А после — за возможность узнать друг друга. Только тогда граф, наконец, заговорил, рассказывая историю всей своей жизни, наполненной предательствами, болью, холодом и одиночеством.       Леонардо слушал его внимательно и не перебивал, только качал головой, задавал какие-то уточняющие вопросы или осторожно касался его руки своей, чтобы показать, что был рядом и был готов поддержать и выслушать. Изменить прошлого художник не мог, однако он мог пообещать не оставлять в настоящем. — А ты? — Джироламо, помолчав пару минут, вдруг посмотрел на Леонардо. — Какая у тебя история?       Художник разрывался между желанием отмахнуться и желанием отплатить правдой за правду. С одной стороны доверять не хотелось. Гораздо проще было играть гениального и почти сумасшедшего мужчину, изобретателя и художника, которому плевать на законы и на общество, чем честно признаться во всём, что было на душе. С другой стороны ему доверился сам граф Риарио, и это явно был первый и последний раз, когда мужчина позволил себе подобное. Предать его доверие означало разрушить и без того уже разрушенную жизнь, и об этом забывать было нельзя.       Тогда, вздохнув, Леонардо неохотно начал рассказывать о том, что успел пережить с самого рождения. Даже если Джироламо что-то от него утаил, теперь это было исключительно на совести графа, ведь художник открылся перед ним полностью. Но что-то внутри, на что Леонардо не привык опираться, подсказывало, что честно говорили они оба.       Да Винчи и Риарио тянуло друг к другу, и они не понимали, почему.       Но сопротивляться этому притяжению сил не было. Да и желания, если быть совсем честными, тоже. — Вот как-то так, — разговор был окончен уже поздней ночью. Леонардо зажёг пару свечей и наблюдал за тем, как Джироламо смотрел на одну из них неотрывно, не моргая, почти как кот, которого заинтересовал солнечный отблеск. — Значит, мы оба сломаны, — прошептал граф и взял художника за руку, так нежно и почти невесомо, будто спрашивал разрешения на это прикосновение, что желание отшутиться и придать всем пережитым трудностям меньше значения тут же исчезло.       Леонардо сжал его руку и посмотрел в глаза, едва слышно выдыхая: — Да... — И ты веришь, что у нас ещё есть шанс стать счастливыми? — всё таким же шёпотом продолжил Джироламо. — Пока мы оба живы, возможно всё, — уверенно и неожиданно громко ответил художник. Его гость вздрогнул, но после медленно кивнул, соглашаясь. — И отношения между нами тоже, — осторожно добавил Леонардо, сжимая его руку чуть сильнее. — И ты хочешь быть со мной? Правда? — граф посмотрел с таким отчаянием, что отказать ему, казалось, было просто невозможно.       Художник улыбнулся тепло, ярко и кивнул. Он притянул руку мужчины к губам и поцеловал тыльную сторону ладони. — Да, Джироламо. Мы могли бы попробовать.       Джироламо замер, уставившись в одну точку где-то позади Леонардо. Он усиленно о чём-то думал и хмурился. — Мне придётся вернуться в Рим... — Я знаю. И всё равно хочу попробовать.       Вместо ответа граф потянулся вперёд и почти невесомо коснулся губ художника своими. Сердце Леонардо от подобной нежности и неуверенности пропустило удар, и он запустил руку в волосы мужчины, целуя уже по-настоящему, но нежно и без единого намёка на продолжение.       Джироламо даже от такого невинного поцелуя тихо застонал и отстранился, опуская взгляд. — Я не стану, если ты не хочешь, — пообещал художник, взяв его лицо в руки и поглаживая его щёки большими пальцами. — Хочу. Но это всегда больно. Я же слышал, как они... — Не продолжай, — Леонардо передёрнуло. Джироламо пришёл к нему не только признаться в чувствах и рассказать историю всей жизни, но и был готов к близости, полностью уверенный, что она не могла принести ничего, кроме боли.       И вот этот вот человек наводил ужас на всю Италию? — Послушай, — художник заговорил серьёзно и спокойно. — То, что делали с ними, было не по любви. Тот, кто любит, не станет причинять боли, если возлюбленный не попросит. Но это другая история, и тебе пока не нужно забивать этим голову. Суть в том, что человека нужно подготовить. Тогда будет только неприятно, и то поначалу. Потом понравится, потому что тело расслабится и привыкнет. — Ты сделаешь это со мной? Подготовишь? — граф посмотрел в ответ настолько же серьёзно и решительно.       Честно? Леонардо и не предполагал, что Джироламо захочет попробовать. Он уже думал о том, как подготовит себя для графа и будет подсказывать ему, как двигаться и что делать, но... Но теперь всё стало ещё интереснее. И сложнее. — Да. Только идём на постель, хорошо?       Джироламо кивнул и поднялся. Он хотел подойти к постели и слегка нервно раздеться, но вместо этого попал в объятия художника и ответил на его поцелуй, застонав от того, что язык Леонардо вдруг оказался во рту у Джироламо. Он так умело исследовал нёбо и ряды зубов и заставлял переплестись языками, что ноги переставали твёрдо держать графа на земле.       Никто никогда ещё не ласкал его. Явно не так умело и без какого-либо стеснения.       Леонардо отстранился и потянулся к одежде гостя. — Стой. Я сам, — Джироламо медленно, дрожащими пальцами разделся и сел на кровать.       Говорить ничего художник не стал. Он понимал, что довериться было тяжело, особенно после всего, что граф успел пережить, а потому просто разделся сам и чуть надавил на плечи мужчины, заставляя лечь. — Почему ты так медлишь? — зажмурившись, едва слышно спросил Джироламо. Он старался говорить холодно и спокойно, но голос срывался и выдавал его страх и волнение. — Потому что я не собираюсь делать с тобой то, что ты видел, — ответил Леонардо и принёс масло. — Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Чтобы ты стонал от удовольствия, а не от боли. Чтобы ты понял, что когда дело касается чувств, а не желания, всё происходит так, как нравится обоим, — он нежным движением развёл ноги мужчины в стороны.       Граф посмотрел с недоверием, чуть приподнявшись на локтях. — Если ты меня обманешь... — Ты меня убьёшь. — Отрежу тебе член, — рыкнул он. — Вопрос, что хуже, — художник тихо засмеялся. — Я знаю. Не обману. Позволь себе расслабиться, пожалуйста, иначе будет больно, — он смазал пальцы и приставил их ко входу, дразня.       Джироламо напрягся только сильнее и часто, тяжело задышал. Он задрожал и, откинувшись обратно, сжал руками покрывало. — Не медли, — тихо прорычал он. — Буду медлить. Ты не доверяешь мне, и нам лучше остановиться. Или поменяться ролями, ну, знаешь, чтобы ты вошёл в меня, — Леонардо убрал руку и терпеливо, но немного устало улыбнулся. Почему ему вообще было так важно всё-таки попробовать заняться с Джироламо любовью? Он мог давно отказаться, прогнать, но по-прежнему был здесь и слушал угрозы в свой адрес.       Неужели то лёгкое чувство влюблённости, что он игнорировал, было гораздо сильнее, чем художник вообще себе представлял? — Нет. Просто дай... Я сам, — граф потянулся к маслу, но Леонардо вовремя убрал руку. — Раздеться — сам. Подготовить себя — сам. Зачем тебе я тогда? Занимайся и дальше всем в одиночестве, а я посмотрю, — он ухмыльнулся, чем, конечно, разозлил Джироламо. — Да чтоб тебя, художник! — зарычал тот и закрыл глаза, полностью расслабляясь. — Только попробуй... Я ведь серьёзно отрежу тебе член. — Я знаю, — Леонардо фыркнул и коснулся входа снова, чуть толкаясь пальцем внутрь. Джироламо в ответ зашипел и зло посмотрел на художника. — Поначалу неприятно, помнишь?       Граф кивнул и вновь закрыл глаза. — Знаешь, если бы ты меня поцеловал, было бы легче, — он сказал это холодно, но сам едва скрывал то, что с трудом терпел эту пытку пальцами.       Леонардо, который сосредоточился исключительно на том, чтобы растягивать медленно, бережно, совсем забыл о том, что поцеловать действительно было бы проще. Ведь главное — отвлечь от боли, сопровождающей всё происходящее в начале.       Он наклонился и нежно поцеловал Джироламо, проводя языком по его губам, чуть прикусывая их, толкнулся языком в его рот, вновь сводя с ума умелыми движениями.       Граф под ним дрожал и скулил, полностью расслабляясь. Он обнял художника за плечи, царапая, и сам развёл ноги шире, давая разрешение на большее. Леонардо послушно стал растягивать его быстрее, проникая пальцем полностью, и вскоре добавил второй — Джироламо от этого вскрикнул и царапнул его плечи сильнее — и третий, за что получил уже сильный укус за нижнюю губу.       Все эти грубые ответы на попытку приласкать почему-то только возбуждали. — Давай, вымести на мне всё, что чувствуешь сейчас, — прошептал художник ему на ухо и чуть прикусил мочку. — Кусай, души, царапай, не бойся, я остановлю, если будет слишком.       Если честно, то Джироламо не ожидал от него подобного поведения, он и царапал, и кусал неосознанно, и сейчас немного растерялся, плохо соображая, было ли это сказано всерьёз. — Давай же, — рыкнул Леонардо и куснул сильнее, и тогда граф развернул их, садясь сверху. — Сам захотел, — он наклонился и стал языком проводить по шее художника, оставляя укусы, сильные, безжалостные, такие, что художник стонал и терялся, стараясь растягивать по-прежнему осторожно.       Джироламо легче не делал: он кусал, зализывал укусы, опустил руку на его член, сжимая почти до боли, так, что Леонардо вскрикнул и заскулил, толкаясь. Он быстро осознал, что, несмотря на позволение войти, ведущим всё равно оставался граф. — Да убери же ты уже пальцы, — прорычал он. — Больно будет, — художник всхлипнул от того, что Джироламо перехватил его член у основания и жёстко провёл по всей длине. У него стоял уже слишком долго, и Леонардо всё-таки сдался. — Как и тебе, — Ухмыльнулся Джироламо и, забрав масло, смазал член художника. Он замер и, шумно выдохнув, медленно опустился до основания.       Леонардо смотрел на него с восхищением. Он даже не подозревал, что из этого смущённого, сломанного, не доверяющего никому мужчины мог быть такой прекрасный любовник. Джироламо выглядел, как настоящее произведение искусства: он выгнулся, срываясь на стон, и тяжело дышал, привыкая. Его член стоял, а тело было полностью наряжено от смешанных ощущений.       Художник определённо зарисует это после.       Потому что сейчас граф склонился над ним, смотря затуманенным от возбуждения взглядом. Он был похож на дикого зверя, готового убить свою жертву, и Леонардо чуть было не кончил от одного такого вида. Граф же обхватил его горло рукой, сжимая, и сам постепенно расслаблялся.       Это определённо стоило того, чтобы ждать.       Придушенно заскулив, Леонардо посмотрел на него с мольбой. Джироламо, поняв его, начал двигаться, и выражение его лица менялось с болезненного на удивлённое, а после — на довольное. Он стонал от медленных, но глубоких движений, и это было хорошо, да, но художник хотел показать ему, что может быть ещё лучше.       Их борьба не прекращалась даже сейчас.       Леонардо перевернул их, снова оказываясь сверху. Джироламо рыкнул, протестуя, за что его руки оказались прижаты к кровати. — Ты уже доверился мне, не бойся, — прошептал художник и, наконец, отпустил себя, входя грубо, жёстко, до основания, и всё ускорялся так, что с каждым движением граф кричал под ним всё громче и всё более бесстыдно. Он метался по постели, выгибался, смотрел абсолютно затуманенным взглядом и, о, ему совершенно точно было хорошо.       Решив уже довести Джироламо, Леонардо отпустил его руки и обхватил его член, лаская в такт толчкам.       Граф заскулил, жмурясь и дрожа от удовольствия, и в кровь царапал спину и плечи художника. Он кончил, срывая голос стоном с именем любовника.       Леонардо последовал за ним, и они оба упали на постель, тяжело дыша. — Это не последний наш раз? — хрипло, едва слышно спросил Джироламо, повернувшись к художнику. — Я скорее умру, чем позволю ему стать последним, — улыбнулся тот в ответ.       И видение резко закончилось.       Леонардо потянулся, понимая, что мышцы затекли. Потеряв сознание, он упал, но неудобно, так, что теперь почти не чувствовал правую руку. Ещё несколько минут мужчина продолжал лежать на полу в библиотеке, только развернувшись на спину, и пытался осознать, что это было.       Галлюцинация? Сон? Всё вместе?       Галлюцинации легко объяснялись содержанием в составе красок веществ, которые могли их вызвать даже спустя столетия. Более того, на них была ещё одна причина: художник чувствовал себя простуженным, и у него вполне могла подняться температура настолько, что он упал и всё это время видел образы, навязанные знакомством с графом, так похожим на своего предка. Тот же жар мог заставить Леонардо потерять сознание и во сне увидеть всё то, что он видел.       В любом случае, говорить о подобной ерунде с Джироламо он не планировал. Если художник действительно был болен, то он выздоровеет своими силами. Так было всегда из-за того, что Леонардо слишком сильно ненавидел походы ко врачам. Если же это галлюцинации... То это тоже многое объясняло, например, всю ту чушь, что творилась в лесу, но упоминать о проблемах с психикой тоже не стоило, всё-таки он не знал, как к этому отнесётся граф.       Позволит продолжить работу? Прогонит? Вызовет врачей и закроет его в сумасшедшем доме?       Что-то подсказывало, что Джироламо вытерпит любое его поведение, но это ощущение могло остаться от того, что Леонардо увидел, когда коснулся картины. Образ, навязанный болезнью, явно не был настоящим человеком, и надеяться на хорошее отношение было просто глупо.       Вздохнув, художник поднялся и, потянувшись, сел за работу. На этот раз сознание он не потерял и смог отреставрировать часть картины, не портрета владельца замка, но другую, с сюжетом из Библии.       Леонардо настолько забылся в работе и тихо мурлыкал себе под нос песню, что совсем потерялся во времени. В библиотеке всегда было темно, и свет приходилось включать даже днём, а потому, когда он закончил, могло в равной степени пройти несколько часов или несколько дней.       Но за это время никто не пришёл, так что, скорее всего, ему хватило нескольких часов. Почему-то казалось, что Джироламо бы не дал ему остаться за работой надолго. Не без отдыха, перерывов на еду и хотя бы недолгого и беспокойного сна.       Тут за спиной раздались шаги, а свет неожиданно погас.       Напрягшись, Леонардо обернулся. В темноте библиотеки кто-то стоял. Лица было не разглядеть, но даже по очертаниям становилось ясно, что посетителем был мужчина. — Джироламо? — тихо позвал художник. Сердце забилось быстрее, но не от приятного волнения, а в непонятно откуда взявшейся паники. Всё внутри умоляло бежать, спасать свою жизнь. От фигуры словно веяло опасностью, необъяснимой, возвращающей к чувствам, заложенным глубоко внутри и хорошо отрицаемым всем человечеством.       Фигура ничего не ответила. Только сделала шаг вперёд.       Леонардо сглотнул и отступил на шаг, пошатнув один из мольбертов. — Что не так? Я потерялся здесь на пару дней? Ну, я работал, — он решил перейти в наступление и судорожно искал, чем защитить себя в случае нападения мужчины. Это не Джироламо. Не мог быть он.       Но кто? Кто-то из слуг?       Внезапно кто-то закрыл рот мужчины рукой и схватил его за руки. Леонардо пытался кричать и вырываться, но хватка была нечеловечески сильной. Ему на ухо зашептали что-то на неизвестном языке, а шею пронзила боль от сильного укуса.       Всё стало, как в тумане.       Тело ослабло, перестало слушаться. Мозг будто расплавился, отказываясь обрабатывать информацию. Художник мог видеть, словно через тонкую ткань вуали, и слышать, будто находился под водой, но помочь себе или как-то повлиять на происходящее не мог.       Его, кажется, уложили на какой-то стол, а вокруг собралось ещё больше тёмных фигур. Их лиц не было видно, но голодные оскалы диких зверей были слишком ярко выражены даже сейчас, в темноте.       Это конец?       Леонардо зажмурился, надеясь, что снова заснул или словил галлюцинации. Не мог он погибнуть так просто от какой-то дикой компании каннибалов. В то, что это могли быть какие-нибудь демоны, вампиры или что-то подобное, мужчина верить отказывался.       Тут послышался злой, нечеловеческий рык.       Но из тени показался человек. С красными глазами, полными ярости, когтями и клыками, как у дикого зверя, и серой кожей с ожогами. Только лица не было видно, но отчего-то Леонардо был уверен, что этим существом был Джироламо.       Если это галлюцинации или очередной сон, неудивительно, что он выглядел так странно.       Мужчина зарычал снова, и тени, окружившие художника, отступили, в страхе падая на колени. — Он мой, — голос был низкий, глубокий и пленял, вызывая желание подчиняться любому приказу. Если бы Леонардо мог, он бы сам встал на колени и готов бы был выполнить любой его приказ. — Господин... — несмело отозвался кто-то из тёмных фигур. — Не сметь его трогать, — снова рык, ещё более злой, чем раньше. — Вы знаете правила. Хотите есть — выходите на охоту. У вас достаточно сил и возможностей, чтобы искать жертв по всему миру. Особенно, — и ещё один рык, такой, что фигуры склонились, не смея взглянуть на своего господина. — Преступников. Разве он похож? — Н-нет, — едва слышно отозвались они. — Именно! Он мой, ясно вам?       Фигуры закивали, не смея больше идти против воли господина. Если этот человек находился под его защитой, значит, они на самом деле не могли рассчитывать на то, что Леонардо достанется им в качестве добычи. Они стали отползать и исчезать где-то в тени, а Джироламо приблизился к своему гостю и поднял его на руки, зашипев от боли. — Не надо, ожоги же, — слабо проговорил художник, но существо не слушало его и молча несло куда-то прочь.       Тревога и страх исчезли. Леонардо так вымотался, что провалился в сон ещё до того, как достиг той загадочной комнаты, в которой он мог быть в безопасности.       Проснулся художник... Неизвестно когда. Шторы на окнах были плотными, и светло в спальне было только за счёт небольшой настольной лампы, что, кажется, служила ночником в этой спальне. Потянувшись, Леонардо осмотрелся. На кресле, стоявшем сбоку от постели, сидел Джироламо. Точнее, спал с книгой в руках. Его руки были без перчаток, и было невозможно не заметить, что они все покрыты жуткими ожогами.       Художник ужаснулся и тихонько поднялся, вставая перед хозяином замка на колени. Он не смел касаться и только смутно припоминал вчерашний день. Видимо, он действительно был болен.       Но ожоги у хозяина замка были настоящими. А ведь то существо из сна, что он принял за Джироламо... Глупости. Леонардо понимал, что его сон или галлюцинации, а, может, и всё вместе, никак не могли влиять на происходящее в реальности, но логичного объяснения ожогам найти не мог. — Ты проснулся, — раздался голос графа, хриплый, ещё совсем сонный. Он пока не осознавал, что случайно выдал свою тайну тому, кто явно не должен был этого знать. — А у тебя руки в ожогах, — Леонардо потянулся, желая дотронуться, и Джироламо зашипел, словно разозлённый кот, убирая руку.       Мысленно Леонардо ударил себя по лбу. Только идиот бы стал касаться таких ран с целью просто посмотреть, а не обработать и забинтовать. — Прости! Видимо, я болен, раз творю какую-то ерунду, — пробормотал художник. — Где у тебя мазь? Бинты? Сейчас залечим, не волнуйся. — Не надо, Леонардо. Пожалуйста. Это пройдёт, — граф спокойно улыбнулся, но было заметно, что он чувствовал вину за довольно грубую реакцию. — Но это ожог! — заупрямился гость и стал оглядываться по сторонам. — Я сейчас... — Ты сделаешь хуже, Леонардо.       Голос прозвучал как тот, что художник слышал в библиотеке. Его невозможно было ослушаться, и Леонардо спокойно сел на колени, опуская голову. Он не понимал, почему так быстро сдался, ведь обычно никто не мог справиться с его упрямством, а потому непонимающим взглядом посмотрел на Джироламо.       Пожалуйста. Он хотел знать хотя бы что-то. В последние дни его жизнь и без того была похожа то ли на фэнтези, то ли на фильм ужасов, то ли вообще всё вместе.       И граф понял, что означал этот взгляд. Он опустил голову и вздохнул. — Когда люди касаются меня, я получаю ожоги. Не ощущаю себя так, словно обжёгся, а именно получаю самые настоящие ожоги, — Джироламо поднялся, и Леонардо последовал за ним. Хозяин замка скинул платок с шеи и расстегнул рубашку, снимая её.       Его руки и грудь были покрыты ожогами. Руки сгорели сильнее, так, будто он сунул их в открытый огонь и продержал там несколько минут. Грудь тоже была в ожогах, но скорее случайных, будто граф коснулся раскалённого металла.       Леонардо хотелось сделать хотя бы что-то, чтобы облегчить эту боль, но он мог только стоять и смотреть. Так вот почему Джироламо всё это время не особо-то радовался прикосновениям! Как же он жил? И что это за болезнь такая, что мужчина страдал от самых простых прикосновений? — Это лечится? — тихо спросил художник. — Есть напиток, который помогает ожогам быстрее зажить. Но я не могу позволить себе пить его слишком часто, — граф оделся и взял перчатки со стола, скрывая все следы болезни. — Почему? — Леонардо посмотрел на него с сожалением. Его мозг стал уже собирать всю информацию, что могла как-то помочь, чтобы он смог создать лекарство. — Слишком высокая цена стоит за моим здоровьем, — Джироламо устало улыбнулся. Он явно не собирался говорить ничего большего, и его гость решил взять всё на себя. — Давай поедим вместе? А потом можем поиграть в шахматы. — Я больше люблю го, — ответ был тихим, неловким. Граф выглядел виноватым мальчишкой, но никак не холодным и суровым мужчиной, каким мог показаться в определённые моменты.       Видимо, в детстве ему не часто выпадал шанс получить то, что он хотел. — Значит, сыграем в го, — пообещал Леонардо.       Несколько дней они провели вместе. Обсуждали всё на свете, ели за огромным столом, играли в го и читали друг другу книги из библиотеки. Художник совсем забыл и про своё желание написать картину, и про свою работу по реставрации. Ему было приятно находиться в обществе Джироламо, что точно было взаимно. И Леонардо понимал, что влюблялся и пропадал с каждым днём только сильнее. Разве что болезнь постепенно отступала: рядом с хозяином замка он чувствовал себя совершенно здоровым, не замечал слежки, пока шёл по длинным коридорам, не ловил на себе голодные и жуткие взгляды слуг, не встречался с сомнительными существами в библиотеке и не ловил странные галлюцинации.       Джироламо привносил во всё безумие, творившееся в замке, немного спокойствия и ясности. С ним не было страшно, только тепло и хорошо. Единственное, за что переживал Леонардо, это за невозможность касаться. Вся его жизнь была построена на касаниях. Однако с графом приходилось сдерживаться, и художник боялся, что не сможет контролировать себя, если они станут парой. Он уже ловил себя на мыслях о поцелуе и разочарованно вздыхал каждый раз, вспоминая, чем это обернётся.       Поэтому в один из дней сбежал в библиотеку, вспомнив, что гостил в старинном замке не просто так.       Только на этот раз подходить к портрету первого владельца Леонардо не стал. Глупо, но внутри до сих пор жил страх, что весь тот бред, что он успел пережить, вернётся и окружит его так, что нельзя будет сбежать. И Джироламо не успеет спасти, скорее сгорит заживо при попытке сделать это.       Откинув все мысли, Леонардо сел перед другой картиной. Она была в ужасном состоянии, будто кто-то когда-то пытался её уничтожить и почти преуспел, если бы полотно вовремя не спасли. Картина и правда казалась красивой, на ней был изображён очередной сюжет из Библии: предательство Иуды. Лица людей почти стёрлись, но художнику казалось, что в Иуде он мог узнать Джироламо, а в роли Иисуса — себя.       Леонардо нахмурился. Только не снова.       В следующий миг он оказался в зале суда.       Что-то подсказывало, что Леонардо снова попал в прошлое. Он посмотрел по сторонам. Три фигуры смотрели на него с искренним волнением. В них художник узнал своего учителя, лучшего друга и ученика. Рядом ещё должна была оказаться подруга, но она тихо вышла за пару минут до этого, не в силах ждать приговора. Рядом с Леонардо находился его отец, но на него было всё равно. Как и на всё происходящее, хотя становилось очевидно, что судили именно его.       Леонардо почему-то злился. И даже знал, на кого.       На Джироламо.       По вине графа, пусть тот и использовал какого-то мальчишку, художник оказался здесь. Этот миленький пострадавший, которому хорошо заплатили, рассказывал про первую и единственную ночь Леонардо и Джироламо в таких подробностях, в каких её могли знать только двое, и, если честно, хотелось плюнуть предателю в лицо.       Ничего, художник сделал уже несколько эскизов, пока сидел на заседании, и знал, как отомстит. На понятном Джироламо языке.       Предатель.       Конечно, Леонардо оправдали. Он приложил для этого слишком много усилий. В самом прямом смысле подложил свинью, если точнее. Но это не отменяло противного липкого ощущения где-то в груди, будто его использовали и выбросили. Художник обнял друзей, улыбнулся им, пошутил о чём-то, но в мастерскую не пошёл — предпочёл свалить и напиться в одиночестве, а уже после — вернуться. И как он вообще мог подумать, что у настолько разных людей могли сложиться отношения?       Картину он писал пьяным настолько, что едва на ногах стоял. Однако кисть держал ровно, и даже лица вышли достаточно похожими. Оставалось только отправить.       Но в дверь постучались, и Леонардо отвлёкся от написания адреса и получателя, чтобы открыть. — Какие люди! Что, пришёл отправить меня на костёр? А, нет, погоди, это ты уже попытался сделать. На этот раз, — художник провёл рукой по шее. — Перережешь мне горло, да? Забери только подарочек, вон там стоит, — он махнул рукой и готов был захлопнуть дверь, но Джироламо ухитрился зайти в мастерскую прежде, чем Леонардо успел сделать это. — Я пришёл извиниться.       Леонардо не то, что засмеялся, он откровенно заржал, садясь прямо на пол, куда-то посреди бардака, что вечно царил в мастерской. — Попробуй, граф.       Джироламо вздрогнул и вместо слов стал раздеваться. — Я не стану спать с тобой. Зачем? Чтобы ты снова отправил меня под... Это что такое? — он, шатаясь, поднялся, подходя к мужчине, и посмотрел на него с ужасом.       На теле Джироламо, где раньше красовались яркие засосы, укусы, а на спине и плечах ещё и царапины, теперь были кровавые подтёки от ударов, срезанная кожа и даже ожоги.       Вид был настолько шокирующим, что Леонардо почти сразу протрезвел и посмотрел в глаза графа. — Кто сделал это с тобой? — Мой отец. Не сам, но по его приказу. Он узнал. За мной следили, Леонардо, — Джироламо опустил голову. — Я и сейчас рискую, не знаю, кто донесёт ему на этот раз, — он задрожал и попытался одеться обратно. Художник не позволил, осторожно убирая руки мужчины так, чтобы не поранить его ещё сильнее. — Давай я обработаю, — тихо проговорил он и отыскал мазь. Леонардо не забыл и о тёплой воде и ткани, с помощью которых обработал окровавленные раны. Джироламо шипел, но поддавался и терпел, пока они не закончили. — Скажи честно, ты до их пор хочешь вернуться в Рим, где с тобой делают такое просто за желание любить и быть любимым? — Это мой дом... — Твой дом в Форли, Джироламо, — напомнил Леонардо и взял его за руки. — А до тех пор ты можешь быть со мной. Мы дадим отпор, даже если Папа соберёт армию. Которой, кстати, тоже управляешь ты, и, если честно, без тебя они просто кучка идиотов, которые до Флоренции просто не доберутся. — Я предал тебя, — напомнил Джироламо. — Неужели ты простил меня? — Я злюсь не на то, что ты предал. А на то, что сразу со мной не поговорил. Неужели ты думаешь, что я бы оставил тебя? Да я бы скорее инсценировал смерть и сбежал бы в Форли. Жили бы там, искали бы эту Книгу Жизни дальше, только вместе! — Леонардо выпрямился и заходил по мастерской, думая, как теперь быть. — Ты останешься? — он резко остановился и посмотрел на мужчину. — Если ты позволишь, — прощать себя граф не был намерен. Он говорил едва слышно и совсем устало. — Позволю. Зло я уже выместил, вон, посмотри, — художник напомнил о картине. Ему было даже интересно посмотреть, какой будет реакция Джироламо, когда он узнает не только сюжет, но и людей, изображённых в качестве Иуды и Иисуса.       Граф послушно поднялся и подошёл к полотну, рассматривая, и вскоре отшатнулся, виновато краснея. — Художник, ты... — Ещё скажи, что не похоже, — обиженно фыркнул Леонардо. — Я собирался тебе отправить. Надеялся, ты там где-нибудь в спальне повесишь, любоваться будешь. — Не смешно, — прошептал Джироламо. — А я и не смеюсь, — сухо ответил художник и подошёл ближе к гостю. — Могу выставить эту картину где-нибудь у Медичи, хочешь? — Леонардо! — граф покраснел только сильнее. — Прости меня. Я понял, что должен был поговорить с тобой. Но мне было, — он перешёл на едва слышимый шёпот. — Больно, одиноко и страшно. Я не думал, что ты примешь меня такого. — Какого же? — Леонардо нахмурился. — Грязного. — Джироламо, — он снова взял мужчину за руки и заглянул в глаза. — Тебя пытали только тем, что я видел, или было что-то ещё?       Вместо ответа граф зажмурился и прошептал. — Я не помню. Но я их всех убил. Кажется. — Жаль, я не смог составить тебе компанию, — прошептал художник, хмурясь от его неуверенности. — Идём. Нам обоим нужен отдых. А картину я уничтожу, обещаю, — он повёл Джироламо к своей кровати. — Не надо. Пусть служит напоминанием о моих ошибках, — попросил граф.       На этом видение закончилось.       Леонардо почувствовал какую-то ноющую боль в груди, оставшуюся от увиденного. Но помимо душевной боли его терзала ещё и физическая. Тело затекло в неудобном положении, хотелось сдвинуться, потянуться, сделать хотя бы что-то, только бы унять боль, но...       Он был связан.       Стараясь не поддаваться панике, что тут же подкатила к горлу, художник постарался осмотреться. Было темно, только пара факелов где-то за головой. Он лежал на столе, полностью раздетый, связанный виноградной лозой. Леонардо сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Кляпа не было — это плюс.       Он находился в комнате пыток.       Это, чтоб его, огромный такой минус.       Здесь было темно, холодно. Воняло сыростью и гнилью. Выхода заметить так и не удалось, а вот всевозможные приспособления для пыток, доставленные прямиком из средневековья, вполне себе получилось. Кажется, Леонардо специально хотели запугать, но на этот раз вокруг него хотя бы не собиралась толпа каких-то жутких каннибалов, что уже радовало.       Только как выбраться? Он был совсем без одежды, крепко связан и находился в таком помещении, откуда можно и не пытаться звать на помощь. Вряд ли кто-то часто спускался в эти подвалы, если вообще спускался.       Отлично, художник умрёт здесь от голода. Если его не убьют до того, как он успеет оголодать, сойти с ума и попытаться сожрать себя самого.       Да, в голову лезли далеко не лучшие варианты развития событий.       Но это было вполне справедливо: на этот раз Леонардо отлично осознавал и себя, и происходящее вокруг. Он не знал, что плохого совершил и кто его так ненавидел, но понимал, что замок его убьёт.       Предчувствие, которому художник никогда не доверял, где-то глубоко внутри вопило о том, что однажды это уже произошло. И, хотя реинкарнация выглядела так же ненаучно, как и другие теории о том, что могло произойти с человеком после смерти, Леонардо уже готов был поверить в то, что переродился. Тогда воспоминания о прошлой жизни казались логичными, как и такое сходство на картинах.       Леонардо уже когда-то жил. И Джироламо уже когда-то жил. И это звучало, как бред сумасшедшего, но другого объяснения найти было нельзя. Только вот было непонятно, почему художник стал вспоминать прошлую жизнь? Если реинкарнация была возможна, он должен был, как и все остальные, ничего не помнить.       Хотя неудивительно, что законы вселенной сломались именно на нём. Леонардо жил ради науки и зачастую делал что-то, что ломало все существующие представления, пусть и не лез со своими открытиями во все научные сообщества. Он был самоучкой, и все профессоры явно будут недовольны тем, что их легко разносил какой-то парень из поселения близ Флоренции.       Интересно, а Джироламо тоже вспоминал?       Стоило подумать о хозяине замка, дверь где-то за головой художника открылась со скрипом, и в помещение вбежал кто-то разъярённый. И этот кто-то был не один: следом послышались шаги ещё двоих.       Невольно напрягшись, Леонардо нахмурился. Без боя он не сдастся, это точно, даже сейчас сможет придумать что-то. Хотя бы укусит похитителей! — Он жив, — выдохнул кто-то таким знакомым и уже ставшим родным голос. — Леонардо, ты в порядке? Не ранен? — Джироламо оказался рядом с ним, смотря обеспокоенно и влюблённо. Он хотел коснуться пленённого, но тот зашипел. — Тебе будет больно! — Да плевать! — рыкнул граф и руками порвал виноградную лозу. Он зашипел от боли, всё-таки без прикосновения к коже не обошлось, но тут к Леонардо поспешила его давняя знакомая из леса.       Леонардо уставился на неё. Девушка была совсем не такой, какой он её помнил, но сомнений не осталось. Это была та подруга из прошлой жизни, Ванесса. — Ой, а ты меня вспомнил, — хихикнула она, за что получила недовольный взгляд своего хозяина. — Не важно, — тут же добавила девушка и с улыбкой протянула Леонардо одежду. — Мы боялись, что с тобой что-то случится. — Мы? — художник оделся и наконец-то заметил третьего.       Учитель. Сердце кольнуло, ведь Верроккьо умер тогда, в прошлой жизни. Леонардо не понимал, откуда знал это, ведь старик совсем не был похож на того мужчину, но вовремя вспомнил слова Ванессы о том, что учителя пришлось восстановить, и это всё, что смог сделать для него хозяин.       То есть Джироламо. — Ничего не понимаю, — прошептал Леонардо. Голова раскалывалась. — Слишком много воспоминаний. Тебе надо отдохнуть, Лео, — осторожно произнёс граф. — Дойдёшь до моей спальни сам? — Почему не до моей? — он потёр виски пальцами и зажмурился, стараясь унять боль. Тело будто противилось и не желало знать о прошлой жизни. Для одного человека это было слишком много. — Там небезопасно, — просто ответил Джироламо, но опять тем голосом, который невозможно было ослушаться. Да и не хотелось, ведь голова почти что разрывалась от воспоминаний. — Хозяин, уйдите, и вы, Андреа, прошу, — Ванесса посмотрела на них умоляюще. — Я сама доведу его до спальни. С вами связано гораздо больше, чем со мной, — она подхватила Леонардо за локоть.       Казалось, они пришли в спальню в следующий же миг. Или Леонардо ненадолго отключился из-за больной головы.       Как ни странно, но боль стала отступать. Ванесса обеспокоенно взяла его за руки и попыталась заглянуть в глаза. — Легче? Леонардо, глупый, чтобы обрести себя, нужно что-то отдать. Зачем тебе эта жизнь? Она не твоя, ты принадлежишь всем нам. Забудь, хорошо? — зашептала она таким голосом, будто читала заклинание. — Забудь, у тебя здесь нет ни места, ни предназначения, ни семьи, ни друзей, ты наш, ты с нами, ты вернулся не просто так. Поэтому забудь всё ненужное, помни только то что важно. Слышишь? — Слышу, — ответил он шёпотом. Головная боль стала отступать, и Леонардо сел на кровать, осознавая, что не мог вспомнить, как он рос, в какую школу ходил, кто был его родителями. Но зато он прекрасно помнил детство там, в прошлом. — Ванесса... Умоляю, расскажи. Я устал ничего не понимать, — он сжал руки девушки. — Я не могу. Ты должен узнать сам, иначе эта боль убьёт тебя, — она обняла друга и поцеловала его в макушку. — Не доверяй здесь никому. Твои друзья только хозяин, Андреа и я. Прости, что могу сказать так мало. Я сама скучала. — Скучала? Ты бессмертна?       Ванесса в ответ только хихикнула и загадочно улыбнулась, но так ничего и не ответила. Леонардо вздохнул и лёг. — Отдыхай, художник. Я буду охранять твой сон, пока не вернётся хозяин. Ему ещё нужно наказать тех, кто сделал это с тобой.       Леонардо действительно быстро заснул. Ему снились крики ужаса и боли, Джироламо в том чудовищном образе, в каком он предстал тогда, во время галлюцинаций в библиотеке. Он был безжалостен, и, как бы его не умоляли, он пытал и оставлял всех виновных умирать медленно и мучительно, чтобы больше никто не смел прикасаться к самому дорогому и единственному желанному гостю в этом замке.       Почему-то эти сны не пугали, а успокаивали.       Проснулся художник новым человеком. Он ещё не до конца забыл ту жизнь, что вёл до попадания в замок, но всё больше вспоминал о том, что происходило тогда, в пятнадцатом веке.       Леонардо и сам не понимал, почему так легко смирился. Хотя нет, понимал. Он всегда жаждал узнавать новое, и цена никогда его не интересовала.       Он не знал, что ждало в конце. Он не знал, зачем вернулся. Он не знал вообще ничего, но желал узнать. И вспомнить. — Леонардо? — и снова голос Джироламо. Художник посмотрел на него, едва заметно улыбаясь. Граф сидел в своём излюбленном кресле и читал. Ожогов на руках не было. — Ты их всех убил, да? — он потянулся. Лицо хозяина замка вытянулось, он побледнел ещё сильнее. — Я не стану осуждать. Сам бы так поступил, если бы напугали тебя, — Леонардо сел и посмотрел на Джироламо.       Сомнений не осталось. Там, в прошлой жизни, они были вместе. — Ты помнишь, что мы любили друг друга? — художник потянулся, чтобы коснуться его, но вовремя опомнился и убрал руку. Он вздохнул. Никаких прикосновений, как бы ни хотелось. — Если бы я мог забыть, — прошептал в ответ Джироламо и, смотря прямо в глаза Леонардо, поднял руку, будто проводил пальцами по щеке. Он не касался, только делал вид, к тому же на приличном расстоянии. — Прости меня, Леонардо. Я ничего не могу тебе рассказать, — граф медленно опустил руку и тоже вздохнул. — Всё хорошо. Я узнаю, любовь моя, — Леонардо улыбнулся ему. — Поэтому прости, но мне пора в библиотеку. — Стой! — Джироламо достал откуда-то из кармана коробочку и открыл её, показывая два кольца с необычными и, видимо, очень редкими камнями, на одном из которых было изображено солнце, а на другом — луна. — Это тоже может помочь вспомнить, — он поставил коробочку на постель перед гостем.       Посмотрев на кольца, Леонардо достал одно, то, на котором было изображено солнце, и привычным жестом надел на безымянный палец, где обычно носили обручальные кольца. Он уже делал так когда-то давно.       И пришло время узнать, как они получили эти кольца.       Джироламо, Леонардо, Зороастр и Нико находились на острове. Это был континент, тогда ещё никому не известный, и они прибыли сюда за знаниями, скрытыми у неизвестного древнего народа.       Художник уже не сомневался в том, что видел воспоминание о прошлой жизни. Он только осмотрелся по сторонам и улыбнулся, замечая, что держал графа за руку, переплетя пальцы. Они даже не пытались скрыть отношения, по крайней мере не пока находились вдали от всем известных земель. — Вы как хотите, а я устал, — Зо демонстративно остановился у поляны, скрытой высокой травой и деревьями. — И дальше идти не собираюсь.       Леонардо закатил глаза. Он хотел как можно быстрее добраться до поселения и разделить знания со всеми близкими.       Однако Нико смущённо подошёл к Зороастру и стал разбивать лагерь. Тонкий намёк, но такой точный, что художник только усмехнулся и посмотрел на Джироламо. Всё всегда зависело от решения любимого человека. — Я бы пошёл дальше, но нам всем на самом деле нужен отдых, — мягко произнёс он, поглаживая любимого человека по рукам. — Мы не знаем, какие опасности могут поджидать впереди. — Не думал, что скажу такое, но я согласен, — Зо подозрительно посмотрел на Джироламо. — И племянника Папы раз в жизнь посещают умные мысли. — Эй! — граф отпустил руки художника и готов был выхватить меч, но Леонардо остановил его. — Тише. Нашли, где отношения выяснять! — он посмотрел по очереди на друга и на возлюбленного. — Будешь первым дежурить, Зо. — А я-то чего? — возмутился Зороастр под тихий и довольный смех графа.       Вечер прошёл за дружескими перепалками и скромным ужином из припасов, которые забрали с корабля. Как бы Зо ни ворчал, он остался сторожить сон команды, а Леонардо и Джироламо, обнявшись, заснули у костра. И эта ночёвка казалась более важной и самой свободной из всех, что у них когда-либо были.       Художник действительно бы хотел, чтобы они могли провести жизнь вот так, путешествуя, открывая новые земли и возвращаясь с новыми знаниями.       Проснулся он рано утром от того, что рядом не хватало тепла. За их сном следил Нико, Зороастр спал, свернувшись в клубок, точно замёрзший кот, а Джироламо нигде не было видно.       Леонардо поднялся и потянулся, после чего вопросительно посмотрел на своего ученика. Тот указал куда-то в сторону и Леонардо отправился в этом направлении.       Его любимый человек нашёл ручей и колебался, не зная, стоило ли набирать там воду. Она выглядела прозрачной, однако Джироламо бы не удивился, если бы в ней содержался какой-то неизвестный яд. Мало ли. — Мы можем пройтись, знаешь? — Леонардо улыбнулся ему. — Вверх по течению. Увидим, откуда здесь этот ручей и поймём, можно ли набрать воды.       Они предупредили Нико об уходе и пообещали вскоре вернуться.       Уже вскоре выяснилось, что ручей отделился от шумного и быстрого потока воды. Мужчины прошли ещё выше и обнаружили водопад. Не слишком большой: вода стекала с высоты, чуть превышающей рост человека, и за её почти прозрачной стеной можно было увидеть какую-то пещеру.       Леонардо, не раздумывая, отправился туда.       Джироламо, обречённо вздохнув, отправился следом. Как он мог бросить своего художника, когда того так тянуло к новым знаниям?       Они оказались в небольшой пещере, украшенной неизвестными символами. Слева на стене находилось огромное изображение солнца, и его лучи доставали до стены напротив водопада, переплетаясь со звёздами. Эти звёзды шли от изображения луны, находящегося на противоположной стене от солнца. — Они переплетены... Как будто достигли единства, — Леонардо касался лучей солнца руками, проходя всё глубже в пещеру. — Так и есть. Смотри, здесь какие-то символы. Похоже на руководство, — Джироламо подошёл к стене, у которой лучи и звёзды переплетались, и смотрел на небольшие изображения. Люди, солнце и луна, какая-то жидкость и сокровище. Но ничего не было понятно. — Да, это руководство. В пещере есть сокровище, и оно достанется только родственным душам, то есть солнцу и луне, — Леонардо встал рядом, внимательно изучая изображения. — Просто здесь указан порядок справа налево, поэтому сначала кажется, что что-то не так. Но чтобы получить сокровища, нужна жидкость. И, похоже, не вода. — Кровь? — Джироламо нахмурился. Ему было интересно, но идея пачкать кровью стены пещеры совсем не выглядела хорошей. — Да. Давай проверим, — Леонардо посмотрел на него с такой немой мольбой в глазах, что невозможно было ему отказать.       Граф достал кинжал. Художник только улыбнулся и протянул ему руку, показывая доверие.       Джироламо быстро сделал надрез на руке любимого человека, после чего порезал уже себя.       Они, не сговариваясь, подошли к большим изображениям солнца и луны и положили руку в крови в центр.       И вокруг начало твориться что-то невероятное. Лёгкий золотой свет появился по краям изображений, распространился по лучам и звёздам и добрался до стены, где они были переплетены. Послышался какой-то шум, и в стене появился проём. Мужчины подошли обратно к стене, сжимая раненые руки, и обнаружили в проёме два небольших камня: золотого цвета с изображением солнца и тёмно-синего, почти чёрного с изображением луны. — Кажется, это и есть сокровище, — прошептал Леонардо, забирая камни. — Эти камни бы идеально смотрелись в кольцах, — Джироламо взял тот, что был с изображением луны. — Это предложение? — художник посмотрел на него, хитро улыбаясь. — Я... Но... Нам нельзя, — его возлюбленный опустил голову. Он бы хотел. На самом деле бы хотел. — Нельзя там, дома. А здесь, кажется, всё равно, что мы оба мужчины. Не думаю, что мы бы легко отделались, если бы не оказались солнцем и луной, знаешь? — Леонардо взял его за руку, медленно слизывая кровь. — Мы только что заключили брак, Джироламо. Отступать поздно. — Предлагаешь идти до конца прямо здесь? — Джироламо внимательно проследил за его языком, уже просто ласкающим руку. — Разве не так заканчиваются свадебные церемонии? — Леонардо приобнял его, забираясь руками под промокшую одежду. — Мой муж. — Твой, — выдохнул Джироламо и поцеловал его так нежно, как только мог.       По сравнению с их первым разом, доверие между ними стало безграничным. Они целовались не в желании выяснить, кто главный или что нравится новому партнёру, но как настоящие возлюбленные, только что ставшие семьёй.       Леонардо медленно раздел любимого, откидывая одежду куда-то в сторону, и разделся сам, устраивая из этого настоящее представление. Джироламо наблюдал, шумно дыша, но послушно ждал, пока его муж не опустился на пол пещеры, покрытый песком. — После придётся мыться прямо под водопадом, — он навис сверху, руками проводя по плечам и груди. — Разве это плохо? К тому же ты сможешь взять меня ещё раз, — прошептал Леонардо, выгибаясь. — Масло... — Джироламо вздохнул. Для него удовольствие любимого человека было важнее, чем собственное. — Не смогу.       Художник только засмеялся и указал на кулон на шее. — Как думаешь, что здесь? — Ты! Ты невозможный, — граф засмеялся и поцеловал его нежно. — Твоя рука как? Перевязать, пока мы ещё не начали?       У Леонардо сердце кольнуло от такой нежности и заботы. Он зажмурился и обнял Джироламо как можно крепче. — И как мы могли... Не сразу... Ох... Я так сильно люблю тебя. — И я тебя люблю, — слова сорвались с губ быстрее, чем они оба успели осознать это. Это было первое признание, и они не смогли бы найти лучшего момента для таких слов, чем сейчас. — Но твоя рука? — Как и твоя. Подождёт, — Леонардо поцеловал мужа прежде, чем тот успел что-либо ответить, и призывно толкнулся бёдрами вверх.       Мужья вместе сорвались на стон. Джироламо снял кулон с шеи художника и открыл его, смазывая пальцы. Плавание было долгим, и мужчина многому успел научиться, тем более тому, как доставить удовольствие любимому человеку.       Он оставлял нежные, почти невесомые поцелуи на шее Леонардо, медленно подготавливая его пальцами. Тот стонал под Джироламо, выгибался и царапал его плечи. — Ты так нежен со мной, — едва различимо проговорил он, жмурясь от удовольствия. — Потому что сегодня была наша свадьба, мой прекрасный муж. И я хочу показать не страсть, а любовь, — граф медленно убрал пальцы и смазал себя. — Ты готов?       Леонардо посмотрел на него, взяв лицо мужчины в свои руки, и развёл ноги в стороны, не в силах не улыбаться. — Да. Для тебя да. Ах! — он невольно вскрикнул, стоило Джироламо войти. — Двигайся, прошу! — Ты у меня такой нетерпеливый, знаешь? — граф тихо засмеялся и медленно стал двигаться, входя до основания и выходя почти полностью так, что каждое движение вызывало у его мужа громкий вскрик.       Художник вцепился в его плечи и обнял ногами за талию, и не думая сдерживать себя. Он стонал и нетерпеливо двигался сам, умоляя быть быстрее. Джироламо в ответ ускорялся и шептал, какой же Леонардо прекрасный.       А после не выдержал и выпрямился, кладя ноги любимого человека к себе на плечи.       От первого же толчка Леонардо кончил, краснея. — Я... — Мы не закончили, — пообещал Джироламо и обхватил его член рукой, начиная ласкать. Пока что он не двигался сам, сначала нужно было помочь Леонардо возбудиться.       Много времени на это не ушло. Уже вскоре художник отзывался тихими стонами и, пытаясь зацепиться за песок, умоляющим взглядом смотрел на своего мужа.       Дважды его просить не пришлось. Граф снова стал двигаться, не переставая ласкать любимого человека рукой. — Ты такой красивый сейчас, — прошептал он, с восхищением смотря на Леонардо. — А ещё я долго в такой позе не могу... Ноги затекают, — художник получал удовольствие от глубоких толчков, но понимал, что потом просто не сможет встать.       Джироламо сразу же остановился и осторожно опустил его ноги, делая массаж. Мужчина и сам не понимал, когда успел стать таким заботливым. Все, кто знал его только в качестве племянника Папы, наверняка сейчас бы удивились тому количеству любви и нежности, которое он чудом сумел сохранить где-то глубоко внутри и которое сейчас учился выражать по отношению к Леонардо. — Всё, луна моя, мне лучше. Позволь так? — художник развернул их, заставляя графа лечь на спину, и сел сверху, опускаясь до основания.       Они синхронно застонали. Леонардо царапнул плечи любимого человека, а Джироламо положил руки на талию мужа, сжимая.       Мужчины быстро подстроились друг под друга, двигаясь всё быстрее, и вскоре кончили почти одновременно.       Леонардо лёг сверху, пачкая их обоих в своей сперме, и Джироламо нежно обнял его, поглаживая по спине и давая время прийти в себя.       Нежность заполнила сердце художника. Он осознал, что не ошибся с выбором человека, с которым хотел провести всю жизнь.       Надо было не забыть попросить Зо сделать для них обручальные кольца.       Воспоминание закончилось, и Леонардо обнаружил себя сидящим на кровати и роняющим слёзы на колени. Он поднял взгляд на Джироламо и поцеловал кольцо на пальце. — Я люблю тебя. Наденешь своё кольцо, луна моя? — Да, — выдохнул мужчина и, достав кольцо с изображением луны, надел на безымянный палец. Кольца чуть засветились, и по телу прошёл какой-то ток, но ощущение быстро исчезло, хотя и было приятным.       Художник и граф поднялись, подходя как можно ближе друг к другу, но так и не посмели коснуться, хотя и подумали, что безумно сильно хотели поцеловать друг друга.       И тут на губах появилось покалывание, после которого у обоих мужчин возникло ощущение, что они на самом деле целовались. По-настоящему, но без боли и ожогов. — Ох, значит, эти кольца ещё и такое могут? — Леонардо восхищённо посмотрел на руку с кольцом и зашептал. — Значит, мы можем повторить нашу первую брачную ночь... — С удовольствием, моё солнце, — ответил Джироламо и первым закрыл глаза, вспоминая в подробностях всё, что произошло между ними несколько веков назад.       Они не касались друг друга, не раздевались, не трогали даже самих себя, но все ощущения были такими реальными, что с трудом верилось в то, что всё происходило только между их душами, но не телами.       Нежность, возбуждение, любовь, желание доставить удовольствие оказались настолько реальными, что мужья, нашедшие друг друга спустя несколько веков, смогли довести друг друга до оргазма.       Только спустя пару минут мужчины пришли в себя, смотря на вновь обретённого мужа с обожанием. — Я забываю эту пустую жизнь. Она мне ни к чему, пока есть ты, Джироламо, — прошептал Леонардо. — Я... Как бы я хотел сказать тебе о своих чувствах, — Джироламо опустил голову. — Твои поступки говорят о твоих чувствах больше, чем слова, — художник подумал, что поцеловал руку любимого человека, и к нему вернулось уже знакомое ощущение, что это произошло на самом деле.       Граф помрачнел. — Ты ещё поймёшь, как сильно ошибаешься насчёт моих поступков, Леонардо. А теперь нам обоим, кажется, пора принять ванну. Раздельно.       В этот момент Леонардо осознал, что его желание узнать, чем закончилась их история в прошлом, только выросло.       Именно поэтому художник сразу после принятия ванны в очередной раз отправился в библиотеку.       Он почему-то переживал и сам не понимал, почему. Обычно тайны вызывали только приятный восторг и желание побыстрее узнать их, но сейчас, когда дело касалось любимого человека, основным чувством было волнение.       Джироламо вёл себя так, будто сделал что-то неправильное там, в прошлой жизни. И Леонардо хотелось доказать, что не существовало и не могло существовать таких поступков, которые он не смог бы простить.       Он подозревал, что конкретно могло случиться там, в пятнадцатом веке. По Форли ходило достаточно слухов о загадочном графе Риарио и его возлюбленном, чтобы понять, что это про них.       Но Джироламо? И убить Леонардо? Единственного человека, которому он доверил всего себя? Поверить в подобное художник не мог и не хотел.       Он знал Джироламо. Теперь знал. Тот мог винить себя и за какую-то глупую ошибку так, что казалось, будто он заслужил отправиться на костёр. И, конечно, за века та история успела обрасти таким количеством слухов, что сейчас в смерть от руки графа верили почти все.       Леонардо заперся в библиотеке. Там он отыскал дневники, которые принадлежали Джироламо, и стал искать в них что-то о прошлом.       Привычная обстановка резко сменилась кораблём.       Они плыли обратно во Флоренцию, где должны были разойтись, пусть и ненадолго. Джироламо что-то писал за столом, пока Леонардо рисовал его, лёжа на постели. — Как думаешь, рассказы народа про Тьму и её дары — правда? — граф вдруг нарушил тишину, откладывая исписанные листы в сторону. Он коснулся обручального кольца на пальце. — Такая же правда, как твоя религия, — ответил художник, даже не думая отвлекаться от работы. — Леонардо!       Только тогда он убрал лист и посмотрел на того, кого теперь называл своим мужем. Кажется, этот разговор для Джироламо был действительно важен. — Даже если правда, зачем тебе Тьма? Ты слышал, как она обманывает тех, кто обращается за помощью. Человек оказывается в рамках, где исход, на который он надеется, почти невозможен. Неужели тебе это нужно? — Она не может обмануть Луну! — возразил Джироламо, кусая губы от волнения. — И если у меня есть хотя бы один шанс на то, чтобы быть твоим мужем официально и открыто, я готов на любые условия. — Нет. Джироламо, это плохая идея. Мы счастливы. Разберёмся с делами, уедем в Винчи или в Форли, будем жить вместе... Никто нас не тронет. Я обещаю тебе, — Леонардо поднялся и взял его за руки. — Я люблю тебя, слышишь? — И я тебя люблю, но ты недооцениваешь моего отца даже после всего, что он успел сделать, — граф покачал головой. — Прости. Я слишком привык, что всё хорошее в моей жизни заканчивается слишком быстро. И до сих пор не могу поверить, что ты со мной навсегда.       Леонардо не стал отвечать. Он просто поцеловал мужа, крепко держа его за руки.       Видение закончилось, оставляя на губах ощущение поцелуя, наполненного любовью. — Не балуйся воспоминаниями, а то умрёшь от боли, — хихикнула за его спиной девушка. Леонардо вздрогнул, привыкший к тому, что с ним после воспоминаний происходило что-то плохое, но быстро пришёл в себя и повернулся к ней, улыбаясь. — Я живучий. — Я знаю. — Ты тоже, — он взял девушку за руку. — И я рад, что ты здесь. И... Почему Андреа избегает меня?       Ванесса опустила голову. Сейчас она выглядела такой старой, что нельзя было не заметить груз, лежащий на её плечах веками. — Ты оттолкнул его тогда, в лесу. Не узнал. Мы не такие, какими были при жизни. Но это не самая страшная плата за возможность быть рядом и помогать тебе освоиться здесь, — она пожала плечами. — Но он переживает, что сейчас уже не нужен тебе. И говорит, что лучше бы рядом были Зо или Нико. Но им повезло, они умерли от старости. Да и мы уйдём, когда всё закончится.       Художник посмотрел на подругу, хмурясь. — Ты что, тоже умерла? И умрёшь снова?       Она засмеялась и закружилась по комнате, словно смерть ни капельки её не волновала. — Пришёл Савонарола, и меня утопили, — с волос Ванессы стала стекать вода. Она вдруг стала выглядеть сине-бледной. И это бы напугало Леонардо, если бы он уже не смирился со всем происходящим вокруг сверхъестественным безумием. — До вас новости дошли, когда граф искал способ вернуть тебя. Я умерла на пару дней раньше... Ой, — она прикрыла рот ладошкой, испугавшись, и не стала продолжать свой рассказ. — Я тоже умер? — Леонардо схватил её за руки. Жажда знаний вновь охватила его. — Расскажи мне! Расскажи!       Но девушка только помотала головой и быстро исчезла из библиотеки.       Неужели Леонардо на самом деле был убит своим любимым человеком?       Однако подумать об этом или найти ещё какую-то информацию у Леонардо не вышло. Его резко ударили чем-то по голове, и последним, что он услышал, был жуткий шёпот со всех сторон.       Захватить. Уничтожить. Освободиться.       А дальше началось очередное видение, которое пришло к художнику настолько не вовремя.       Он обнимал дрожащего от ужаса Джироламо и шептал что-то успокаивающее. — Ты не монстр. Он сломал тебя. Мы отомстили. Это не плохо, луна моя. — А что, если я причиню вред тебе? Если этот убьёт уже тебя, как убил отца? Я так боюсь тебя потерять. Во мне сам дьявол, — с каждым словом он говорил всё более срывающимся голосом, который то и дело прерывался слезами. — Нет. Я смогу поговорить с ним, Джироламо. Я люблю тебя. И это не дьявол, это болезнь. И мы вылечим её, слышишь? Обязательно вылечим, — шептал Леонардо, прижимая мужа как можно ближе к себе.       Он не понимал, кого пытался успокоить, ведь и сам боялся. Боялся, что любимого человека поймают, осудят и отправят на костёр.       Им нужно было бежать, пока не поздно. — Твой замок. Ты начал строить его, когда мы вернулись. Он готов? — Д-да, — едва слышно ответил граф, с трудом сосредотачивая взгляд на муже. — А что? — Пришло время сбежать туда от всего мира, — художник тепло улыбнулся.       Его так резко вернуло в реальность, что было понятно: видение должно было продолжиться.       Вокруг пахло дымом. Что-то горело. И вой.       Это был вой Джироламо. — Луна моя! — закричал он, всё ещё не способный видеть и с трудом дышащий. Голова раскалывалась от боли, но собственная боль сейчас волновала его меньше всего.       Теперь до Леонардо дошло, что у него на глазах была повязка. Его кто-то держал, заломив руки за спиной, и у уха слышалось чьё-то дыхание. Существа больше рычали, чем говорили, как люди, но их желание уничтожить своего хозяина было понятно и без слов.       Но в следующий миг вся их уверенность разрушилась. Кто-то снял с Леонардо повязку и оттащил в сторону. Он, наконец, увидел, что находился за пределами замка, в лесу, на том месте, где, казалось, в прошлой, ненастоящей жизни начал писать картину этого здания. И горел сам замок. — Тише. Он разберётся, — это был Андреа. Леонардо только кивнул и посмотрел на Джироламо, стоявшего в одиночку против огромной армии.       Рубашка на нём была разорвана. Кожа была серой, клыки и когти остры, как у зверя, а глаза опасно светили ярко-красным. Он был готов уничтожить каждого.       Каждого, кто посмел напасть на Леонардо. — Что они говорят? — едва слышно прошептал художник, невольно любуясь таким видом любимого человека и переживая за него. — Хотят свержения тирана. И это после нескольких столетий самого справедливого правления, — Андреа и сам зарычал от несправедливости.       И правда: вид Джироламо нечисть больше не пугал. Они обступали мужчину, и осознание, что Леонардо мог потерять его прямо сейчас, пугало больше, чем осознание собственной смерти. — Они же убьют его! — он попытался подняться, но Андреа не отпустил. — Ты сам умрёшь, глупый, а хозяин этого никогда не хотел. — Но он может спасти хозяина! — прошептала Ванесса, появившаяся откуда-то со стороны замка. Пожар в той стороне больше не пылал, и в темноте Леонардо мог видеть только силуэт любимого, которого вплотную окружили его же подданные. — Что мне сделать? — Леонардо схватил её за руку. — Ты же Солнце! Вот и свети! — она резко убрала руку, тихо зашипев от боли. Мужчина сжал её так, что на коже, вопреки всем законам, появился синяк.       Думать было некогда.       Он вырвался из захвата Андреа и побежал прямо в толпу нечисти, от которой Джироламо отбивался уже с трудом. Граф явно устал и понимал, что один не справится с такой армией. — Отпустите его! — прокричал Леонардо.       А затем заметил, как его руки начали светиться ярко-золотым. Этот свет отпугивал нечисть, и каждый, кого он касался, превращался в песок.       Разозлившись, художник уничтожал тварь за тварью, пока не осталось ни одной. Кажется, кто-то пытался докричаться до него, но он не слышал. И не хотел слышать.       Ради Джироламо он был готов уничтожить всю вселенную.       Но, как только вокруг не осталось никого, Леонардо просто упал в обморок, и его последней мыслью было осознание, что он слишком часто стал отключаться в самые важные моменты.       На этот раз мужчина смотрел на воспоминание со стороны.       Он видел, как Джироламо держал в руках его тело, рыдая и воя от ужаса потери.       Только сейчас художник вспомнил, что в теле мужа тогда находилась ещё одна, более жестокая личность. И именно она пришла поговорить с Леонардо, чтобы найти общий язык и примириться. Но после объятий предательски всадила кинжал ему в живот и уступила место Джироламо, чтобы тот успел проститься с тем, кого любил больше жизни.       Стоило сердцу ударить в последний раз, вокруг появилось что-то тёмное и бесформенное. Та самая Тьма из рассказов народа, у которого они пытались найти Книгу Жизни.       Джироламо посмотрел на неё пустым взглядом. — Ты не можешь обмануть Луну, так? Так говори свои условия, только верни его мне! Верни! — он перешёл на крик. Но голос всё равно срывался из-за истерики.       Тьма не говорила человеческим голосом. Она транслировала образы напрямую в разум человека. Вот и Джироламо она пообещала вернуть его Солнце. Но сразу предупредила, что ждать придётся долго, возможно, несколько сотен лет. И что касаться друг друга они не смогут. К тому же Джироламо придётся самому стать Тьмой и управлять всеми её подданными.       Но и это условие не было самым страшным. Даже нужда пить человеческую кровь не пугала.       Последнее условие. Вот, чего Джироламо испугался. Но согласился, хотя и не был до конца уверен в том, что у них там, в далёком будущем, получится его исполнить.       Тьма окутала Джироламо и мёртвого Леонардо, и, когда она отступила, тела художника уже не было. А вместо человека на коленях стояло жуткое существо с серой кожей, клыками, когтями и красными глазами. Небольшой подарок от Тьмы в виде нового образа графа и, заодно, излечения от его ужасной болезни.       Тут Леонардо пришёл в себя. Голова раскалывалась от боли, ведь теперь он помнил всю свою прошлую жизнь. — Что за последнее условие? Ах, нет, ты сгоришь! — он был в руках у Джироламо, прямо как тогда, а потому попытался откатиться на пол. Но, казалось, граф не чувствовал этой боли. Он смотрел с ужасом, будто думал, что вот-вот потеряет любимого человека ещё раз, только теперь помочь вернуть не сможет уже никто.       Но поговорить им не дали. Их окружила Тьма.       И это она задала Леонардо только один вопрос: — Прощаешь?       Вот оно. Последнее условие.       Если художник простит, они оба останутся вместе в этом замке навечно. Если же нет... Леонардо проживёт жизнь. Он забудет всё, что происходило в замке. Забудет прошлое. Но Джироламо умрёт в мучениях и будет потерян навсегда.       Леонардо заплакал, смотря на Джироламо. Сейчас, когда он узнал, какой ценой досталось его спасение, он понял, что пережил его муж. Его Луна. — Я люблю тебя, Джироламо. Неужели ты сомневался в том, что я тебя прощу? — прошептал художник, обнимая его лицо руками. — Я? Никогда, — граф покрывался ожогами, но улыбался так счастливо, как только мог.       Тьма накрыла их обоих, разлучая всего на один миг.       Как только она исчезла, Леонардо закашлял, чувствуя во рту вкус крови. Старая рана, когда-то нанесённая болезнью, снова дала о себе знать. — Нет! — Джироламо прижал его к себе. Он снова выглядел, как человек, и ожоги наконец-то исчезли. — Нет, только не снова! — Глупец, — кашлянул Леонардо. Рана из прошлой жизни оказалась гораздо более болезненной, чем он помнил. — Поцелуй меня. Ну же.       Граф зажмурился и поцеловал его так отчаянно, будто сам пытался поделиться частичкой своего бессмертия. Всё вокруг осветилось ярким светом, и рана на животе медленно затянулась. — Я люблю тебя, луна моя, — прошептал Леонардо, крепко обнимая мужа. Голова больше не раскалывалась от боли, а на животе не осталось даже шрама. — А я люблю тебя, моё солнце, — прошептал Джироламо в ответ.       В замке только что началась новая, вечная и бесконечно счастливая жизнь.