Выжидающий в тени

Раксус-Прайм, Тионская гегемония Скопление Тион, Внешнее Кольцо

Наука — непостижимая вещь. В правдивости этого постулата Зан Арбор лично убеждалась каждый божий день: сколько бы изысканий, опытов и экспериментов не проводилось, наука находит все новые способы её удивить. Как не пытайся познать окружающую Вселенную, каждый раз ты будешь лишь больше отдаляться от этой цели, и в этом бесконечно замкнутом круге Дженна находит особую притягательность. Яркое лабораторное освещение бьёт по глазам, мягкий гул работающего оборудования почти заглушает громыхающие очистительные заводы над головами. Вся поверхность Прайма давно превратилась в мусорную свалку, ядовитые реки отравленными руслами бороздят почву, в воздухе висит тяжёлый, едки запах гниющих промышленных отходов. От Сверкающего алмаза Никато, покрытого зелёными лесами, не осталось и следа, но Арбор едва ли печалится по этому поводу — Раксус-Прайм далеко не первый мир, принесённый в жертву прожорливому богу прогресса. Вглядываясь в увеличительные линзы микроскопа, женщина довольно наблюдает за результатами своих последних экспериментов. Проведя не один месяц в подпольном исследовательском комплексе конфедератов, она успела добиться впечатляющих результатов в разработках как химического, так и генетического оружия. Уже сейчас можно с уверенностью сказать, что её прогрессивные наработки могут переломить ход любой космической войны. Арбор довольно вздыхает, улыбаясь своим мыслям, отрываясь от микроскопа, и одним изящным движением отъезжает в сторону на персональном ховер-кресле. — Взгляни на это, Зета. На противоположной стороне лабораторного помещения массивная фигура приходит в движение, выпрямляясь во весь внушительный рост. Высотой под тринадцать футов, в литых глухих доспехах ондеронских стражей, сверкая жёлтыми глазами из черноты глубокого шлема, Магнус выглядит совсем как сказочный джин из детских историй — во внешности мутанта едва ли угадываются черты арканианского ДНК, на основе которого он был когда-то создан. Зета пересекает помещение парой широченных шагов, останавливаясь напротив стола Арбор, и чтобы оценить достижения коллеги, ему приходится наклоняться, согнувшись в три погибели. — Хмм, — после долгой паузы отзывается генетик. — Любопытная реакция микроорганизмов. — Неймодианский ядовитый газ, усовершенствованная формула, — констатирует Дженна, закидывая ногу на ногу. — Действует в три раза быстрее, наносит непоправимый урон и его почти невозможно нейтрализовать в крови. — Впечатляет, — соглашается Магнус, все ещё не отрываясь от увеличительной линзы. — Когда будет возможность перейти к испытаниям на разумных организмах? — Сразу же, как вернусь с Джеонозиса. Зета едва заметно ведёт плечом от этих слов, но быстро берет себя в руки, так и не двинувшись с места. — Всё-таки летишь? — Граф Серенно жаждет узнать о наших достижениях из первых уст, — пожимает плечами Арбор, манерно покачивая ногой вверх-вниз. — Ты же знаешь, как сильно он не доверяет посредникам. Зета ничего не отвечает, распрямляясь резким движением. Спору нет, Дуку обеспечил отличную материальную поддержку для их исследований, но в последнее время, вся эта сепаратистская возня скорее отвлекает, нежели приносит пользу. Арбор весело усмехается, откидываясь на спинку ховер-кресла. — Не печалься так, дорогуша. Моё отсутствие будет столь недолгим, что ты его и не заметишь. — Едва ли, — равнодушно отзывается Зета, направляясь к своему рабочему месту, и добавляет через плечо: — Сложно будет не заметить блаженную тишину. Дженна заливисто смеётся, даже не думая обижаться на сухо сказанные слова: Магнус, определённо, самый гениальный из всех её любимчиков. Зета молча погружается в изучение последних отчётов, что прибыли с Маластара. Именно туда примерно месяц назад были завезены каменные клещи, над которыми они с Зан так долго работали. Живые организмы, питающиеся силикатами и сплавами металлов — они могут проглотить целое здание за считанные часы, не говоря уж о космических кораблях, от которых и остова не останется. И судя по отчётам их маленькое детище превзошло все ожидания по степени своей эффективности. Пока притихший Магнус перебирает донесения на интерактивной панели, Зан не спеша собирает всю необходимую информацию, которую в ближайшее время планирует представить на суд графа Серенно. Межгалактические перелёты её чертовски выматывают, Арбор бы с радостью осталась в тихой, спокойной лаборатории в недрах Прайма, чем бороздить парсеки между секторами. Но увы, порой даже учёным приходится подстраиваться под обстоятельства и умасливать тех, у кого имеется звонкая монета. Все в этом мире упирается в кредиты. Мягкий звук оповещения наземных датчиков прерывает плавный ход её мыслей, и Дженна кидает удивлённый взгляд в сторону своего коллеги — Зета внимательно следит за появляющимися сообщениями на мониторах охранной системы. — Странно, — задумчиво отзывается Магнус. — Система слежения уловила движение в верхних слоях атмосферы. — Мусор с орбиты? — Нет, корабль, — Зета плавным движением выводит сообщение на общий экран в центре комнаты: объёмное изображение от нескольких голопроекторов вспыхивает голубоватым свечением, обрисовывая силуэт звездолета. — Межзвездный шлюп. — Как ему удалось остаться незамеченным для отслеживающих систем Сиенара? — Возможно, мусорные скопления на орбите поглотили сигнал. — Хитрец, — хмыкает Дженна, подбоченившись. — Что ж, мне пора выдвигаться, так что развлекаться с нашим залётным гостем оставляю тебя. Арбор хватает переносной лаптоп с предварительно загруженной информацией, и направляется к выходу, беззаботно напевая себе под нос незатейливый мотивчик. Магнус провожает женщину взглядом, прежде чем вернуться к изображению на экране. — Уж я-то развлекусь, — тихо отзывается генетик.

~*~*~*~

Гниющие металлические отходы покрывают землю далеко на запад, где невидимая линия горизонта сливается с оранжево-ржавым небом. Ядовитые реки светятся зеленоватым светом токсичных отходов, вязкой жидкостью стекая в многочисленные резервуары. Почва смердит, в воздухе виснет острый запах коррозийной стали и едких химикатов. Кругом виднеются остовы вышедших из строя звездолетов, они многоярусными покорёженными башнями вытягиваются к пунцовым облакам, покачиваясь из стороны в сторону даже от слабого порыва ветра. Удивительно, как всего за три века покрытая зелёными лесами планета превратилась в галактическую выгребную яму. Забрак кидает взгляд через плечо, в ту сторону где в тени ржавых обломков притаился «Панворкка», отлично вписываясь в печальные виды своим коричневым корпусом. Он выбрал наиболее пустынный сектор планеты, подальше от фабрик утилизации, к которым жмутся немногочисленные поселения рабочих, все ещё обитающих на Прайме. Чем дальше от таких фабрик, тем меньше вероятность привлечь ненужное внимание и обзавестись не самой приятной компанией. Мол задирает голову наверх, вглядываясь в рваные, обломанные края высоченных обломков — они будто срослись железными внутренностями и на фоне грязно-оранжевого неба почти похожи на небоскрёбы нижних уровней Корусанта. Он не знает что ищет здесь, среди этого корабельного кладбища: Сила молчит, лениво отмахиваясь от любых его попыток воззвать к ней. Единственное, что остаётся — выжидать, прислушиваясь к внутреннему чутью, что практически никогда его не подводит. Вдалеке, за неровными рядами обломанных башен, виднеется острый шпиль, который когда-то был частью линейного корабля. Медленно продвигаясь на северо-восток, к этому видимому ориентиру, Мол пропускает через себя потоки энергии. Вслушивается в едва различимые отзвуки: что-то древнее прячется в отравленной токсичной почве Раксус-Прайма. От гнетущих пейзажей странное чувство вибрацией отзывается за рёбрами, дрожью трогая конечности. Ощущение дежавю усиливается с каждым новым шагом, будто бы он уже был здесь когда-то, в прошлой жизни. Будто прятался среди мусорных обломков. Забрак задумывается: что стало бы с ним, не очнись он на Зоше после судьбоносного падения, останься он гнить на дне шахты в набуанском Тиде? Его тело, с остальными отходами, доставили бы на одну из таких мусорных планет, где он был бы похоронен под грудой ржавого железа. Возможно, от того виды Прайма кажутся такими знакомыми: они проступали в видениях его несостоявшейся смерти. «Джен’джидай»(1). Мол замирает на полушаге, задерживая дыхание. Тихий шёпот чужого разума бесцеремонно вторгается в сознание, отчётливо звучит в его мыслях. Сила возмущённо вскидывается, вибрирует мелкой рябью по энергетическому полотну — забрак чувствует чьё-то явное присутствие. Чувствует смятение и страх, растерянность и боль, точно у потерявшегося в замысловатом лабиринте ребёнка, который никак не может найти выход. И невероятную мощь провидения чувствует тоже, она яркой световой вспышкой простреливает в Силе, пульсаром мигая в непроглядной тьме. Тьма эта оживает, замечая вспышки, и нарастающей волной катится по округе, рыская по закоулкам как оголодавший зверь. Забрак оглядывается по сторонам, стараясь не делать резких движений, и собственными внутренностями ощущает этот набирающий силу мрак — он мастерски затаился среди стали, но сейчас Мол отчётливо его видит, им опутана каждая корявая железяка на этой токсичной планете, пропитан каждый клочок земли. Медленными шагами отходит с широкого прохода в сторону, жмётся ближе к узким просветам между грудами стального мусора, и с облегчением думает о том, как ему повезло додуматься не взять с собой световой меч. Пользоваться Силой на Прайме рискованно, Тёмная сторона наполнила собой каждый уголок, сплелась тонкой, невидимой паутиной по всей планете. Стоит неосторожно дёрнуть за одну нить, и весь узор тут же завибрирует. Пульсация света угасает, оставляя после себя тусклый, но ощутимый след: по нему Мол может попытаться выследить обладателя Силы, несчастного адепта Светлой стороны, оказавшегося в сетях мрака, как в ловушке. Вот только стоит ли? Внутреннее чутье подталкивает его пуститься вслед, не предоставляя выбора. Хлебные крошки, оставленные носителем Силы, ведут его запутанными, тяжело проходимыми путями. Петляют между мусорных куч, иногда водят кругами вокруг обломков космических яхт эпохи Старой Республики, и порой Молу кажется, что невидимый беглец, влезший в его разум, издевается над ним. Но упорства забраку не занимать, потому он снова и снова давит раздражение, продолжая следовать по мусорному лабиринту. На задворках сознания чувствует тёмное присутствие бывшего своего учителя — ситхская тьма дымкой стелется по земле. «Оба-Диа». Отчётливый, раздражающий голос в его сознании звучит растеряно и рвано, чужие мысли лихорадочно мечутся в разуме — обладатель их будто слегка не в себе. «Оба-Диа», произносит Мол про себя. Планета в секторе Кессель, недалеко от Пространства хаттов и негласный штаб синдиката пайков. Каким образом она связана с Праймом, Сидиусом и этим тайным беглецом? Ему надоедает ходить кругами, по темным закоулкам планетарной свалки. Мол находит укромный закуток, притаившись в тени ржавых обломков, и прислушивается — ответом ему служит тишина, лишь в Силе чувствуется мелкая, слабая рябь. Он прикрывает глаза, делая глубокий размеренный вдох. Отгораживается от всего окружающего мира, по очереди «выключая» все чувства: обоняние, осязание, зрение и слух. Ему все ещё непривычно искать внутри себя покой, медитации ситхов зиждились на всех темных эмоциях, которые только можно из себя достать — Тёмная сторона разжигает огонь, в то время как Свет стремится его потушить. Мол глубже погружается в образующуюся пустоту, сосредотачиваясь лишь на одном единственном — на мягкой ряби в энергии. Вслушивается в неё до тех пор, пока пространство и время не замирают вокруг, пока сознание не проваливается в вакуум, и лишь тогда нащупывает эту тонкую нить, что тревожит Силу. «Оба-Диа», слышит он приглушенный шёпот, ощущает чужое присутствие на огромном расстоянии. «Где ты?». Незваный гость замирает от неожиданности. Мол чувствует, как собеседник его пытается спрятаться на задворках сознания, как силится оборвать этот мысленный диалог, боясь лишний раз подумать. «Я не причиню тебе вреда». Яркий прострел любопытства проносится в Силе, но быстро пропадает — собеседник его порывистый и несдержанный. «Ты — он?», шёпотом спрашивает беглец. «Джен’джидай?». Ситхский язык знакомыми всплесками ненависти отзывается под рёбрами, Мол чувствует, как зверь вскидывается на этот зов, когтями продирая себе путь наружу. «Нет», мысленно отзывается забрак. Собеседнику бы радоваться такому ответу, но он от чего-то кажется расстроенным. Вновь затихает, притаившись, будто надеется, что мысленный диалог сам собой прекратится. «Я могу помочь», осторожно подступается Мол, стараясь звучать как можно мягче. «Скажи мне, где ты?». В кромешной темноте несмело появляются плохо различимые очертания, хаотичные и размытые, но с каждой секундой прорисовываются все чётче. Забрак видит полумрак замкнутого пространства, слышит осторожное, тихое дыхание, звук грузно падающих капель воды. Скиталец нерешительно приоткрывает ему правду, все ещё сомневаясь: стоит ли доверять незваному гостю? Резкий прострел боли острой вспышкой прокатывается по телу, заставляя забрака покачнуться. Бластерный заряд неожиданным ударом прожигает плоть, обугливает кости, прошивая плечо насквозь. Мол отшатывается в сторону, теснее прижимаясь к гниющему металлу, шумно втягивая выбитый из лёгких воздух — простреленная рука бесполезной плетью болтается вдоль тела. Он отсчитывает пару гулких ударов заголяющегося сердца, позволяя себе на эти мгновения поддаться боли, своей давней подруге: в нос ударяет запах жжёной плоти, тошнота подкатывает к горлу. Слышит отзвуки чужих быстрых шагов, выкрики коротких команд — невидимый враг превосходит числом. Несколько бойцов перебежками передвигаются от укрытия к укрытию, сужая радиус поражения, стараясь загнать цель в угол. В таком раскладе они — охотники, он — добыча. Раненый зверь истекающий кровью, и по этому следу его и вычислят. «Сосредоточься», раздаётся голос в его голове, тот самый, что следует за ни по пятам, преданно сопровождая все это время. «Используй Силу». «Нельзя», думает Мол про себя. Все вокруг пропитано мраком, один неверный шаг и он выдаст Сидиусу своё присутствие со всеми потрохами. «Обрати мощь своего врага против него». Забрак чувствует, как с этими словами всё его нутро тянется ко мраку, сочащемуся из каждого угла: боль порождает страх, страх обращается в гнев, гнев рождает ненависть. Он с силой стискивает зубы. «Тьма и Свет — лишь стороны одной медали. Единая Сила — твоё оружие». Плазменный снаряд врезается в трухлявый металл чуть выше его головы. Сталь разлетается в острую крошку, сыплется прямиком ему на плечи. Глубокий вдох коликой отдаётся в плече, неработающая рука вызывает раздражение, и он цепляется за это чувство. Выуживает из глубины копившуюся все это время усталость и злость. Воскрешает в памяти все самые страшные минуты своей жизни, вспоминает весь страх, порождающий ярость. Эти тёмные эмоции вскипают внутри, будто подогреваемые на опаляющем огне. Направляет всю эту гамму разрушительных чувств внутрь, заставляя её течь вместо крови, стелиться по костям. Эта приготовленная ярость блокирует боль, отключая ощущения конечность за конечностью. Мол открывает глаза, не чувствуя собственного тела — радужка окрашивается багрянцем. Группа родианцев-охотников перебежками подступает ближе. Перебрасываются короткими фразами: уже мысленно делят предполагаемую добычу. Из узкого тёмного прохода не раздаётся ни звука: их жертва наверняка испустила дух. Один из наёмников выглядывает из своего укрытия — точный выстрел бластера проделывает в его черепе дымящуюся дыру, аккурат между глаз. Пока остальные с криком рассыпаются в стороны, Мол пользуется этим моментом суматохи, выскальзывая из потёмок закоулка. Припускает по диагонали до прохода на противоположной стороне, слыша за спиной крики погони. Бросает быстрый взгляд через плечо, успевая оценить обстановку: пятеро, все вооружены, у двух из них тепловые визоры, что облегчает им охоту среди гор холодного металла. Он уворачивается от выстрела, поворачивая налево. Что-то в Силе дёргает его в эту сторону, точно кукловод за ниточки. Перепрыгивает пару препятствий, проезжает по сухой земле под огромным куском дюракритовой трубы, попутно выстрелив пару раз в маячащие сзади фигуры. Один из этих выстрелов попадает наёмнику в ногу, и тот валится в грязь, как мешок с картошкой. Родианцы проворны и быстры, но выдержкой и физической подготовкой бывшему ситху все же уступают, и это даёт Молу достаточно форы, чтобы начать петлять по закоулкам, запутывая «гончих». Чужое присутствие в Силе направляет его в этом мусорном лабиринте, заранее подсказывая, в какую сторону повернуть. Помогает предугадать момент, когда следует увернуться от выстрела. Он совсем не чувствует боли в плече. Как собственно, и чего-то ещё во всем одеревенелом теле, но упорно продолжает бег. Выскочив из-за очередного поворота, оказывается на большой площадке утрамбованных отходов — шпиль линейного корабля высится почти над самой головой, чуть накренившись в сторону. Слишком открытая местность, на ней забрак виден как на ладони. Но, выбора у него нет, потому Мол бегом пересекает площадь, прямиком в сторону проторённой широкой дороги. Перепрыгивает через перила бывшей палубы звездолета, скользит вниз по покатому супрасталевому боку. Преследователи выскакивают следом, принимаясь наперебой палить по чёрной фигуре, и забрак проворно петляет из стороны в сторону. Ныряет в ближайшую прогалину, что ведёт в развалившийся надвое грузовой отсек. Накидка краем за что-то цепляется, с треском расходясь в стороны. Среди торчащих проводов и острых обломков передвигаться сложнее, но легче укрыться. Мол двигается вдоль стен, перемещаясь короткими, быстрыми рывками от одной к другой. Вспышки плазменных снарядов свистят у самого уха, высекают искры, врезаясь в сталь. Стоит Молу вынырнуть из горловины звездолета, как свет бьёт по глазам и слепит — в этот миг он кажется особенно ярким. Забрак не сразу успевает увидеть люк канализационного коллектора, который отъезжает в сторону прямо у него под носом. Цепкая рука с тонкими, крючковатыми пальцами хватается за его ногу, и с невероятной силой дёргает вниз. Мол теряет равновесие, падая в пасть сгущающейся темноты и, достигнув дна, проваливается в беспамятство.

Раксус-Секундус, Тионская гегемония Скопление Тион, Внешнее Кольцо

Серо-голубое небо темнеет от самого востока, вечерняя пелена тянет за собой подступающие сумерки. Размытые, нечёткие облака похожи на дымку, кусок горизонта на западе окрашен всеми оттенками красного, макушки деревьев алеют на этом розово-жёлтом свету. Падме опирается о мраморный парапет навесного балкона, вглядываясь в сочные краски — закаты на Раксусе всегда пленяли её своей красотой. Мина мягкой поступью пересекает площадку, вставая рядом с давней подругой, в её руке высокий пузатый бокал с багряным вином. Они долго молчат, вглядываясь в открывающиеся виды, и эти зыбкие, недолговечные минуты умиротворения болезненно-приятны. — Я рада, что ты здесь, — тихо говорит Бонтери, прерывая затянувшееся молчание. Она ни секунды не лукавит. За последние десять лет их жизнь превратилась в череду бесконечных сражений — словесных ли, физических, значения не имеет. Года отражаются на лицах россыпью появляющихся в уголках глаз морщин, усталым блеском в глубине глаз, сквозящей в тоне безаппеляционностью. Время забирает спокойствие и безмятежность, отнимает стабильность, уверенность и друзей, всё чаще сталкивает лбами, а пропасть между ними только разрастается. Но сейчас, в это мгновение, когда вокруг царствует вечерняя тишина, Мина может притвориться, что этих долгих лет и вовсе не было. Что она так же молода и полна сил, как десять, пятнадцать, двадцать лет назад, а Падме так же упряма, но всё ещё по-детски наивна, и между ними нет никаких противоречий, которые бы не смог решить бокал хорошего вина. — Я тоже, — отзывается Амидала, на мгновение прикрывая глаза. Лёгкий ветер с долины приносится свежесть, ночную прохладу и запах хвойного леса, и Падме вдруг так отчётливо осознает, насколько сильно устала. Не физически, нет, устала душевно, будто что-то внутри кровоточит и саднит многие годы, истончается и рвётся. Ощущение неминуемой беды и собственной беспомощности неприятным напряжением сводит мышцы. — Помнишь свой первый визит на Раксус? — Мина устремляет взгляд на череду каменных ступеней, что вьются внизу крутым спуском вокруг холма, к самой кромке хвойного моря. — Ты заблудилась в лесу на первом же ярде. Падме слабо улыбается, когда яркие картины прошлого воспоминаниями проступают в памяти. Признаться честно, сейчас она бы с радостью ушла поглубже в чащу, и осталась там жить в какой-нибудь землянке. — Не верится, что время летит так быстро, — тяжело вздыхает Амидала. — И что люди так же быстро становятся врагами, — Бонтери вглядывается в мутноватый багрянец вина, что масляными разводами стекает по стеклянным стенкам. — Меня восхищает твоя преданность существующему строю. Мой муж был таким же — свято верил в Республику. Сама знаешь, как он кончил. Женщина тяжело вздыхает, опуская бокал на мраморную поверхность перил — стекло звонко бряцает о камень. Её любимого супруга не стало пару лет назад, но сколько бы дней ни прошло, а боль утраты все никак не хочет утихать. Говорят: время лечит. Но порой Мина думает, что со временем она просто все больше привыкает и ноющей, непреходящей боли за рёбрами. — Мне жаль, — тихо отзывается Падме, чувствуя неприятный укол совести — ей ведь так и не удалось вырвать к старой подруге в тот сложный период её жизни. — Что меня не было на похоронах. Бонтери снисходительно фыркает, едва успевая подавить болезненный смешок. — Нечего было хоронить, — отрезает она, но уже на следующей фразе тон её голоса чуть смягчается. — Панихида была всего лишь формальностью, с примесью фарса. Как, впрочем, вся жизнь в сенатских кругах — одна сплошная фальшь. Женщина опускает задумчивый взгляд на вибрирующее от ветра, прозрачное стекло бокала. — Мы мним, будто имеем власть, будто в наших силах что-то изменить. На самом деле, мы беспомощны как маленькие дети. Она описывает в воздухе дугу, изящным движением руки смахивая бокал с края перил — багряная жидкость веером разлетается в воздухе, несясь вниз тяжёлыми кровяными каплями. Стекло разлетается на тысячу осколков, глухо разбиваясь о каменистое подножие холма. Падме понимает причины такого пессимизма — такие, как Бонтери, как она сама, сражаются с системой, существующей веками, и бой этот равным никогда не будет. — Мы не беспомощны, Мина, — после долгого молчания говорит Падме, глядя вниз — винные капли чернеют на светлом камне холма. — Не всесильны, но не беспомощны. — То, что ты сделала для своего народа достойна высшей похвалы, Падме, — Бонтери молчит до тех пор, пока бывшая ученица не поднимает на неё свои карие глаза. — Я говорю это без тени лести или лукавства. Но сколько таких осаждённых Набу было за эти десять лет? И сколько «Ганреев» вышли сухими из воды?! — Я не снимаю ответственности ни с алчных корпораций, ни с мягкотелых сенаторов, которым не хватает решительности. Но не они основа демократии, не на них держится Республика. Падме свято верит в собственные слова. Верит, и так отчаянно борется за эти идеи, подстёгиваемая внутренним, безотчётным страхом. Она боится ошибиться, ведь, в таком случае, все принципы, все жизненные ориентиры начнут рушиться, как карточный домик. Мина горько усмехается в ответ. — Они составляют львиную долю Сената. Их влияние простирается от Корусанта вплоть до Дикого пространства. — Как и влияние корпораций, примкнувших к Конфедерации, — парирует Амидала, отрываясь от перил, резким движением расправляя затёкшие плечи. — Или на вашей стороне лишь честные бизнесмены? Бонтери не может сдержать ухмылку, глядя на подругу. Этот разгорающийся в глазах огонь хорошо ей знаком, она столько раз видела его отблески, когда Падме стояла на парящей платформе в зале заседаний. Боги, сколько же времени прошло с момента, как Мина покинула Корусант? Порой ей казалось, что всё это было в какой-то совсем иной жизни. Жизни, где справедливость и демократия торжествуют, где виновные несут заслуженное наказание, где невинным предоставляют защиту. Такой мир был бы слишком идеальным, чтобы существовать в реальности. — Всегда любила наши дискуссии, дружок, — отзывается женщина, и боком прислоняется к перилам, скрещивая руки на груди. — Но в этой тебе не победить. Падме отворачивается, скользя взглядом по хвойному лесу у подножия холма: игольчатые верхушки колышутся на ветру, переливаясь темно-зелёными волнами. — Я проделала весь этот путь не для того, чтобы переубеждать тебя. — Зачем же? Амидала прикрывает глаза, на мгновение задумываясь: а стоит ли Республика спасения? Стоит ли она тех жертв, тех усилий, что они прикладывают? Может, и впрямь пришло время отпустить ситуацию, и устремиться по течению событий, покоряясь року? В голове вдруг звучит знакомый голос забрака, и слова, что он сказал ей накануне. «Нет идеального строя». Республика — их единственная надежда хоть на какую-то свободу. Новый порядок не установит мир, а станет рычагом давления в руках Тёмного Владыки. — Сколько загубленных жизней потребуется, чтобы обе стороны поняли необходимость переговоров? Падме встречается с проницательным голубым взглядом. Она знает — Бонтери поняла её с первого же слова. — Чего именно ты от меня ждёшь? — Твой авторитет сложно переоценить, Мина, — Наберри делает шаг навстречу, едва сдерживая порыв взять женщину за руку. — Убеди сенаторов пойти Республике навстречу — это всё, о чем я прошу. Бонтери вздыхает, переводя взгляд в сторону распахнутых стеклянных дверей, ведущих в гостиную её особняка — в них маячит силуэт капитана Тайфо. Женщина вглядывается в его военную выправку, расправленные плечи и бдительный взгляд, которым он то и дело стреляет по округе. Его видимое присутствие кажется гармоничным и естественным, в отличие от типа, что скрывался в темноте переулка вчерашним днём. — Твой сегодняшний провожатый выглядит не так устрашающе, как предыдущий, — как бы между дело говорит Мина. — Но он, при этом, не столь занятен, я полагаю? Бонтери стреляет испытующим взглядом на подругу, но Падме и бровью не ведёт, продолжая напряжённо ожидать ответа на повисшую в воздухе просьбу. Женщина снисходительно закатывает глаза, но мягкую полуулыбку совсем не прячет. — Посмотрим, что я могу сделать. Облегчённый выдох рвётся из груди, но Амидала не первый раз ведёт тяжёлые переговоры, и давно выучилась выдержке. Она лишь кивает в ответ, поджимая губы. — Спасибо, Мина. Бонтери с материнской заботой оглядывая девушку, замечая как та начинает замерзать на вечернем воздухе. — Останьтесь на ужин. Под ночным покровом вам будет проще уйти незамеченными. Падме знает: не стоит принимать это приглашение — чем дольше она остаётся рядом с Миной, тем острее ощущает внутреннюю усталость, чувствует нарастающее желание опустить руки и бросить всё к чёртовой матери. Но сил противиться желанию продлить эти минуты мимолётного спокойствия совсем нет, потому она безмолвно соглашается, следуя за женщиной в дом. Даже с наступлением ночи в раскинувшемся около космодрома лагере бурлит жизнь. Световые стержни мерцают у каждой палатки, прогоняя темноту на многие ярды. Откуда-то тянет запахом свежеприготовленной еды, но запах этот не в состоянии перебить зловоние гниющих отходов. Они с Тайфо меряют дорогу быстрыми широкими шагами, идя друг с другом плечом к плечу, и Падме ловит себя на мысли, что за это время сроднилась с преданным капитаном, как с родным братом, которого у неё никогда не было. Совсем скоро они окажутся в безопасности, на тихой палубе «Баудо», где сенатор сможет перевести дух, подумать, а может, даже и вздремнуть. Ей бы хотелось связаться с Корусантом, и услышать родной и звонкий голос Дорме, убедиться, что с ней и Теклой всё хорошо, что они в безопасности под бдительной защитой Ордена. Вот только Грегар едва ли позволит ей такое роскошество — выдай они сейчас своё местоположение, и в сектор Тионской гегемонии слетятся наёмники из всех ближайших систем. Нет, теперь слишком многое поставлено на карту. Падме сосредоточенно вглядывается в землю под собственными ногами, плотнее кутаясь в ткань накидки. Людской гомон стих, превратившись в слабый гул разговоров, ведущихся вполголоса. Мимо снуют беженцы, с разных сторон доносятся языки со всех уголков Галактики, некоторые из них Падме знакомы, но она не заостряет на этом внимания, не желая подслушивать чужие секреты. Краем глаза замечает впереди сгорбленную фигуру в старом, выцветшем плаще — ткань износилась и разъехалась по швам в нескольких местах. По тяжёлой, шаркающей походке Амидала понимает, что скиталец в летах — судьба заставила его стать отшельником на самом закате жизни, обрекла на смерть в чужой земле. Сенатор болезненно передёргивает плечами, поравнявшись со стариком, краем глаза замечает, как он оступается, грузно опускаясь на землю. Следуя внутреннему порыву, Падме подаётся к беженцу, успевая подхватить плохо держащееся на ногах тело, и встречается с внимательным взглядом. Пожилая женщина смотрит на неё белизной глаз вместо зрачков, платина седых волос падает на сморщенное лицо. — Спасибо, девочка, — отзывается она с явным акцентом, и с трудом поднимается с колен. — Вы в порядке? — Спасибо, — только лишь отвечает женщина. В благодарном жесте кладёт четырёхпалую руку на ладонь сенатора, и время вдруг останавливается и замирает, у Падме сердце ухает куда-то в пятки. Перед глазами темнеет, сгущая краски мрака, и бурлящая, вскипающая лава вдруг рвётся из-под обугленной земли. В ушах стоит оглушительный звон, сливающиеся в единый гул голоса кричат на всех существующих языках, и Амидале совсем нечем дышать, лёгкие в спазмах слипаются стенками. «Нвул таш»(2). Когда получается протолкнуть вязкий воздух болезненным вздохом, Падме отшатывается в сторону, вырывая руки из цепкой хватки. У неё перед глазами все двоится и скачет, голова идёт кругом и уши закладывает, но сквозь эту дымку дурноты она чувствует руку Тайфо, что крепко держит её под локоть, и от этого становится чуть легче. Амидала делает ещё пару глубоких вдохов, болезненно хмурясь, медленно смаргивая мучительное наваждение — старуха так и стоит напротив, не двигаясь с места. Вперив в неё невидящий взгляд, проникает им в самую душу, испытующе склоняя голову чуть на бок. Падме не без труда выпрямляется. — Всё нормально, — сипит она в ответ на немой вопрос Тайфо, даже не повернувшись в его сторону. Когда женщина делает шаг к ней навстречу, Грегар рвётся было заслонить сенатора собой, но Амидала останавливает его мягким прикосновением к плечу. Маленький полушаг, и старица оказывается вплотную, протягивая к Падме дрожащую руку — тонкая прозрачная кожа обтягивает кости, точно перчатка. Большим пальцем касается лба, мягко ведя подушечкой линию до самой переносицы, будто наговаривая защитный оберег. — Вай седрисс. Наберри дыхание задерживает от этих слов, и ей чудится присутствие знакомой тени прямиком за собственной спиной. Женщина опускает руку, и смотрит на девушку открыто и прямо, мягкая улыбка едва заметно приподнимает уголки губ на морщинистом лице. — Идём, — хрипло шепчет Падме, хватая капитана за руку, удивительно сильно стискивая его ладонь взмокшими пальцами. Тайфо покорно следует за своей госпожой, на ходу кидая беглый взгляд через плечо — старуха неподвижно стоит на месте, будто к земле ногами приросла, провожая их невидящим взглядом. — Что она сказала? — Не знаю, — честно говорит Падме, сглатывая колом застрявший в горле страх. «Скорее бы оказаться на «Баудо», думает она про себя, припуская в сторону виднеющегося здания космопорта. Старица внимательно смотрит им вслед. Ей снова снится тот же сон: лавовое дымящееся море, всесильная тень на выжженном берегу, неукротимый страх, расползающийся по венам и артериям. Ощущение чужого присутствия, сильная хватка на шее, и всё тело будто цепенеет в беспомощной обречённости. Огненные волны накатывают на платформу, пожирая и обугливая камень по краям, она чувствует опаляющий жар носками сапог. Но в момент наибольшего отчаяния, когда беззвучный крик застревает в глотке, слышит тихое «Вай седрисс» у самого уха, и страх медленно отступает. Она не знает, что значат эти слова, но разум реагирует на фразу разливающимся по телу спокойствием, будто за спиной её не жуткое существо, сотканное из мрака ночных кошмаров, а последняя надежда на спасение. Падме устало потирает виски, опираясь локтями о хромированную стойку. В хозяйственном отсеке тихо и спокойно, всё вокруг сияет чистотой, почти в каждой поверхности можно увидеть собственное отражение. Яркий свет осветительных стержней неприятно бьёт по глазам, и Амидала жмурится, но терпит, не двигаясь с места. Оборванный ночной кошмар и душный воздух каюты выгнал её прочь, призраком слоняться по «Баудо», пытаясь найти место, куда бы приткнуться и тихо дождить до утра. Мысли её лихорадочно скачут от обрывков тревожного сна к событиям минувшего вечера, а на задворках сознания снова и снова прокручивается одна и та же фраза, что никак не даёт покоя. Вай седрисс. Падме чудится, что слова эти звучат прямиком за её спиной, их произносит до боли знакомый голос. В эти минуты беспокойного одиночества Амидала всё ждёт, когда в тёмном проходе коридора обозначатся едва различимые черты забрака. Удивительно, как быстро она свыклась с его молчаливым присутствием поблизости — отсутствие его теперь ощущается до странности остро. Чеканные шаги капитана звонко разносятся по отсеку и, наверное, это единственный звук, который способен развеять повисшую в воздухе, липкую тревогу. Тайфо появляется на пороге, внимательным взглядом осматривая сенатора. Молча направляется к небольшому пяточку кухни, отточенными и быстрыми движениями берясь за готовку. — Не спится? — как бы между прочим спрашивает мужчина. Амидала устало прикрывает глаза, вслушиваясь в звон доставаемой посуды. — Нет, — выдыхает она в ответ. — Признаться честно, я уже и забыла, когда в последний раз не просыпалась от кошмаров. Грегар и без откровений этих прекрасно знает о вынужденном её бодрствовании: видит по темным кругам под карими глазами, читает в уставшем выражении лица по утрам. Коротко кивает, так и не поворачиваясь к сенатору, но Падме уверена, что на его суровом лице появилось понимающее выражение. — У вас напряжённая жизнь, — в голосе Тайфо звучит непривычная мягкость. — Много поводов для беспокойств — такое не проходит бесследно. Он разворачивается к сенатору, ставя перед ней дымящуюся кружку — отсек наполняется приятным запахом свежего кафа. Она вымученно улыбается в ответ, благодарно припадая к напитку. Грегар деликатно молчит, но уходить не уходит, локтями опираясь о хромированную стойку. — Расскажите, что вам снится? Предложение поделиться тяготящими чувствами звучит так заманчиво, что Амидала едва ли может подавить в себе желание тут же его принять. Но как только она собирается с духом, слова неприятно застревают, растекаясь по гортани — Падме кажется, что хватка фантомных рук вновь стискивает горло. — Каждый раз одно и то же: выжженная земля; лавовое море, окружающее со всех сторон; запах гари в воздухе такой, что дышать нечем. И никакой возможности выбраться из этого всего, — она поднимает на капитана глаза, чувствуя, как болезненно печёт под веками. — Этот кошмар… Тайфо понимает её с первого слова, будто с одного взгляда считывает все пугающие мысли, что лезут в голову, и тут же утешительно качает головой. — Это просто сон. — Но он такой реальный, — не соглашается Амидала, и понижает голос, будто боясь, что их могут подслушать. — Запахи, звуки, ощущения. И эта тьма — я будто чувствую, как в ней что-то живёт. Разрастается и крепнет, а я ничего не могу с этим поделать. Грегар вздыхает, понимающе кивая, но сенатор ловит себя на мысли, что капитан не представляет и сотой доли того, что происходит на самом деле. Она не может понять, откуда у неё стойкое чувство того, что сны эти — тревожное предзнаменование грядущего, но точно знает: это не просто работа её уставшего разума. Нутром ощущает сгущающийся мрак, мощь, что разрастается во тьме. И свою скорую погибель чувствует тоже, хоть и боится себе в этом признаться — наверное, от того у неё так сильно спирает грудину каждый раз, стоит в памяти воскресить обрывки кошмарных сновидений. Тайфо видит в её отрешённом выражении лица сконцентрированное смятение: если бы он только мог перетянуть на себя хотя бы часть этих беспокойств, без колебаний бы это сделал. — Хм-м, — с наигранной задумчивостью тянет капитан, желая отвлечь Амидалу от тягостных раздумий. — Лавовое море, чёрная земля — на ум приходит мысль о вулканической планете. Падме давит слабую улыбку — она прекрасно знает, что пытается сделать Тайфо и, в момент этого ночного напряжения, безмерно ему благодарна. В его обязанности вовсе не входит слушать её сбивчивые откровения о каких-то там снах. Она делает очередной глоток горячего кафа, и подпирает подбородок замёрзшей ладонью. — Например? — Их десятки. В каждом секторе можно такую найти, — пожимает Грегар плечами, и выставляет перед собой смуглую ладонь. — Салласт, Шола, Себаддон, Рифлор, Мустафар. Сенатор наблюдает, как капитан не спеша загибает пальцы, повторяя про себя названия планет. Интересно, какое бы название подошло той, которую она видит в своих кошмарах? — Ты бывал на какой-нибудь из них? — Сарапин, — кивает Тайфо. — На последних курсах академии сопровождал грузовой шаттл, перевозивший энергию в Центральные Миры. — И как там? Капитан картинно морщится. — Жарко. Амидала не может сдержать улыбки, глядя на давнего друга и на эти неловкие, очаровательные попытки её отвлечь. Ей вдруг думается, что жизнь — удивительная штука, которая какими-то странными путями сводит совершенно разных людей. Но, она благодарна за то, что рядом с ней есть такие надёжные товарищи и друзья, соратники на которых можно положиться. Они каждый день рискуют жизнями ради друг друга и ради того, что правильно. Сенатору вспоминаются собственные сомнения, страхи о грядущем, но в этот момент, в тесном хозяйственном отсеке Падме понимает: даже если Республика не оправдает ожиданий, даже если впереди их ждёт тяжёлый бой, и даже если им суждено проиграть — за этих людей стоит сражаться. За Тайфо, за Дорме, Теклу, Энакина и Оби-Вана. За Мола. И она будет сражаться за них до последнего своего вздоха, несмотря ни на что. Падме протягивает к капитану руку, накрывая холодными пальцами его смуглую ладонь, и совсем тихо говорит: — Спасибо. Мужчина смотрит на неё единственным карим глазом, и хоть на его серьёзном лице не дёргается ни одна мускула, взгляд заметно теплеет. — Не за что, — сдержанно кивает он в ответ, и звучно прочищает горло. — Вам стоит всё-таки попробовать поспать. Завтра силы могут нам пригодиться. Пока Амидала направляется к выходу, Тайфо принимается прибирать наведённый беспорядок, прислушиваясь к отзвукам мягких шагов по коридору. Наполовину недопитая кружка кафа сиротливо остаётся на стойке.

Раксус-Прайм, Тионская гегемония Скопление Тион, Внешнее Кольцо

Сознание возвращается к нему медленно и нехотя. В нос ударяет тяжёлый запах химикатов и плесени, спёртый влажный воздух кажется вязким. Мол прислушивается: вода грузными каплями плюхается на каменистую поверхность, слабым эхом разлетаясь по округе; сердца в грудине загнанно колотятся о ребра; тело наливается свинцовой тяжестью, болезненными прострелами пульсируя по ранам. Применив технику круциторн, в пылу погони он и не заметил, как поймал ещё один выстрел бедром. Забрак чувствует как саднит обугленная плоть. Устало приоткрывает глаза, тусклое освещение пробивается где-то поодаль, мигая желтоватым светом осветительного стержня. Он осторожно приподнимается на локте здоровой руки, морщась от ноющих ран. Не время себя жалеть, отсюда нужно выбираться, пока преследователи не застали его врасплох. Приваливаясь к влажной стене тоннеля, забрак думает о том, нашли ли родианцы шлюп. Если да, то он застрял на этой гадкой планете надолго. «Мертвец». Мол ведёт здоровым плечом, взглядом стреляя по сторонам. Он точно знает: телепатический собеседник совсем рядом, его присутствие свечением проступает в Силе. — Ещё нет, — тихо отзывается забрак, цепляясь взглядом за плохо различимые в темноте очертания сгорбленной фигуры. Тень шевелится, передёргивая плечами, мотнув головой из стороны в сторону, как недовольный пёс. — Мертвец, — уже вслух говорит собеседник, упрямо настаивая на своём — у него сиплый, бесцветный голос, будто давным-давно сорванный от криков. — Мертвец, нашедший путь обратно. Он сидит на корточках, опираясь на стёсанные костяшки кулаков. Подаётся вперёд, склоняя голову на бок, и слабый свет от стержня тусклыми бликами ложится на его лицо: впалые щеки с остро выступающими скулами; седые длинные волосы спутались в колтуны, падая на бледный, высокий лоб: пустые черные глаза бегают из стороны в сторону, будто не в состоянии сфокусировать взгляд на одном предмете. «Человек», думает про себя Мол, но мысли его тут же считываются в Силе. «Человек», подтверждает собеседник. «А ты мертвец. Заблудился среди живых». Забрак прищуривается в ответ, выжидая дальнейших действий: он видит, как спутался разум несчастного, который едва отличает реальность от собственных видений. Провидение Силы заточило его в замкнутый круг грядущих событий, размытых и переменчивых. — Где мы? — осторожно переводит разговор Мол, не желая концентрировать внимание собеседника на своей персоне. Мужчина склоняет голову из бока на бок, шумно втягивает носом воздух, раздувая ноздри, точно ищейка. Худое тело обтянуто тонкой кожей, под ней виден каждый выступающий сустав, но мышцы все ещё жилистые и туго свитые. Сколько лет он прячется в системе подземных канализаций Прайма? — Как давно ты здесь? В ответ молчание, лишь искорка любопытства тлеет в глубине темных глаз. — У тебя есть имя? И снова тишина. Мол вздыхает, чувствуя нарастающее раздражение. Опускает взгляд на плечо: в обугленную дыру можно спокойно вставить два пальца. Придись выстрел чуть правее, и Силе пришлось бы воскрешать его во второй раз. Он пытается пошевелить пальцами, и боль тут же простреливает по всей руке. Вторая рана не сквозная и выглядит чуть лучше — снаряд лишь вскользь задел бедро. Забрак пытается приподняться, оценивая собственную способность идти, но тут же опускается обратно со свистящим выдохом. Кажется, придётся задержаться среди гниющих, сточных вод. Безымянный отшельник внимательно наблюдает за новым знакомым. Прищуривает один глаз, затем второй, что-то едва слышно будни себе под нос. «Наверняка мусолит мысль о мертвеце», думает Мол. Тот, в свою очередь, медленно придвигается все ближе: забрак внимательно следит за его действиями краем глаза, хоть и делает вид, будто не обращает на мужчину внимания. Отшельник замирает на месте на пару мгновений, и делает два маленьких шажка в сторону раненого. Снова замирает. Снова придвигается ближе. Мол, зачем-то, подпускает его к себе до тех пор, пока мужчина не оказывается со стороны здорового плеча, почти к нему вплотную. Разглядывает рану, чернеющую запёкшейся кровью по краям, принюхивается к запаху палёной плоти и вдруг резко вскидывает руку, укладывая на грудь забрака раскрытую ладонь. Сила вырывается из кончиков его подрагивающих пальцев, проникая под одежду, кожу и волокна мышц, по капиллярам змеясь к ране — Мол чувствует струящийся Свет, что сращивает разорванные ткани, и от этой неожиданной мощи Светлой Стороны у него выбивает из лёгких воздух. В памяти всплывают долгие недели на Зоше — тогда плоть срасталась дольше и болезненней, — и ощущение дежавю появляется вновь. Силы стремительным потоком покидают худое тело отшельника, высасывая энергию, усталое выражение появляется на его лице: между нахмуренных бровей собирается складка, на коже выступает липкий слой испарины. Он отнимает руку с шумным выдохом и опускается рядом с забраком, так же приваливаясь спиной ко влажной дюракритовой стене. Мол слышит его частое, прерывистое дыхание, совсем как у загнанного зверя. Кидает взгляд на рану, она все ещё не зажила полностью, но разорванные мышцы плеча волокнами сплелись достаточно, чтобы он вновь смог шевелить пальцами, двигать рукой. — Спасибо. Скиталец ничего не отвечает, неподвижно сидя рядом, вперив пустой взгляд в темноту противоположной стены. Мол задумывается: как ему удалось выживать столько времени среди царствующего мрака и не попасться прихвостням Сидиуса? Как он вообще здесь оказался? Дыхание сидящего рядом успокаивается, позволяя воцариться тяжёлой тишине, даже капель воды больше не слышно. Забрак вдруг чувствует, как его неожиданно сильно клонит в сон, но борется с этим ощущением. — Как тебя зовут? — тихо спрашивает он, с трудом ворочая языком. Мужчина молчит, будто не слышит его — или делает вид, что не слышит, — и через пару долгих минут подаётся вперёд, поднимаясь на ноги. Сгорбившись, шаркающей походкой направляется к поодаль воткнутому между груды камней осветительному стержню. Мол поднимается следом, но держится на расстоянии. Отшельник порывистым движением вырывает импровизированный факел, делает несколько шагов к разветвляющему в обе стороны тоннелю, и останавливается, бросая выжидающий взгляд через плечо. Глаза его снова начинают бегать из стороны в сторону. Они идут в сакральном молчании долгие минуты, часы, может дни — время среди подземного полумрака будто остановилось. Забрак прислушивается к любым изменениям в Силе, но единственное, что слышит — шёпот лихорадочно мечущихся мыслей, который невозможно разобрать. Мол не знает, куда его ведёт новый знакомый, но интуиция молчит, не предвещая беды, потому он безропотно продолжает путь, ступая след в след. Он в очередной раз решает попытаться вывести на разговор своего нового провожатого, не очень-то рассчитывая на успех, и тихо спрашивает: — Как тебя зовут? Отшельник вдруг резко останавливается. — Имя, — отзывается он, оглядывается по сторонам, прислушивается, будто уловил звуки чьих-то шагов. — У меня когда-то было имя, но я не помню… я его забыл. Как и ты забыл своё. Мужчина кидает бегающий взгляд через плечо, ловя тусклое свечение красно-жёлтых глаз. — Тьма отбирает воспоминания, — соглашается забрак. Собеседник так и не двигается с места, глядя через собственное плечо, и Молу от чего-то кажется, что этот сумасшедший знает всё о нём, о его прошлом и будущем, видит его насквозь. — Тебе здесь не место, — говорит мужчина, и едва слышно добавляет: — Он тебя найдёт. Мол напрягается от этих слов, слышит, как тьма змеится, шипит из темных углов, подбираясь к ногам. — Кто? — спокойно спрашивает он, и осторожно подступает ближе. — Схватит, и заточит среди мрака, — будто не слыша вопроса, продолжает шёпотом бубнить себе под нос отшельник. — Предаст и забудет, как забыл и предал меня. — Кто тебя предал? Мужчина вскидывается, разворачиваясь к Молу лицом, и со злостью шипит сквозь плотно сжатые зубы. — Обрёк на медленную смерть, среди мусора, а сам улетел в пески. Неконтролируемая ярость проходит так же быстро, как вспыхивает, и скиталец отступает на шаг назад, хватаясь ладонями за голову в отчаянном жесте — световой стержень с глухим звуком падает на влажную землю. — Я вижу их. Всех их, — сипит сумасшедший, и затравленно озирается по сторонам, будто его плотным кольцом окружают враги. — Они прячутся, скрываются в тумане и тьме, но я вижу разгорающееся, алое пламя мечей. Неожиданно резким рывком преодолевает разделяющее их с забраком расстояние, намертво вцепившись крючковатыми пальцами в чёрную накидку. — Тьма подступает, — в ужасе шепчет он, боясь, что окружающий мрак услышит его слова, и с обречённым отчаянием оседает вниз, опускаясь на костлявые колени. — Каранния (3). Бедная, обречённая Каранния. Тьма воспользуется им, выжмет все силы и выбросит прочь. Неужели он этого не видит?! Вся его речь звучит, как бессмысленный набор слов, смешавшихся в затуманенном разуме, но Мол от чего-то точно знает: в этих непонятных, на первый взгляд, фразах — ответы, за которыми он сюда и прилетел. Сила свела двух мечущихся во тьме существ, чтобы оба могли найти выход к свету. Забрак опускается на колено перед мужчиной — он качается из стороны в сторону в беззвучных рыданиях, обхватив себя руками, как маленький напуганный ребёнок. — Я могу помочь. Отшельник дёргается было в сторону, булькающий, хриплый кашель вырывается из его груди, сотрясая тело. «Сила может исцелить душу». Мягкий голос эйкари звучит в его мыслях, будто наяву. Глядя на заблудившегося в собственных видениях, у забрака какое-то давно забытое чувство рождается и разрастается в груди. Мол вспоминает вдруг Амидалу с её вездесущим желанием помочь всем, кому только можно, с её всепоглощающими отзывчивостью и состраданием. Так вот какое сочувствие на вкус. Он тяжело вздыхает, прикрывая глаза, нащупывает внутри себя эту тонкую нить, что связывает его нутро со Светом. Позволяет ему целительным потоком энергии сочиться наружу, невесомо, на ментальном уровне касаясь сходящего с ума разума. Приоткрывает ему череду собственных воспоминаний, рассказывает о прошлой жизни, о своей мучительной борьбе с Тьмой. Мрак глубок, но выбраться из него можно. Отшельник вдруг замирает, оборвав на мгновение дыхание, и поднимает на Мола черноту своего взгляда — он смотрит на забрака во все свои, широко распахнутые, глаза. Этот ментальный Свет озаряет тьму его рассудка, и на короткий миг будто приводит в чувство. «Я могу помочь», повторяет Мол уже мысленно, ловя настороженный взор собеседника. «Как?», отзывается мужчина. «Ты ведь совсем заблудился». Забрак знает: отшельник не о петляниях по Прайму говорит. Сила ведёт его окольными, узкими тропами, в которых так легко свернуть не в ту сторону. «Так направь меня». Мужчина ничего не отвечает, неподвижно сидя перед ним какое-то время, будто впал в ментальный транс. Спустя, кажется, сто лет смаргивает наваждение, и тянет к забраку руку, укладывая сухую ладонь на его здоровое плечо — Молу кажется, что в этот короткий миг сознание сумасшедшего проясняется. «Каменные, сухие холмы вижу я. Пустоши Н’г’зи. К Эа твой путь лежит». Они смотрят друг другу в глаза, и забрак столько всего видит в этом уставшем, истерзанном взгляде. Видит слабые, плохо проступаемые очертания прошлой жизни: мощь и огромный потенциал, что рвался из отшельника, когда тот был совсем ещё ребёнком; видит вереницу жизней, спасённых им когда-то; всполохи светового меча, джедайского, голубого; и стену дождя на плоской платформе, среди бушующего шторма океана, и разрастающуюся в груди тревогу, что перемешивается с безотчётным, лишающим сил страхом — будущее заволакивает чернотой. «Сайфо», едва слышным шёпотом отзывается отшельник. «Меня звали Сайфо». Мол открывает было рот, но чутье его вдруг обостряется, неприятно вибрируя под рёбрами. Откуда-то сзади возникает вспышка ослепительного света, и тянет за собой взрывную волну, выбивая по стенам огненные искры. Сайфо, почувствовав то же, что и спутник, выбрасывает руку вперёд, и энергетическое поле невероятной мощи сплетается коконом вокруг них, защищая от неминуемой смерти. Стены сотрясаются от взрыва, осыпаясь дюракритовой стружкой, дряхлые перекрытия потолков обваливаются в нескольких местах, заполняя воздух пылью. Сквозь плотную завесу дыма слышны крики «гончих», что отыскали их даже под землёй. Отшельник вскакивает на ноги, слегка покачнувшись от навалившегося от использования Силы бессилия, и схватив забрака за рукав, тянет следом за собой. Они бегут в кромешной темноте, оставив осветительный стержень валяться в рухнувшем тоннеле. В канализационной системе Сайфо ориентируется с закрытыми глазами, с лёгкостью определяя дальнейший путь, и Молу лишь остаётся следовать за звуком его уверенных шагов. Мужчина петляет по лабиринтам, несколько раз сворачивает влево, прежде чем вбегает в длинный тёмный коридор — в конце этого тоннеля, где-то вдалеке, тускло брезжит дневной свет. Сайфо отходит в сторону, пропуская забрака вперёд, и стоит тому перешагнуть невидимый порог, как за спиной его со скрежетом опускается стальная решётка, отрезая путь назад. Мол резко оборачивается, встречаясь с черными глазами мужчины — Сайфо смотрит на него через просветы стальных, проржавевших прутьев, оставшись по ту сторону решётки. «Будь осторожен», мысленно говорит мужчина, и совсем тихо добавляя: «Джен’джидай». Срывается с места, продолжая путь во тьме, уводя за собой преследователей. Мол прижимается к стене, слившись с темной поверхностью, дожидаясь пока мимо не мелькнёт несколько размазанных фигур. Когда вокруг воцаряется тишина, оставляя лишь звук бьющихся в грудине сердце, забрак, продолжает свой путь в одиночку, к свету в конце тёмного тоннеля.

Орбита Раксус-Прайма

— Поверить не могу, что согласился на эту авантюру, — бубнит себе под нос Тайфо, переводя яхту на режим ручного управления. За лобовым окном раскинулась оранжево-ржавая поверхность Прайма, мусорные скопления мерно плывут по космическому пространству, сбиваясь в кучи разных размеров — сила тяготения не даёт им покинуть орбиту планеты, и совсем скоро такие скопления начнут образовывать мусорные кольца из стальных отходов. Падме сидит рядом, на месте второго пилота, которое совсем недавно занимал Мол: ей кажется, что даже сейчас она чувствует его незримое присутствие. Этим же утром оказавшись в капитанском отсеке управления Амидала почувствовала неладное: заметила проложенный до Набу курс на приборной панели, сообщение о пропаже сигнала от «Панворкка», и неестественную, слишком беззаботную манеру Грегара заметила тоже. — Что происходит? — настороженно поинтересовалась она, и поймав на себе вопросительный взгляд, красноречиво кивнула в сторону навигационной панели. — Проложил курс на Набу, — отозвался капитан, и не дожидаясь последующих вопросов, направился к проверочному монитору систем корабля. — Это я вижу, — чувствуя подступающую досаду, отозвалась Падме и последовала за Тайфо. — Мол вышел на связь? Она уже знала ответ, догадалась по оповещению пропажи сигнала от шлюпа, выведенному на экран, но хотела знать, чем собирается «крыть» капитан. Грегар бросил короткое «Нет» через плечо. Наберри шумно выдохнула, тут же потребовав немедленных объяснений, бессовестно прибегая к своему статусу сенатора, и вытянула таки из Тайфо их с забраком условленный план. Следовать ему она, конечно же, наотрез отказалась. — Он не выходит на связь, сигнал от его шлюпа пропал, — демонстративно загибая пальцы, возмущалась Падме. — Что если что-то случилось с кораблём и он не может выбраться? А если с ним стряслась беда? — Именно, — резонно парировал Тайфо. — Я не буду подвергать угрозе вашу жизнь в этой безрассудной спасательной миссии. Мы даже не знаем, жив ли он вообще — возможно, спасать уже и некого. От этих слов у сенатора безотчётное волнение всколыхнулось в груди, которое она едва смогла подавить. — И ты хочешь просто бросить его там? Тайфо хмуро смотрел на неё единственным глазом, из-под насупленной брови, и больше вопросов задавать не пришлось — Падме знала ответ. — Делай, как знаешь, Грегар, — воинственно расправляя плечи, отозвалась Наберри, и тон её голоса звучал точь-в-точь как в здании Сената. — Но я без него не полечу. Они осторожно маневрируют среди супрасталевых обломков, следуя точно тому курсу, который Грегар с забраком проложили сутки назад на навигационной панели «Панворкка». Но в отличие от маленького шлюпа, «Баудо» крупная и не такая поворотливая, поэтому продвигаются они в час по чайной ложке. Амидала кидает косой взгляд на капитана, тот сосредоточенно следит за приборами — на его нахмуренном лбу проступают маленькие бисеринки пота. На экране слежения мерным импульсом мигает сигнал портативного маячка, который Тайфо в тайне подложил в шлюп ещё до отлёта забрака. Такой маячок сложно было отследить, не зная непосредственную частоту его сигнала, а капитан мог беспрепятственно следить за передвижениями Мола. Сделал он это на всякий случай, своим солдатским чутьём предчувствуя неладное от всей этой затеи — Грегар как в воду глядел, и Падме не могла нарадоваться подобной дальновидности. Только благодаря этому крошечному устройству они смогли обнаружить примерное место высадки их попутчика. Космический мусор образует узкие просветы, в которые «Баудо» едва-едва вписывается, втискиваясь в свободное пространство в притирку к супрасталевым обломкам, и при каждом таком манёвре Наберри неосознанно стискивает пальцами подлокотники своего кресла. Она внимательно следит за траекторией полёта по навигационному монитору, чёткая линия проложенного курса успокаивает — по крайней мере у них есть конкретное место. — Сигнал маячка пропал, — напряжённо говорит капитан, отрывая Падме от экрана панели. Она кидает обеспокоенный взгляд на то место, где только что мигала красная точка. — Что это значит? — Что его кто-то глушит. Тайфо уверен, сигнал шлюпа Мол отключил сам ещё на орбите Прайма, чтобы не попасться в поле зрения отслеживающих систем, но о портативном маячке он ничего не знал. — Это нехорошо, так ведь? — тихо спрашивает Падме, чувствуя неприятный ком, подкатывающий к горлу. — Да, — отзывается Грегар, медленно выруливая из плотного мусорного кольца. — Нехорошо.

~*~*~*~

Оповещение наземных датчиков громким звуком проносится по лаборатории, заставляя Зету вскинуть голову. В груди зреет раздражение, за сегодняшний день ему пришлось отвлечься от работы столько раз, сколько он не отвлекался за последние несколько месяцев. Проекторы выводят голубоватую голограмму в центре комнаты, формируя очертания звёздной яхты. Магнус склоняет голову на бок, разглядывая изображение — очередной неопознанный корабль вошёл в атмосферу Прайма, и этот факт мутанту совсем не нравится. Зета поднимается на ноги, грузными, широкими шагами направляясь к панели управления — нажатие пары кнопок связывает его с капитаном родианского отряда. Волна раздражения поднимается в грудине. — Босс?! — Докладывай. — Поймали нашего старого канализационного знакомого, а вот второй — ублюдок шустрый, — рапортует капитан заплетающимся от непривычного диалекта языком. — Ему удалось уйти, но это ненадолго. Мои ребята его ранили, так что когда мы выйдем на его след — лишь вопрос времени. — Забудьте о нём, — отзывается Магнус, разворачиваясь к голограмме. — Ещё один звездолёт заходит на посадку недалеко от места приземления шлюпа. Я отправил координаты, выдвигайтесь немедленно. — Принято, босс. Мутант клацает зубами, заканчивая сеанс связи, ещё раз проверяя установки, глушащие сигнал — они уже активированы, корабль отрезан от внешнего мира, сам того не зная, оказавшись в ловушке. Зета задумчиво разглядывает выведенное проекторами изображение. — Сканирование пребывающего объекта. Голосовая команда активирует спрятанные по всей планете сканеры и тепловые датчики, система управления лаборатории тут же принимается выполнять полученное распоряжение. Мутант наблюдает за появляющимися данными, бегло просматривая информацию: звёздная яхта типа «Баудо», модифицированная парой пушек; внутри два пассажира, гуманоидный вид, подвид человеческий, мужчина и женщина. Никакого груза, никаких других попутчиков — Магнус задумчиво потирает подбородок. Что этим двум здесь нужно, да ещё в этой части Прайма? Связаны ли они каким-то образом с незваным гостем, прибывшим на планету чуть ранее? Слишком много вопросов, на которые нет ответов, а подобное неведение Зету совсем не устраивает. Он вновь вызывает родианского капитана. — Босс? — На звездолёте два объекта, и они нужны мне оба, капитан, — без лишних прелюдий говорит Магнус. — Желательно живыми.

~*~*~*~

Охранные системы яхты сканируют местность, пока Грегар быстрыми, выверенными движениями собирает бластер, заранее подготовив самое необходимое для короткого разведывательного рывка. Они приземлились совсем недалеко от того места, где забрак предположительно оставил шлюп, и Тайфо планирует без лишних отвлечений добраться до последних координат «Панворкка», которые они успели перехватить перед потерей сигнала. Наберри так и сидит на месте второго пилота, то и дело бросая взволнованные взгляды через плечо, наблюдая за быстрыми сборами своего капитана. И хоть она не говорит ни слова, Грегар уверен почти на сто процентов, что таким раскладом сенатор совсем недовольна. — Я считаю, что это неразумное решение — идти туда одному, — наконец прерывает Падме звенящее в ушах молчание. — При всем моем уважении, миледи, — отзывается капитан, не отрывая взгляда от бластера. — Вся эта затея — неразумное решение. Ей хочется закатить глаза на подобный выпад, но с этими умозаключениями едва ли получится поспорить. Амидала переводит взгляд на приборные панели, через лобовое стекло оглядывает гнетущие виды вокруг яхты — кругом лишь проржавевшие железяки да тяжёлое темно-серое небо. Рассматривая окружающие пространство, Падме в тайне надеется заметить знакомый силуэт, укутанный в чёрную ткань хламиды — ей так сильно хочется верить, что с забраком всё в порядке, что от мыслей этих неприятно сводит мышцы. Тайфо, наконец, заканчивает приготовления, финальным штрихом вставляя в ухо портативный наушник связи. В последний раз оглядывает каюту пилотов, будто прощаясь с ней, и стреляет насупленным взглядом в сторону сенатора. — Ни шагу с корабля! Этот командный тон — явное превышение полномочий, но у Падме вдруг сердце в груди так сильно припускает от волнения, что она даже не решается возмутиться, лишь коротко кивнув. — Будьте осторожны. — Буду, — без лишних эмоций говорит Тайфо, и ныряет на мостик, соединяющий кабину с остальными отсеками. Девушка, затаив дыхание, вслушивается в удаляющиеся шаги, и даже когда на борту всё стихает, продолжает сидеть неподвижно. Проходит, кажется, целая вечность, прежде чем из динамика связи доносится голос капитана, изредка прерываемый слабыми помехами. — Баудо, приём. Как слышно? — Хорошо слышно, — отзывается Падме выдохом облегчения. По крайней мере они останутся на связи, и если что-то пойдёт не так, у неё будет шанс оказать помощь. Амидала уверенными движениями активирует системы слежения яхты, настраиваясь на частоту получаемого от наушника Тайфо сигнала — эта хитрость позволит им на какое-то время остаться незамеченными, а может и вовсе скроет их от посторонних глаз. На экране монитора вспыхивает мигающий огонёк, резво перемещающийся по карте, и девушка отправляет на навигационный планшет капитана последние координаты шлюпа. У неё нехорошее предчувствие саднит по внутренностям, и тревога дрожью отдаётся в конечностях. Сидеть на одном месте и ждать всегда было для Падме самым тяжелым — терпение в подобных вопросах вообще не самая сильная сторона её натуры. Она рассеяно водит взглядом по кабине, перемещая его на серые, унылые виды Прайма, оглядывает мониторы корабля, и чувствует, что совсем не находит себе места. Бросает взор на панель оповещения, нажимает пару сенсорных кнопок и портативный передатчик с мягким клацаньем выезжает из скрытого отделения. Наберри берет в руки гладкий, холодный кусок пластика, и поднимается с кресла, направляясь бесцельно бродить по отсекам Баудо. Тепловые сенсоры молчат, не засекая по близости никаких признаков органической жизни и этот факт, а так же звенящая, мёртвая тишина настораживают — Тайфо не понаслышке знает, чем может обернуться это мнимое безлюдье. Он жмётся к высоченным рядам супрасталевого хлама, что служит в этом мусорном лабиринте импровизированными стенами, они отбрасывают длинные тени на грязно-коричневую землю, испещрённую зеленоватыми разводами. Навигатор переносного лаптопа на запястье корректирует курс в соответствии с ландшафтом, и капитан ловко перестраивается, быстро перемещаясь в пространстве. Судя по карте, шлюп совсем близко, но в таких местах как Прайм совсем не знаешь, что может поджидать тебя за следующим поворотом. Нужно как можно скорее добраться до Панворкка, возможно именно там удастся понять, где искать забрака. «Ублюдок датомирский», раздражённо думает про себя Тайфо, в очередной раз досадуя на необходимость связываться со столь непредсказуемым попутчиком. Он тихо подбирается к широкому перекрёстку, вскидывая бластер на изготовку на случай нежданного развития событий, но совсем не замечает узкий тёмный коридор между дюракритовыми обломками в паре ярдов от себя — кто-то хватает его за предплечье, выкручивая запястье, срывая палец с курка, и затаскивает в тень. Грегар замахивается свободной рукой, все ещё сжимая бластер за основание корпуса, но удар приходится в воздух — в темноте мелькает тусклый огонь жёлто-красных глаз. Оружие выбивают из его пальцев ловким движением, пленённую конечность заламывают за спину, вжимая капитана лицом в холодный металл, и едкий запах ржавчины ударяет в нос. Тайфо дёргается, пытаясь ударить врага затылком прямиком по переносице, несмотря на то, что уже точно знает, кто стоит за его спиной. — Какого сарлакка?! — Тихо! — понизив голос, командует Мол, всё ещё не выпуская руку Грегара из захвата. Прислушивается к окружающим звукам, желая убедиться, что на хвосте не сидят родианцы. Капитан шумно и недовольно пыхтит, его тёплое дыхание оседает на дюракритовой поверхности обломков. Забрак пропускает через себя энергетические потоки, прислушиваясь к шипению тьмы, что сгущается в тенях, отбрасываемых обломками — раненое плечо саднит и ноет. Сила ответствует ему молчанием, и Мол выпускает руку мужчины из собственной хватки. Тайфо тут же дёргается в сторону, воинственно расправляя плечи. — Где тебя черти носят?! Забрак стреляет в собеседника недобрым взглядом — капитан видит, как багрянец угрожающе приливает к радужке. — Что ты тут делаешь? Грегар отвечает не сразу, шарит взглядом под ногами, в темноте силясь отыскать сиротливо лежащий бластер. Наклоняется за оружием, рывком поднимая его с грязной земли, передёргивая затвор — стальной корпус весь в зеленоватых разводах, и Тайфо цедит тихие ругательства сквозь стиснутые зубы. — Сам как думаешь?! За тобой прилетел, — отзывается, наконец мужчина, и уже было собираясь высказать Молу все имеющиеся претензии, как в наушнике раздаётся треск. — Капитан? Капитан, вы меня слышите? Голос Падме то и дело прерывается, булькает и сипит, заставляя неприятно поморщиться. Грегар чувствует на себе горящий взгляд забрака. — Ты и её сюда притащил?! — зло выплёвывает Мол и одним быстрым движением выдирает наушник, бросая его себе под ноги, наступая сапогом — пластик трещит под подошвой, разлетаясь на мелкие кусочки. — Какого… — По этому сигналу могут отследить яхту, если уже не отследили, — обрывает его забрак, делая навстречу Тайфо угрожающий шаг. — А ты оставил её там одну. Грегар невольно дёргает плечом от сказанных слов, мысленно прикидывая, сколько времени у них займёт обратный путь. — Нужно возвращаться. — Неужели?! В голосе Мола слышится сдержанный, хорошо контролируемый гнев, яд пропитывая и сочиться из каждого произнесённого звука: кажется, если бы словом можно было убивать, капитан уже бы испускал дух. — Поменьше сарказма, — выплёвывает он на эту словесную издёвку, смело выдерживая опасный взгляд. — Что со шлюпом? — Забудь про него — это приманка, — отзывается забрак, кидая взгляд себе за плечо — где-то вдалеке ему чудятся звуки быстрых шагов. — На которую ты, к слову, так чудно клюнул. Тайфо набирает в грудь побольше воздуха, намереваясь хорошенько выругаться, но в этот момент тепловые сенсоры на портативном лаптопе вспыхивают яркими огнями, издавая жалобный писк — капитан кидает напряжённый взгляд на собственное запястье и, спустя пару долгих минут, тихо констатирует очевидный факт: — У нас гости. Падме бегом пересекает почти все отсеки «Баудо», звук собственных шагов неприятным набатом отдаётся в ушах, перемешиваясь со стуком сердца. Передатчик связи молчит, транслируя лишь белый шум помех, и единственное, чем успокаивает себя Амидала, так это мыслью о неисправности девайса. Она влетает в кабину пилотов, цепляется носком сапога за порожек, едва не рухнув на супрасталевый пол, но во время хватается за спинку пассажирского кресла. Добирается до сидения второго пилота, того самого, на котором сидела всего несколько часов назад, пока Тайфо маневрировал среди мусорных обломков на орбите Прайма. Шарит лихорадочным взглядом по панелям, чувствуя, как от неконтролируемой тревоги разбегаются мысли: на мониторе систем слежения сигнал Тайфо погас. Ей нужно собраться и взять себя в руки, но паника удушливой волной поднимается к горлу. Сенатор прикрывает глаза, делая глубокий вдох, силясь успокоить сердцебиение и рассуждать здраво. Навигационная панель приветственно вспыхивает, Падме быстро просматривает историю запросов, находя курс на Набу, который прокладывал капитан ещё на Секундусе. Компьютер корректирует маршрут с учётом изменившейся начальной точки, рассчитывая расстояние до сектора Чоммелль: ресурсов яхты едва-едва хватит на такой дальний гиперпространственный прыжок, но попытка — не пытка. В крайнем случае «Баудо» вынесет из тёмного пространства где-нибудь на границе Среднего кольца и Региона Экспансии, а там уже можно будет определиться с дальнейшим планом действий. Падме запускает режим проверки всех систем корабля, желая убедиться, что в случае необходимости им хватит кислорода для продолжительного автономного дрейфования в открытом космосе: компьютер одобрительно мигает зеленоватым светом на экране. На минуту задумавшись, Наберри решает, что запасной план отхода никогда лишним не бывает, и запрашивает у навигационной системы маршрут до Ним-Дровиса. Уж совершить прыжок в сектор Меридиан мощностей яхты вполне себе хватит. Приведя все системы в режим автономного ожидания, Падме хватает запястный портативный навигатор и бегом направляется в свою каюту. Стаскивает висящую на стене накидку, выуживает из походного мешка небольшой бластер — своего давнего, верного друга. Пока идёт к выходу, на ходу выводит на маленький монитор маршрут, которым следовал капитан до момента пропажи сигнала, и у самого мостика, ведущего на первый этаж вдруг слышит едва различимый зов. «Войунокс шаккай»(4). Тело моментально перестаёт слушаться, прирастая ногами к полу — Амидала вздрагивает, замирая на месте. Вдоль позвонков неприятным чувством растекается холодок. Девушка бросает настороженный взгляд через плечо — она знает, откуда доносится этот тихий, зловещий шёпот. Световой меч сиротливо лежит на куске грубой льняной ткани, на том самом месте, где она оставила его в последний раз. Стальные грани блестят в ярком свете осветительного стержня, пугающая тьма вновь вглядывается в самую душу из глубины цилиндрического основания. Падме сглатывает вязкий ком дурноты, но смело переступает порог пустой каюты, безрассудно сокращая расстояние. Она задаётся вопросом, почему Мол оставил оружие, которым так мастерски владел? Которое могло бы сослужить ему прекрасную службу, сделать его практически непобедимым? Стоит ли ей вмешиваться в его решение? Что если у него были на то причины? Ворох вопросов теснится в разуме, но тело — тело будто живёт своей собственной жизнью, покорно тянется на мрачный зов. Оказываясь напротив, Амидала медлит пару гулких ударов сердца, прежде чем протягивает к рукояти подрагивающую ладонь — она всё ещё помнит обжигающий холод стали под пальцами. Рука в нерешительности замирает в дюйме от блестящей поверхности. «Вай жол ну хаскуджон туа»(5). Наберри не знает, почему слова эти действуют на неё таким образом, будто волшебное заклинание, от которого улетучиваются все страхи, все сомнения. Падме знает, что это скорее всего ловушка, или какая-то жестокая игра, иллюзия, созданная тьмой, но покорно подчиняется, сжимая блестящую рукоять пальцами. Однажды она уже активировала меч, возможно, сможет ещё раз. Пристраивает его в кобуру от бластера, висящую на бедре, и чувствует, как рукоять жаром обдаёт бедро даже сквозь плотную ткань одежды. Вот только, на душе от чего-то делается чуть спокойнее. Раксус-Прайм встречает её резким запахом химикатов и коррозийного металла, но Амидала не обращает внимание на лёгкое головокружение, пускаясь по пятам пропавшего капитана. Навигатор прокладывает маршрут след в след, но как бы ей не хотелось припустить бегом по дюракритовому лабиринту, Падме останавливает себя, сдерживая этот порыв. Последнее, что ей сейчас нужно — это попасть в передрягу ещё большую, чем та, в которую они уже влипли. Она медленно пробирается от обломка к обломку, жмётся теснее к ржавым остовам, не обращая внимания, как одежда и накидка цепляются за острые края. Внимательно следит за пространством впереди, то и дело оглядываясь через плечо, чтобы контролировать происходящее. Заслышав треск или скрип, низко припадает к земле, передвигаясь на корточках, сильнее сжимая в руке бластер. Падме страшно в одиночку, но она старается не давать этому страху волю, продолжая свой нелёгкий путь. Впереди виднеется отвалившийся отсек какого-то грузового судна, перекрывший почти всю дорогу: внутренности покорёжились, перекрытия обвалились, из стен торчат вывалившиеся наружу провода. Падме присаживается перед высоким порогом, осторожно из-за него выглядывая — на другом конце раскуроченного коридора корабля виднеется продолжение дороги. Откуда-то слева вдруг доносится чья-то отчётливая речь, и дыхание разом перехватывает. Несколько голосов приглушённо переговариваются, и Падме понимает: они совсем близко, всего пара минут отделяет её от нежеланной встречи. Она закидывает бластер внутрь остова, хватаясь за порог судна, подтягивается на руках, и забирается внутрь. Стоит ей прижаться к проржавевшей насквозь стенке, как голоса слышаться громче, яснее, раздаётся звук осторожных шагов. Амидала воровато выглядывает из своего укрытия: в узком проходе, у противоположной стены, появляется несколько фигур. Подходят к самой границе, медлят пару секунд, и один из силуэтов выныривает на свет, выставляя перед собой бластер. Следом за ним появляется второй, третий, четвёртый — все как один родианские наёмники. Они быстро рассредоточиваются по округе, и Амидала понимает: нельзя оставаться на одном месте, иначе её быстро обнаружат. Она ползком пробирается вперёд, ныряя под обвалившиеся стальные балки, цепляясь накидкой за острые края — одежда рвётся с тихим треском и намокает от собравшейся внутри влаги. Сердце колотиться так сильно, что кажется, по одному этому звуку можно её вычислить. Чем дальше она продвигается, тем сложнее не создавать лишнего шума — Падме то и дело путается в змеящихся проводах, — но останавливаться нельзя, впереди виднеется дневной тусклый свет Прайма. «Почти добралась», думает про себя Наберри, и бросает взгляд через плечо, оценивая, какой путь она проделала. Удовлетворенно кивает самой себе, перевод взор вперед, и тут же замирает. Два черных родианских глаза смотрят на неё в ответ, и сердце пропускает удар. Это мгновение длится целую вечность, по плечам проходится волна неприятных мурашек, испарина липкой влагой выступает на лбу. Наёмник вскидывает руку, направляя дуло бластера прямиком ей в лицо. Падме рывком откатывается в сторону, рассекая об один из обломков кожу плеча. Выстрел проносится совсем рядом, свистит у самого уха, адреналин острой волной проходится по телу. Сенатор пятится назад, пытаясь прикрыться проржавевшей сталью. Ещё один выстрел опаляет ветхую обшивку, осыпаясь коррозийной стружкой, Амидала только и успевает прикрыть голову руками. Пускает пару ответных выстрелов, продолжая ползти назад, надеясь только, что на той стороне её не встретит такое же родианское отродье. Крики раздаются с нескольких сторон одновременно, звуки выстрелов слышаться совсем рядом. Бластерные снаряды свистят гулким эхом по округе, опаляя дюракрит. Тайфо припускает в ту сторону, откуда явился; полагаясь на собственное чутье, по памяти восстанавливает свой путь. Забрак держится рядом, прикрывая его спину, пока капитан ведёт их к месту посадки «Баудо». Если повезёт, они отделаются малой кровью, и смогу быстро покинуть орбиту Прайма, уходя в гиперпрыжок. Родианцы висят на хвосте, отточенными движениями перегруппировываясь на ходу. — Сюда! Тайфо тормозит у очередного поворота, рывком разворачиваясь к Молу лицом, и тот тут же присаживается. Грегар точным выстрелом укладывает подобравшегося слишком близко наёмника. Забрак ныряет в проход, бегом пересекая его насквозь, ни разу даже не обернувшись: он слышит возбуждённое дыхание капитана своим острым слухом. Выныривает на дневной свет, чутьём ощущая присутствие врага совсем рядом. Родианец бросается к ближайшему укрытию, увернувшись от выстрела. Скрывается за горой дюракритовых блоков, заставляя Мола отступить обратно во тьму прохода: Тайфо почти наступает ему на пятки. — Трое, слева у обломков, ещё двое — справа, — информирует забрак бросая беглый взгляд на оставшийся в бластере заряд. — Я почти пуст, — отвечает капитан. — Яхта примерно в полулиге на северо-восток. — Я беру на себя троих у транспортника, а ты давай к звездолёту, — командует забрак. — И береги заряд. Тайфо даже не пытается пререкаться, лишь вскидывает бластер на изготовку, дожидаясь сигнала. — Пошёл! Они выскакивают на свет одновременно, и капитан припускает мимо не успевших сориентироваться из укрытия наёмников. Перепрыгивает ловким движением через дюро-блоки и, петляя из стороны в сторону, мчится в направлении «Баудо». Мол уворачивается от выстрела, не оставаясь в долгу, и вдруг краем уха улавливает обрывистый крик — он слабый и такой до боли знакомый, что аж скулы сводит. Пытается отмахнуться от какого-то странного, знакомого ощущения, старается не отвлекаться, находя ближайшее укрытие. В Силе вдруг чувствует прострел, вспышка ярчайшего света эмоциями боли прошивает тело. «Джен’джидай». Эта боль — не его, но забрак чувствует её как свою собственную, каждым сухожилием, каждой связкой. Падает на колено, испуская болезненный выдох, жмурясь до цветных кругов перед глазами. В ушах звенит от подступающей агонии. «Смерти нет». Едва различимый голос Сайфо прорывается через этот звон, звучит точно напутственная речь. Он слабый, бесцветный, жизнь неумолимо покидает его худое тело — забрак чувствует острый запах смерти. «Сила освободит меня». Мол стискивает зубы, вымуштрованным нутром бывшего тёмного ученика чуя опасность. Сквозь чужую предсмертную агонию — чужую, но такую ощутимую, — уклоняется от свистящего мимо выстрела. На языке выступает привкус железа, ему чудится, что глотка заполняется подступающей кровью. «В равновесии с хаосом и гармонией». Голос отшельника сливается с тысячью голосов, что живут в Силе, в его разуме, он слышит среди них знакомые тона. Наёмник совсем близко, почуял слабость противника, и Мол знает: нужно убираться отсюда. Но конечности налились тяжестью, дурнота поднимается из грудины душной волной. А голоса всё никак не стихают, становятся громче, и громче, и громче. Срываются на оглушительный крик, и унять их нет никакой возможности. Разум мечется в мучительной лихорадке, никак не может найти выход из замкнутого кошмара чужих удушливых чувств, эмоций. Кто-то сгребает его накидку на спине судорожным движением и с силой дёргает назад. Звериное нутро беснуется от нежданного прикосновения, и он почти поддаётся этому животному порыву, когда вдруг чувствует сбивчивое дыхание у собственного уха. — Мол! Забрак дёргается от произнесённого имени — оно дано ему много лет назад, в далёком прошлом, но в этот момент кажется особенно чужим. — Мол?! Что с тобой? Он распахивает глаза: сквозь пелену наползающей тьмы и кроваво-красной дымки проступают знакомые черты, но лишь карий взгляд наполненный тревогой приводит в чувство. Мол мажет беглым взглядом вокруг: Наберри каким-то чудом умудрилась оттащить его ближе к мусорной стене, за один из супрасталевых обломков. Над их головами свистят заряды бластеров, плечо простреливает болью — вражеская пуля задела плоть. Падме смотрит на забрака широко распахнутыми глазами, судорожно вцепившись в накидку. Ей всё ещё не верится, что он и впрямь перед ней, живой и почти невредимый. Сквозь грубую ткань чувствует тепло его тела, вязкую влагу на плече — пальцы окрашиваются багряными разводами. — У тебя кровь, — выдыхает девушка, пытаясь разглядеть, насколько всё плохо, но Мол недовольно ведёт плечом, болезненно морщась. — Нужно уходить. Звук его голоса заставляет Падме невольно задержать дыхание, и от чего-то совсем не выходит выпустить ткань его плаща из своих рук. Мол выглядывает из укрытия, едва не получив выстрелом в лоб, но Предвидение Силы всё ещё его направляет. Дела их обстоят скверно, они загнаны в ловушку с двух сторон, единственный шанс отсюда выбраться — принять удар на себя, отвлекая наёмников, чтобы дать Наберри возможность уйти. Мол ловит на себе напряжённый взгляд карих глаз. — Слушай внимательно, — говорит он, здоровой рукой перехватывая бластер. — Я пойду первым и отвлеку их на себя. Как только те двое, что справа освободят тебе путь, беги по проходу на северо-восток, никуда не сворачивай. Звездолёт в полулиге, Тайфо уже должен был до него добраться. — Нет, — тут же выпаливает Амидала. — Я тебя не брошу. — Это не вопрос выбора, — цедит забрак, сильнее стискивая зубы — раздражение вскипает под кожей кипятком, смешиваясь с болью. Ткань табарда пропитывается его кровью, рана ноет и саднит, а разум его так же ноет и саднит от отголосков мучительной агонии Сайфо — Мол всё ещё чувствует энергию смерти. Она стелется по земле вперемешку с тенями, подбирается к ним со всех концов планеты. Забрак знает, какого это — угодить в лапы этого могущественного мрака; знает, что из него почти невозможно выбраться. Его вдруг одолевает тошнота: Мол не уверен, что сможет вновь выдержать этот натиск, и точно уверен, что Падме не сможет. — Ты ранен, а их слишком много — тебе нужна помощь, — упрямо твердит она, и упрямство это так не кстати, что скулы сводит. Он пытается спасти Наберри от мучений, которые сломят её, раздробив хрупкие человеческие позвонки, но бороться с её своевольной натурой сил совсем нет — терпение забрака резко заканчивается. Падме едва успевает заметить быстрое движение: Мол рывком вскидывает здоровую руку, сгребая в кулак её тёмные волосы на затылке и тянет девушку ближе к себе. Амидала вздрагивает, рвано ахнув от неожиданности, хватаясь за напряжённое предплечье — её тёплый выдох оседает на черно-красном лице. — Делай, как я сказал. Из голоса его вдруг разом пропадают все эмоции, и тон звучит так неуместно ровно, что становится не по себе — за этим напускным спокойствием Падме чудится тщательно сдерживаемая ярость и скрытая, тысячелетняя усталость. Они так близко друг к другу, смотрят глаза в глаза, но от багряно-алого огня вместо радужки Падме почему-то не страшно, один этот взгляд выбивает воздух из лёгких. Она так сильно не хочет его отпускать. Спустя один долгий удар сердца находит в себе мужество, чтобы кивнуть, шумно сглатывая — в этот момент от грудины поднимает ворох противоречивых чувств, приводящих в смятение. Мол ослабляет хватку, выпуская её волосы из зажатого кулака и кивает куда-то в сторону. — Бластер. Девушка кидает рассеянный взгляд на лежащее рядом оружие, поднимая его с грязной земли. — Не высовывайся, пока дорога не будет свободной. Падме снова кивает, стараясь не смотреть на забрака. Ей кажется, что одного взгляда на него будет достаточно, чтобы передумать и броситься на помощь. Сердце гулким стуком отсчитывает каждую минуту. Когда Мол рывком бросается прочь из укрытия, даже на неё не взглянув, у Амидалы спирает дыхание. Она подбирается ближе, до боли в костяшках стискивая рукоять бластера. Нужно улучить наилучший момент для побега, и сенатор прислушивается к интуиции, стараясь довериться собственному нутру — бедро печёт огнём. «Вай седрисс». Именно в тот момент, когда тихий шёпот звучит в разуме, что-то тянет её без раздумий рвануть вперёд. Выныривая из темноты на тусклый свет, сворачивает направо, в том направлении куда ей указал забрак. Со всех ног припускает по дороге, на ходу узнавая собственный путь. Зеленоватые лужи химикатов каплями разлетаются в стороны под подошвами сапог. За спиной раздаются звуки выстрелов, чужие крики эхом разлетаются по округе, и Падме так сильно хочется оглянуться. Взглядом отыскать тёмную фигуры, просто, чтобы убедиться, что он ещё жив, но она упрямо продолжает бежать. Бежать до тех пор, пока не начинает сбиваться дыхание. Наберри не знает, сколько времени проходит, прежде чем она выскакивает на большую, круглую площадку, поросшую коррозийной ржавчиной. Двигатели «Баудо» вспыхивают, шумно разгоняя энергию, грузовой отсек призывно открыт, но Падме вдруг тошнит от собственного трусливого бегства, заставившего бросить… друга? Эта неожиданная мысль вынуждает её резко остановиться на полпути к спасению. Она оборачивается, видит маячащий вдалеке силуэт Мола — он движется ей навстречу. Звездолёт за спиной готовится ко взлёту, девушка слышит жужжание от заработавших лазерных пушек. Откуда-то сбоку раздаётся звук пронёсшегося мимо заряда, энергетическая пуля разносит в щепки стальной хлам совсем недалеко от неё. Падме окатывает неожиданно сильной взрывной волной, сбивая с ног: на площадку высыпает ещё один отряд родианцев с противоположной стороны. Они наперебой палят по яхте, по приближающейся фигуре забрака, пару зарядов выпускают по Наберри, но она во время успевает откатиться в сторону. Спотыкаясь, поднимается на ноги, припуская в сторону звездолёта, который медленно приходит в движение, и вновь слышит нашёптывание тьмы — незнакомый зловещий язык звучит так отчётливо и ясно, заглушая все остальные звуки, и Падме сама не знает, почему понимает его. Понимает, чего хочет от неё эта тьма. Тянется к кобуре на бедре, в котором притаился ситхский меч, покрепче сжимая рукоять в ладони, и надеется лишь, что Мол успел подобраться достаточно близко, чтобы услышать её. Когда до откинутого трапа остаётся совсем немного, Амидала резко разворачивается, цепляясь взглядом за фигуру забрака, уворачивающегося от выстрелов. Крик застревает в горле, но ей и не нужно звать его, Мол будто чувствует этот мысленный оклик — взгляды их встречаются, и Падме размашистым точным броском кидает ему меч. Стальные грани пугающим отблеском вспыхивают на тусклом свету. «Джиаасджен»(6), слышит он угрожающее шипение своего личного мрака, что вскидывается под кожей, растекаясь по венам. Выбрасывает руку, Силой притягивая летящее оружие, знакомым, отточенным движением активируя лезвие — кроваво-красный столб света рассекает воздух. На короткую долю секунды пространство простреливает от ужаса, звенящая тишина заполняет собой всё вокруг, топит рассудок. Время замедляется, Сила материей Тьмы течёт вместо крови, она привычная, такая знакомая, будто одежда, что садится точь-в-точь по фигуре — в этом мраке до боли удобно. Мол кидает взгляд в сторону звездолёта, видит силуэт Падме уже на откидной платформе грузового отсека. Одним оборотом кисти обезглавливая подобравшегося вплотную врага, отбивает несколько летящих в него зарядов, силой направляя их обратно в противников — родианцы падают на пропитанную химикатами землю один за другим. Краем глаза замечает, как недобро дымиться двигатель, корпус яхты потряхивает, она тяжело отрывается от земли. Падме всё не закрывает отсек, кричит ему «Скорее», и голос её едва пробивается сквозь звуки боя и жужжание светового меча. Затхлый воздух Прайма с силой бьёт по лицу, треплет выбившиеся из причёски пряди. Падме стоит у самого борта грузового отсека, крепко держась за пневматическую стойку, и завороженно смотрит, как забрак расправляется с превосходящим противником. Каждый его шаг чётко выверен, каждое движение рук, взмах светового лезвия. Меч словно продолжение его тела, сросшийся с костями, и Мол пользуется им с такой лёгкостью, будто это ему не стоит никаких усилий. На него кидается пара наёмников, и Мол быстрыми, отточенными приёмами прокручивает рукоять. Со стороны движения его походят на завораживающий, смертоносный танец. Броском Силы перемещает пласт супрастали, сбивая им с ног родианцев, которые палят по двигателю яхты. Даже через разделяющее их расстояние, Амидала чувствует подконтрольную ненависть, что питает бывшего ситха. Чувствует ту смертоносную силу, что течёт по его венам, которая всегда делала его таким опасным врагом. Она от чего-то уверена: Квай-Гон тоже ощутил этот колоссальный потенциал в первую же встречу, в жарких песках Татуина. Пара родинцев, засевших в укрытии пускает несколько залпов по открытому мостику яхты, попадая по супрасталевому корпусу. Забрак стреляет алым взглядом вверх, и на мгновение Падме чудится, что она ловит этот его взгляд — в нём холодная ярость, от которой спирает грудину. Мол рывком пересекает оставшееся до «Баудо» расстояние — Тайфо поднял звездолёт над землёй на добрые шесть ярдов. Отталкивается от земли с помощью Силы, в воздухе направляя меч навстречу очередному выпущенному заряду. Кроваво красное лезвие режет пространство, отражая выстрел и бумерангом возвращается к своему хозяину. Энергетическая пуля попадает точно в то место, где прячутся наёмники, и тут же раздаётся оглушительный взрыв. Забрак мягко приземляется на ноги, на самый край трапа, удерживая тело в идеальном балансе — Падме ловит себя на мысли, что будь она на его месте, давно рухнула на землю. Мол слишком быстро оказывается рядом, перехватывая сенатора под локоть и затаскивает внутрь, поднимая за собой грузовой шлюз. Бушующие потоки воздуха остаются за бортом, оставляя лишь звук мягкого жужжания систем корабля. Падме устало убирает упавшие на лицо пряди, прежде чем с шумным выдохом прислоняется к ближайшей стене. Рассеянным взглядом скользит по полу, пытаясь отдышаться, и замечает красные пятна вязкой крови, они увесистыми каплями падают с чёрной кожаной перчатки. — Твоя рана, — выдыхает она, и бросается к забраку, даже не успевая себя остановить. Он чувствует тепло от её пальцев даже сквозь ткань плаща, и от прикосновения этого зверь под рёбрами хищно скалится. Горячечная ненависть жаркой волной проходится по телу — унять её не так-то просто, для этого требуется время, — Амидала так не во время вторгается в его личное пространство, и лишь сильнее подначивает. Забрак вырывает руку, отшатываясь в сторону, не обращая внимания на вспышку боли. Из груди рвётся плохо подавленное рычание, он едва справляется с желанием перехватить девчонку за тонкое горло — Молу ведь есть что высказать ей. Падме в ужасе отступает назад, подбираясь вся как перед ударом, и смотрит своими большими, темными глазами. Забрак всё ещё сжимает пальцами здоровой руки рукоять меча, и от чего-то ей кажется, что из сердцевины вот-вот вырвется кровавое свечение, и одним ловким движением рассечёт её плоть пополам. Недобрая вибрация вдруг проходится по остову корабля: звездолёт встряхивает и кренит на бок, Наберри едва удаётся удержаться на ногах. Мол переводит с неё свирепый взгляд, и в ту же секунду скрывается на мостике, который ведёт на верхние палубы. Падме следует за ним, то и дело хватаясь за перила, ручки, стены, чтобы хоть как-то удержаться на ногах — яхту швыряет из стороны в сторону, запах жжёных проводов виснет в воздухе. Когда она добирается до каюты пилотов, «Баудо» ухает в воздушную яму, и сенатор едва успевает ухватиться руками за пассажирское сидение. — Двигатели дышат на ладан, — слишком громко бросает через плечо капитан, даже не оборачиваясь. Мол уже сидит на месте второго пилота, запуская защитные протоколы и системы анализа повреждений — экраны мигают красными оповещениями, и Падме совсем это не нравится. — Дроиды-истребители на хвосте, — спокойно говорит забрак, и спокойствию этому можно только позавидовать — как только ему удалось так быстро справиться с собой? Над головами раздаётся хлопок, посылая по потолку вибрации, звездолёт всё ещё кренит вправо и трясёт на верхних слоях атмосферы Прайма. Впереди у них мусорные скопления, которые с таким трудом удалось обойти по прилёту. Падме в ужасе гадает, как они собираются выбираться с повреждённым двигателем, да ещё и когда за ними ведётся погоня. — Пушки сдохли, — коротко констатирует Тайфо, и уводит штурвал влево резким движением. — Дефлектор тоже, — отзывается Мол, — Нужно уходить в гиперпространство. Капитан бросает напряжённый взгляд на приборную панель. — Гиперпривод не выдержит прыжка даже до Дааланга. — Куда выдержит — туда выдержит. — Нас может выбросить в открытый космос где угодно, — практически рычит Грегар, метнув на собеседника яростный взгляд: забрак без затруднений его выдерживает. — У нас нет других вариантов. Алого пламени по радужке достаточно, чтобы капитан больше не стал пререкаться. У них почти никаких шансов без происшествий добраться хоть куда-то, зато вероятность того, что «Баудо» развалиться в первые же секунду пребывания в тёмном пространстве практически стопроцентная. Но рогатый мерзавец прав — у них нет другого выхода. Тайфо тяжело вздыхает, задавая конечную точку выхода из гипердрайва. Падме сглатывает вязкий ком дурноты, вцепившись руками в подлокотники кресла. — Пристегнись, — не поворачиваясь, холодно бросает Мол, но она знает, кому адресована эта фраза. Послушно пристёгивает ремни безопасности, откидывая голову на высокую спинку и зажмуривается до цветных кругов перед глазами. Сердце оголтело стучит в груди, того гляди проломит ребра. Страх удушливой волной поднимается от желудка, заставляя мелкую дрожь пробивать конечности. Сквозь тряску, скрежет металла и гудение подбитого двигателя до неё доносится тихий, успокаивающий шёпот. «Вай седрисс».

Джеонозис, сектор Арканис Внешнее Кольцо

Немилосердные лучи Эа нагревают джеонозиский воздух. Он сухим потоком обрушивается на раскалённую землю, поднимая вихри песчаной пыли — сильнейшая буря идет со стороны Пустоши Н’г’зи, накрывая всё вокруг беспросветной пеленой, сквозь которую ничего не видно. Клубящаяся, удушливая пыль подбирается прямиком к Холмам Им’г’тве. Граф Серенно стоит в королевской нише пустующей Арены Петранаки, у самого края борта: в воздушных порывах острые крупинки песка оседают на его осунувшееся лицо. Холодный взгляд темных глаз рассеяно скользит по песчано-иловой площадке: кое-где видны следы запекшейся крови. Кому она принадлежит? Охотнику? Жертве? А кто он в разворачивающемся галактическом поединке? Порывы сухого ветра ухают на дно арены, со свистом несясь вдоль холмов, и свист этот эхом разносится по площадке. Дуку никогда не одобрял все эти гладиаторские бои — ему претит столь бесполезная трата времени и воинских ресурсов. Но джеонозийцы взращены в бессмысленной жестокости, и местные традиции приходится чтить. Пока. Их бы прыть — да в правильное русло. Однако, в тишине этого пустующего, громадного колизея он находит особенное, неожиданное очарование. Наверное, именно поэтому граф приходит сюда в минуты тягостных раздумий. Дарт Тиранус прикрывает глаза, вслушиваясь в это мертвое безмолвие: он слышит каждый порыв строптивого ветра; слышит, как под натиском времени подтачиваются скальные породы; как тектонические плиты планеты медленно приходят в движение; как в самых недрах ядро не спеша проворачивается по заданной оси. В Силе ему открывается путь к каждому дышащему существу: при должной концентрации найти кого угодно труда не составляет. Вот только, Сайфо граф больше не чувствует. Осталась лишь пустота, такая же как после смерти другого давнего друга, и пустоту эту ничем уже не заполнить. Дуку не знает, почему смерть Сайфо вновь пробуждает тягостное, ноющее чувство утраты. Джедай никогда не был ему близок, вся их мнимая дружба была односторонней, всего лишь видимость. Вынужденная необходимость для достижения наивысшей цели. «Но убить его ты не смог», горько думает про себя граф. Должен был, и всё же не смог. Использовал Тьму, чтобы сломить разум, свести с ума сознание — рассудок несчастного треснул и раскололся, как яичная скорлупа. Тайком перевез его на Прайм, бросив в безлюдной ядовитой пустоши, а меч Диаса, в качестве трофея отдал своей новой игрушке — собранному по частям генералу Гривусу. Подстроил всё так искусно, что вопросов лишних не возникло ни у кого, включая учителя. Дуку еще много раз задавался вопросом: зачем? Ответа, однако, не мог найти, потому отмахивался от мыслей этих, и со временем почти забыл о бедном Сайфо. Но стоило в Вечной Энергии сформироваться этой особенной пустоте, оборвать связующую их, тонкую нить, и неприятная тоска зазвенела в ушах, выгоняя графа прочь из комфортных покоев улья. «Мы обладаем особым даром», сказал ему как-то Квай-Гон, в пылу очередного жаркого спора. «И обязаны делать то, что должно». Граф устало вздыхает. Он завидовал Джину: его ученик с первых недель обучения будто видел особую цель, провидение Силы, скрывающуюся от других. Квай-Гон чувствовал иначе, слышал иначе, видел этот мир не так, как видят его остальные. Пресловутый Свет разговаривал с ним доверительным шепотом, направляя на нужный путь — у самого Дуку всё всегда обстояло иначе. Перейдя под покров губительной Тьмы, Дарт Тиранус надеялся увидеть свой собственный курс и обрести, наконец, эту особую цель. Но с юности граф Серенно будто был соткан из сомнений, и куда бы ни подался, они следовали за ним по пятам. Сомнения. Сомнения всегда терзают его сердце, на какой бы стороне он ни находился. Этот извечный конфликт рвет внутренности на части, лишая покоя. «Покой — это ложь», зловеще шипит мрак в ответ на его мысли. — Покой — это ложь, — медленно повторяет Дуку. — Есть только страсть. Так гласит священный Котсисаджак. Покой пресыщает, разнеживает, истончает. Покой препятствует развитию, преграждая путь к истинному могуществу, что открывает Сила. Только страсть, ненависть, гнев — только конфликт способствует росту, самосовершенствованию, заставляет развиваться. Добейся могущества, обрети истинную свободу, или умри. Дарт Тиранус открывает глаза, закладывая руки за спину, и расправляет затекшие плечи. Квай-Гон был прав: они обладают поистине невероятным даром, и обязаны вершить, что должно. Ученик его ошибался лишь с определением этого «должно». Есть только страсть, через нее возможно получить силу. Через силу — могущество, через могущество — победу, через победу — свободу от оков. Абсолютную свободу. А покой — лишь иллюзия, шаткая и скоротечная. И когда придёт время, стоя на пепелище несбывшихся мечтаний, Орден это поймёт. Дуку делает глубокий вдох, наполняя легкие колким воздухом. Песчаная буря подобралась практически к самым Холмам Им’г’тве, пыльными клубами переваливая через края арены на восточной стороне. Эа безжалостно палит со своего зенита, очертания её ослепительно-яркого диска едва ли можно разглядеть. Мысли Дарта Тирануса вновь возвращаются к сомнениям. Сомнения лишают опоры под ногами, сбивают внутренний компас с действительно стоящей цели, перемешивая Свет и Тьму. Вот, что он почувствовал, когда оборвалась связь с Сайфо и его предсмертная агония наполнила Силу: противоестественное смешение Сторон и чье-то незримое присутствие, пустой сосуд, что раньше был наполнен мраком. К этой странной, незнакомой силе в последние минуты своей жизни доверительно потянулся Диас, открывая свой мечущийся в сумасшествии разум. Граф задумчиво потирает подбородок. Что-то давно забытое прячет Сила в этом чужом присутствии, в потенциале, что исходит от обладателя. Дуку будто слышит едва различимый шепот Вселенной, и голос её до боли знакомый. «В равновесии с хаосом и гармонией».

Система Тойдария Пространство хаттов, Среднее Кольцо

Замерзшие руки совсем не слушаются, пахучий порошок кафа рассыпается по стойке, вызывая очередную волну вымученного раздражения. Падме опирается о хромированную поверхность с тяжелым выдохом. Она безучастно рассматривает свое мутное отражение, мелкие крупинки зёрен, отдающие синевой, исцарапанные пальцы — от накопившейся усталости ей вдруг хочется закричать. На плече саднит порез, ноют ушибленные кости и на короткое мгновение Наберри желает впасть в продолжительный сон и не просыпаться пару сотен лет. Их выбросило из гипердрайва где-то между Нал-Хатта и Тойдарией, в нескольких десятках парсек от Циркумтора. Пространство хаттов в принципе не лучшее место в Галактике, а если тебя разыскивают темные сил, от этого сектора и подавно нужно держаться подальше. Но гипердвигатель признаков жизни не подаёт, дефлекторный щит вышел из строя, с лазерными пушками они простились еще на орбите Прайма — дрейфование в открытом космосе на территории хаттских синдикатов всё больше походит на смертный приговор. Сенатор бросает измученный взгляд на лежащий рядом, переносной лаптоп. Пока Тайфо в компании хмурого забрака возились в техническом отделении, Наберри следила за показателями приборов и теми немногочисленными системами корабля, которые еще находились в рабочем состоянии. Если на горизонте появится сигнал от нежданных гостей, её задача тут же сообщить об этом. Она, правда, не представляла, что им делать дальше, но это уже совсем другой вопрос, о котором лучше даже не задумываться. Падме устало ведет плечами, потирая ушибленную шею — в момент, когда так необходимо бодрствовать глаза совсем слипаются. Где-то на мостике раздается звук шагов, и на короткий миг сердце пропускает удар, но в этой чеканной поступи читается выправка солдата — Наберри вдруг чувствует слабый укол разочарования. Тайфо появляется в хозяйственном отсеке, едва давя зевок, и совсем не находит сил возмутиться из-за наведенного Амидалой беспорядка. — Как наши дела? — интересуется сенатор, принимаясь смахивать рассыпанный каф в подставленную ладонь. — Один двигатель работает на полную мощность, второй пыхтит на сорока процентах, но этого достаточно, — отзывается капитан, потирая лицо смуглой ладонью. — Не знаю как, но этот мерзавец смог их запустить. Кто-кто, а инженер из него отменный. Падме рассеянно кивает в ответ, ставя перед Тайфо дымящуюся кружку. — Так мы сможем сделать еще один прыжок? — Гиперпривод нуждается в серьезном ремонте, — прихлебывая напиток, качает головой мужчина. — Нам бы только добраться до Водрана, там его и подлатаем. Сенатор отвечает кивком, чувствуя острую необходимость сделать хоть что-то полезное, кроме как заварить каф. Но она всё еще помнит горящий яростью, алый взгляд забрака, и совсем не уверена, что попадаться ему на глаза — хорошая идея. — Вы, наверное, голодные? — прерывая воцарившееся молчание, спрашивает Наберри, наблюдая, как Тайфо почти залпом вливает в себя живительную жидкость. — Как нексу, но на еду нет времени, нужно наладить дефлектор и отрегулировать навигационную систему. Капитан со звонким стуком ставит кружку на стойку, и неосознанно поправляет повязку на пустующей глазнице. Кивком подбадривает Амидалу, и быстро скрывается за дверьми отсека, вновь оставляя её в стылом одиночестве. Падме устало опирается локтями о блестящую поверхность, разглядывая своё мутное отражение. Ей бы поспать хотя бы пару часов, провалившись в глубокий сон, но Наберри совсем не уверена, что даже при всей невыносимой усталости её не будут мучить кошмары. От чего-то именно сейчас Падме просто не может вновь оказаться на дымящейся платформе — сил бороться с фантомной тенью за спиной нет никаких. Она выпрямляется, оставляя кружку капитана нетронутой, и заплетающимися шагами направляется в сторону пассажирского отсека, совершенно забывая про портативный лаптоп. Передвигая отяжелевшие ноги по пустому мостику, Падме задается вопросом: что они будут делать дальше, когда доберуться до Набу? Забрак ведь так и не рассказал, что ему удалось выяснить во время этой рискованной вылазки на Прайм. Был ли вообще смысл подвергать их жизни угрозе, или все усилия оказались напрасными? Даже сквозь измученную пелену истощения, любопытство не покидает разум. Высокая фигура вдруг маячит в начале коридора, и Наберри тут же замирает на месте, чувствует поднимающееся волнение. Они не перекинулись и парой слов с того момента, как оказались на борту «Баудо», хоть несколько раз пересекались в отсеках корабля. Падме знает: забрак злится на неё за то, что в очередной раз влезла в его тщательно разработанный план, от того ходит темнее тучи, и не удостаивает её и взгляда. Ей бы молча юркнуть в ближайшую каюту, пока он её не увидел, и не трогать Мола до самого приземления на Тиде, но куда уж там. За последнее время Наберри так привыкла к их сдержанным беседам, что отчаянное желание с ним поговорить не дает покоя: какая-то странная тяга влечет её к этому смурному забраку. — Тайфо сказал, что вам удалось починить двигатели? — выпаливает она, отмахиваясь от голоса здравого рассудка. Мол замедляет шаг, мазнув рассеянным взглядом по её лицу, выныривая из глубины собственных размышлений. Что-то едва заметное меняется в его глазах, вспыхивая недобрым отсветом, но быстро исчезает, и от этого отстраненного выражения неприятный холодок расползается по плечам. — Теперь звездолет выдержит путь хотя бы до Водрана, — Амидала замолкает, неловко разминая замерзшие пальцы. — А там можно и гиперпривод починить. Он проходит мимо, продолжая свой путь по отсеку, больше не взглянув в её сторону. На малую долю секунды Падме решает остановиться и не донимать забрака расспросами. Они едва смогли выбраться живыми, и с момента прыжка в гиперпространство с орбиты Прайма так и не передохнули: накопившаяся за эти дни усталость кислотой наливает мышцы. Но что-то внутри натягивается и болезненно пульсирует, когда Мол скрывается в своей каюте, и Наберри сама не замечает, как оказывается перед мягко отъезжающей дверью. Он стоит к ней спиной, не спеша стягивая с ладоней пропитанные кровью и машинным маслом перчатки. Сквозь дыру в черной ткани табарда виднеется обугленная плоть, и хоть сочащуюся сукровицу совсем не разглядеть на красной коже, Амидала знает — рана серьезная. — Как ваше плечо? Забрак упрямо продолжает молчать. Все мыслимые ресурсы его исчерпались — как физические, так и внутренние. Израненное тело подводит, конечности наливаются неприятной, свинцовой тяжестью, в то время как разум пребывает в смятении. Он не может собрать в кучу ни одной мысли, единственное, что никак не уходит — тлеющая искрами ярость. Стоило коснуться прежнего своего оружия, как все былые чувства, все темные ощущения всколыхнулись в рассудке, словно и не было многих месяцев тренировок в глубинах Неизведанных регионов. Тьма будто и не уходила никуда, а просто спала всё это время, убаюканная мягкостью взращенного с таким трудом Света. Но теперь мрак проснулся — изголодавшийся зверь, жаждущий крови. Привычная ненависть подсвечивает радужку кровавыми всполохами, Молу даже отражение свое видеть не нужно, чтобы знать, какой цвет вновь приобрели глаза. — Вы так и будете молчать всю дорогу? У Амидалы тихий голос, с легкими нотками вины, но ему от этого совсем нелегче. Мол помнит тот нарастающий гнев, что вырывался наружу озлобленной энергией, когда наемники палили по хрупкой, человеческой фигуре — казалось, он мог спалить до тла всю проклятую планету. На Прайме, и так, слишком много всего навалилось, разом и неподъёмным грузом, а она лишь подлила масла в и без того бушующий огонь. Больше половины возникших темных эмоций — её вина. Падме видит, как плечи его опускаются от усталого шумного выдоха. — Что ты хочешь услышать? Она чувствует смесь облегчения и волнения от звука его сиплого голоса, но что ответить совсем не знает. В груди теснится столько противоречивых переживаний, что Наберри понятия не имеет, как выразить всё это словами: она рада его видеть, живого и невредимого, и одновременно напугана неожиданным приступом гнева, что охватил его на Прайме. Злится, потому что он вечно пытается со всем разобраться сам, никогда не прося помощи, и в то же время благодарна за то, что при необходимости, забрак всегда эту помощь принимает. Падме жаль, что ему пришлось поймать пулю, в очередной раз прикрывая ей спину, но не окажись они с Тайфо поблизости, едва бы Мол смог выбраться с планеты живым. — Не знаю, — честно отзывается она, переступая порог каюты — дверь за спиной мягко закрывается. — Наверное, «Спасибо». Его широкие плечи передергивает судорогой, будто от неожиданного прострела боли. Притихший на время гнев пожарищем разрастается под кожей. — Спасибо? — голос его впервые звучит настолько удивленно, будто эти слова –последнее, что он ожидал услышать от нее в ответ. — Да, — просто пожимает плечами Падме, слегка напрягаясь от этого странного тона — нехорошее предчувствие рождается в грудине. — Мы же вас спасли. Как только Амидала заканчивает фразу, осознание фатальности сказанных слов окатывает её с головой: Мол медленно поворачивается к девушке лицом, и в глазах его полыхает холодная ярость. Цепким взглядом смотрит на неё — звериным, совсем не своим, — и поверить не может, что сенатор и впрямь настолько наивна. Он не нуждается в спасении, а благодарность — последнее, что Падме услышит после всего, что случилось сегодня. — Ты влезла туда, куда тебя не просили. Поставила под угрозу свою жизнь, жизнь своего капитана и всю миссию, — Мол угрожающе медленно сокращает между ними расстояние, заставляя Падме невольно попятиться назад. — Чтобы защитить тебя, мне пришлось воспользоваться Силой на территории врага, и если Сидиус смог меня почувствовать, у него появилось огромное преимущество: мы теперь видны, как на ладони, пока он до сих пор скрывается в тени. Каждое сказанное слово пропитано сбивающей с ног ненавистью, и способно раздробить позвонки. От забрака исходит волна сокрушительной силы, от которой легкие болезненно спирает, мрак змеится по черным линиям на его теле. Падме спиной вжимается в холодную поверхность двери — ей делается страшно, и страх этот обездвиживает, лишая сил: она не может даже закричать. — А теперь скажи мне: за что я должен тебя благодарить? В голосе забрака столько снисходительного пренебрежения, сколько она не слышала за всю свою жизнь. Наберри смотрит на него, не отрывая взгляда, и от того, какой бесполезной Мол её считает, какая-то ребяческая обида поднимается в груди. Падме ведь никому не желала зла, единственное, чего хотела — помочь. Но ему, очевидно, помощь эта лишь в тягость. — Если я такая обуза, и всё порчу, зачем вы вообще ко мне пришли?! Еще один опасный шаг навстречу вынуждает её с силой сжать пальцы в кулаки, впиваясь ногтями в кожу ладони. — Потому что во всем этом у тебя была своя роль, — цедит Мол, скалясь точно дикое животное. — Но ты же просто не можешь не совать свой нос туда, куда тебя не просят. Его слова задевают за живое. Дело ведь не в пресловутом любопытстве или желании быть в гуще событий, просто Наберри боится признать даже себе — он и есть причина её безрассудства. Как она могла просто сидеть сложа руки, зная что забраку грозит опасность? Одна лишь мысль об этом заставляет бросаться с головой в любую авантюру. Амидала неожиданно сильно за него переживает, и тревога эта едва ли укладывается в приемлемые рамки. Вот только эти переживания напрасны — стоило бы догадаться, что ему не нужны ни её тревога, ни забота. Падме лишь пешка в какой-то мистической игре, и от мыслей этих становится так больно, что непрошенный ком вязкой злости поднимается к горлу. — Ну и оставили бы меня умирать, — с вызовом бросает она, откуда-то выуживая остатки сумасбродной смелости. — Раз уж от меня одни проблемы, раз я отыграла свою роль в этом вашем загадочном плане. Чего вы так рвётесь меня спасать?! Мол сверлит пугающим взглядом, вот только ей неожиданно сильно становится плевать и на превосходящую силу, и на мрак что течет по его венам вместо крови. Плевать даже на то, что он может с ней сделать. Бывший ситх нежеланным гостем вторгся в ее жизнь, одним этим появлением перевернув всё с ног на голову. Присутствием своим порождает ворох противоречивых ощущений, которые рвут ей внутренности на части каждый день, заставляя Падме чувствовать то, что она совсем не хочет. Даже сейчас ей душно и нечем дышать от того, как близко он подходит, будто намеренно довлеет над ней, ненавязчиво напоминая о расстановке сил. Негодование так сильно печет по внутренностям, что Наберри безрассудно вскидывается, остервенело толкая забрак ладонями в грудь. — Всё, довольно! Не нужна мне ни защита ваша, на помощь. Прилетим на Набу, и катитесь на все четыре стороны, не желаю вас больше видеть! От её неожиданного порыва в кроваво-красных глазах проскакивает легкое удивление, быстро сменяясь пугающей яростью. Лицо забрака приобретает знакомые, острые черты, совсем как в ангарных помещениях на Тиде, когда Падме впервые увидела его: чистая ненависть, бурлящая во взгляде злость и тьма, что невидимыми тенями стелилась по полу под его ногами. И вот теперь, время будто обернулось вспять, словно она попала в кротовую нору с временной петлей, и перед ней вновь темный ученик, Дарт Мол — Наберри совсем не хочет вспоминать, каким он был до того, как нашёл в себе крупицы света. В каюте душно и воздух искрит от напряжения, у Мола кровь вскипает по венам кипятком и стучит в висках оглушительно громко, практически набатом — Тьма вихрится на кромке сознания. Хочется разом обрубить любые связи с пресловутым Светом, спустить всех адских псов, что живут под его кожей и заставить девчонку сожалеть о сказанных словах. Забрак по другому едва ли умеет — есть только страх, ненависть и злость, этому его всю жизнь учили. Но мысль о треклятом равновесии, к которому он с таким трудом стремится каждый чёртов день, напоминает о себе болезненным прострелом по легким. Наберри едва ли понимает, что толкает его на все эти жестокие слова. Не понимает и того, что заставляет Мола вновь и вновь бросаться ей на помощь — он и себе-то этого не может внятно объяснить. Сила тянет их друг к другу, с целью или из прихоти, и от этого забраку не по себе — он ничего не может с этим притяжением поделать. — Успокойся, — раскатистым клокотом рвутся слова из его груди, но угрозы эти запоздалые — Падме ведь не привыкла отступать. — Или что? — повышает она голос, чувствуя бурление такого же гнева, что отражается в звериных глазах напротив — Наберри будто собственным нутром чувствует его ярость. — Ударите меня? Убьете? Вам же это не впервой, правда: воспользоваться для своих целей и избавиться?! Вновь бьет кулаками в широкую грудь, совсем забывая о ране на его плече, которая саднит и кровоточит — Падме не знает, откуда берется эта остервенелая злоба, но в этот момент она так жгуче хочет задеть забрака, что скулы сводит. Подталкивает его к жестокости, которая с юных лет намертво срослась с его костями, неистово желая, чтобы он причинил ей, наконец, боль. Может, тогда ей будет проще ненавидеть его, всей душой, всем существом. Тьма сочится из его багряного взгляда, обволакивая, пожирая душу, Амидала чувствует её поверхностью собственной кожи. У Мола звериное рычание зреет в грудине — девчонка провоцирует его, черт её знает зачем. Ходит по той тонкой грани, когда одно неосторожное движение, и пиши пропало. От её упрямого противостояния черты лица обостряются сильнее, делаются хищными, злыми: демон тьмы проступает в этих линиях. Нарастающее напряжение перемешивается со злобой, с гневом, с яростью, стремится высвободиться, не то искорёжит нутро. Мол знает: нужно выпустить эту губительную энергию мрака, иначе никому на корабле несдобровать — хваленая воинская выдержка трещит и разъезжается по швам. Будто со стороны видит, как замахивается, направляя сжатый до побелевших костяшек кулак в дверную перегородку. Волна энергии невероятной силы вырывается наружу, прокатываясь по каюте, прошивает воздух, супрасталь и человеческую плоть, с глухим звуком корежит металл. У Падме обрывается дыхание, выбивая воздух из легких, и сердце в груди пропускает удар. — Не провоцируй меня, — цедит он каждое слово сквозь сжатые зубы, смотря девушке прямо в широко распахнутые глаза. Лица их оказываются в дюйме друг от друга, горячее дыхание обжигает кожу. Сила струится вокруг, проходя сквозь связки, сухожилия и кости, попадает в кровоток и Наберри отчетливо ощущает чужое присутствие в своем собственном разуме. Ворох эмоций давит на внутренности — свои, чужие, — они словно перемешиваются в единое существо, и Падме уже не знает, где заканчивается она, и начинается забрак. Это единение, которого она никогда в своей жизни не испытывала, пугает и одновременно кажется таким естественным, почти что правильным. Всё будто так и должно было быть с самого начала. Сила благосклонно открывает девушке то, что теснится в охваченном мраком разуме Мола, совсем как в тот раз, когда она коснулась блестящих граней его ситхского меча. Падме чувствует гнев, ненависть и злость, сжигающую внутренности ярость и оглушительную боль, что скопилась за две неполных жизни — от натиска всех этих эмоций может треснуть и надломиться хребет. Но где-то в самой глубине вдруг проступает что-то, запрятанное поглубже. Наберри ощущает эту острую вибрацию по костям, какое-то стягивающее грудину, тяжелое чувство, от которого Мол тщетно пытается отмахнуться. Оно навязчивое, ноющее, будто незатягивающаяся рана. Она всё понимает с одного взгляда, забрак видит это по её карим глазам. Чувствует его тщательно спрятанный страх, который бывший темный ученик так рьяно старался затолкать поглубже — в мелодии Тьмы он звучит не стихающим фоном. Мол боится, что не справится. Боится, что не сможет установить равновесие ни в своей душе, ни в остальной Галактике. Боится, что мрак вновь поглотит его с потрохами, лишив собственной воли. И боится за неё. Этот вид страха особенный — вязкий, липкий, он оседает испариной по телу, преследует, как ночной кошмар. Он зудит на подкорке, не дает спокойно дышать, отвлекает от основной цели, и чтобы забрак ни делала, выскрести это чувство никак не выходит. Страх этот рождает раздражение на себя самого, и на Падме до кучи. В её напуганном взгляде одни чувства сменяют другие, будто прокручиваемые на голокроне кадры. Человеческие эмоции, которые он и так чувствовал в Силе теперь стелятся по его нутру, Мол ощущает их ярко, остро, со всеми оттенками: там доброта, сострадание и смелость, саднящая боль от многих потерь, ворох страхов, совсем как у самого забрака. И страх за него. Но в отличие от злого раздражения, которое разрастается от его тревоги, страхи Падме пробуждают отчаянную смелость — даже после всего пережитого, Амидала с легкостью выдерживает натиск Тьмы. Кто бы мог подумать, что слабый, беззащитный человек окажется намного сильнее его. Мол делает вдох, болезненный и глубокий, пытаясь обратиться к притихшему Свету. Неотрывно смотрит Наберри в лицо, сосредотачиваясь на тепле хрупкого тела; на сбившемся, тяжелом дыхании; на бешеном биении её сердца. Она красива, словно дифракционное сияние на ночном небе Килии, и в глубине души забрак знает — девчонка засела в его голове с первой же мимолетной встречи в песках Татуина. Падме ловит этот момент неожиданного смягчения, чувствуя, как вокруг Мола стихает бушующий ураган. В мягком взгляде карих глаз подсвечивается неизвестно откуда взявшаяся ласка, девушка скользит этим взглядом по его жестким, суровым чертам лица, задерживаясь на тонких, плотно сжатых губах, и думает о том, как сильно хочет коснуться их своими собственными. Игнорируя весь ужас, который внушает свирепый его вид, отрывается от холодной двери, в немой мольбе прижимаясь с поцелуем. Забрак замирает от неожиданности на короткое мгновение, ведя раненым плечом, будто желая отмахнуться. Запускает свободную ладонь в растрепанную прическу, сгребая каштановые волосы в кулак. Он знал, что этим всё закончится. Чувствовал с первой встречи, с первых её едва различимых очертаний в своих видениях — вопреки всем законам мироздания, нити Силы сплетают их судьбы в единое полотно. Её присутствие в его взятой взаймы жизни несёт погибель, но Молу не привыкать — он уже умирал однажды, едва ли смерть вторая окажется страшнее. От поцелуя звенит в ушах и ярость ответной реакцией бурлит по венам: в них будто смешиваются две противоборствующие силы, равнодействующие, единые — Свет и Тьма на тонкой грани взаимной аннигиляции. Когда Падме пытается прижаться теснее, сгребая пальцами ткань табарда на спине, Мол упрямо отстраняется. Всё происходящее, и так, на грани дозволенного, толкает рассудок всё ближе ко мраку, в который хочется провалиться, нырнув с головой. Она едва ли понимает, каких усилий ему стоит не переломать ей все кости в этом одурманивающем порыве. Тянет волосы в зажатом кулаке вниз, заставляя девушку оборвать поцелуй и запрокинуть голову со рваным выдохом. Наберри встречается с его взглядом, в котором сгущаются багряные краски — ярко-алые вспышки по радужке будто россыпь астероидных скоплений, что полыхают на небе, сгорая в верхних слоях атмосферы. И она горит вместе с ними, превращаясь в пепел, обугливаясь до самых костей. На её лице ни королевского превосходства, ни высокомерной маски, только лишь покорная мягкость, и кожа будто отдает молочно-бледным свечением. В эти минуты невыносимо болезненной близости она похожа на диатиму с Миллиус-Прайма — в глубине глаз собирается мягкость Света, и эта её нежность кажется неожиданно уместной, как и его жестокость. Они будто две стороны одной медали. «Прошу, не причиняй мне зла», хочется сказать ей, но сенатор хранит упорное молчание. Мол слышит этот тихий шепот её мыслей: Падме открыта и уязвима перед ним, беспомощна и до странности безвольна, и он знает это. «Таков я есть», отвечает взгляд темнеющих огненной яростью глаз. Она ведь точно знает, какой он на самом деле. Что он такое. Мол устало выпрямляется, выпуская каштановые волосы из своих пальцев. Между ними вновь пролегает расстояние, будто пространство треснуло и разросшейся пропастью развела по разные стороны — Падме так хочется вновь сократить дистанцию, вцепившись в черную ткань одежд. Она все еще чувствует общность эмоций; ощущает, как нутро простреливает горечью, неприятным привкусом оседая на корне языка. На черно-красном лице вновь появляется отстраненное выражение. — Уходи, — говорит забрак, тихо и совсем бесцветно, будто разом обессилел — под тканью табарда кровь теплой дорожкой ползет по коже. Падме сглатывает подкатывающие слезы, что непрошенным комом встают в глотке, и на мгновение измученно прикрывает глаза. Ей вовсе не хочется уходить, и Мол прекрасно это знает, именно поэтому гонит её прочь — останься Наберри сейчас, больше уйти она не сможет. И он, в итоге, станет её погибелью. Истощенное тело едва слушается, когда сенатор поворачивается лицом к двери. Створа отъезжает в сторону с мягким звуком, обдавая теплым воздухом лицо, но Падме едва ли чувствует это, разум пребывает в полузабытье. Она не помнит путь до своей каюты, который проделала в болезненном полусне, и приходит в себя лишь тогда, когда спиной вжимается в хромированную стену, обессиленно съезжая на пол. Тихий шепот Тьмы звучит в сознании, но почему-то больше не пугает. Он разговаривает с ней на незнакомом языке, будто успокаивая, убаюкивая разум. По замерзшему, уставшему телу разливается тепло.