А в деревне гробовая тишина

В комнате душно. Или Максу только кажется? В любом случае, он уже не может адекватно воспринимать обстановку — тонет в мареве жестокого удовольствия. Чувствует, как напрягается каждая мышца, как стекает капля пота с шеи, как мокрые кудри прилипают ко лбу. Козлов сегодня оправдывает свою фамилию. Издевается, падла. И как только не спарился, все еще одетый? Капитан разводит пальцы внутри в стороны, — все три, — и Максим скулит, закусив простыню. Он буквально чувствует, как в нем хлюпает от обильного количества смазки и ничего не может поделать с тем, как хочется стыдливо сдвинуть ноги. И он бы попытался, если бы остались силы. Или если бы не знал, что рука Козлова все равно остановит. Руки в наручниках саднят как пиздец. Даже слезящиеся сейчас глаза в состоянии уловить покрасневшие и истертые следы на коже. Хочется опуститься на матрац, чтобы хотя бы потереться. Хочется уже кончить последний раз и зарыдать. Сколько это продолжается — час, два, три? Максим не знает. Знает только, что никогда еще в своей жизни не кончал так много и часто. Никогда не испытывал столько ощущений разом. Никогда не был настолько нервно перевозбужден. Козлов ведет свободной ладонью от поясницы до лопаток. Медленно, успокаивающе. И Максима сотрясает крупная дрожь, будто мозолистые грубые пальцы прошлись по оголенным нервам. Растраханное, мокрое и раздраженное стимуляцией кольцо мышц принимает четвертый палец, и Максим всхлипывает. Рука капитана зарывается во влажные от пота кудри и тянет назад, заставляя выгнуться, насадиться сильнее. Ему так плохо. Или так хорошо. Он не знает, не может думать, все ощущения будто выкручены до максимума. Дрожащее и тихое «пожалуйста» слетает с красных искусанных губ. Козлов целует за ухом, кусает мочку и делает слишком резкий толчок. «Еще немного». И Максим буквально воет — протяжно, на одной высокой ноте. Потому что знает, что ничего не получит, пока капитан не разрешит. Кольцов уже не просит — умоляет. Долгие, очень долгие мгновения Козлов будто думает, а Максим не может дышать. Если это продлится еще хоть сколько-нибудь, он просто нахер отключится. Видимо, сегодня его удачный день. Потому что капитан вгрызается зубами в плечо, наматывает кудри на кулак и трахает его пальцами так, как трахал бы по-настоящему. Выпускает кудри — голова падает на матрас, слюна пачкает простынь. Одно прикосновение к члену — и Максим рыдает в голос, кончая на дурацкие простыни в мелкий цветочек. Приходит в себя Кольцов только тогда, когда влажная и прохладная ткань обжигает зад. Он все еще слишком чувствителен, потому хнычет, пытаясь отползти, но рука жестко давит, не давая двинуться, пока монотонное и успокаивающее «Тише, мой хороший» не вызывает желание прислушаться. Козлов думает, что сейчас это все равно, что животное успокаивать — ласка и монотонные мягкие интонации. Капитан переворачивает чужое тело на спину, не дает рефлекторно сомкнуть ноги, когда касается сверхчувствительных сейчас частей тела. Пальцы стирают слезы с покрасневших щек. Козлов укладывается рядом, целует, получая еле ощущаемый ответ, и обнимает крепче. Все остальное может подождать и до утра.