«… и пошёл дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне». (Мф.7:25).
Акт первый. Дворцовый заговор, или перестрелка незаряженными пистолетами
Владимир неспешно прохаживался по боковой аллее Летнего сада. Гнетущее нетерпеливое ожидание от назначенной встречи ядовито расползалось по венам, а под ногами резким диссонансом мягко, почти беззаботно и умиротворенно шуршала опавшая разноцветная листва. Его Высочество опаздывал, как и приличествовало столь высокопоставленной особе. Корф поравнялся с двумя мужчинами в штатском, ему незнакомыми. Некоторое время все трое шагали почти в унисон, а посему до барона невольно стали доноситься сумбурные обрывки их беседы, причем незнакомцы, заметив рядом постороннего, почти сразу перешли с русского на французский, понизив голос до негромкого шепота, что почти сливался с шуршанием осенней листвы под ногами. — Это нужно сделать на маскараде у графа N! — Il sera là? Tu es sûr? — Je sais avec certitude qu'il y aura son adorable Polonais, ce qui signifie qu'il viendra. — Elle n'a pas encore été envoyée dans sa patrie bien-aimée? — Presque. Tournée d'adieu de la Pani polonaise... — Ce sera même symbolique. Adieu mortel... Услышанное, возможно бы, и насторожило Корфа, застыло чуть дольше удивленным вопросом, но голова его была занята своим насущным, к тому же впереди на аллее уже показалась знакомая фигура в плаще и надвинутой почти на глаза шляпе. Александр свернул на дорожку, ведущую к Кофейному домику, и Владимир поспешил последовать его примеру, дабы не заставлять Его Высочество себя ждать. Александр находился не в самом лучшем расположении духа после утренней нравоучительной отцовской проповеди, закончившейся очередной размолвкой; был в крайней степени раздражен, что не предвещало предстоящему и без того тяжелому разговору с Корфом ничего хорошего. Впрочем уровень ожиданий барона от встречи с Его Высочеством изначально стремился к нулю, а потому эмоционально уравнивал обоих. Владимир легким кивком головы поприветствовал Александра, последний ответил тем же. Встреча была неофициальной, практически инкогнито, и лишние почтительные реверансы были бы весьма неуместными, особенно учитывая все сопутствующие обстоятельства. Нависло неловкое гнетущее молчание, разрубить которое барон решился первым, и с присущим ему напором сразу «взял быка за рога». — Вы хотели обговорить детали? Без секундантов? Александр надменно передернулся лицом. Излишне нервно и даже зло. — Нет! Совсем не об этом я желал поговорить с Вами, Корф. Владимир удивленно вскинул бровь. Как-то уж слишком вызывающе грозно прозвучало его имя. — Вы как лавина в горах, барон! Обрушились на меня с обвинениями и вызовами, не давая даже малейшей возможности что-либо объяснить и делая при этом весьма поспешные и оттого неверные выводы. — Разве у того, что я увидел, мог быть какой-то иной смысл, нежели тот единственный и очевидный, что был на поверхности? — взъелся Корф, непроизвольно повышая голос и выпрямляя спину. — Да! — просто ответил Александр. — Охотно бы поверил в это, но наивность не мой конёк, тем более, что в данном случае она приравнивается к глупости, — Владимир привычно заложил руки за спину. Александр выдал легкий смешок, не сдержался, хотя и надобно было. — В данном конкретном случае Вы именно глупец и есть! Шкатулка с пока ещё незаряженными пистолетами щелкнула замком и открылась. И мысленно курок взведен одним из дуэлянтов, осталось только... — Ну что ж! Не вижу иного способа разрешить наши разногласия, чем тот, что уже оговорен, — в глазах барона заблестели огненные всполохи. Второй дуэлянт не заставил себя долго ждать. Еще один щелчок — и пистолет уже во вскинутой вперед руке. Непочтительно, фатально, смертельно. — Я прошу у Вас, Ваше высочество, лишь о небольшой отсрочке нашего поединка, на несколько дней, которые мне понадобятся для завершения одного неотложного личного дела, — Корф будто бы и не просил, а констатировал, тоном решительным, жестким и даже требовательным. Александр позволил себе изумленно усмехнуться столь вызывающему поведению барона, но всё же согласно кивнул. Противники тотчас раскланялись и разошлись каждый в свою сторону. Находясь уже у калитки, выходящей к тропинке вдоль Лебяжьей канавки, Его высочество, поддавшись порыву, обернулся. Барон уже скрылся за кронами деревьев, аккуратно выстриженными на французский манер, и Александр лишь устало выдохнул, покачав слегка опущенной головой. Может быть, отец прав, и то многое, что дано ему по праву рождения — наследный его крест, тяжелее всех крестов простых смертных. И пришла пора принять сей факт не только на словах. Рука с незаряженным пистолетом дрогнула и нехотя, медленно опустилась вниз. Без выстрела, с надеждой.Акт второй. Полоса отчуждения, или сыновья непочтительность
— Я намерен сделать Анне предложение, — без лишних витиеватых, почтительных слов и предисловий сходу выдал Владимир, почти в упор глядя на отца, изрядно ошеломленного от такого неожиданного во всех отношениях заявления сына. Иван Иванович поперхнулся на вздохе, хрипло закашлявшись рвущимся наружу удивлением: — Ты сумасшедший, Володя? — Возможно, но решение моё обдуманное, а посему — неизменное. — Объяснись, я ничего не понимаю. Владимир опустил голову, пряча горькую усмешку. Объяснить?! Что?! Его неразделенную любовь? Дуэль? Жизнь, включившую обратный отсчет? Отец же заминку сына и его звенящее холодом молчание воспринял, как всегда, с однозначно отрицательным знаком. — Ты делаешь это назло? — Иван Иванович в недоумении развел руками в стороны. — Всем — мне, себе… И всё из-за наследства? Чтобы иметь возможность вернуть имение? Владимир вспыхнул, как свеча. Глаза загорелись от негодования и жгучей обиды. Как только его батюшке, казалось бы, знающему сына всю жизнь, могла прийти в голову такая отвратительная в своём пошлом мещанстве мысль? Словно он был не потомственный дворянин и наследник баронов Корфов, а их управляющий — хитрый, расчетливый, вороватый саксонский немец Карл Модестович Шуллер. Владимир часто и быстро задышал, продолжая совершенно невежливо стоять спиной к родителю и безуспешно пытаясь унять клокочущую в груди ярость; медленно обернулся, успевая сложить руки крестно перед собой. — А впрочем думайте, что хотите, отец! — бросил в тон возмущенному, а скорее даже взъерошенному от собственных нелепых обвинений в адрес сына батюшке. Пауза затянулась, медленно расползаясь по комнате душащим обоих облаком непонимания и ледяного отчуждения. Владимир скинул морок первым; снова горько усмехнулся, опустив задеревеневшие руки, вернее, привычно спрятав их за спину и, развернувшись уже всем телом к Ивану Ивановичу, отчеканил, раздельно и оглушительно звонко выдыхая слова: — Если я женюсь на Анне, то она станет наследницей не только нашего имения, но и … титула. Старший барон отшатнулся, медленно оседая обратно в кресло, с которого недавно, в гневном порыве на сумасбродство сына вскочил. — Я подал прошение на восстановлении меня в чине, ибо имею желание твердое и непреклонное отправиться туда, где наиболее Отечество во мне нуждается, — продолжил Владимир тем же сухим, чеканным тоном. — Ты что же, возвращаешься на Кавказ? Страшная догадка выпрыгнула у Ивана Ивановича быстрее, чем он осознал смысл только что сказанного сыном. В сердце остро кольнуло, словно пронзило осколочной болью от того клубка из нелепиц и роковых, как оказалось, последствий, который он смотал всего одним, принятым в запале, своим решением. — Да! — Владимир ответил просто, в глазах — твердость и отчаянная решимость. — Так будет лучше… для всех. «Особенно, если я погибну». Это не произнеслось, только подумалось. Фатально. Отчетливо ярко. Почти смертельно.Акт третий. Ах, Анна, Анна! Или «Кто имеет уши слышать, да услышит!*»
Владимир столкнулся с Анной в дверях, на ходу поймал её испуганный, удивленный и слишком красноречивый взгляд. Сомнений нет — она всё слышала. Он опять, сам от себя не ожидая, разозлился. Угольки от недавнего тягостного разговора с отцом ещё не успели дотлеть, как в груди болезненно разгорелось новое пламя. — Позвольте, что же я вижу, сударыня? Вы, похоже, совсем одичали в деревне, раз я не первый уже раз застаю Вас за столь неподобающим для благовоспитанной барышни занятием. Защитный сюртук из едкого, ядовитого сарказма ловко и привычно наброшен на плечи. На сердце и душу. — Да как … — Анна побагровела, гневно сжимая кулаки, кроваво впиваясь ногтями в ладони. — Как… Вы..??? — Смею, сударыня, смею! — Владимир оборвал её на полуслове, шагнул ещё ближе и, хищно прищурившись, выдохнул тем самым язвительным тоном, от которого у неё всегда подкашивались коленки, и испуганно замирало сердце. — Вы же теперь ... моя… — Корф склонил голову ниже, почти касаясь своим дыханием ее виска, — … невеста, а посему, на правах Вашего жениха, мне многое… позволено. Анна задышала тяжело, взволнованно, лицо её странно передернулось. Она вдруг растерялась, но не от страха, нет! Случилось с нею то, что вошло уже в болезненную привычку, едва он приближался: она сама себя теряла, переставала понимать. Всё, что смогла — вскинуть на него растерянный взгляд и тихо пробормотать, едва найдя силы разлепить пересохшие губы: — Я Вам, кажется, не давала согласия, Владимир Иванович. — Разве? — барон иронично вскинул бровь, отступая на шаг и пряча дрожащие от волнения руки за спину. — Ну что ж! Я же известный сумасброд, а потому Ваше согласие мне вовсе без надобности. Это лишнее! Слова вылетели слишком быстро, грубо, нелепо, неправильно, не так... Он машинально и небрежно отмахнулся и тут же пожалел, кинув тревожный взгляд на перепуганную Анну. Сердце сжалось в комочек, болезненно уменьшившись в размере. Она выглядела плохо, будто кто-то лишил её жизненных сил. Высушил. Кто-то? Вопрос почти риторический, а беспощадный и убийственный ответ застрял в груди. Пусть она не его и никогда не будет, но то, что он задумал — исполнит. Так будет лучше. Для всех. Он подарит ей то единственное, что у него осталось — имя и титул. И пусть ненавидит… Так будет лучше?.. Верно?!.. Знать бы только ещё кому. — Это оскорбительно, когда вот так… — голос Анны задрожал, зазвенел от обиды. — Я сообщу о времени и месте нашего венчания, — Владимир заставил себя сухо выдавить скупые слова чуть дрогнувшим надтреснутым голосом. Анна словно потерялась в пространстве, стала меньше и тоньше. Прозрачнее. — Зачем Вам это нужно? Зачем Вам.. я? — вырвалось у нее от отчаяния, и она прикусила губу, чтобы не разреветься при нём окончательно. Предательский густой румянец заиграл алыми пятнами на её щеках. Ответ напрашивался сам собой. Только… для обладания ею слишком уж сложный путь, даже для такого невозможного сумасброда, как Владимир Корф. Хотя… Анна зажмурилась и помотала головой из стороны в сторону… Одному Господу Богу известно, что у него творилось в голове. Или дьяволу… Или обоим сразу... Корф вдруг сделал шаг к ней навстречу, не смело, почти робко касаясь пальцами её ледяной ладони. Медленно подтянул дрожащую руку девушки к своим губам. И сам от этого внутри незримо задрожал. — Ах, Анна, Анна! Вы, как всегда, дурно обо мне подумали, а между тем я не так плох, как… — Владимир запнулся, чтобы не проговориться, не выплеснуть то, что давно рвалось наружу, и то, что ей лучше никогда не знать. Пусть думает о нём как угодно плохо, так ведь будет легче. Потом… Всем...Акт четвертый. Явление княжны у Корфов, или тревога неравнодушного сердца
Наталья Александровна ворвалась, как фурия, мечущая гневные взгляды сродни испепеляющим всё и всех молниям. Она едва сдержала порыв, чтобы не вбежать по лестнице вслед за раздражающе-неторопливым слугой, прямо к Корфу, не ожидая, когда о ней будет доложено хозяину дома. Владимир, неспешно спускаясь по лестнице в гостиную, мысленно чертыхнулся, проклиная излишнюю болтливость князя Репнина, потому как причина столь неожиданного визита его сестры была для барона более чем очевидна. — Вы немедленно должны отказаться от задуманного! Несносный Вы человек! — Наташа бросилась в атаку без лишних экивоков, позабыв от волнения даже о вежливом приветствии. Корф склонился в легком поклоне, слишком церемонном и фальшивом, чем разозлил княжну ещё больше. Слова, что готовы были сорваться с языка, застыли невысказанными. Она побагровела и, чтобы не наговорить лишнего и неприятного, лихорадочно начала сдирать перчатки с рук. По её чересчур нервным, быстрым движениям нельзя было понять — делала она это просто так или в намерении яростно отхлестать Корфа ими по щекам, чтобы хоть как-то привести его в чувство. Владимир усмехнулся сам себе, своему невольному наблюдению, чем привел княжну в ещё более раздраженное состояние. — Прекратите паясничать, барон! — О чем Вы? — Корф изобразил на лице самую наивную и благостную из арсенала своих улыбок, внутренне успевая поразиться тому, насколько похожи брат с сестрой. — Я всего лишь хотел выразить Вам, Наталья Александровна, своё глубочайшее почтение и никоим образом … — Это немыслимо! — княжна оборвала барона, совершенно похоронив на сегодня манеры и всё то, что приличествует благородной барышне аристократического круга. — Как Вы можете оставаться таким покойным и равнодушным к своей судьбе, когда от жизни Вашей почти ничего не осталось? Владимир разом переменился. Сник. Одно дело, когда ты сам себе об этом говоришь, привыкая к неизбежности наступления часа «икс», и совсем другое — слышать от других, пусть даже и не совсем посторонних для тебя людей. Ему вдруг стало стыдно от своей недавней саркастической гримасы. Он шагнул к княжне ближе, обхватил обеими руками её ладонь, склонившись в почтительном поклоне, и аккуратно поцеловал её дрожащие от волнения пальцы. Едва коснулся губами. Она сникла тоже. Глаза наполнились непрошеными слезами. Горькими, от которых захолонуло и заплакало сердце. Барон выпрямился, поймав ее наполненный бесконечной тревогой и страхом взгляд, прижал её ладонь к своей груди, неспешно, бережно погладил. — Ну-ну! Милая, добрая Наталья Александровна! Разве я достоин Ваших слёз? Он слегка склонил голову, опустил взгляд, будто каялся и просил прощения, а она в порыве какого-то непонятного для неё чувства, которое роднило её сейчас с ним, потянулась обеими ладонями к его лицу, и ласково провела ими по его щекам. — Я молиться за Вас буду! — шепнула тихо и хрипло. — Вы не можете так глупо и нелепо погибнуть. Не имеете права. Прощаясь уже у кареты, Владимир еще раз тепло улыбнулся княжне, подавая ей руку, чтобы помочь подняться на приступку. Его тронула простодушная искренность Наташи, неподдельная за него тревога. Он еще раз склонился к её руке и поцеловал, задержав ладонь девушки в своей чуть дольше, чем позволяли приличия. Княжна коснулась пальцами другой руки его головы и тут же исчезла за позолоченной дверцей кареты... И уже поднимаясь к себе усталым неспешным шагом, Владимир спиной почувствовал чье-то присутствие. Послышался ему и шорох платья, и тихий всхлип. Замер и обернулся. Никого. Тишина. Помотал головой, словно отгоняя непрошеные видения и мысли, и решительно взбежал вверх по лестнице.Акт пятый. Разговоры с подушкой, или перепутанные души
«Разве ему кто нужен? Глупость какая! Как я могла позволить себе довериться и помыслить о том, что…» «По части всё испортить, ты большой мастер! Без преувеличения —непревзойденный! Отточено и филигранно, раз за разом отправляешь в нокаут рвущуюся наружу свою любовь, не давая ей не то чтоб подняться — вздохнуть».I got Blood in my chest Fight in my step No sleep no rest No sleep no rest Sparks in my brain Am I insane Trying to light the flame Trying to light it
Боль туго скрутила в груди, до того, что захотелось не плакать — выть. Но отчего же? Ведь не было ничего, сама себе придумала.. Или всё же?… Анна вскочила с кровати, размазывая по щекам вдруг покатившиеся крупные слезы, как будто кто-то сверху щелкнул пальцами и дал команду. Пойти к нему?… Сейчас, что ж медлить?!… Действие опередило здравую мысль. Она взялась уже за ручку двери, но почти тут же одернула, словно обожглась о застрявшие где-то в груди, болезненно скребущие душу последние остатки чувства собственного достоинства. Только от этой некстати заявившей о себе гордости стало еще хуже. Новая волна боли накрыла безжалостно…. Анна разрыдалась. Горько, навзрыд, проклиная собственную нерешительность и страх. Ведь единственное, чего сейчас жаждала её душа — увидеть его, чтобы сказать... как сильно она его ненавидит… Всхлип… И чтоб не смел больше никогда к ней приближаться… Всхлип… И флиртовать с княжной… Всхлип… И оставлять её... так надолго… одну… Владимир метался по комнате, безуспешно пытаясь поймать беспорядочно разлетающееся в разные стороны мысли. Раздался стук в дверь. Он в два шага, размашисто пересек комнату и рывком дернул ручку. Сердце упало. Полина. С подносом — на нем графин, бокал. Заледенел, отмахнулся небрежно: — Поставь! Можешь идти… Хватило сил даже выдавить улыбку, почти доброжелательную. Только неожиданную вдруг, для обоих, приветливость вызвала не сама девушка, а цвет её глаз, на одно мгновение показавшийся такими же, как … Но нет! Всё не то! У Анны — другие, не пустые, не равнодушные. Переменчивые. Живые. Родные, светящиеся то мягким переливчатым теплом, то праведным гневом или и тем, и другим одновременно. И если он ловил в её брошенном на него взгляде такие перепады, то совершенно бывал сбит с толку. Тогда с него разом слетала напускная бравада, как шелуха, почти обнажая измученную душу. Всё врут в этих чертовых романах! Любовь — не счастье, не услада души, не рай — ад! Ему вдруг до отчаяния измученного сердца захотелось ее поцеловать. Сейчас. Немедленно. Сию секунду. Не робко и торопливо-дрожаще, а жадно, страстно, словно имея на это право. Он будто бы знал, что она в ответном порыве потянется к нему губами, встанет на носочки, чтобы закинуть руки ему на шею и прильнуть всем телом, а после, чуть слышно вздыхая, ласково проведет теплыми ладонями по его затылку. И мир в одно мгновение сольется для него в размытое разноцветное пятно, которое ярко вспыхнув, переменится, сузится до любимого родного лица. И больше ничего и никого… Он помотал головой, словно отгоняя чересчур и не к месту разыгравшееся воображение и лихорадочно скачущие мысли. «Какого черта!» Корф застыл посреди комнаты, нелепо улыбаясь и чувствуя себя глупым мальчишкой, юнцом. Одно воспоминание о ней заставляло его душу мягко светиться, а не бесконечно сгорать изнутри. «Однако, так, должно быть, и сходят с ума…» Владимир, будто очнувшись, небрежным кивком отпустил застывшую в немом изумлении Полину и закрыл лицо ладонями — сдерживаться нет больше сил. Вдруг показалось, что его бешено колотящееся сердце треснуло еще, разбившись окончательно. Осыпалось куда-то вниз, разлетевшись мелкими осколками. Боли так много, что он в ней почти утонул. Волну отчаяния сменила подкравшаяся странная, дикая радость и медленно змеёй вползла в истерзанную душу, уютно примостившись в нетерпеливом ожидании. Конца?… Может ему уже и правда не выплыть. Хмм?All these thoughts I battle creeping up my skin, creeping up my skin Fears they try to rattle who I am within, where do I begin It's one of those days, my world is crashing everything looks on fire It's one of those nights, I'm dreaming but I'm walking on a wire All these thoughts I battle creepin up my skin, burning from within like Fire
Он шумно выдохнул. Надо взять себя в руки! Не так уж много осталось. Анна нужна ему, несмотря ни на что, как глоток свежего воздуха, и как бы глупо это сейчас ни звучало. Ещё сильнее, ещё надрывнее. Пусть всё мечты рассыпались, и жизнь стремительно утекала, словно песок сквозь пальцы. Все последние годы он вел себя с нею, как и положено истинному дворянину, как барин, самовлюбленный и высокомерный, а сейчас и вовсе как un crétin banale, не понимая, как могло с ним случиться, что своей тяжелой, мрачной поступью он раздавил то единственное главное, что и есть его жизнь. Для счастья нужно было так мало, но — увы! Потребовалось так много, чтобы это понять. Просто признаться… самому себе… И ей... Анна давно уже овладела его душой и телом, а он дошел до той крайней точки, что готов был отдать ей их навсегда. Без всяких условий. И пусть делает с ними всё, что захочет, ведь всё это и так давно принадлежало ей. Он принадлежал. Весь. Снова глубоко вздохнул, в груди заныла еще одна незажившая рана, старая, от черкесской шашки, а после боль перекатилась в плечо к той самой, недавней, дуэльной. И отрезвила. Довольно пустых, бессмысленных обещаний и разговоров с самим собою, осталось немного. Пришла пора действовать… Сегодня, сейчас, немедленно.Clench my teeth, I need to end this conversation Strike a match cause now it's time to hit reset No more doubt, no more running from the half truth I'm a fighter, lighting fires, knock 'em dead
Акт шестой. Эпилог или пролог?
Владимир устало рухнул спиной на кровать, широко раскинув руки. Часы пробили полночь. Итак, каков план? Анна. Дуэль. Его Императорское Высочество… Как глупо и пОшло всё сложилось. Вернее уже почти закончилось, едва успев начаться. Или?… Думай, Корф! Думай!***
— Янек? — Владимир вопросительно изогнул бровь. — Нет! — Чарторыйский покачал головой из стороны в сторону и вытянул вперед руку в предостерегающем жесте, не желая слушать дальше и показывая тем самым своё полнейшее несогласие... — Тысячу раз — нет! — Не будьте таким занудой, Ваше сиятельство! — не унимался барон, внимательно вглядываясь в лицо князя, зацепившись своим напором за мимолетно промелькнувшее у того облачко сомнения. — Даже не думай настаивать! — Янек еще раз неодобрительно мотнул головой. Корф молчал, демонстративно отвернувшись, дабы не вспылить и не наговорить сейчас лишнего. — Хорошо, значит, я пойду один. Без прикрытия… — Иди! — Князь шагнул к выходу, глядя с каким-то остервенением под ноги. На эту дешевую уловку барона он уж точно не клюнет. — Договорились! Только, если я не вернусь, что скорее всего и произойдет, то всё же попрошу тебя об одном небольшом одолжении, а как ты знаешь — это не в моих правилах, — Владимир уперся взглядом Чарторыйскому в спину. Янек был уже на пороге, на шаг от побега, почти коснувшись пальцами ручки двери, но вдруг обернулся, словно какая-то неведомая сила заставила его это сделать, и вопросительно пробежал глазами по хитрой физиономии Корфа. Тут же неодобрительно хмыкнул, снова помотав головой, понимая уже, что попался. Слишком хорошо он знал этот сухой прищур, не предвещавший ничего хорошего, вернее разумного, согласно воинскому уставу и предписанию. Но, Matka boska! Не бросать же этого сумасброда! Князь даже усмехнулся про себя, почти окончательно сдавшись. Остатки сопротивления, каковые он из последних сил еще пытался наскрести, выражались уже только лишь в отрицательном мотании головой и испарялись с каждой секундой. — Обещай мне, что если горцы подкинут-таки в мешке мою отрезанную голову, ты возьмешь на себя хлопоты… — Корф драматично вздохнул, перекатывая во взгляде гремучую смесь из того, что творилось у него внутри — в глазах заискрились победные смешинки. — Прекрати! — Янек раздраженно вскинул руки ладонями вверх. — Ты самый отвратительный и несносный человек из всех, с кем я знаком. — Знаю, — Владимир согласно кивнул, поджав губы. — Без совести, — продолжал князь, шагнув ближе и тыкая пальцем в грудь барона. — Угу, — Корф чуть качнул головой, расплываясь в широкой улыбке. — Циничный и подлый! — С одним из этих утверждений я бы поспорил, — Владимир, не в силах больше сдерживаться, звонко расхохотался. Янек тут же последовал его примеру. — Как ты это делаешь? — Что? — Владимир наивно округлил глаза. — Заставляешь меня совершать то, что - я очень хорошо знаю - мне делать совершенно не следует и, более того, чревато... эээ, — князь щелкнул пальцами, будто помогая себе найти слова поприличнее, — ... нехорошими последствиями. Корф пожал плечами, слегка потупив голову и сменив ироничную тональность в голосе: — Я просто уверен, что поступаю правильно, а по-другому — не умею. Янек снова недоверчиво хмыкнул. — Итак, ты хочешь, чтобы мы вернулись обратно в то селение, из которого едва унесли ноги, и предупредили, вернее, забрали с собой сельского голову местного значения, который совсем недавно, а именно, третьего дня поклялся отрезать тебе…, — Чарторыйский замешкался, растерянно поскреб затылок, снова пытаясь подобрать подходящие слова, и покосившись на барона, в который раз поразился его невозмутимости и хладнокровию, — ... всё, что можно отрезать. И вот этого самого человека, вместе с его семьей, ты предлагаешь привести в наш гарнизон? — Да! — Владимир безапелляционно и утвердительно качнул головой. — И все это только лишь потому, что кому-то из твоих казаков что-то там померещилось? — Не передергивай! — Корф недовольно поморщился, а после продолжил, непроизвольно, с едва заметной насмешливостью повторяя язвительную интонацию и легкий польский акцент князя. — Один из моих казаков слышал разговор абреков-лазутчиков о том, что против наиба** Везирхана затевается что-то смертельно нехорошее, а Везирхан, как тебе хорошо известно, на сегодняшний день единственный, с кем вообще с той стороны можно хоть как-то нам, русским, договариваться. Владимир многозначительно поднял вверх указательный палец, будто бы то, что он только что сказал, была непреложная истина. Янек вскинул удивленно брови и открыл было рот, чтобы ответить, но сказать ничего не успел. — По крайней мере, он предлагал всего лишь сущую безделицу — убить меня одного, а не вырезать весь мой род, а это по здешним меркам почти мирный договор. Князь в который уже раз отрицательно помотал головой из стороны в сторону и, уперевшись сжатыми кулаками в бока, прошелся вдоль крепостного бастиона. Они едва выжили, продираясь к русскому форту, домой, к своим. Казачий арьергард устроил засаду, и некоторые из горцев, изнемогая от ран, дорого продавали русским свою жизнь: вроде бы сдаваясь и отдавая уже оружие, наносили вдруг смертельные удары тем, кто делал попытки его принять. Ненависть к русским текла, как вода, кроваво переливаясь через край. И полыхала пожаром. Но, может быть, только такими безумными поступками, что предлагал Корф, её ещё возможно потушить? — Хорошо! — Чарторыйский развернулся и, всё также упираясь сжатыми кулаками в бока, приблизился к Корфу. — Только даже не надейся, что рапорт о твоих… наших проделках не ляжет генералу на стол. Барон громко, по-мальчишески заливисто расхохотался и поднял обе руки вверх. — И в мыслях не было! Ты же известный в полку крючкотвор. — Знаешь, после последнего боя я долго приходил в себя, не понимая, как мы смогли выжить в том аду, а значит, хорошо досталось нашим ангелам-хранителям, поэтому кровь не у нас на груди, а у них — на крыльях, — Янек ухмыльнулся, но как-то устало, вымученно, с горчинкой, и по-дружески, слегка ткнул Владимира в плечо кулаком. Так, как не позволял себе раньше. Поднялся вдруг ветер, яростно разгоняя накатные волны и с шумом разбивая их о прибрежные скалы. В душном воздухе, с утра еще пахнувшем грозой, наконец, затрещали сухие молнии, и тут же раскатисто, как залп орудий, ударил гром. Оба обернулись, завороженно глядя с крепостного вала вниз, на приближающийся русский бриг, с трепещущим от яростных порывов ветра на носу корабля, на бушприте российским гюйсом. Зрелище само по себе величественное и укрепляющее дух любого солдата на берегу, находящегося за крепостной стеной, но поразило и заставило от удивления открыть обоим рты совсем не это. Острые концы мачт корабля светились в сумраке разыгравшейся стихии. Огни Святого Эльма***. Янек бегло переглянулся с Корфом. Оба судорожно и почти одновременно сглотнули восторженное удивление. Владимир мягко усмехнулся, моргнув глазами и чуть кивая головой поляку, будто обнадеживая того, что всё будет хорошо. Князь также тепло усмехнулся в ответ, растворяя внутри себя остатки сомнений. Если выживут, то поставит свечку. В православном храме, по русскому обычаю. За всех. За себя, за чертовых русских казаков и за сумасшедшего барона Корфа. Друга? Пожалуй… иначе уже и помыслить было невозможно.***
Владимир долго ворочался без сна. Лишь под утро бессонница сжалилась и отступила, наполняя голову тяжелой вязкой дремотой. Но долгожданного покоя не наступило. Остро и прицельно кольнула мысль, что он, должно быть, болван, каких свет не видывал. Adieu mortel... Вместо того, чтобы предупредить его Высочество о подслушанном готовящемся заговоре, решил промолчать и тем самым сам Его убить. «Да кому он нужен... лучше, чтоб он... меня...» Черт!.. Ты не болван, Корф, ты много хуже! Докатился до того, что позволил себе — пусть в мыслях, но совершить предательство, изменить данной единожды и на всю жизнь воинской присяге. Изменить не кому-нибудь — себе. Я, Владимир Корф, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, пред святым его Евангелием в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю Императору Николаю Павловичу, Самодержцу Всероссийскому, и законному Его Императорского Величества Всероссийского престола Наследнику Александру Николаевичу верно и не лицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови... Владимир подскочил, как ужаленный, и снова, в который уже раз за сегодняшнюю ночь начал мерить нервными шагами комнату, собирая разбегающиеся мысли в одно логическое целое. Единственно правильное, потому что по-другому — немыслимо, невозможно. Первоначальный план переворачивался с ног на голову. Его императорское Высочество. Анна. Дуэль. Хмм?! Дуэль?! Корф наспех оделся и, как мальчишка, торопливо перепрыгивая через ступеньки, сбежал вниз по лестнице, на ходу набрасывая сюртук и ловко попадая в рукава руками. В конюшне растолкал заспанного, охающего от непонимания и перепуганного грозным окриком барина конюха и велел тому немедля запрягать Грома. Надежда в его душе снова зажглась ярким мерцанием огней Святого Эльма. А где-то наверху тревожно встрепенулся ангел-хранитель, привычным боевым взмахом расправил потрепанные, окровавленные крылья и взлетел...