принцесса

Все начинается традиционно и даже прилично: Ваня разыгрывает по ролям с Тихоном реплики для своего очередного фильма. В одном моменте сценария у него сильно так провисает диалог с флиртом, и для отработки неизбежно выбран все тот же Жизневский. Ваня начинает растягивать все слова, смотря на Тишу, заменяющего партнершу на экране: «Ну как же так? Чего ты отворачиваешься…» Берет прохладными пальцами Жизневского за подбородок, чуть разворачивая к себе, придвигаясь ближе. «Давай поговорим нормально… Это что, флирт? Нет, ну это флирт, детка…» Примерно в этот момент Тихон ловит себя на мысли, что они ходят по тонкой грани между актерской игрой и реальным флиртом. И чем больше Ваня вживается в роль, тем сильнее Жизневский понимает, что попал, увяз, как оса в янтаре. Ванька теперь откровенно заигрывает с ним, к репликам из сценария добавляет от себя какие-то нелепые комплименты. Тиша как-то теряется весь, мнется, мол, такое произношение нормальное, и дальше разыгрывать сцену нет смысла. Отнекивается вполсилы. Но Ваня напирает, заводится с пол-оборота: «Да давай, Тиш… ну покажи реакцию хоть какую-то, доиграем эту страницу хотя бы». Жизневский говорит: «Ну ты че, да это не мое, Вань», а самому стыдно признаться, что хочется больше такого напористого Вани, да так сильно, что аж пальцы сводит. Тишу ведет от низкого голоса Вани, его приказного, обволакивающего тона, которым тот растягивает: «Да ла-адно... Я сделаю тебе хорошо, не волнуйся, детка». Жизневский нервно облизывает губы — быть в роли объекта соблазнения ему непривычно, это все в новинку и как-то… слишком волнующе. Ваня видит его замешательство, довольно ухмыляется и опрокидывает Тишу на кровать, нависая сверху. Достает откуда-то шелковый пояс от халата, и заводит руки Жизневского за спину и связывает их крепко. Тихону остается только охуеть, и выдохнуть шумно, потому что это заводит до предела. Янковского самого ведет от того, какой Тиша податливый, как не сопротивляется и полностью отдает контроль над собой. Он очерчивает мышцы на руках и плечах Жизневского, проводит по груди и напряженному животу, легко царапая ногтями. И смотрит неотрывно Тише в глаза — у того там черти пляшут, но он стойко молчит. Вот как Янковскому пошлости шептать, в этом он спец, а вот как самому что-то попросить — ни за что, жопа раньше отвалится. Вот и приходится Ване подбирать ключики к ящичку с секретом. Тиша, подрагивающий в родных руках, выглядит сейчас так правильно, его хочется холить и лелеять. Но еще больше — подчинить эту красоту себе, расплавить, сделать послушным и мягким, как воск от горящей свечи, чтобы потом заново собрать в единое целое. Янковский чувствует, как в голову ударяет что-то дикое, почти животное, и он ошалело смотрит на связанного Жизневского, который теперь полностью в его власти. Ваня решает начать с малого, и тянет Тишу на себя, так по-издевательски, с усмешкой на губах: — Давай укладывайся на живот, принцесса. Тихона окатывает жаром, а на слове "принцесса" он шумно выдыхает, выдавая себя. Он обычно сам как-то так и называл Ваню, но в свой адрес никогда не получал таких комплиментов. Янковский ставит себе мысленно пометку, что надо бы почаще к Тише так обращаться в неожиданные моменты: любо-дорого смотреть на этот румянец, разлившийся по щекам. Тихон подчиняется и переворачивается на живот, не переставая вполоборота смотреть на Ваньку позади себя. Что удумал, чертовка? Заткнуть довольную рожу Жизневского — одна из любимых задач Вани, и теперь он делает это, вдавливая его голову в матрас, закрывая обзор на происходящее. Тиша от этого возбуждается еще больше: теперь руки и тело Вани — его основные ориентиры, и все прикосновения электризуют кожу, рассыпаются мурашками и приятной дрожью по телу. Шепот на ухо плавит мозг окончательно, и Тихон весь как в вате, парит где-то в облаках, теряя связь с реальностью. — Ты бы видел себя со стороны, — горячее дыхание опаляет левую щеку. Ваня целует за ухом, не переставая оглаживать правый бок Тихона, и переводит руку на подтянутый живот. Тот подается вперед, желая большего, но Ваня упорно не опускает ладонь ниже тазовых косточек, дразня и раззадоривая. Янковский притирается пахом к оттопыренной заднице, и, боже, как же блять хорошо. Тиша под ним издает невнятный стон, желая быть ближе, но Ваня резко отстраняется, полностью убирая руки от соблазнительного тела. «Засранец», шипит Жизневский, ерзая на простынях, пытаясь поймать хоть какую-то фрикцию. Янковский бросает на выдохе, что Тиша сам напросился, и тянет его одной рукой за светлые кудри, заводя голову назад, и кусая в шею, находя линию пульса. Потом кожа там точно нальется ярким, багровым. Но Тихону на это как-то вообще плевать. Синие пижамные штаны Жизневского вмиг оказываются где-то под задницей, и он чувствует себя последней шлюхой. — Ты сегодня кончишь только от моих рук и голоса, понял, дорогуша? — Тиша согласно кивает, как болванчик, охуевая от контраста холодного воздуха на заднице и жара, который расплывается после первого и щедрого шлепка Вани. От стыда горят щеки и кончики ушей, но это однозначно стоит того. Ваня заботливо поглаживает место удара, потом без предупреждения размашисто шлепает с другой стороны. Тиша шумно выдыхает, губы кусает, пальцы нервно сжимает в кулаки. — Детка, знаешь, мне так нравится, как ты держишься, как стойко молчишь... — Ваня ведет ногтями по спине, ровно по линии позвоночника. — Но знаешь, что мне нравится больше? Когда ты не сдерживаешься. Янковский снова шлепает его, чуть сильнее, и в этот раз Тихон бесстыдно стонет в голос. У Вани в паху ноет до невозможного, особенно от стонов Жизневского после доброй дюжины ударов — стоны эти отпечатались у него в памяти, кажется, навечно. Материал для будущей дрочки, не иначе. Ваня спускает свои треники, и охает от того, как член скользит по израненной коже Тихона, охуенно приятно и крышесносно. Тишины руки, связанные сзади на запястьях поясом от халата, достают ему до копчика, и мягкий шелк струится по бедрам. Темная ткань на загорелой коже смотрится так охуенно, и Ване кажется, что он трахает сейчас картину эпохи Возрождения. Прохладный шелк неминуемо задевает член Янковского, и они оба с Тихоном дергаются от новых ощущений. Чтобы не кончить здесь и сейчас от чрезмерной стимуляции, Ваня перехватывает член у основания, и пытается отдышаться. — Бля, Вань… — голос Тиши звучит приглушенно: внятно говорить не дает не только плавящееся сознание, но и крепко закушенный кусок простыни, едва ли перекрывающий его протяжный скулеж. Ниточка слюны тянется изо рта Тиши, а кудри его намокшие и яркий румянец на щеках — просто зрелище как из порнофильма. Такого Жизневского хочется трахать бесконечно, во всех позах и на всех поверхностях, забыв о происходящем вокруг. Всего такого из себя талантливого и очаровательного Тихона, этого раздолбая и солнечного пиздодуя, крепкого и брутального при случае, можно ловким движением руки, как оказалось, разобрать по кусочкам. Докопаться до краснеющего, как аленький цветочек, как невинный подросток, мальчика, который скрывается внутри, мальчика-принцессы, превращающегося в желе от контроля Янковского. Жизневский весь извелся: руки безбожно затекли и ноют, задница горит, а член настоятельно требует ласки. Ваня его снова и снова дразнит легкими прикосновениями к пылающей коже, гладит по плечам и рукам, обхватывает ладонью спереди шею и заставляет оторвать голову от постели. Тихон тяжело сглатывает, когда Янковский притягивает его к себе и трется членом о задницу. — Ваааня... — Тиша придушено скулит, не в силах больше терпеть. — Пожалуйста... Янковского много просить не надо (по крайней мере не в этот раз): он прижимается к крепкой спине, чуть сжимает шею и начинает жарко шептать на ухо. — Ты бы знал какой ты красивый сейчас, я бы сказал порнушно-красивый. Записать бы тебя на видео, чтоб потом, когда разъедемся по съемкам, дрочить на эту красоту. Как ты млеешь от моих прикосновений, льнешь к руке, сладко стонешь и просишь не останавливаться. Такая… нежная принцесса. От этого потока пошлостей и вкрадчивой интонации Тишу бросает чуть ли не за край, но крепкая рука Янковского перехватывает член, не давая кончить. Вот же зараза. — Я не договорил, — Ваня трется членом между краснеющих половинок тишиной задницы, тяжело дыша. Нравится до жути мучать и Жизневского, и себя, балансируя на тонкой грани удовольствия и боли. Янковский чувствует, как под его пальцами на шее Тихона дергается кадык. Наклоняется теперь к другому уху и продолжает шептать: — В следующий раз я тебя выебу. У зеркала. Будешь смотреть на себя в отражении, как я беру тебя грубо. Как ты стонешь подо мной бесстыдно — ты же будешь стонать для меня, да, Тиша? Янковский проводит языком по загривку, и этого хватает, чтобы Тихон задрожал в его руках и с низким, почти хриплым стоном кончил, даже не прикоснувшись к себе. Ваня довольно ухмыляется, принимая это за согласие, и в пару размашистых движений, поглаживая одной рукой влажную поясницу Жизневского и горящие отметки от шлепков, быстро доводит себя до разрядки. Жмурится от удовольствия и едва не валится сверху, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Падая справа от Тихона, Ваня тянется развязать ему руки и заодно прокручивает в голове все произошедшее и пьянящее чувство власти над чужим телом и оргазмом. Янковский задумчиво растирает тишины запястья, осторожно гладит по алеющим бедрам и целует в плечо. — Ти-иш, — тянет он, заставляя Жизневского с неохотой и с вопросом во взгляде повернуть на него голову. — Ты как, нормально? — Заткнись, Ванько. Ты ж сам хотел мне хорошо сделать, забыл уже? — у Тиши связная речь явно вернулась раньше, чем у Янковского, и как только умудрился? — Так вот, — продолжает Жизневский, смотря на Ваню с прищуром, — мне сейчас настолько охуительно хорошо, ты себе не представляешь… Ваня лыбится, как довольный кот, и убирает кудри, налипшие на лоб Жизневского. — Только это, надо будет купить там какие-то наручники что ли, ну, для следующего раза, да? — добивает Тихон. Стреляет прямо в цель — коронный, без вариантов. На это остается только рассмеяться в голос. Тиша сам обнимает его, тепло-тепло, до мурашек. От смеха и от какой-то запоздалой эмоциональной разрядки, от всей этой смены динамики и контроля, и от осознания того, как охуенно это все вышло, Ваня совсем размякает в родных руках. — Как скажешь, принцесса, — он приподнимается на руках и целует Тихона, не переставая улыбаться.