matter

      Больше не могу казаться нормальным.       Первая мысль, с которой проснулся Питер утром следующего дня. В его голове такое было не редкостью - навязчивые идеи, иногда чересчур мрачные, появлялись в его сознании завидной регулярностью. Примерно раз в месяц ему было необходимо сорвать злость на каком-то невинном предмете мебели, а если не повезёт и он будет не один в этот момент, то и на человеке. Если эту ежемесячную процедуру пропустить может стать хуже и примерно через два месяца появятся продолжительные мысли о суициде, но проигнорировав их достаточно долго (полгода вполне хватает), появится всего лишь острое желание "начать всё сначала", но начало это продлиться от силы пару месяцев, а потом круг замкнется и цикл начнется заново. Бесконечный, долгий, мучительный цикл его конченой жизни.       Решение пойти к психологу казалось ему лучшим выходом. Этот зацикленный ад надо было прервать раз и навсегда, потому что жить так дальше: от припадка к припадку, от нежности ко всему, от совершенно безосновательной эйфории, до жуткого состояния живого мертвеца - было просто невозможно.       Но до этого его жизнь имела какую-то степенность и даже... Постоянство. В перерывах между периодами ужасного состояния она была очень даже ничего, а если высчитать период "депрессии" заранее и отложить все дела, то можно никого не задеть этим. А после нескольких сеансов со специалистом постоянство дало сбой. С прошлого срыва не прошло и месяца, но вот уже стул, так не вовремя задевший колено, попал в список неугодных и тем же вечером его расколотили в щепки. Скоропостижная кончина несчастного седалища должна была помочь на некоторое время, но и в этот раз что-то пошло не так.       Психолог слишком много вопросов задает. Пытается докопаться до сути, найти причину из детства. Говорить Питер не хочет, он врет, а она замечает, что он соврал и тут же уличает его в проступке.       В середине апреля он снял единственное зеркало со стены и засунул его на чердак. Видеть самого себя было просто невыносимо.       Его отправили на обследования. Поставили предварительный диагноз, назначили лечение. "Это поможет вам успокоиться," - так они сказали. И оно действительно помогло.       В начале мая его сеансы психотерапии прекратились. Он перестал выходить из дома. Большую часть времени спал, а если и просыпался, то не мог ничего делать, потому что сознание его ни на чем не сосредотачивалось. Ему было просто все равно.       Голова лежала на подоконнике, окно было открыто. Улица была тихая, почти безлюдная. Изредка проходил кто-то из соседей, иногда проезжали машины. Солнце медленно стекало вниз по горизонту, распаляясь к закату, превращаясь из маленького бледного круга в большой плоский блин раскаленного металла. Красиво... Он закрыл глаза, веки внутри просвечивали теплым оранжевым светом. Майское солнце приятно грело лицо, звуки казались приглушенными и такими далекими, будто эта жизнь - кино на фоне, без звука. А когда глаза открылись на улице уже стало темно и холодно. Солнце ушло, а вместе с ним все приятное в этом дне. Но голова Питера осталась в том же положении, он даже не дернулся. Солнце ведь скоро вернется - оно возвращается всегда, потому что его жизнь тоже зациклена, как и все в этом мире. Часы, недели, года, столетия - циклы лишь меняются, вносят незначительные правки, но никогда не останавливаются.

* * *

      В тот день был жуткий снегопад. Первый день после Рождества, и снег как никогда обильно посыпал дороги и крыши домов. В этот заснеженный холодный день он впервые оказался в Доме.       Угрюмое серое здание в два этажа, крыша засыпана снегом, с нее свисают длинные мутные сосульки. Узкая тропинка в снегу прямо до порога, над порогом тоже висят сосульки, не блестящие, как дома, а грязные, серые. Его завели в здание, провели по коридору до кабинета с высокой деревянной дверью и сказали ждать. Мальчик послушно ждал на стуле, сжимая в своих маленьких ручонках комок подтаявшего снега. Он знал, что мама и папа за ним не приедут, потому что сегодня стоял возле их могил и видел, как гробы засыпали промерзлой землей. А те, кого поглотила земля, никогда не возвращаются. Теперь его дом здесь.       Это место все так и называли. Дом. Никто не чувствовал, что это было его "дом", но так было проще привыкнуть. Здесь они спали, ели, учились, гуляли и жили. Новичок, маленький щуплый мальчик с большими голубыми глазами, там никому не нравился. Он ни с кем не играл, не разговаривал. Нянечки и воспитатели жалели его, потому что он был "несчастной крохой", а другие дети не могли понять почему он несчастнее, чем они, ведь у них тоже нет родителей.       Когда зима отступила и снег растаял, обнажив серо-коричневую грязь земли, детям разрешили выходить на прогулки после обеда и вечером во двор. Он всегда гулял один. Стоял, прислонившись к забору или поломанной качели и ждал, пока время прогулки кончится. Вода в грязной лужице пошла рябью, упавшая сухая веточка медленно проплывала на поверхности, словно крошечная лодочка. Мальчик наклонился посмотреть поближе.       Плюх! В лужу наступил резиновый синий сапог и вода тут же расплескалась, стала мутной, а лодочка пошла ко дну. Несколько капель грязи попало на лицо мальчику и он недовольно вытер щеки рукавом куртки, подняв на своего обидчика злые детские глаза. Но фигура, которую он увидел, совсем не выглядела враждебно. Это был кто-то из старших, его лицо было гораздо выше, чем ожидал обиженный, посмотреть прямо в глаза удалось не сразу - пришлось щуриться от солнца и найти высоко над головой те самые глаза.       На нем была черная шапка и толстый серый шарф, за которым едва было видно лицо. Глаза, такие огромные, с длинными ресницами, смотрели сверху вниз совершенно невинным взглядом. Он явно не нарочно наступил на воду и забрызгал кого-то грязью, он просто уверенно шел вперед к своей детской цели, ведомой ему одному, и не замечал под своими ногами ничего.       - Ты сломал... - впервые за много месяцев он заговорил и голос звучал незнакомым.       Сапог поднялся и почтительно отошел от лужи. Голова в черной шапке уставилась вниз, высматривая что-то, что он неосторожно разрушил. Его хамелеонистые, зеленовато-голубые глаза, молчаливо обследовали все края лужи, но не нашли ничего интересного. Высокая фигура даже присела рядом с малышом, чтобы посмотреть внимательнее, но все равно ничего сломанного он не видел.       - Сломал палочку, - сказал младший, указав на то место, где лодочка трагически потонула.       Незнакомец в черной шапке настороженно огляделся по сторонам и только убедившись, что они стоят достаточно далеко от всех и их никто не слышит, сказал:       - Хочешь посмотреть мою жабу?       Жаба! Это же огромная зеленая штуковина, покрытая бородавками? Всем известно, что потрогав ее руками ты тут же покроешься такими же отвратительными большими бородавками. А если у человека есть своя собственная жаба - его непременно стоит уважать!       - Хочу! - голубые глаза засветились воодушевлением.       Владелец жабы провел его через кусты к забору и показал дыру - его собственный личный вход и выход из Дома, о котором никто не должен знать. Они прошлись по холмику и вышли к крошечному заболоченному озерцу, сплошь покрытому зелеными зарослями.       - Вот! - грязная ладошка без перчатки протянула ему ту самую жабу, гордо показывая свою собственность.       Спустя много лет Каин лишь усмехался. Никакая это была не жаба! Лягушка, не более того. Скорее даже лягушонок - такой же ребенок, как и они сами. Но на детской ладошки Питера эта маленькая лягушка казалось такой большой.       Впрочем, давно это было. Тогда никакого Каина Моро не существовало - имя было другое.       Он провел пальцами по брелоку с зеленой лягушкой, вызвавшей у него столь далекие воспоминания и посмотрел в окно машины. Давненько Питер ему не звонил. Но, если он не звонит, значит, что все у него хорошо, иначе бы он непременно рассказал Каину. Он ведь его единственный близкий друг так много лет!       Еще, конечно, есть Алекс, но это совсем другой случай. Она была им как старшая сестра, но никогда не переходила ту черту "товарищества", которая была пройдена ими. Только с Питером Каин мог выкурить первую сигарету, только с ним он взволнованно делился подробностями своего "первого раза". Но последнее время ему казалось, что Пит сильно отдалился от него. Звонил все реже, писал как-то коротко и на отстраненные темы. А последние несколько месяцев они почти не виделись. И Каин даже догадывался, в чем, а точнее в ком, причина этого.

* * *

      Матвей начал беспокоиться уже давно, но все никак не решался постучать к Питеру и спросить. В конце концов он все-таки струсил и решил просто пустить все на самотек, ведь это, в конце концов, даже не его дело!       В один прекрасный вечер он нашел его лежащим на пороге. Питер выглядел откровенно плохо: нездоровая бледность кожи, синяки под глазами, взгляд тусклый и уставший, на лице уже отчетливо выделялась редкая растительность. Руки и ноги, казалось, стали еще тоньше. Смотреть на это было невыносимо и Матвей тут же подбежал к нему, сев рядом на ступени.       - Почему ты здесь лежишь? Что с тобой?       На лице Питера появилась рассеянная улыбка:       - Все нормально.       Шварц обеспокоенно попытался поднять его с крыльца, но Питер мягко убрал его руки, повторив, что с ним все нормально, он просто ждет красивый закат.       Руки и ноги у него были ужасно холодными. Матвей тут же забежал в дом и вынес шерстяной плед. Если уж Питер не намерен уходить, то он хотя бы не даст ему окоченеть на улице. Он накрыл его пледом, но целиком Питер все равно не помещался - ноги оставались голыми от самого колена.       - Закаты здесь... Всегда были такими яркими? - тихо спросил он.       Матвей ругал себя за то, что не пришел раньше. Ему стоило наведываться еще тогда, когда кот стал слишком уж часто пропадать у него.       - Нет, они особенно красивые последние несколько дней, - ответил Матвей, мягко укладывая голову Питера себе на колени.       - Точно, последнее время они такие красные... Такой красивый цвет. Наверное, будут дожди.       Он закрыл глаза и сразу же уснул, не дождавшись захода солнца. Матвею только и оставалось, что рассеяно гладить его по грязным волосам и исхудавшему плечу. Прошло минут тридцать, ноги Матвея начали ныть от дискомфорта, но бросать Питера на пороге одного он не мог. Только вот сделать тоже ничего не мог.       Перед домом остановилась черная машина, Матвей ее сразу же узнал и это показалось ему спасательным кругом в бушующем темном океане. Никогда в жизни он не был так рад приезду Каина.       Но Каин только вышел из машины, сделал два шага к дому и замер. Рассмотрев сложившуюся композицию на пороге ему не хотелось делать ни шага вперед. Он теперь был там лишним.       - Каин! - видя, как Моро развернулся, Матвей чуть ли не завопил от отчаяния. - Каин, пожалуйста!.. Я не знаю, что мне делать!       Блондин безразлично пожал плечами, не поворачиваясь лицом.       - Ему плохо! Он ничего не говорит, но с ним что-то не так! Каин, ну пожалуйста!..       Дверь машины громко захлопнулась и черный Мерседес бесшумно уехал.