***
Антон, открыв в окне форточку, наслаждаясь тишиной квартиры, надел толстовку Арсения Сергеевича на голый торс и, растянувшись на заправленном диване, улыбался, как довольный кот. В сердце разливалось тепло и казалось, что оно вот-вот выпрыгнет от глобального переизбытка чувств. В глазах мальчишки все его мечты начинали сбываться. Пускай он в этом ни разу не уверен, но всё это не так важно. Важно, что его не отталкивают, позволяют разговаривать на отвлечённые от учёбы темы и громко, невпопад смеяться. Важно, что он чувствует себя спокойно рядом с ним, словно бы и не было тех шести месяцев, когда вместо Арсения-давай-устроим-праздник пришёл строгий мужчина в чёрном костюме и в очках в тонкой оправе, представившийся Арсением Сергеевичем. Лёжа с закрытыми глазами, балансируя между сном и реальностью, он словно бы всё ещё чувствует мужские ладони на своей талии и горячее дыхание, что так неожиданно оказалось непозволительно близко. Если бы только можно было рассказать Арсению Сергеевичу всё, что он чувствует, если бы только тот ответил взаимностью, Антон бы кинулся к нему на шею в ту же секунду. Но взаимность — вопрос не самый лёгкий и, к сожалению, а может и к счастью, зависящий не только от него. Едва не проваливаясь в сон, парень думал лишь о том, что хочет обнять преподавателя, слушать спокойный стук его сердца, чувствовать дыхание, гладить тёмный волос и переплетать его пальцы со своими. Касаться, в понимании Антона, значит любить. А его бы он любил до конца своей жизни, если не дольше. И вот тогда-то он был бы счастлив. Чувствовать любовь и тепло Арсения Сергеевича — всё, что ему нужно. Наблюдая, как преподаватель ходит из стороны в сторону, увлечённо рассказывая про то, как складывалась судьба Цветаевой, Антон всё время пытался поймать на себе его взгляд. Но вот урок уже подходит к концу, а привычного внимания так и не было. Парень слегка напрягся, что никак не мог не заметить Данила. С широкой улыбкой он пихнул того в бок, спрашивая что случилось, но Шастун лишь сильнее нахмурился, когда мужчина не отреагировал и на нарушение дисциплины. «Твою мать. Успокойся. Всё нормально, всё как обычно, не накручивай себя. Он в любом случае ничего тебе не должен», — обращаясь сам к себе, парень обречённо уложил голову на сложенные руки и вздохнул. Что-то было не так, и он это чувствовал, но никак не мог понять, что именно. Слушать размеренный голос и делать заинтересованный вид становилось всё сложнее, путаясь в своих дурацких мыслях и совершенно уже не понимая смысла слов, что говорил преподаватель. Единственной надеждой оставалось то, что мужчина может попросить остаться его после уроков, что происходило достаточно часто. Но вот прозвенел звонок и всё ещё ничего, кроме «До свидания», обращённого ко всему классу. Антон нарочно медленно собирал рюкзак, тормозя спешащего в столовку Поперечного, что намеревался купить сосиску в тесте, пока их не разобрали младшеклассники. Шепнув другу, чтобы взял и на него, Шастун с озадаченным видом продолжал перекладывать с места на место тетради и учебники, морально готовясь задать волнующий вопрос. Да вот только после строгого «Шастун, я тороплюсь, давай быстрее, пожалуйста», сбежал из кабинета, оставив после себя только тихое «уже ухожу». — Так, ладно, — выдохнул парень, выйдя на лестничную площадку, — забудь, всё в порядке. Может он и правда торопится, а может просто не выспался, — шептал себе под нос он, не зная куда себя деть. А внутри всё равно не спокойно, чтобы он себе не говорил и как бы не успокаивал. Немного привыкаешь, когда на протяжении трёх месяцев тебя дёргают едва ли не каждый урок или просят остаться после и в один день этого не происходит. Ощущение такое, словно бы забыл надеть все свои кольца. Странно. Но Шастуну сейчас меньше всего хотелось мучать себя тупиковыми догадками и, неизвестно откуда набравшись смелости, решил всё-таки выяснить: накручивает он себя или действительно что-то произошло. Но, прежде чем рисковать своей и так расшатанной нервной системой, написал Дане, спрашивая ел ли уже Арсений Сергеевич, надеясь, что после какого-нибудь пирожка тот будет более-менее разговорчивым и, может быть, даже подобреет. Как только получил положительный ответ на все свои вопросы, ринулся к столовой, боясь, что преподаватель может уйти пока он спустится с четвёртого этажа. Стоя около столовой, он пару раз оглядел коридор, надеясь, что успел. Открыв дверь, Антон всё ещё смотрел назад через плечо и едва не вписался в грудь искомого. — Арсений Сергеевич, я как раз вас искал! — воскликнул парень, больше от неожиданности и сделал пару шагов назад, поднимая голову, чтобы встретиться со взглядом невозможно голубых глаз и снова потеряться в своей дурной голове. — До звонка пять минут, — уточнил мужчина, сдвинув рукав пиджака чуть выше и посмотрев на часы, — надеюсь ты не отнимешь у меня больше положенного. Говори уже, чего у тебя там, — кивнул головой преподаватель, начиная неспешный шаг по коридору, не дожидаясь ученика. «Заебись начало» — подкатил глаза парень, догоняя мужчину. — У вас всё в порядке? — Антон, игнорируя смешок собеседника только убедился в своей правоте. — Вы какой-то… отстранённый сегодня. Меня даже не спрашивали, а это вроде как на вас не похоже. — В чём проблема, Шастун? Я уделил тебе ровно столько же внимания, сколько и всем своим ученикам, — отчеканил Арсений Сергеевич, остановившись и смотря прямо в глаза ничего не понимающего парня, убеждая себя, что поступает правильно. Улыбнулся так, словно бы только что сказал самый приятный комплимент, всё ещё не разрывая зрительного контакта, внимательно следя за сменой эмоций на лице. — И если тебе всё ещё интересно, то у меня всё замечательно, — он кивнул головой и пошёл дальше по коридору, оставляя мальчишку обдумывать всё только что услышанное. Вышагивая вверх по лестнице, Арсений Сергеевич судорожно вздохнул, окончательно путаясь в верности своих действий. Он совершенно не уверен, что поступает правильно, он даже не знает правильны ли его убеждения, но упорно им следует, убеждая себя, что всё это — единственный верный вариант. Вот она — слепая упёртость как она есть. К сожалению, через неё при всём желании не переступить и остаётся только действовать на ощупь. Почти наверняка Антон изменит своё к нему отношение, если вновь максимально увеличить дистанцию между ними, но точно ли это та конечная цель, которой он хочет достичь? Ответа на этот вопрос у него нет, да и вряд ли появится до тех пор, пока ничего не будет сделано. Он либо пожалеет об этом, либо в конце концов будет самодовольно улыбаться. Но для начала не помешало бы поговорить с Антоном, чтобы понять элементарное: всё на самом деле так, как ему представляется или же ничего такого и близко нет, а он сам себе навыдумывал чёрт знает чего и виноватым выставляет мальчишку, которому он и даром не сдался? И если всё случиться, как во втором варианте, то лучшим решением проблемы будет изолироваться от общества и начать обзванивать лечебницы, в поиске свободных коек без особо буйных соседей. Но как бы там ни было, не поговорив, выяснить ничего не выйдет, и он будет продолжать мучать их обоих, заставлять парня чувствовать себя некомфортно наедине с собой. Хорошо бы собрать себя и свои мысли в кучу как можно быстрее и закончить со всем этим. Сев за стол своего кабинета, мужчина продолжал размышлять о верности своего поступка и решил, что не помешал бы взгляд со стороны на сложившуюся ситуацию. Людей, которым он мог бы доверить эту историю не так много, поэтому размышления надолго не затянулись, остановившись на Серёже. Ему можно доверить всю эту дурацкую историю, не ожидая осуждения, чего слышать совершенно не хотелось. И так тошно. В вариантах промелькнул и Данила, но преподаватель отмахнулся от этой глупой идеи. Ещё одного импульсивного подростка впутывать не хотелось. Слишком много глупых идей в последнее время. Расстёгивая верхнюю пуговицу белой рубашки и снимая с себя пиджак, мужчина поднялся на ноги, прошёл пару раз между рядами класса, то разлохмачивая чёлку, то вновь её приглаживая, думал как вообще можно начать этот сложный разговор с учеником, да ещё и на такую тему. Но всё, к чему он смог прийти за всё время размышлений — бестолковое: «Антон, скажи, чувствуешь ты ко мне что-нибудь? Если да, то я буду минимально контактировать с тобой, потому что испугаюсь и не захочу разбираться ни в своих, ни в твоих чувствах. Но если нет, то просто выдохну и сделаю вид, что ничего этого не было, а ты будешь считать меня придурком. И в обоих случаях я лишь буду надеяться, что ты мне не врёшь», — и со всего этого толка не будет совершенно, это и дураку ясно. Шастун, простояв в коридоре несколько минут, глядя в след давно ушедшему преподавателю, точно понял, что что-то не так. Только легче от этого не стало. Копаясь в своих воспоминаниях, он всё пытался понять почему всего за три дня, что они не общались так сильно изменилось отношение к нему, но ничего на ум не приходило. Непонятная пустота растягивалась в груди, и, откровенно говоря, хотелось упасть на диван, зарыться в кучу подушек, накрывшись пледом. Хотелось снова почувствовать твёрдую землю под ногами. Не спеша подниматься на этаж, на котором шёл урок у его класса, парень сел на лавку около медпункта, чтобы если кто станет спрашивать, можно было ответить, что ждёт медсестру. Разрывающийся от сообщений Поперечного телефон, оповещал Антона о том, что историк рвёт и мечет, и хочет, чтобы Шастун отчитался за прошлую неделю, иначе будет докладная. «Ага, как же похуй», — отреагировал парень, а в сообщения ответил привычным «Ок». Убрав телефон в рюкзак, он закрыл лицо ладонями, упираясь локтями в бёрда. «Всё же было нормально. Что я блять сделал не так? Не мог же Арсений Сергеевич из-за плохого сна делать вид, что всё снова, как раньше. Я же доверяю ему, и он об этом знает. Но можно же блять сказать, что не так-то. Или я что-то сказал такое, из-за чего он изменил ко мне отношение и поэтому ведёт себя так, как до того, когда узнал обо всём, что происходит со мной. А на кой хуй тогда были все слова поддержки? Отлично. Вот же… Ага. И именно в него меня угораздило втрескаться по самые уши. Конечно, он же пиздец красивый. Да вот только за какие грехи мне эта влюблённость?». Услышав звонок с последнего урока, Антон поднялся с лавки, забрал куртку с гардероба, в котором всегда пахло мелом и мокрыми тряпками, написал Поперечному, что будет ждать его на парковке. Может быть Арсений Сергеевич всё-таки поговорит с ним и позволит прояснить хоть что-то. Настроение совершенно и бесповоротно испорчено и едва ли радует хрустящий под ногами снег и морозный, пахнущий свежестью воздух. От всего хотелось отворачиваться и отплёвываться. Подойдя к машине преподавателя, Антон всем своим огромным и добрым сердцем надеялся, что с минуты на минуту выйдет тот, кого он ждёт. Но вот уже подошёл Данила, пытаясь разговорить друга и спрашивая, чего они забыли у машины его суженного-ряженного. Но как только Антон услышал, как Поперечный назвал мужчину, лишь выдохнул тихое: «Дань, это пиздец…», — и пошёл к воротам на выход, опустив голову, пиная выпавший снег. Арсений Сергеевич, стоя в учительской у окна, едва уловимо кивнул головой, когда увидел, что парни наконец-то отошли от его машины. Сев за руль, он продолжал себя убеждать, что так правильно и по-другому и быть не может. Возвращаться домой не было никакого желания, потому что там мысли окончательно его загрызут, что и костей не останется. Разгоняя любимый Форд, купленный ещё в Питере, мужчина делает музыку громче, зная, что это — лучший способ отпустить накопившуюся усталость. Проезжая мост, смотрит в боковое окно, разглядывая покрытую тонкой коркой льда реку, на которую лениво, словно бы нехотя, опускался снег и поглядывал на дорогу. Разбиться всё-таки желания нет совершенно. Ещё слишком много нерешённых вопросов. Сердце покалывает острое желание доехать до «Алых парусов», в котором в такую погоду пейзажи должны быть такими, что ни в одной галерее не найдёшь, но впервые за всё время он понимает, что и там спокойней ему не станет. Выкатав почти весь бензин, вдоволь наслушавшись любимой музыки с громких колонок и едва не содрав горло под любимые треки, Арсений со спокойной душой парковал машину во дворе около подъезда. Подкурив сигарету, что теперь несильно драла горло, решил сделать пару кругов по двору, чтобы уж точно привести мысли в порядок и только потом зайти домой. К своему удивлению, не сильно проголодавшись за весь день, мужчина сразу написал Матвиенко, чтобы тот позвонил, как освободится. Сам завалился на диван, взяв с полки книгу, которую мучал второй месяц, если не больше. Если бы ему пару лет назад сказали, что он — преподаватель литературы с безграничной любовью к своему предмету, постоянным стремлением к новым знаниям и читающий по три-четыре книги в неделю так долго будет страдать над тремястами страницами, то он бы только покрутил пальцем у виска, закатив глаза. «Да что же со мной случилось?» — Немой вопрос, обращённый в бесконечную тишину. Хотел бы он услышать ответ, но как жаль, что никого кроме него там нет. Сосредоточившись, Арсений открыл книгу на закладке, внимательно читая предложения, но стоило ему перелистнуть страницу, былое внимание испарилось, словно бы и не было вовсе. «Я же его обидел, наверное. Опять. По крайней мере, Антон выглядел озадаченным и расстроенным. У ребёнка и так проблем выше крыши, а тут ещё я, нихрена не понимающий ни в нём, ни в самом себе. Но вряд ли я имею прямое отношение к его настроению. Я делаю всё это ради него, позже он поймёт. Нельзя отпускать всё это из-под контроля. Или я всё это для своего спокойствия…да ну ёб твою душу», — болезненно простонав, мужчина отбросил книгу в угол комнаты, в ту же минуту ненавидя себя за это. Не прошло и сорока минут, как телефон заиграл мелодией звонка и Арсений, положив кухонное полотенце на стол, убежал в гостиную, где разрывался мобильный. — Арсень, здорова! — счастливо помахал рукой в камеру Серёжа, улыбаясь во весь рот. — Ну давай, жалуйся, чего у тебя там послучалось. Я, кстати, скоро буду брать оплату, как за сеанс с психотерапевтом. Готовь кошель, Арсюх, — продолжал улыбаться мужчина, подхватывая смех друга. — Серый, ну не зря же ты брал дополнительные курсы по психологии. Вот, нарабатывай практику, оттачивай навыки, — продолжая негромко посмеиваться. Арсений удобней укладывался на диване, подминая под грудь подушки. — Помнишь я тебе рассказывал про ученика? Ну Антон. Ну тот у которого глаза большие зелёные. Волос кудрявый, улыбка симпотишная. Кофе который мне приносил. Да блять, Серёга! — Мужчина, откровенно говоря, не совсем понимает смеётся над ним Матвиенко или на самом деле не помнит. — Руки он режет, проблемы в семье, ЕГЭ у меня сдаёт и … — Да замолчи ты, понял я про кого ты. Тот самый Антон — проблемный мальчик, про которого я уже знаю больше, чем про свою родную мать. Просто всегда так забавно наблюдать за тем, как ты сначала описываешь какие-то отдельные элементы его внешности, а уже потом начинаешь говорить хоть немного о том, что я про него знаю. И про большие зелёные глаза я уже тоже запомнил, — ухмыльнулся Серёжа, заметив, как Арсений опустил глаза. — Ну и что с ним на этот раз случилось? Может бери его уже с собой к нам, раз вы так много времени проводите вместе, что ты взялся решать его проблемы? Не, ну а чё? Могу я уже познакомиться с ним или как? — Всё, Серёг, завали и слушай, — Попов прервал бесконечное количество вопросов друга и принялся рассказывать, что же всё-таки случилось. Арсений действительно считал, что важна каждая деталь, поэтому начал пересказывать всё с самой поездки в Москву, иногда запинаясь о Серёжино «это я уже знаю, давай дальше». Закончив сегодняшним днём, мужчина выжидающе смотрел на то, как менялось выражение Серёжиного лица. — То есть, из-за того, что кто-то решил, что ты смахиваешь на совратителя несовершеннолетних, ты максимально оттолкнул Антона от себя, а до этого решил подпустить его к себе ближе, чем кого-либо за последний год, я тебя правильно услышал? — спрашивал Серёжа, выгнув бровь. Заметив кивок, тяжело вздохнул. — Ты дурак, знаешь, да? Ебанитесь, Арсень Сергеич. Если происходит какая-либо ситуация вроде вашей, знаешь, что делают эмоционально взрослые люди? Раз-го-ва-ри-ва-ют, — по слогам, глубоко кивая на каждый, проговорил Серёжа, не понимая как такой умный мужик, как Арсений, смог допустить такую глупость. — Понял ты меня? От этих твоих крайностей никому легче не станет, а пацан ваще крышей поедет. Поговори с ним по-человечески, он вроде умный по твоим рассказам, и от этого уже и будешь плясать. Сам же говорил, что этот твой Антон всё понимает, так чё ж ты с ним, как с недоразвитой бактерией? Спокойно расскажи ему обо всём, что думаешь, дай ему высказаться, и придёте к чему-то общему. Не думаю, что он по уши в тебя влюблён, хотя я был бы только рад. Мне кажется, вам только друг друга и не хватает, серьёзно, Арс. А ещё звони почаще, тебе там, видимо, совсем некому мозги вправлять, — усмехнулся мужчина, глядя на то, как друг теряется в эмоциях. — Так что не дури, Арсюх, ладно? — Думаешь, у него совсем ничего ко мне нет? — на выдохе спросил Попов, да так измученно, словно бы хотел услышать обратное. — Арсений, откуда ж мне знать? Спроси у Антона. Я могу тебе сказать только одно — прекращай эти свои качели — потом от самого себя тошно будет. — Серёж, а… — Арсений, сомневаясь в важности своей мысли на секунду задумался, — что если мне самому хочется защищать его и… поддерживать, и, — он делала паузы, пытаясь собрать мысли в кучу и подобрать правильные слова, — оберегать его, и … — Блять, братан, я тебя вообще перестал понимать, после слов «что если». Ты чего хочешь избежать-то: слепой влюблённости Антона или своего и его разбитого сердца? — Знаешь, чтобы я сейчас тебе ни ответил — всё это только разговоры. Всё это неправильно. Я его учитель, он — мой ученик и это единственный вариант нашего общения. Друзьями нам не стать, а о большем и говорить не за чем, — противореча самому себе, мужчина делал вид, что всё на самом деле так и есть, но в мыслях был уверен, что есть множество шансов. — Арсений, ты пойми своей умной головой, что не обязательно сразу прыгать к нему в койку. Он скоро закончит учиться и вы сможете нормально общаться, стать друзьями, раз уж на то пошло. А может и ближе, если оно вам будет надо. А сейчас успокойся и веди себя как взрослый мужик, а не карусели заводи. Никуда твой Антон не денется. Но для начала что нужно сделать? — спросил он, копируя вопросительную интонацию друга, которую запомнил ещё со студенчества, когда тот вёл открытые лекции или помогал преподавателям. — Разговаривать, — передразнил он его в ответ. — Умница, садись, пять, — по-доброму усмехнулся Серёжа. — Ладно, Арсень, я побежал, меня Ева куда-то зовёт, — он помахал рукой в камеру, прощаясь.***
Антон бесцельно листал ленту инстаграмма, дожидаясь, пока Данила наконец-таки решит в чём хочет пойти, по привычке заходит в профиль преподавателя и томно, вымученно вздыхает. — Дань, он уже неделю делает вид, что меня не существует. Ещё немного и я напишу ему всё, что думаю о нём, — он откладывает телефон в сторону, разваливаясь на диване в комнате Поперечного, занимая весь матрас, потому что тот всё ещё крутился у зеркала. — И о том, что влюблён в него? Об этом тоже напишешь? — Обернулся он на Шастуна, немного хмурясь. Неожиданно как-то. — Да. Только об этом и напишу. Потом он пошлёт меня нахуй, перенаправит в группу к Зое Фёдоровне и забудет как меня зовут, — безразлично пожал плечами парень, складывая руки на груди. — А хули делать? Я хочу, чтобы он со мной общался, но этого ни сейчас, ни после моего признания не будет. Но я хотя бы буду знать причину. — Ой, дорогой мой, вот уж не знаю, — протянул Поперечный, падая рядом с другом, — не руби с плеча. Я, конечно, понятия не ебу, что у него в голове случилось, но хорошо подумай над этим, — укладываясь, Данила повторил позу Шастуна и повернулся лицом к нему, дожидаясь ответного взгляда. — Только давай не сегодня, Бога ради. Димасу явно не понравится твоя кислая мордаха. Он на своё восемнадцатилетие расщедрился, пригласил кучу народу. Так что там будет море алкоголя и классной музыки. Пообщаемся с кем-нибудь, поржём. Всё будет круто, не вешай нос, — улыбнулся Данила, перевернувшись на живот, и щёлкнул Антону по кончику носа, шкодливо хихикая. — Только ради тебя, дорогой, — усмехнулся Антон в ответ, поднимаясь с дивана и звонко шлёпая друга по заднице, сильнее распаляя хохот в комнате.***
Весело покачиваясь в такт музыке, которую вне тусовок даже слушать бы не стал, Шастун, найдя в толпе Позова, направился прямо к нему, выкрикивая очередные поздравления с совершеннолетием. Обняв его за плечи, потащил именинника в центр импровизированного танцпола, сунул стакан с чем-то по запаху крепким и уламывал пить до дна вместе с остальными. Дима же, покачав головой, решил, что сегодня всё-таки обязан отдохнуть так, чтобы линзы в очках зазвенели, и опрокинул стакан в себя под возгласы всех собравшихся. Вообще Дима, будучи человеком не слишком общительным, планировал провести этот день с родственниками, а после — с учебниками, но его родители предложили отметить праздник широко и сами занялись организацией. С приглашёнными тоже вопрос решился достаточно быстро — решили пригласить всех, с кем Дима общался и остался в хороших отношениях. Так из семи человек за кухонным столом, день рождения перерос в съёмный гостевой дом и кучу народа. А Димка-то, как оказалось, только по этому и скучал всё это время. Одна, вторая, пятая, тринадцатая — и Антон хохочет с людьми, с которыми в классе даже не здоровался, обнимается с кем-то из параллели, рассказывая тупые анекдоты, а в моменте обнаруживает себя закрывшимся в ванной. Разглядывает своё лицо, бледноватые губы, слегка покрасневшие от алкоголя щёки, и делает вывод, что, видимо никогда не сможет заполучить внимание мужчины, что завоевал его сердце без единого выстрела. Глупый, безвольный, ненадёжный, несуразный, несдержанный, не умеющий разобраться в самом себе — зачем ему такой? Судорожно простонав, Антон боролся с желанием позвонить преподавателю, в истерике рассказать ему всё, обругать за сволочное отношение к нему и бесконечно признаваться в любви, умоляя быть с ним ближе. «А когда протрезвею, буду снова ненавидеть себя, хотеть умереть и сам стану избегать его», — обречённо думал парень, опустив голову. Включив холодную воду, шум которой заглушал гомон за дверями, Антон набирает полные ладони и опускает в них лицо, надеясь, что к нему вернётся трезвое сознание, хотя бы на секундочку. Алкоголь путал мысли и от этого хотелось свалиться на пол, истошно закричать, брыкаться, как маленький ребёнок, которому в магазине не купили понравившуюся игрушку, но стук в дверь, как никогда вовремя. -Антон, ты там? — знакомый, но не ясно чей именно голос через пелену затуманенного сознания, заставляет немного прийти в себя. Ещё один стук и снова голос. — Антон? Нахмурившись, соображая, как именно открывается защёлка на двери, слабо обхватил ручку и опустил её. Едва помирившись со своими глазами, в которых всё расплывалось, Шастун всё-таки открыл треклятую дверь, впуская того, кто стоял в коридоре. — Твою блять мать, Антон, — с облегчением выдохнул Поперечный, радуясь, что всё-таки нашёл его во всей этой толпе, скопившейся в здоровом доме, — ты чё здесь? Всё нормально? — Даня слегка потряс его за плечо, дурашливо улыбаясь. — Я хочу кое-что сделать, — уверенно, на сколько мог, проговорил Антон, подхватив тихий смешок друга. — Не-е-ет, Шаст, не говори того, о чём я подумал, — начал смеяться тот ещё сильнее, широко открыв глаза. А когда они в порыве смеха наклонились друг к другу и стукнулись лбами, закатились ещё громче. — Бля, ну погнали тогда на второй этаж, там вроде комнат свободных дохера и кровати широченные. — Давай возьмём ещё водки и пиваса и пойдём, я с этой хуйнёй один не справлюсь. Подниматься по лестнице было не легко, длинными конечностями перебирать тяжело, но цепляясь ладонью за плечо идущего рядом друга, казалось, что всё не так страшно. На втором этаже чуть тише, чем внизу, народа не так много, да и музыку слышно не так громко. Немного заплутав в длинном коридоре, Антон неуверенно открыл дверь и с облегчённым вздохом сделал шаг через порог, тут же падая на ту самую огромную кровать. Данила, улёгшись рядом, открывает банки пива и одну протягивает другу. В тишине, пока что не решаясь сделать задуманного, парни тянут «Балтику», иногда переглядываясь и улыбаясь друг другу. Поперечный, извертевшись на кровати, прошептал недовольное «Ебать как жарко», поднялся на ноги, чтобы открыть окно. — А чё писать-то блять? — секунда молчания и снова громкий хохот. — Мне кажется я уже блять слишком трезвый этого героического поступка. — Ну так пей пиво залпом и давай-давай, раз решился. А то ты передумаешь и будешь себя мучать сто тысяч лет, — подначивал его Данила, вернувшийся на кровать и привычным жестом опустил ладонь тому на плоский живот, чуть пощипывая. — Скажи всё, как есть, хуже ты уже всё равно не сделаешь, — он пожал плечами, делая глоток пива. — Ладно, ты прав, — Антон, взяв телефон в руку, на пару секунд зажмурил глаза, собираясь с духом. Нащупав ладонь Данилы, сцепил их пальцы в замок. — Извини, мне так спокойней. — Господи боже, нашёл за что извиняться. Хоть засоси меня, чтобы легче было — вообще не обижусь, — улыбался во весь рот Данила в ответ на тихое «дурной». — Ну, я запомнил, — насмешливо подмигнул Шастун. — Всё, пишу ему. Набирая первые слова на клавиатуре, Антон прикладывал нечеловеческие усилия, чтобы заглушить тревогу, что звучала набатом в полупьяной голове и постоянно твердила, что он совершает ужасную глупость. Он почти уверен, что не должен так поступать, но продолжает писать о своих чувствах, надеясь, что это станет началом их счастливой истории. «Твою мать, как наивно» Пишет короткими предложениями и отправляет их по одному. Преподаватель был в сети в девять вечера и, скорее всего, спит. В моменте он расслабляется, тревога отступает и он входит во вкус, желая высказать всё, что так давно хранилось в его сердце, набирается смелости и понимает, что именно этого ему не хватало всю ту адскую неделю. Отправив последнее сообщение, он, пролистав вверх, перечитывал предложения одно за другим, думая, не хочет ли чего-нибудь добавить и решает оставить всё, как есть. — Он убьёт меня нахуй, — почему-то расслабленно выдыхает Шастун, подняв глаза на Поперечного, что всё ещё сидел около него на коленях. — Проснётся, прочитает, ахуеет, приедет ко мне домой, убьёт и закопает в лесу под ёлочкой. — Так, я тебя понял. Щас ещё за пивом сгоняю, — Данила поднялся с кровати, шлёпнув того по бедру. Оставшись один в комнате, Антон, закрыв лицо ладонями, рассмеялся, наконец-то понимая, что он сделал. Но чем чётче приходило осознание, тем больше смех походил на истерику. Последний шаг к полному безразличию был сделан и как дальше ходить к нему на занятия — крайне непонятно. Улыбаясь и сцепив зубы, сгибает ноги в коленях и судорожно втягивает воздух ртом, мысленно проклиная себя. Всё-таки нужно было придерживаться своему убеждению о том, что любовь — не то, что ему необходимо. Было бы легче. Было бы не так больно. Было бы. Данила, вытянув из упаковки несколько банок алкоголя, обернулся, выпрямляясь, и упёрся в широкое плечо одноклассника. Доброжелательно улыбнулся и поспешил уйти, не желая ввязываться в неприятности. Котёнок Гав, конечно, не оценил бы, но кошачье одобрение сейчас ему не столь важно. Быстро сбежать не удалось и, почувствовав чужую ладонь на своём локте, понуро развернулся. — Ты куда со своей подружкой пропал? — насмешливо, спрашивает парень с гладковыбритой головой и презрительным прищуром. — Глеб, ты совсем дурак или прикидываешься? Отъебись от меня, — дёрнув рукой, двинулся вперёд Данила. — И от Антона тоже. Поперечный, измученно выдохнул, ведь в этот раз всё обошлось малой кровью, ибо обычно, когда Глеб начинал приставать к кому-то из них, парой фраз не обходилось и едва ли не доходило до драк. А всё дело в том, что Глеб — парень, который, мягко говоря, недолюбливает всех и каждого по факту существования. Для Данилы навсегда останется вопросом то, как у таких, как Глеб, могут быть друзья. Это же… ну, как минимум, сложно. Возвращаясь на верх, он вовсе и не обратил внимания на то, что уходил под внимательный взгляд тёмно-карих глаз. В комнате ожидаемо тихо, но открывая дверь, парень не находит друга на кровати и взволнованно хмурится. Пройдя чуть дальше, находит того стоящим у открытого настежь окна и с бог знает какой по счёту сигаретой. — Эй, Тох, ты чего? Сергееич что-то ответил? — выгнув бровь спросил парень, ставя банки на тумбочку. — У меня абсолютно точно стресс, — по-доброму усмехнулся Антон, разворачиваясь к другу, выдыхая сигаретный дым в его сторону. — Предлагаешь помочь расслабиться? — заигрывающем тоном предположил Данила, лёгким движением проведя по плечу Шастуна, тут же опуская голову и улыбаясь. Но как только смысл сказанного дошёл до Антона, в комнате зазвучал звонкий смех. — Чё серьёзно? — не поверив киваниям друга, Поперечный решил всё-таки уточнить этот момент, но когда Антон буднично пожал плечами, мол, а чего такого, снова развеселился. Шастун же в свою очередь ничего больше не говорил, а решил начать сам. Приблизившись к лицу друга, он опустил ладонь на щёку, на которой чуть виднелась рыжеватая щетина, второю расслабленно бросил на плечо и довольно облизнул губы, наклоняясь ближе. Данила, не растерявшись, ответил на касания и привстал на носочки, соприкасаясь своими губами с его. «Прикольно», — единственное, что промелькнуло в голове Антона, когда он интуитивно подвинул Данилу ближе к себе. И всё прошло бы отлично, если бы не приоткрытая дверь комнаты и включенная камера на телефоне, что внимательным глазом запоминала всё происходящее. Дождавшись пока парни отстранятся друг от друга, закатившись смехом, Глеб самодовольно ухмыльнулся, отправляя видео в беседу класса и в предложку школьной группы. Теперь-то обычные будни станут в несколько раз интересней, появится хоть какая-то мотивация ходить на уроки.***
Арсений спросонья тяжело соображася, глубоко нахмурил брови, широко зевнул. Удобней усаживаясь на кровати, мужчина разблокировал телефон, что разрывался уведомлениями полночи и ничего не понимая смотрел в слишком яркий для трёх часов ночи экран. Прочитав крайнее сообщение своего ученика, мужчина прикрыл глаза, отказываясь верить в прочитанное. «Да ну нахуй, бред какой… — сонно подумал Арсений, надеясь, что это просто у его подсознания тупые шутки, — Ладно, утром буду разбираться». Но если бы он только знал, что с утра всё станет в разы сложнее, конечно не допустил бы этого. Если бы он только знал.