Капроновый бантик

      «Вы меня избегаете, потому что я гей».       «А я вас люблю, кстати».       «Очень сильно. Просто с ума схожу, когда вы смотрите на меня и улыбаетесь. И глаза у вас невозможно красивые. И вообще весь вы невозможно красивый».       «Я так хочу почувствовать ваше тепло и заботу. Так хочу, чтобы вы были рядом. Вы мне так сильно нужны, если бы вы только знали».       «Но теперь вы будете избегать меня ещё больше, а я буду себя изводить, каждый вечер надеясь, что этот — мой последний. А утром всё равно просыпаться с мыслью о том, что люблю вас и разлюбить не получится».       «Я честно готов сделать всё возможное, чтобы стать ближе к вам. Мне, понимаете, свет не мил, если я не слышу как вы смеётесь с шуток-самосмеек, как устало прикрываете глаза, снимаете очки и расслабленно наваливаетесь щекой на ладонь. Каждый раз когда я прихожу к вам и вижу в домашней обстановке, сердце сжимается. Хочется уткнуться вам в шею, обнять крепко-крепко и наслаждаться спокойствием».       «Хочу обнимать вас при каждом удобном случае, целовать на каждом красном свете светофора и при любой возможности. Хочу ждать вас с работы, наготавливать кастрюли вашей любимой еды, потому что знаю, что в школе вы едите редко. И если бы вы позволили, принимал бы с любыми изъянами, и грустным, и весёлым, и не желающим сутками подниматься с кровати, и загруженным работой по самые уши, и недовольным, и раздражённым, и в чудесном настроении от хороших новостей, да вообще каким угодно. Для меня в любом состоянии вы оставались бы любимым. Прошу вас, дайте мне шанс».       «Люблю вас».       Всё это очень странно.       Арсений, едва открыв глаза, по привычке разблокировал телефон и взглядом наткнулся на несдержанные сообщения своего ученика, от содержания которых, честно говоря, голова уходила кругом. В горле сильно пересохло и вздох сделать сложнее обычного. Губ касается нервный смешок, который рвётся наружу всё сильнее, пальцы немного потряхивает, а глаза вновь и вновь бегают по словам мальчишки. Тело словно проваливается в матрас и зацепиться за скользкую реальность, что казалась самой надёжной ещё вчера, становится почти невозможно.       Боялся ли он этого? Вряд ли, скорее, отрицал все свои мысли по этому поводу.       Был ли он к этому готов? Абсолютно точно — нет.       Собираясь на работу, Арсений поймал себя на мысли, что обычная утренняя рутина кажется как никогда утомительной. По своей квартире он ходит, словно впервые здесь: то и дело путается в комнатах, включает свет не там, не может найти шкафчик с ложками и не помнит где сахар. Ну вот почему всё всегда случается так резко? С горем пополам, найдя ключи от машины, он выходит позднее обычного — за пятнадцать минут до начала планёрки и за полчаса до первого урока. Обычно он первый в учительской включает свет и наливает чай своим коллегам. Но в это утро всё странно. Даже выглаженная с вечера рубашка кажется отвратительно мятой. И на дороге пробки. Но сейчас Арсений этому даже рад, поэтому торопливо пишет завучу, что опоздает, вовсе не переживая насчёт выговора или замечания по этому поводу. Его там вроде как любят.       Пробка на дороге — повод остановиться, сделать глубокий вдох и медленно выдохнуть. Закурив крайнюю в пачке сигарету, Арсений наконец-то задумывается о тех сообщениях и о чувствах парня. Выкинув из головы единственный верный вариант, что звучит как: «мы не можем быть вместе ни при каких обстоятельствах, потому что я — учитель, взрослый мужик, а он всего лишь школьник, совсем ещё мальчишка и это всё априори неправильно», он пытается понять, что чувствует сам. Знает, что Антон для него — больше, чем обычный ученик. Нужно быть совсем дураком, чтобы это отрицать. Если смотреть на него, как на парня… он Арсению симпатичен. Антон притягивает к себе своей детской, тёплой улыбкой и заливистым смехом, вечным дефицитом тепла. Он очень умный и у него прекрасный характер, он очень добрый и внимательный. Арсений прекрасно понимает, что такие люди, как Антон, на предательство не способны и остаются верными. Он в нём уверен. И если бы не обстоятельства, в которых они существуют, он был бы рад попробовать стать с ним ближе. Да вот только в себе он не уверен абсолютно. Антон ранимый, а он очень вспыльчивый и почти не выбирает слов на эмоциях. Он не знает, как поведёт себя после малейшей бытовой ссоры и сбежит от проблем, как привык делать. Он не уверен, что сможет посвятить всего себя этому замечательному мальчишке, который кидается в чувства с головой. Вряд ли он — тот, кто нужен Антону.       Антон, собираясь в школу, даже не надеялся, что этот день пройдёт спокойно. Едва проснувшись, он сильно удивился огромному количеству сообщений во ВКонтакте и слегка поднапрягся, ещё до того, как начал их читать. А открыв первый диалог с одноклассником, округлил глаза, теряясь в эмоциях. Хотелось и бессильно кричать, и набить лицо тому, кто это сделал. Больше сотни просмотров со всей школы на видео, где они с Поперечным целуются с передышками на «посмеяться».       Чувство, что теперь всё его дальнейшее существование в школе превратится в маленький ад настойчиво крутилось где-то под сердцем. Но ему не страшно. Антон прекрасно знает, что в случае, если простые ухмылки и насмешки, которые он научился блестяще игнорировать, перерастут во что-то большее — он сможет за себя постоять. Хотя бы потому, что он больше не тот худощавый восьмиклассник, который и слово боялся сказать в ответ, да и два года баскетбола сделали своё дело. В руках какая-никакая, а сила есть. Единственное, о чём он переживал, что накопившаяся агрессия станет сильнее трезвого рассудка.       Привычно встретившись с Даней на углу, они поздоровались и тут же принялись обсуждать всю сложившуюся ситуацию, думая как они будут всё это разгребать. Самое страшное начнётся, если это дойдёт до руководства школы, а потом и до родителей. И если предки Поперечного отнесутся к этому вполне спокойно, то мама Шастуна будет явно разочарована и, скорее всего, зла. И тогда с более-менее привычным, размеренным темпом жизни можно будет попрощаться совсем. С огромной вероятностью его просто попросят из квартиры.       Но придя в школу, парни понимают, что всё неожиданно спокойно и на них никто не бросает косых взглядов, не тыркает и даже не насмехается. Легче от этого, очевидно, не становится. Поперечный дёргается каждый раз, когда слышит своё имя и боязливо оборачивается на звук, ожидая… и сам даже не знает чего ждать. Антон же, в свою очередь, только ядом не плюёт на каждого встречного, что смеряет его взглядом, иногда пускай и дружелюбным. Он уже готов кинуться на того, кто посмеет насмехаться или пихнуть в плечо.       Этого состояния он и сам иногда побаивался, потому что знал, чем может закончиться любая стычка. В прошлом году, когда Глеб только выбрал их с Данилой в качестве своих, как он представлял себе, «жертв», он отправил одного из своих корешей позадирать Шастуна, надеясь на то, что они от души посмеются. Но тогда Антон, весь напряжённый и раздражённый, с нервами, что были натянуты струнами, оказался не запуганным мальчиком, а вполне способным дать сдачи парнем. И, как выяснилось, способным потерять контроль. Никто даже не понял, как Антон оказался сверху на Максиме и откуда нашёл в себе силы бить до тех пор, пока их не стащили друг с друга. После того случая Шастуна особо никто не трогал, лишь изредка пытаясь вывести на эмоции. Но он далеко не дурак и старательно игнорировал любые нелепые усмешки и тычки.       И на урок литературы он шёл абсолютно спокойно, словно ничего и не было. Словно всё было так, как всегда. Он сделал домашнее задание, выучил стих и написал сочинение для электива, что стоял седьмым уроком. Волноваться особо не о чем. И в какой-то мере вот эта готовность к обыденным вещам, как будто бы добавляла уверенности. Антон знал, что при всех Арсений Сергеевич не станет показывать, что что-то произошло или, что сегодняшний день чем-то отличается от предыдущего. Знает, что тот даже не обратит на него внимания, а может вообще сделает вид, что его не существует.       Арсений, сидя в кабинете, нервно дёргал ногой, перебирал пальцы и едва боролся с желанием выскочить на недозволенный перекур. В голове всё никак не укладывалось признание мальчишки, да и все его слова в целом. Но единственное, чего он хотел на самом деле — сбежать. Без объяснения причины, оставив все вещи, оставив свою более-менее стабильную, спокойную жизнь. Которая, по крайней мере, являлась таковой. Услышав школьный звонок, он вздрогнул всем телом.       Пока ученики рассаживались по своим местам, Арсений Сергеевич украдкой высматривал в классе Антона, надеясь, что парень будет выглядеть как минимум взволнованно. Но вот заходит Шастун, поправляя кудри, они встречаются взглядами и мужчина понимает, что сегодня что-то совершенно не так, как было раньше. Вместо привычной радости в его глазах была видна лишь агрессия и, честно сказать, от этого мурашки пробежали по коже.       «Да что, ёп твою мать, вообще происходит?» — обречённо вздохнул преподаватель, выводя на доске тему урока. «Нам точно надо поговорить», — Арсений Сергеевич пилил взглядом Антона, дожидаясь на это ответа, но парень лишь отворачивал голову, как только это замечал. Обычно же всё не так.       Объясняя тему, надиктовывая конспект, он несколько раз делал замечания всему классу, что бурно что-то обсуждал, пренебрегая дисциплиной и почему-то все всё время косясь на заднюю парту, за которой сидели Шастун с Поперечным. И как бы он не хотел это игнорировать, получалось, мягко говоря, не очень. Мало того, что раздражали отвлечённые от темы разговоры учеников, так к тому же его охватывало детское, иррациональное любопытство. Несколько раз за эти бесконечные сорок минут хотелось хлопнуть по парте, прекратить урок и расспросить класс обо всём происходящем.       Антон впервые за долгое время никак не мог сосредоточиться на речи преподавателя, постоянно отвлекаясь на тихие смешки, обращая всё своё внимание на жалкие попытки самоконтроля. Слава всем святым, время сегодня не тянулось бесконечно долго и до конца этого маленького ада оставалось каких-то десять минут. Даня, всё ещё не понимая как себя вести и стоит ли вообще сегодня оставаться в школе, дёргал соседа, делясь своими переживаниями, совершенно не желая заводить новых конфликтов в школе. — Ты же понимаешь, что если эти придурки увидят, что кто-то из нас съебался, лучше от этого не станет. Потом нам вообще прохода не будет, — тихо говорил Антон, украдкой поглядывая на преподавателя, чтобы тот не заметил их разговора. — И ты предлагаешь слушать все эти подъёбки и не обращать внимания? — выгнув бровь, спрашивал Данила, совсем не понимая почему Шастун выглядит настолько уверенным и для чего весь этот цирк.       Звонок на перемену прервал их разговор, а пару секунд спустя, когда весь класс засобирался на выход, Арсений Сергеевич, назвав домашнее задание, окликнул Антона. — Шастун! Подойди ко мне на пару слов, — мужчина чуть кивнул головой и попросил Поперечного подождать за дверью. Оставшись в кабинете наедине с преподавателем, парень словно бы почувствовал, что сейчас может высказать всё, что хотел сказать. — Вы перестали делать вид, что меня не существует? Ого, вот это благосклонность, — ухмылялся Антон, уверенный, что Арсений Сергеевич такого явно не ожидал. — Ничего не хочешь объяснить? — мужчина сложил руки на груди и навалился бёдрами на учительский стол. — И я даже не про твои сообщения. Об этом мы поговорим позже, — продолжал спокойно и твёрдо говорить преподаватель, видя как вся уверенность и деланное спокойствие парня рассыпается в щепки. — Вы правда хотите поговорить об этом? — не зная куда себя деть, уточнял парень, надеясь на то, что всё это — очередной дебильный сон и не более того. Он был уверен, что только больше оттолкнёт его от себя, а вышло почему-то наоборот и это никак не складывалось в цельную картину. — Да, но сейчас скажи мне, почему класс весь урок был больше заинтересован в тебе и Поперечном, чем в теме урока? И что они все так бурно обсуждали? — Козлы они, потому что, — насуплено ответил Антон, отвернув лицо от мужчины, который удивлённо хмыкнул детскому обзывательству. — И вообще, я всё ещё на вас обижен и не очень горю желанием разговаривать, — Антон закинул рюкзак на плечо и направился в сторону выхода, но Арсений Сергеевич в совершенно будничном жесте обхватил его запястье и притянул обратно одним сильным рывком. — Я тебя не отпускал, — недовольно выдохнул мужчина. — Одно дело курить со мной за углом и кофе в кабинете пить, а про маломальское уважение забывать всё-таки не стоит. — Будь добр, ответь на мой вопрос или хотя бы объясни, почему не хочешь говорить, — ехидно улыбался мужчина, зная, что дальше возмущаться парень не станет. — Арсений Сергеевич, — обессилено выдохнул парень, понимая, что всё, что сейчас в его силах — дать мужчине то, что он хочет, — всё, что сегодня происходило касается только меня и Данилу. Я правда не могу вам больше ничего сказать. Думаю, до вас ещё дойдёт причина обсуждений. — Ладно, Антон, спасибо и на этом. Передай, пожалуйста, что перед элективом будет перерыв в сорок минут. Подумал, вам нужно будет передохнуть перед занятием. А теперь иди, куда ты там собирался, — мужчина отпустил мальчишеское запястье и мягко улыбнулся, глядя парню в глаза, чуть прищурившись.       Данила, сидя за партой, опустил голову на подставленную ладонь и всё думал о том, что случится, если вдруг пока что безобидные насмешки зайдут слишком далеко и превратятся в нечто большее. Он никогда не любил вступать в конфликты. Всегда проще встать в позицию жертвы, либо же не обращать внимания вовсе, чем пытаться что-то ответить и постоять за себя. Ему всё это кажется глупым и не имеющим никакого смысла. Но в тоже время парень прекрасно понимает, что далеко не все такого мнения. Знает, что сто процентов найдутся умники, которые начнут размахивать кулаками в воздухе, крича в спину липкое, обидное слово «пидор» и тогда всё, что он сможет сделать — уйти, надеясь, что не придётся бежать. Он давно не чувствовал себя таким подавленным, много лет не волновался о том, что нужно от кого-то убегать в попытках защититься. Однажды ему пришлось жить в этой вязкой атмосфере ненависти и постоянной угрозы и ещё раз оказаться там совершенно не хотелось.       Неужели так сложно просто-напросто не лезть в чужую жизнь и следить за собой? Почему то, кого, где и как он целует обязательно должно быть выставлено на всеобщее обозрение, да ещё и без его ведома? От понимания того, что вся его дальнейшая жизнь в школе превратится в ежедневные насмешки и, не дай бог, в травлю, он абсолютно не представляет как будет с этим справляться. Больше страха добавляет уверенность в том, что Антон не станет этого терпеть. Поперечный видел сцену драки Шастуна с Максимом и был одним из тех, кто его оттаскивал, пытаясь вразумить. Он по сей день помнит те почти прозрачные от злости глаза, разбитую губы, растрёпанные во все стороны волосы и порванный воротник белоснежной, с мелкими крапинками алой крови, рубашки. Как бы он ни дорожил их дружбой, страшно в тот момент было по-настоящему. А в этот раз всё ещё серьёзней — задели его личное пространство и выставили всё напоказ. Хорошо, что никому не известно о его чувствах к преподавателю, иначе, одному лишь чёрту известно, что могло бы быть.       Мужчина, открыв окно в кабинете настежь, старался дышать глубже, чем обычно. У него есть сорок минут, которые он, с горем пополам, выпросил у директора под предлогом уставших одиннадцатиклассников, вновь выставляя себя в свете самого гуманного и понимающего препода из всех, но на самом деле эти сорок минут нужны были только ему. После мучительных шести уроков, Арсению Сергеевичу нужно было вновь морально подготовиться ко встрече с Шастуном, потому что он был уверен в предстоявшем разговоре не больше, чем сам ученик. С чего начинать и чего вообще ждать — было совершенно не ясно. Захочет ли он вообще с ним разговаривать или снова начнёт брыкаться? Мужчина, навалившись на подоконник локтями, положил подбородок на подставленные ладони, в ту же минуту недовольно хмурясь.       «Блять…», — раздражённо выдохнул преподаватель, чувствуя ладонью колющуюся щетину, которую пропустил с утра. В обычные дни его настроение напрямую зависело от того, как он выглядит, а сегодня все эти мелочи выводили из себя в разы сильнее. Раздражало абсолютно всё и все вокруг.       С одной стороны, хотелось быстрее разобраться во всех вопросах, а с другой — его захлёстывало желание спрятаться, собрать рабочий портфель, уйти домой, напиться и до Нового Года уйти на больничный, дать себе время передохнуть. Ужасно не хотелось снова разбираться с навалившимися проблемами, которых он старался избегать все эти три года.       Отношений он хотел. Арсений соскучился по человеческому теплу, по чувству, что его любят, ценят, ждут дома и принимают таким, какой он есть. Он понимает, что уже не может постоянно чувствовать себя одиноко, просыпаться в холодной постели, проводить дни в тишине и ленивом самокопании — просто-напросто устал быть один. По своей натуре он очень общительный, компанейский и до ужаса любит искусство: и живопись, и литературу, и театр, и кино, и музыку, и хореографию. Интересно ему вообще всё на свете, но за эти почти три года, что живёт в Воронеже, он так никуда и не сходил — в одиночку всё совсем по-другому, совсем не так. Словно бы краски в картинах затухали, музыка играла тише и монотонней, а танцоры раз за разом сбивались с ритма. Арсений почти наверняка уверен, что будь в его жизни настоящая, тёплая, взаимная любовь — всё было бы совсем иначе. И он хотел бы дать свободу своему желанию подпустить к себе Антона ещё ближе, попробовать ему поверить, разрешить наконец-таки себе поверить в чувства мальчишки и в то, что сам не сбежит от ответственности. Но слишком много запрещающих «но».       Выходя со школы, Антон решил воспользоваться этими сорока минутами и проводить Данилу до дома, потому что тот и так весь день чувствовал себя ужасно некомфортно. Обернувшись через плечо, Шастун заметил, что из окна русского и литературы за ними наблюдает взволнованный преподаватель. Едва они успели выйти за пределы школьного двора, их окликнул знакомый голос: — Эй, пидорасы! — громко крикнул Глеб, идя со своими друзьями чуть поодаль парней. Они откровенно веселились, подтрунивая над Шастуном и Поперечным. Даня, заметив по лицу Антона, что терпеть этого он явно не собирается, попытался вразумить: — Тох, я тебя прошу, не надо. Пусть идут, куда шли, — шёпотом проговорил Поперечный, цепляя друга за локоть, уводя вперёд. Шастун в ответ только зло пыхтел, озираясь на вслед за ними идущих парней. — Шастун, иди отсоси мне! — продолжал потешаться Глеб, схватившись за бляху на ремне, дёрнув её пару раз вверх-вниз в издевательском жесте. Антон многое мог бы стерпеть, но только не в этот чёртов день, когда все ощущения в сотню раз острее, чем обычно. — А что, твой папашка уже устал? — сострил в ответ Антон, разворачиваясь. Увидев, как настроение Глеба сменилось с весёлого на очевидно агрессивное, заулыбался и сам. — Слышь, ты не ахуел? — тот в ту же секунду подошёл ближе к Шастуну, замахиваясь. Такого в свой адрес он никогда не слышал и пропускать мимо ушей не собирался точно. Едва увидев поднятый кулак, его друзья подбежали ближе, вот-вот собираясь кинуться в драку. И плевать, что трое на двоих не честно. Ни о каком понятии чести там и не слышали.       Накинувшись на Шастуна, от которого едва успел отойти Данила, Глеб ударил его в скулу, но Антон, готовый к такому развитию событий, не растерявшись, ударил в ответ. Смазанные удары, толкания и ругань быстро перерастали в подобие настоящей драки, в которую Поперечный был готов вот-вот вмешаться. Он понимал, что толку от него особо не будет, да и друзья Глеба в стороне не останутся, но за Антона был готов и отхватить.       Арсений Сергеевич, заметив потасовку с окна кабинета, сразу же ринулся на улицу, обязательно через кабинет Игоря Андреевича, в двух словах описав ситуацию. К тому моменту, как они приблизились к месту, где всё происходило, вместо непонятного месива из рук-ног-рюкзаков остались только двое — Шастун и сам затейник всего кипиша. Арсений Сергеевич, с первого взгляда, не разобрав кто на ком сидит и кто кого бьёт, сильно удивился, увидев лохматую кудрявую макушку и расхристанного Антона сверху. Вот уж и подумать не мог. А Шастун, только и успевал убирать лицо, иногда всё же пропуская удары, но и Глебу доставалось не мало. Да так, что лица обоих парней окрасились в узор из ссадин, мелких синяков и небольших кровоподтёков. Данила, увидев, что к ним стремительно приближаются учителя, попробовал докричаться до Антона, но его голос безнадёжно смешивался с окружающими криками и тогда ему пришлось схватить Шастуна за плечи и попытаться стащить его. Антон, вырвавшись одним резким движением, продолжал сыпать оскорблениями, отмахиваясь от мелькающих перед лицом кулаков. Глеб почувствовал, что вес на нём уменьшается, начал брыкаться сильнее, в итоге скидывая Шастуна с себя и впопыхах поднимаясь, хотел вновь замахнуться, но не успел — Игорь Андреевич схватил его руку под локоть, в то время как Арсений Сергеевич поднял на ноги Антона так легко, словно бы тот ничего и не весил. Да вот только держать его, вырывающегося, обхватив поперёк груди было не очень-то и легко. — Отъебись от меня, сволочь ты позорная! Сопли подбери и бате своему привет не забудь передать, долбаёб! — охрипшим голосом продолжал кричать Антон, обращаясь к Глебу, что также, как и он сам, явно не собирался прекращать. — Да успокойся, Шастун, — стараясь говорить спокойно, Арсений Сергеевич повернул парня лицом к себе, отворачивая от Глеба и остальных обидчиков. — Вы двое, идёте со мной в кабинет, ясно? Игорь Андреевич, отведите ребят к директору. Жанна Викторовна как раз уже должна быть на месте.       Озлобленно и раздражённо пыхча, Антон, вытирая кровь с разбитой губы, пытался усесться на неудобном стуле так, чтобы рёбра и спина болели чуть меньше. Данила, посмотрев во фронтальную камеру телефона, с удивлением обнаружил, что на его лице тоже есть пара ссадин. И когда только успел? Шастун наощупь поправлял разлохмаченный, местами мокрый волос и всё пытался дышать ровнее, исподлобья разглядывая молчавшего преподавателя, что переводил взгляд с одного на другого. Арсений Сергеевич, выскочивший в одной тонкой рубашке на голое тело, тонких брюках и туфлях, немного отогревшись, шумно выдохнул, начиная разговор: — Ну, давайте, друзья-товарищи, рассказывайте, что это был за цирк и почему всё, что происходит в стенах этой треклятой школы случается именно с вами двумя? — Арсений Сергеевич сложил руки на груди и навалился бёдрами на стол. — Дорогие мои, ругать я вас не буду, самое страшное за день уже случилось. Успокойтесь оба и рассказывайте, — чуть требовательней и более устало продолжал мужчина. — Не мы первые начали, — ответил Данила, не зная сколько из произошедшего может рассказать, но точно уверенный, что о причине учителю знать не надо. Как минимум, точно не от него. — Они же придурки, вы сами об этом прекрасно знаете. А нас задирают, потому что думают, что им не ответят. — Допустим, ладно, — кивнул головой преподаватель. — Это уже хоть что-то. Но насколько я знаю, эта драка уже не первая, да, Антон? — И что с того? — слишком резко ответил парень, тут же одёргивая себя, понимая, что Арсений Сергеевич во всём этом точно не виноват. — Извините, я просто… всё ещё злюсь, — он опустил глаза вниз, стараясь особо не шевелиться. — Хочешь сказать, что больше года вас никто не трогал, а именно в тот день, когда все старшие классы ведут себя странно, они решили активизироваться, так? Вы из меня дурака-то не делайте. Говорите уже быстрее, да пойдём все по домам. — А консультация? — выпучив глаза, спросил Антон так, словно это была самая важная вещь в мире. Арсений Сергеевич лишь удивлённо вскинул брови. — Шастун, ты серьёзно? Ты с разбитым лицом, извалявшийся в снегу, замёрзший, с мокрыми волосами правда хочешь сидеть сорок минут на консультации? — услышав в ответ несмелое «да, я написал сочинение», мужчина лишь ухмыльнулся, в который раз поражаясь парню. — Ладно, будет тебе индивидуальная консультация вместо завтрашнего репетиторства, идёт? И я всё ещё жду от вас объяснений. Парни, переглянувшись, оба пожали плечами, как бы решая кто из них всё расскажет. Антон разволновался сильнее, чем за весь этот безумно долгий день. Это очень глупо — сначала признаваться в любви своему учителю, а потом целоваться с другом. Ему казалось, что если Арсений Сергеевич об этом узнает — шансов даже на минимальную близость у него не останется. Времени выдумать правдоподобную историю у них нет, да и врать не вариант, поэтому единственное, что остаётся — сказать всё как есть и готовиться к худшему. — Мы… — на выдохе начал Антон, опустив глаза в парту. Слова застревали в горле и ничего сказать больше не вышло. — Целовались мы короче. Какой-то придурок снял всё это на мобилу и скинул в общую группу. Вот все и тыкают пальцами. А драка началась, потому что Глеб назвал нас пидорасами, — протараторил Поперечный, отвернув голову в сторону двери, не желая видеть эмоции преподавателя в этот момент. Но Арсений Сергеевич, вопреки переживаниям парней, только беззаботно усмехнулся. — День рождения Позова отмечали? — ответом послужил синхронный кивок. — Пьяные были? — ещё один кивок. Мужчина покачал головой. — Да, Антон, прав ты был, когда их всех козлами назвал, — парни подняли на него растерянные глаза, а когда его слова окончательно дошли до них, шумно выдохнули. — Всё, а теперь давайте по домам. Я вас отвезу, а то мало ли.       Усаживаясь в машину преподавателя, парни молчали, не зная о чём говорить, будто всё темы они уже исчерпали. Заведя Форд, Арсений глянул на учеников через зеркало заднего вида и ещё раз покачав головой из стороны в сторону, выехал со школьной парковки. Остановившись у дома Поперечного, они попрощались, и Данила, опустив голову, пошёл к своему подъезду. Как только железная дверь закрылась, преподаватель позвал Антона на переднее сиденье. Пересев, Шастун первым делом написал другу, чтобы тот сильно не переживал из-за случившегося и вновь пообещал его защитить, если это потребуется. Арсений, вырулив на дорогу, поглядывал на задумавшегося мальчишку, внешний вид которого заставлял сердце сжиматься. Мужчина соврал бы, сказав, что не испугался за парня, когда увидел, что Глеб его ударил. Испугался, ещё и как, абсолютно не предполагая, что Шастун, с виду неконфликтный, спокойный, иногда робкий парень будет с таким рвением защищать себя и своего друга. Личность парня раскрывалась для него всё больше и, что самое главное, с разных сторон, и это очень подкупало мужчину. Словно бы все качества, которые проявлялись в нём — идеально совпадали со всеми теми качествами, которые Арсению хотелось бы видеть в своём партнёре. Арсений знает, что не хочет видеть рядом с собой парня, который может быть только в роли жертвы, не умеет взять на себя ответственность за свои поступки, или чего уж хуже, вовсе не имеет характера и не может возразить и отстоять своё мнение. Мужчина понимал, что если он будет с парнем, то только с тем, кто характером маломальски будет схож с его собственным. Иначе никаких, даже дружеских, отношений построить не получится. И Антон, казалось бы, тот, кто ему нужен, да вот только он ещё очень маленький и с лёгкостью может пересмотреть свою картину мира, захотеть детей, жену, нормальную семью, а сам Арсений вновь останется с зияющей дырой в груди и пустым сердцем. Он просто-напросто боится остаться в одиночестве после вновь приобретённой любви и тепла. Да и со своей головой хотелось бы договориться, для начала.       Антон, шумно вздохнув, повернулся к мужчине, спросив разрешения закурить в машине и получив положительный ответ, расслабленно откинулся на спинку кресла, зажав губами сигарету. В идеальной картине мира, он сейчас должен был взять преподавателя за руку, что была свободна и смотреть только на него, потому что пейзаж за окном был совершенно не интересен. — Вы целовались до того, как ты мне всё это написал или после? — невозмутимым тоном уточнил он волнующий его вопрос. — После. Я сильно нервничал и… всё случилось так, как случилось, — таким же спокойным голосом ответил парень. — Это что-то меняет? — задал вопрос мальчишка, следом глубоко затягиваясь. — Нет, — ответил мужчина, встретившись взглядом с парнем. Его ответ абсолютно правдив — сам был таким же. Более того, Антон ему ничем не обязан. — И сейчас мы едем к вам домой, чтобы поговорить об этом? — глядя в окно, продолжал задавать вопросы Антон, заведомо зная, что прав. — Да. Именно об этом мы и будем разговаривать. Ты против? — Нет, — пожал плечами парень, не поворачивая головы на преподавателя.       Всю оставшуюся дорогу они молчали, изредка переглядываясь. Арсений Сергеевич, глядя на уставшего мальчишку, думал лишь о том, как безболезненно начать настолько важный разговор. Антон в его глазах выглядел абсолютно спокойным и казался даже старше его самого. Но перекладывать всю ответственность за случившееся на парня он вовсе не собирался, ведь это значило бы, что сам мужчина не готов помочь разобраться ни себе, ни Антону.       Проходя в уже хорошо знакомую квартиру, Шастун снимает с себя надоевшую за день рубашку, складывая её в рюкзак, следом вытаскивая из него ту самую синюю толстовку преподавателя, что носит с собой с самой Москвы и всё время забывает отдать. А в этот день и вовсе не хочет этого делать. Ему важно почувствовать хотя бы капельку защищённости, потому что разговор намечается явно не из приятных.       Арсений, конечно, заметил свою одежду на парне, но ничего говорить по этому поводу не стал и только мягко, немного грустно, улыбнулся. Мужчина прошёл на кухню, щёлкнул чайник и достал с холодильника сладости, что передала мама. Когда чайник закипел, Арсений, на секунду задумавшись, вспомнил какой кофе просил в прошлый раз Шастун и сам удивился тому, что запомнил. «Видимо, моему подсознанию он точно не безразличен», — сделал вывод преподаватель, ставя две кружки на небольшой деревянный поднос, укладывая туда же несколько разных конфет.       Присев около взволнованного и напряжённого парня, мужчина замялся на несколько секунд, когда они вновь встретились взглядами. В голове крутилось бесконечное множество вопросов, но все они сбивались в огромное месиво и преподаватель только бегал взглядом по его лицу. — Кофе, как ты просил в прошлый раз. Угощайся, — откинувшись на спинку дивана, предложил мужчина, не видя как в тот момент парень изменился в лице. Антон заулыбался и немного расслабился. — Спасибо, — кивнул он в благодарность и обхватил кружку двумя руками. — Сильно он тебя? — всё ещё волнуясь, поинтересовался мужчина, зеркально показывая ссадины Шастуна на своём лице. — Да не, ерунда, — пожал плечами он, следом делая небольшой глоток вкусного кофе. — Антон, — тихо позвал Арсений после затянувшейся паузы. Он поднялся с дивана, но почти сразу сел обратно, понимая, что более удачного места он себе сейчас не найдёт. — Всё, что ты мне написал — правда? — сам до конца в это не веря, наконец-то спросил он. — Да, всё это правда, — чуть стушевавшись и натянув воротник толстовки выше, ответил парень, уткнувшись взглядом в стол. Всепоглощающего волнения и трепета почему-то не было, и это только сильнее напрягало. С другой стороны — он уже сказал всё, что хотел и, если преподаватель решил с ним поговорить — возможно не всё так плохо, как ему представлялось. — Давно? — Около года. — Антош… — тяжело выдохнул Арсений, понимая, что его чувства к нему вряд ли простая подростковая влюблённость. От ласкового обращения, парень едва уловимо вздрогнул — этого он совершенно не ожидал. Даже не думал о том, насколько он сильно хотел это услышать. — Скажи мне, пожалуйста, ну чего ты хочешь в итоге? Я просто хочу, чтобы ты понимал, что вряд ли у нас есть даже малейший шанс на нормальную, счастливую жизнь. Я слишком взрослый для тебя, ты можешь ещё сотню раз пожалеть о своём выборе, захотеть нормальную семью и детей, а я… — Арсений Сергеевич, — перебил его Антон, не желая больше слушать о том, что самая большая проблема — разница в возрасте и юношеский максимализм. — Вы говорите так, как будто бы мои чувства взаимны и вы уже всё решили за нас двоих. Не уверен, но звучит именно так. А если говорить про семью… я гей сто процентов. У меня была девушка, но ничего больше поцелуев не было. Не нравятся, не интересно, не привлекают. Абсолютно не вызывают никаких эмоций, понимаете? — широко жестикулируя отвечал парень, не понимая, почему всё всегда так сложно. — Мой возраст — единственная причина, по которой у нас ничего не получится? Это вы хотите сказать? — Не только в этом дело, Антон, — чуть серьёзней ответил мужчина, поднимаясь с дивана, чтобы поставить стул напротив ученика. — Я буду выглядеть совсем придурком, если буду говорить, что ты мне вовсе не симпатичен и не интересен, потому что всё совсем наоборот, — после этих слов Антон, как током прошибленный, вздрогнул и ничего не понимающим взглядом смотрел в едва ли не прозрачные глаза преподавателя, вскользь подмечая, что такими он их ещё не видел. — Но не всё так просто, — продолжил Арсений, видя, что Шастун вот-вот начнёт возмущаться, — дело даже не в возрасте. А в том, что это огромная ответственность и ужасно непростая работа над собой. — Я готов к этому всему. Я совсем не дурак, чтобы думать, что отношения — это легко. Вы не уверены во мне? Думаете, что я легкомысленный и испугаюсь трудностей? Вы только скажите, я сделаю всё, что угодно, лишь бы вы мне поверили, — звонко говорил Шастун. Ему в такие моменты безумно важно чувствовать тепло и поддержку, а толстовка со своей задачей уже не справлялась. — Ничего делать не надо. Ты и так сделал намного больше, чем должен был. Я в тебе уверен. Вот только одного не понимаю, — мужчина чуть наклонил голову вбок и немного протянул ладонь вперёд. — Зачем тебе я, Антош? — шёпотом спросил он, когда парень позволил взять его за руку. — Ты только подумай — я не умею сдерживать эмоции, я вспыльчивый, заносчивый, нервный. Со мной не будет покоя и даже намёка на счастье. Я за всё время причинил тебе столько боли, столько раз был виноват перед тобой, но ты всё равно раз за разом возвращаешься, тянешься ко мне… Зачем, Антош? Не трать свою молодость на обречённую любовь. Я никогда не смогу сделать тебя счастливым, как бы сильно этого не хотел, — умолкнув, Арсений вновь встретился с задумчивыми глазами парня, что в вечернем свете казались самыми честными во всём мире. — Я…боже, — бессильно промычал Шастун. «А вдруг всё будет именно так? Он же знает себя, своё поведение, свои чувства. Вдруг и вправду не стоит ничего даже начинать, чтобы потом обоим не было больно?» — Антон, думая об этом, едва ли не истерично гнал из головы эту дурь, крепче взявшись за ладонь мужчины. В своих чувствах он уверен и отступать не собирается. — Я люблю вас. Люблю, понимаете? — Ты так спокойно об этом говоришь, я тобой поражаюсь, честно, — чуть усмехнулся мужчина, всё ещё глядя в мальчишеские глаза, которым так хотелось верить. — Я просто очень устал об этом молчать, да и уже рассказал обо всём, о чём волновался. Бояться слов больше нет смысла, — объяснял Антон, сам поражаясь своему спокойствию в голосе. Внезапно зазвонивший телефон заставил обоих вздрогнуть. Быстрым движением достав мобильный из кармана, Антон ответил. — Да, мам? Я у… — парень сначала обвёл взглядом ладони и переплетённые пальцы, а следом поднял взгляд на преподавателя, — у Данилы. Да, ключ с собой. Хорошо, тогда до завтра. — Что-то случилось? — обеспокоенно уточнил мужчина, заметив, что парень выглядит растерянным. — Всё в порядке. Мама с Тихоном собираются к бабушке уезжать на ночь. — Сейчас хочешь уйти или попробуем до ума довести всё это? — Арсений, конечно, понимал, что Антон сейчас никуда не уйдёт и тот, покачав головой из стороны в сторону, подтвердил это. Мужчины лишь хмыкнул, чуть сильнее сжимая пальцы. — Любишь меня, значит… — немного помолчав, продолжил. — Но ты ведь почти меня не знаешь… — Так расскажи! Позволь мне узнать тебя, стать ближе! — немного громче, чем до этого, сказал Шастун, надеясь, что его наконец-таки услышат и сам не заметил как перешёл на «ты». А когда дошло, тут же кинулся исправляться. — То есть… вас. Узнать вас. Извините… — отчего-то совсем робко произнёс парень, опустив взгляд. — Да ладно тебе. Ты матерился при мне, как сапожник, мы вместе курили за углом, между нами была куча неоднозначных ситуаций, а сейчас мы держимся за руки и пытаемся разобраться в том, что между нами происходит. Вне школы обращайся ко мне на «ты». Только если вздумаешь сокращать, то только «Арс», пожалуйста, — улыбался Арсений, наблюдая за тем, как на лице мальчишки растягивается улыбка. — Я расскажу тебе. Только дай мне немного времени, это сложно. Мне непонятно, откуда у тебя ко мне эти светлые чувства, даже не смотря на то, что иной раз я веду себя, как последний козёл, — после его слов комната наполнилась тяжёлой тишиной, которая, к счастью, просуществовала совсем не долго. — Ну что ж… любовь зла — полюбишь и козла, — почти серьёзно проговорил Шастун и пожал плечами. Но не выдержав, засмеялся, а следом за ним рассмеялся и мужчина. — Арсений… Арс, — словно бы пробуя на вкус, тянул парень, просмеявшись, но всё ещё улыбаясь, — я люблю тебя. — Антош… - он бы соврал, сказал, что ему неприятно или, что эти слова его не смущают. Ещё как. — Послушай, пожалуйста, меня. Подумай над тем, о чём я тебе говорил. И, чтобы ты знал — я тебе не отказываю, не говорю категоричное «нет». Просто мне тоже нужно обо всём хорошо подумать. Подумать о том, смогу ли я быть с тобой таким, каким ты меня видишь. Потому что в твоих глазах я явно лучше, чем есть на самом деле. Не хочу стать для тебя разочарованием. — Не пытайся стать лучше для меня. Ты — самый лучший из всех, кого я только могу представить рядом с собой. А ещё… ты не сказал «нет», значит шанс есть. И я от него не откажусь.       Слова парня отзывались в сердце тихой болезненной дрожью. Арсению он напоминает Киру. Последний раз он слышал нечто подобное от неё незадолго до того, как она навсегда ушла из его жизни. Арсению сложно, но он так по-детски искренне хочет верить в его слова. Ему хочется довериться мальчишке, прижать его к груди крепко-крепко и сказать, что у них всё обязательно будет хорошо. Из-за ужасного перенапряжения он буквально чувствует, как все внутренние органы сбиваются в комок и подпрыгивают к самому горлу, бьются о кадык и той же кучей падают обратно. Тепло от ладони Шастуна как будто возвращает в реальность каждый раз, как голова наполняется такими не нужными сейчас воспоминаниями, и он ему безумно за это благодарен. — Я…я хочу тебе верить, — тяжело выдохнул Арсений, подняв взгляд на парня. — Дай мне, пожалуйста, время. — Расскажешь, почему тебе так сложно? — кивнув головой на вопрос мужчины, продолжил Антон. — Обязательно. Постараюсь собраться с силами до Нового года. — Спасибо. Для меня это очень важно, — почувствовав бедром вибрацию от мобильного, Шастун, вновь вытянув его из кармана, глянул на время и слегка стушевался. — Арсений, мне домой надо идти. — Хорошо, конечно, — Арсений поднялся с табурета и слегка потянул мальчишку на себя. — Тебя отвезти? — Не, спасибо. Я пройдусь, — улыбался он, глядя в глаза преподавателя.       Убрав кружки и почти не тронутые сладости обратно на кухню, мужчина подошёл к уже полностью одетому парню, и, немного задумавшись, поправил его шапку, что немного сбилась на бок. Сделав небольшой шаг вперёд, Антон выжидающе смотрел на мужчину, который добрых полминуты совершенно не понимал, чего от него ждут. — Иди ко мне, — полушёпотом произнёс Арсений, догадавшись. Антон же, что только этого и ждал, уткнулся ему носом в шею, слегка щекоча кожу. Арсений, на секунду растерявшись, смущённо ухмыльнулся, и, чуть опустив голову, оставил невесомый поцелуй на мальчишеском кудрявом виске. — Спасибо, что не оттолкнул меня. — Напиши мне, пожалуйста, как доберёшься до дома. И спроси у Поперечного, как он там.       Едва парень вышел из квартиры, в груди как будто что-то оборвалось. Вернувшись на диван и откинувшись на спинку, Арсений пустым взглядом пилил потолок, думая о том, где взять в себе смелости рассказать о том, чего никто из его окружения не знает. Он прекрасно понимает, что будет больно. И он морально уже почти готов к этому, словно бы собирается сдирать корочку с ранки, которая едва-едва начала заживать. Только в сотню раз больнее. Арсений почти уверен, что Антон будет первым после мамы, кто увидит его слёзы. Да вот только он совершенно не знает, как тот на это отреагирует. «Говорил же, что примет любым… Интересно, а в слезах-соплях тоже входит в «любым» или каким угодно, кроме подавленным и не умеющим взять себя в руки?»       К утру, наконец-то укладываясь спать, Арсений, слегка поёжившись, задумался о том, что как только Антон ушёл, в квартире стало заметно прохладней и как-то… пусто. Молчаливо, слишком тихо. Так и не сумев уснуть, гоняя в голове всё услышанное от парня, решил, что всё-таки хочет дать им шанс, даже будучи почти уверенным, что эти отношения обречены.       Но пускай всё случится так, как случится.