***
Они мчались по шоссе, разогнавшись так, что от скорости захватывало дух. За окном с голубой рамой со свистом проносились улицы, перекрёстки и ленты отбойников, а в переднем стекле под капот старого "Мерседеса" стелилась дорога. Уверенная рука поворачивала руль с легкой грацией. Меглин не смотрел на неё, за всё это время не бросил даже взгляда, но Есеня знала: то, что произошло, не могло оставить его равнодушным. Разбитую губу отчаянно жёг коньяк, но она упорно прижималась к горлышку фляги, другой рукой плотней запахивая полу своей белой пушистой накидки и наброшенный поверх плащ. Его плащ. Её трясло. Автомобиль встал под мостом, тихий щелчок выключил зажигание. Меглин повернулся к ученице, окинул своим долгим изучающим взглядом. Забрал из её рук фляжку и сунул в бардачок. Чуть помедлив, Есеня открыла дверцу и выбралась из машины. Нетвёрдо ступая на каблуках, пошла к лестнице, стала спускаться в овраг, медленно, хватаясь за низенькие перила, чтоб не упасть. Она даже не заметила, шёл ли он за ней, и не обернулась на крыльце, толкая входную дверь. Её все ещё трясло, дрожали колени, пальцы, губы. В мыслях не было ничего, — ни страха, ни даже воспоминания о том, что случилось, — вообще ничего. Только душный рыжеватый туман. Только тело предавало, колотилось в отчаянной жажде безопасности, в первобытном порыве жертвы избежать угрозы для своей жизни. А может... Не только от этого? Но как бы то ни было — всё уже закончилось. Это была отсроченная, задавленная реакция. Ведь она, Есеня, всё сделала правильно, и наставник подоспел вовремя, чтобы довершить дело. Оставалось только переждать эти отложенные чувства, поскорее успокоиться, войти в лофт, а там — убежать в душ, спрятаться куда-то от него. Чтобы он не увидел её такой раздавленной, испуганной, дрожащей и слабой. Чтоб только он не увидел её такой! Вот почему, спотыкаясь на ступеньках в уже привычном полумраке, она торопливо поднялась наверх. Но прежде, чем пальцы коснулись двери, их перехватила рука Меглина. Есеня вспыхнула. Сглотнула с трудом — саднящее, сдавленное горло мигом напомнило о себе. Он молча отбросил её руку, сам толкнул дверь и по новой привычке пропустил ученицу вперёд себя в лофт... Её несколько нетвёрдых шагов за порог. Как на заклание... С опаской обернувшись, она натолкнулась на внимательный взгляд и поняла: спрятаться не получиться. Меглин без слов требовал ответа. — Я... ничего не чувствую, — сипло, неуверенно произнесла она, невольно схватившись за шею. — Мне не больно, не страшно. Но я ничего не могу поде... Голос сел окончательно. Есеня и сама не знала, что хотела сказать или чего ожидала в ответ: понимания, сочувствия, ободрения? Нет, уж точно нет. Наверное, то была жалкая попытка оправдаться перед ним и перед собой тоже, в то время как всё её существо — вот эта мерзкая внутренняя жертва — взывало о помощи. И это было в равной степени страшно и унизительно. А Меглин хранил молчание — угрюмое, невыносимое. На его застывшем лице как и прежде было невозможно прочитать мысли. Он больше не смотрел на неё. Думал. Вдруг, словно приняв какое-то решение, он вскинул голову, в два шага оказался совсем близко, сердито, нетерпеливо развязал рукава плаща, который сам набросил на неё ещё там — на набережной. На миг запустил руку в карман, достал свой перочинный нож. Раскрыл с тихим щелчком. И Есеня застыла на месте и вся подобралась, не решаясь даже сглотнуть: острое лезвие коснулось её шеи. — Не страшно, говоришь? — пророкотал Меглин. — Это плохо. Её будто окатило ледяной водой, мгновенно отрезвив голову. Плащ упал на пол, перочинный нож царапнул кожу, скользнул под подбородок. Едва не привставая на цыпочки и вытягивая шею вверх, она всё силилась убрать выражение ужаса из глаз, но ей это не особо удавалось. — Страх предупреждает об опасности, — сухо продолжал он. — Это правильная реакция. Не убирай его никогда. Иначе — умрёшь. Есеня приоткрыла губы. Весь мир в один миг сосредоточился в этом месте, точке пространства, а все её мысли собрались вокруг острого лезвия. Там же где-то сжался в калачик страх. Ноги задрожали сильнее, угрожая в любой момент критически подвернуться на тонкой шпильке. Ещё вчера ей показалось, что после того, что между ними произошло намедни, бояться наставника больше не имело смысла. И вот теперь предстояло убедиться в обратном. Внезапно в памяти возникла картина трёхдневной давности, их "следственный эксперимент" с фотомоделью. Такое же волнующее, дразнящее скольжение ножа по обнажённой коже. Внимательный насмешливый взгляд Меглина в объективе. И жгучая ревность его "фотографа", жажда испытать то же самое... Её рука, будто освобождённая от оков страха, взметнулась вверх, легла прямо поверх его напряжённых пальцев, обвилась вокруг на миллиметр от острого лезвия. И мягко потянула за собой. Есеня затаила дыхание и внутренне приготовилась к самому разному развитию событий. Лицо наставника было непроницаемо, но в глазах на миг мелькнуло нечто, напоминающее замешательство. И быстро пропало; от её уверенного и открытого взгляда там, в тёмной глубине, будто всё жарче разгорались угольки. Он немного ослабил руку, позволяя преемнице вести нож туда, куда ей хотелось, и видимо, до сих пор не понимая, что она задумала. Холодное лезвие скользнуло ниже, двинулось к плечу по нежному выступу ключицы. Есеня осторожно, медленно подняла взгляд. Посмотрела на наставника вопросительно, с немой просьбой в самой глубине её глаз. В ответ тот нахмурился, вгляделся в них серьёзно, пытливо, до самого донышка. И её обожгло встречным вспыхнувшим пламенем. Он понял. — Стой спокойно, — как сквозь пелену, донёсся его взволнованный голос. Пальцы разжались, одними подушечками, будто на прощание, погладив его твёрдые пальцы. И её руки бессильно упали вниз, с ослабевших плеч на пол соскользнула мохнатая накидка. А сердце предупредительно заколотилось, посылая по телу мягкие волны дрожи. В это до сих пор не верилось, однако покуда в любимых руках был нож, а взгляд его глаз оставался немигающим и неподвижным, наверное, могло случиться всё, что угодно? И, наверное, она снова угодила в ловушку собственной беспечности? Что, если его голод никуда не делся и только лишь ждал точки приложения? А что, если всё то, что произошло там, в котельной на какой-то набережной, и было... этой ловушкой? Он же никогда, НИКОГДА ничего не делал просто так! Под тревожные вопли этих мыслей Меглин подступил ближе. Его рука поймала и мягко отодвинула в сторону её локон. Туда тут же поднялся нож, медленно поворачиваясь остриём к коже, и, едва касаясь, повторил изгиб её плеча. Меглин шагнул ей за спину, с усмешкой провёл кончиком вниз до глубокого выреза платья, едва ощутимо кольнув между лопатками. Есеня вздрогнула, улыбнулась. Облегчённо прикрыла глаза, всем существом отдаваясь этому опасному прикосновению. Она невольно прогнулась в пояснице, подалась назад и прижалась спиной к его груди. Практически почувствовала, как тяжело он дышит и как грохочет его сердце под рубашкой. Дыхание перехватило до боли. Нервным движением Есеня сбросила бретельки платья, и скользящая ткань упала вниз, собравшись кучкой вокруг её туфель. На плечо легла тяжёлая рука, уверенно двинулась ниже, обдавая тело огненной волной. А острый холодный кончик лезвия с другой стороны спустился до груди. Есеня откинула голову назад, на его плечо и закусила разбитую губу, вновь ощутив солёный привкус крови. Закрыла глаза — так ощущения стали ещё острее. Нож опустился к сердцу и сладко раздавил кожу. Она недоумённо повернула голову, посмотрела в торжествующие волчьи глаза, постепенно, по капельке, наполняясь ужасом. И совсем позабыла о том, как кричать. Она больше не боялась его. И да, это было плохо...***
Есеня очнулась ото сна, едва подавив крик, будто вынырнула. Откинувшись на подушку, постаралась дышать глубоко и спокойно, чтобы поскорее прийти в себя. Перед глазами был знакомый полутёмный потолок, вокруг — привычная обстановка... Всё-всё, она здесь — в спальне, в своей постели. За стенкой тихо постукивали часы, где-то за окном сонно щебетали птицы. А рядом, откатившись к самому краю и с головой завернувшись в одеяло, спал её муж. Есеня краем глаза проверила, не проснулся ли он. А потом положила руку на своё выпрыгивающее из груди сердце, будто этот жест мог его успокоить. Судя по полумраку в комнате, она вновь проснулась раньше всех. "Интересно, который час?" С этой мыслью она потянулась за телефоном, сощурившись, уставилась в экран. "Ещё так рано! И целых три часа с хвостиком до первого будильника. Может, стоит наконец послушаться советов старших и Быкова и сходить навестить какого-нибудь врача? Эта бессонница, прерываемая кошмарами, скоро будет иметь последствия..." Ах, если бы только эти кошмары не были так сладки! В них причудливо переплетались прошлые события и вымыслы её несчастного разбитого мозга. Только правды и воспоминаний там было несравненно больше, это и терзало, вновь вынимая все силы. Есеня знала: она бы давно задушила свое бессознательное каким-то современным и эффективным снотворным, и её сон без сновидений вновь бы стал крепким. Если бы только в этих снах он не приходил к ней как раньше! Если бы она только могла позволить себе больше не думать о нём, вычеркнуть его из памяти, из мыслей, из сознания! Ей не нужна эта работа, эти случаи, эти новые маньяки! Ей не нужно ничего... без него. А теперь и отец был мёртв. Глаза плакали постоянно, когда её никто не видел, высушивая горло. В один вечер из её мира исчез ещё один близкий ей человек. "Ты меня не поймаешь" хорошо знал, куда можно было нанести удар так, чтоб у неё захватило дух и почти что помутился рассудок. Как иначе она могла даже представить себе, что ей знаком почерк на стене в доме отца? Вот эти выведенные вином буквы, засохшие как кровь? Это грозное и лаконичное: "Поймаю"? Хорошо зная о том, что странную "переписку" увидят все неравнодушные — следователи, муж, Быков, она сама, — кто мог написать это так открыто? Кто, кроме... Есеня вновь поспешно отогнала от себя подобные мысли. Нет, это невозможно... Просто невозможно, и всё! Это бред. Это бездна, в которую было лучше не заглядывать. Достаточно и того, что за эти несколько месяцев со всеми странными снами, видениями, призраками, а теперь ещё и регулярными ночными кошмарами, граница между вымыслом и реальностью размылась до опасного предела. Отец был прав: он — мёртв. И жил теперь только в её памяти, в её голове. Если бы не Быков, не этот телефонный ублюдок, если бы она сама не "втянулась" во всё это опять, ничего бы не случилось. И, если бы она была стойкой, слушала своё раненое истерзанное сердце и отказалась возвращаться, отец сейчас был бы жив. Не стоило выходить на службу, не нужно было призывать себе на помощь мёртвых духов. И уж тем более нельзя было копаться в запретном прошлом наставника! Даже с помощью его "лучшего друга". "А ты не думала, что если о человеке мало известно, то это неспроста?" — так говорил ей тот, когда дочь, едва закончив юрфак, изъявила желание непременно попасть на стажировку к самой нелюдимой и эксцентричной легенде московского криминального розыска. И ещё потом долго уговаривал её бросить эту неправильную и жёсткую стажировку. Она не послушала его тогда и потеряла наставника. А сейчас послушала — и потеряла его самого. "Чужие шишки не болят", — говорил Меглин, и этой фразой можно было описать всё, что он проделывал со своей единственной стажёркой. Раз за разом бросал её в реку, в огонь и в пропасть, а Есеня была вынуждена учиться плавать и выкарабкиваться в процессе. Однако, вопреки стараниям наставника, учиться на своих ошибках не получалось. И если раньше, после возвращения ТМНП, мысли об эскапизме лишь иногда тревожили её, то теперь, после убийства отца, идея насчёт обыкновенного побега засияла как никогда ярко. Есеня была в ужасе, охваченная горем, яростью, справедливым гневом, но при этом ясно чувствовала, что сил на борьбу уже не осталось. Она решила сражаться и проиграла. "Что, если просто тупо уехать? Увезти сына, мужа — тех, кто ещё остался? И подождать, пока этот неуловимый сдохнет здесь один, от скуки? Но разве от самой себя убежишь?.." А как же бедная Анюля, Саша? Преданный наставнику Глухой — его лучший помощник? А теперь ещё и отец? Не считая всех других несчастных, убитых чужими руками, но по звонку с одного неизвестного номера? Неужели она отступит теперь? Есеня глубоко вздохнула, чувствуя, как жгучая душевная боль и злость вновь возвращали ей силы. И подумала, что угроза, адресованная самому ТМНП, целиком отражала её собственные чувства. — Я тебя поймаю, — беззвучно прошептала она, прислушиваясь к ровному дыханию мужа. — Поймаю, поймаю! Да, только для начала следовало вернуться на землю и рассуждать здраво, призвать на помощь все остатки хладнокровия. Недаром наставник говорил, что в такие моменты нужно было отключить эмоции и включить голову. Но как это сделать, когда перед мысленным взором — отец сонно улыбался и прощался с ней и маленьким внуком?.. Ну почему он не остался на ночь! Почему она послушала мужа и позволила ему отвезти тестя домой? И откуда убийца знал, когда тот вернётся? Ведь следствие уже установило: между отъездом старшего советника юстиции из дома дочери и его смертью прошло всего около часа. А если учесть его последний звонок, то, выходит, и того меньше. "Я ближе, чем ты думаешь"... Есеня невольно содрогнулась. Вот и ответ. Круг подозреваемых сужался, но от этого становилось только страшнее. Кто? Коллеги, Быков, Женя?.. Нет, она же ещё окончательно не сошла с ума! Вот и получалось, что оставались самые невероятные версии. Вот только Меглин был так же непоправимо мёртв, как и отец. Ей ли было об этом не знать? Она вонзила в его сердце нож, и его горячая кровь струилась по её пальцам, окрашивая воду. У него была маленькая могила за оградой тринадцатой психиатрической клиники. Какие ещё требовались доводы? Что, если он никогда не любил её, а только умело использовал? Садист и мазохистка? Стокгольмский синдром, а она — его главная жертва? — Это ты во всём виноват! Ты, ты, ты! — твердила Есеня себе под нос, пока нажимала на пищащие кнопки скороварки. На миг опомнившись, она заставила себя разгладить лицо и беззаботно улыбнуться Витюше. Но малыш был наследственно проницательным и на фальшь матери не купился, насупил бровки. А его большие зелёные глаза вдруг прищурились в таком знакомом движении, что Есеня чуть не вскрикнула. Потеряв контроль, отшатнулась, врезавшись спиной в край кухонной стойки. Стиснув зубы, переждала боль. Виктор Родионович смотрел на неё серьёзно и внимательно и не улыбался. Да, нужно было быть совсем тупым и недалёким человеком, чтобы в этом наборе из копны тёмных волос, непривычно строгих глазёнок и этой мордашки, в которой с каждым днём всё сильнее угадывались знакомые черты, не разглядеть подсказок. Отец себя обманывал. Он ужасно не хотел обнаружить сходства, вот и не обнаруживал, утешался собственными фантазиями, верил её, Есениным, словам с большой охотой, соглашался со всем заранее. А Женя... он тоже придумал себе идеальную семью и пытался сохранить то, что они с ним с таким трудом насобирали, сгребли в кучку за эти полтора года. Только не было ничего! Не было никакой идеальной и счастливой семьи! Было её истекающее кровью сердце, была пронзительная ошеломляющая пустота в душе, были трясущиеся руки, на которых мерещилась кровь, его кровь! И был плод их несчастной, разбитой и искорёженной любви, который она носила как жестокую насмешку судьбы. Ведь ей, Есене, никто не был нужен, кроме него! Ей не нужен был этот ребёнок, ей не нужна была эта жизнь! Тогда, под конец восьмого месяца беременности, её переполняли именно эти чувства и мысли. И с этими же чувствами и мыслями она ночью села в машину и после позвонила в знакомую квартиру в пентхаусе одной из московских новостроек. Она тогда решила твёрдо: если в этот визит не случится ничего знаменательного, что сумело бы как-то её переубедить, — закончит эту проклятую и пустую жизнь. Раз убив, она уже не боялась смерти. Только судьба, как видно, решила её помучить? Иначе как можно было объяснить то, что на самой грани, с дрожащими губами и огромным животом, она получила от Жени предложение руки и сердца? И не раздумывая приняла его, так же бессознательно, как она приходила сюда прежде сбросить напряжение. Она его не обманывала, ничего не объясняла и ничего ему не говорила. Просто появилась на пороге, и один её измученный вид был красноречивее всех слов. Для неё так и осталось тайной, действительно ли Женя поверил в своё отцовство тогда или решил ей подыграть? Мог ли этот испорченный во всех смыслах мажор, наркоман и ловелас всего за год превратиться в трепетного мужа и отца, заботливого подчас до тошноты? Мог ли он искренне захотеть семью и ребёнка? И её, Есеню — социопатку и убийцу, абсолютно хреновую жену и мать? Ах, какая теперь разница! Главное: у неё осталось хотя бы что-то... То, что уже никто не сумеет отнять. Кажется, говорят, что от любимых мужчин рождаются мальчики, а девочки — от любимых женщин? Что ж, она не удивилась, узнав, что у неё будет сынишка. Злодейка судьба решила окончательно её добить, если не полным сходством, то хотя бы теми чертами, которые она так любила и подсознательно искала: тёмные кудри, в которые она запускала пальцы, серьёзные глазёнки и хмурые бровки, горячую кровь в крошечных, удивительно цепких пальчиках и басовитый плач. Кусочек от прошлого, в которое она так боялась и вместе с тем так жаждала вернуться. По крайней мере, тогда, в сумасшедшей и непредсказуемой компании наставника она чувствовала себя в относительной безопасности. Кто поможет ей теперь? За эти несколько напряжённых месяцев капитан Стеклова уже поняла, что была неспособна даже защитить саму себя. Что уже было говорить о ребёнке! Есеня с тоской посмотрела на сына. Подошла к нему осторожно, как к птичке или зверьку. У неё вдруг возникло опасение, что малыш мог с лёгкостью прочитать её мысли. Так же, как это делал наставник. Витюша тихонько загулил, протянул ручки: — Мам-ма! — позвал он, как всегда растягивая последнюю "м". У Есени с души будто камень свалился. Она взяла сынишку на руки, машинально покручивая в пальцах кончик маленького локона, который вился и так. Подошла к окну, показывая мальчику интересный и жестокий мир за большими французскими окнами, зелёный утренний сад, щедро политый солнцем. Пока Витюша с любопытством таращился на бурую птичку неизвестной породы, его мать всматривалась в отражение его восторженной рожицы. Трель телефона в пустом доме раздалась громко и неожиданно, как раскат грома. Вздрогнув всем телом, Есеня вернулась на кухню и стремительно подхватила трубку свободной рукой. — Во Владимире — уже третий труп, — сухо сообщил Быков. — Вменяемых улик никаких, только новое видео. Ты бы знала об этом, если бы хоть иногда включала телевизор. — Хорошо, но при чём тут я? — её тщательно сдерживаемое раздражение прорвалось в один миг. Трубка подавила сердитый вздох. — Плохо, Есения Андреевна. Не "хорошо", а плохо. Так что давай собирайся и выезжай. Я с местными договорился. Обещают полное содействие и субординацию. Зажав мобильный между плечом и ухом, Есеня посадила малыша в манеж. А потом вцепилась в корпус айфона обеими руками. — Вы не хуже меня знаете, что я никуда поехать не могу! — хрипло заявила она в трубку. — Я взяла отпуск и сейчас в доме одна с ребёнком. И... я не единственный следователь в вашем отделе, Егор Александрович! — А ученица Меглина — единственная! — строго возразил тот. — Отдел сейчас занят убийством Стеклова. Тебе об этом известно. Придется справляться самой. Жене я уже звонил: ваша няня скоро подъедет. "Вот как? Значит, они уже опять всё решили..." Есеня мучительно скривилась. — Я ещё плохо себя чувствую, — предприняла она последнюю попытку. Но трубка была непримирима. — Стеклова, не выводи меня. Координаты по дороге. Рапорт через три часа. — Блеск, — пробормотала та, когда отключила связь. С грустью посмотрела на малыша, с которым собиралась провести весь день. Витя увлечённо откручивал игрушку с навесной гирлянды над кроваткой — голову весёлого жирафа. — А я так тебя и не покормила! — спохватилась Есеня и вздохнула. — Ну ничего, скоро Елена Михайловна приедет, да? А мама... Маме работать надо...***
Она внимательно проверила все окна и двери по новой привычке и рассеянно начала собираться. Медленно, нехотя переоделась, тихо передёрнула затвор верного "Макарова" и вернула его в кобуру, застегнула ремень на поясе брюк. Подавила печальный вздох. Сама виновата. Не следовало так явно демонстрировать свои способности накануне. Ведь от неё ничего не требовалось, её никто не спрашивал. Женя докладывал Быкову о ходе следствия, а она подавленно сидела за тем же полированным столом в управлении, за компанию. Слушала вполуха и думала совсем о другом... — Отпечатков пальцев, обнаруженных на осколках бутылки и на шее и внешней стороне век Андрея Сергеевича, в нашей базе нет, — говорил Женя. — Я запросил другие — старые, ещё с советских времён. Но на них надежды мало, как вы понимаете. — Ты полагаешь, что убийца возрастной? — уточнил Быков. Майор Осмысловский кивнул на жену. — Из всего того, что нам известно, это наиболее вероятная версия. Он не только блестящий психолог и талантливый манипулятор. Он также прекрасно осведомлён обо всех делах Меглина, знает, кого тот, как и когда ловил, кого убивал. Он знал про Кукольника и не потрудился найти его последователя. Плюс, налицо какой-то острый личный мотив. Месть, скорее всего. Кровная. Он должен быть ровесником Меглина либо очень хорошо изучить дела, которые тот вёл. И, возможно, даже фигурировать в одном из них. Да, — вдруг прибавил Женя, подпустив в голос своего обычного ехидства. — Знаете, если бы он не лежал сейчас в могиле, впечатление складывается такое, что... Он не договорил, и в кабинете повисла тишина, будто там появился гроб с покойником. Присутствующие молчали по разным причинам. Есеня прикрыла глаза, осторожно надкусив край нижней губы. А Быкову как будто впервые изменило его обычное хладнокровие. Было видно, что он едва сдерживался. Женя подался вперёд, сказал с нажимом: — Нам нужен доступ, Егор Александрович. Если мы хотим поймать убийцу, надо просмотреть все старые дела Меглина. Все. До единого. Есеня скосила взгляд на начальника. Тот ничего не говорил, но дышал тяжело, даже сцепил бледные пальцы в замок. — Ты понимаешь, о чём просишь? — наконец прошелестел он. Осмысловский сдвинул брови. — Лично мне дела нет до вашего "супер-секретного проекта". Или до мёртвого Меглина. Я занимаюсь всем этим потому, что дело теперь касается моей жены. И даже моего ребёнка. Ради их безопасности я готов зарыться в паутину ваших архивов с головой. Думаю, Есеня с радостью составит мне компанию. Та внимательно наблюдала за происходящим и не вмешивалась. Ждала, что ответит Седой. И как он объяснит её мужу исчезновение из-под опеки Елены Васильевны целой картотеки дел "наших", что до недавнего времени счастливо хранились совсем в другом месте? — Считай, что этих дел не существует. "Ах вот как". Новоиспечённый майор насупился. — И ты знаешь, почему, — вдруг многозначительно прибавил Быков. — Ну, в таком случае мы будем и дальше ловить вчерашний день, — заключил Женя. — И все новые трупы лягут на вас. Или не привыкать? Есеня вздрогнула. Такой смелости от супруга, даже при наличии где-то его загадочного отца-генерала, она не ожидала. Стоп. Так, значит, он знал, что тогда сгорело в лофте? Или полагает, что где-то остались дубликаты? На самом деле, это было недалеко от правды. Наставник позаботился о том, чтобы перед смертью познакомить её с так называемой "резервной копией". Но Есеня нутром чувствовала, что вот эту помощь следовало оставить на самый-самый крайний случай. Как и то, что о существовании второго "архива" не должна была знать ни одна живая душа. Особенно теперь. Быков засопел. Вдавил в крышку стола кулак и явно крепко задумался. — Жди ответа на запрос, — наконец, велел он. — Может быть, что-то нароешь. Кивнув, словно иного ответа он и не ожидал, Женя опустился на стул, откинулся на спинку. — Что меня, да и вас тоже, наверное, смущает больше всего, — неожиданно произнёс он. — Так это личность человека, который написал на стене: "Поймаю". Есеня затаила дыхание. Этот вопрос смущал её не меньше, чем присутствующих мужчин. Но хуже всего: она хорошо знала ответ на него, хотя в это невозможно было поверить. Просто невозможно... — Самое интересное, — продолжал Женя, пользуясь тем, что начальник почему-то не решился его останавливать. — Эксперты по моей просьбе проверили отпечатки. Он же писал пальцем, смоченным в вине? Так вот, догадайтесь. Отпечатки совпадают. Это тоже он. Есеня вспыхнула до корней волос. И торопливо уставилась в стол. — То есть ты хочешь сказать, он устроил на стене в доме Стеклова переписку сам с собой? — уточнил начальник. Женя не сводил с собеседника странно сосредоточенного взгляда. Есеня нахмурилась. В такие моменты у мужа поразительно получалось копировать Быкова, причём, с молчаливого согласия последнего. Артист... Ну, хоть её загадочные свекры уже лет пять как пребывали за границей, здесь, в СК, ещё была сильна фигура отставного генерал-полковника. И к шалостям его сына все относились с должным пониманием. У их невестки никогда бы не хватило духу на такие фокусы. Видно же, что Седому едва удавалось держать себя в руках, даже пальцы слегка подрагивали. — Ну, он же псих, что с него взять? — пожал плечами Женя. — Возможно, страдает раздвоением личности, вот и общается сам с собой. — То есть, — нахмурился Быков. — Он заходит в дом, убивает Стеклова. Возможно, сперва даже выпивает с ним... Потом пишет на стене карандашом: "Ты меня не поймаешь". А потом, забыв про карандаш, вдруг окунает палец в вино и выводит на стене ответ самому себе? Фантастика какая-то. Зачем? Женя пожал плечами. — Ну да. Кстати, тот карандаш мы тоже не нашли. Если только... Он обвёл взглядом присутствующих и докончил: — Если только в этой странной игре в прятки нет кого-то третьего. Есеня опустила руки под стол и поочередно с силой сжала кулачки. А когда подняла голову, начальник уже подошёл к окну. — Во Владимире — "серия", — произнёс он после долгого молчания. — Уже второе убийство. Но дело в другом. Резко развернувшись, Быков схватил со стола пульт от телевизора и словно выстрелил из него в тёмный экран. Включилась запись. — Оставь меня, — сердилась полноватая женщина в очках, явно адресуя своё требование к оператору. — Если помочь хочешь, то не надо. Уйди, я говорю! Что ты снимаешь? Что ты... Раздался крик, женщина очутилась на земле, попыталась закрыться руками. Через пару секунд в кадре возникли закрытые маникюрные ножницы. Перехватив их в руке, убийца вогнал острие в шею жертвы. А потом ещё раз. И ещё... В камеру брызнула кровь. Через секунду кадр сменился. — Мы делаем это для вас, — с широкой улыбкой сообщил молодой парень в балаклаве и выразительно ткнул пальцем в экран. Едва эта запись закончилась, как Быков тут же включил следующую. — Эй! Что, не хочешь ничего сказать, напоследок? Молодой парень отчаянно замычал в кляп. — Ну типа, "прощай, жестокий мир", — предложил закадровый голос. — Нет? Точно? Ну, как хочешь. Камера отшатнулась, показав место нового преступления: тёмную крышу какого-то высокого здания. Внизу горели точки городской иллюминации, а силуэты действующих лиц почти не различались. Зафиксировав камеру — или, скорее, смартфон, судя по ракурсу съёмки, — в нужном положении, жертву оттащили к краю под её мычание и беспомощный скрежет подошв о какое-то покрытие. И, видимо, столкнули вниз; послышалось эхо сдавленного крика. — Кем он был — неважно, — заявил убийца в камеру. — Как его зовут — какая разница? Мы делаем это не для себя. Мы делаем это для вас. Встал с утра — убрал планету. Лайк, если хотите ещё. — Уже больше полутора миллионов просмотров, — сказал Быков, остановив запись. — Первое преступление, — пять дней назад. Парня сбросили с крыши. Второе — сегодня ночью, множественные удары ножниц в шею. Ролики всплыли в "дарк-нэте". — То есть следов не найти? — заметил Женя. — Всё — уже в сети, — подтвердил генерал-майор. — Мы пытались блокировать, но бесполезно. Репостят все кому не лень. Это как вирус. Город уже на ушах. Ещё одно убийство — и от газетчиков здесь не протолкнёмся. Местные передают это дело нам, с нас и спрос будет. — Нужно искать связь, — хмуро произнесла Есеня, будто не слушая. — Какая тут может быть связь! — попытался отмахнуться начальник. А у мужа глаза сузились ещё больше. Есеня пристально вгляделась в экран, будто увидела там нечто, ускользнувшее от них обоих. Сказала тоном наставника: — Ну, как "какая"? Всегда есть связь. Он выбирает жертву, нападает и снимает на камеру. При этом спокоен, уверен. Он явно готовился. А это значит: продолжит. Убьёт ещё. Чего ему останавливаться? Мужчины уставились на неё одновременно. — Обрадовала, — тихо заметил Женя. — Возьмёшь, — распорядился Седой. — Кто? Я? — поразилась Есеня. — Не надо, я лучше на деле Стеклова останусь. — Ты сама понимаешь, что это невозможно. Ты берёшься, — сказал как отрезал Быков. И, к её удивлению, супруг на сей раз предпочёл не возражать. — Женя, — тихо обратилась она к нему. Но муж качнул головой и осторожно сжал её пальцы под столом. — Поезжай, Есень, — тихо сказал он. — Отвлечёшься, развеешься. Заодно и пользу людям принесёшь. Честь отдела всё-таки. Совещание закончилось в тот же миг. Больше не беспокоясь о какой-либо субординации, капитан Стеклова вылетела из кабинета как пуля. Хлопнула дверью и помчалась по пустому коридору к лестнице. И потому не услышала, как Быков строго сказал Жене: — Переигрываешь. Противно.***
До Владимира Есеня добралась довольно быстро. Положив руки на руль, безучастно смотрела, как мимо проносились смутно знакомые улицы, и думала о том, что случилось за все эти сумасшедшие месяцы. В таком же полуавтоматическом режиме она вела машину несколько недель назад. Смотрела в темноту, озарённую неуместно весёлыми маячками служебных автомобилей, слышала потрескивание раций и надрывные вопли сирен, что будили мирный коттеджный городок, и всё надеялась на то, что муж по телефону мерзко пошутил, ошибся, оговорился, может быть. Что весь этот переполох и выставленное вокруг оцепление — по другому поводу... У ворот отцовского дома сгрудилось ещё больше полицейских машин, так что дальше проезд был закрыт. В окнах горел свет и сновали какие-то незнакомые тени. Женя встретил у калитки, мрачный как туча. Заметив её растрёпанный вид, домашнюю одежду, невидящие глаза и растерянное выражение лица, подхватил под руку, нахмурился: - Напрасно ты... Есеня протестующе помотала головой, сразу отметая все возражения. Высвободила локоть, прошептала дрожащими губами: — Он... там? Муж кивнул. — Что случилось? — Не знаю. Встретив её взгляд, Женя кивнул на распахнутую дверцу своего внедорожника, пояснил: — Я только что приехал. Внутри ещё не был... Быков позвонил, и я сразу тебя набрал... Помолчав, он добавил: — Ты уверена? Она молча кивнула. Хрипло сказала: — Пошли. Двор и дом полнился усталыми, озабоченными людьми. Женя уверенно прокладывал себе путь через всю эту толпу, а она цеплялась за его локоть как ребёнок, что боялся в ней потеряться. И всё ещё лелеяла надежду, что происходящее ей только чудилось. Это просто сон, ужасный и реалистичный, но скоро она проснётся, испытав облегчение... Однако минута шла за минутой, а этот кошмар продолжался. Внутри, в доме, тоже было непривычно много народу, и откуда-то постоянно прибывали всё новые и новые люди. Обстановка, помимо этого, не внушала опасений, но такие мысли вскоре пришлось оставить. В глаза ударила магниевая вспышка, и Есеня отшатнулась, зажмурилась. А когда открыла глаза, увидела то, во что ей пришлось поверить. Старший советник юстиции Стеклов сидел в эркере маленькой кухни за столом, на своём любимом месте, повернувшись лицом к окну, а спиной к двери. И на тихий зов дочери он не обернулся, не пошевелился. — Пап... Женя не успел перехватить, и она подбежала к отцу, рухнула на колени, схватила его за безжизненную руку, потормошила, как в детстве. Вгляделась в неподвижное и какое-то удивительно беззащитное теперь лицо, закрытые глаза. "Ну, что ты делаешь? — строго поинтересовалось подсознание. — Он мёртв, не видишь, что ли?" Есеня замерла, будто наяву услышав этот спасительный отрезвляющий голос. "Мёртв... Но как? От чего?" Она подняла голову и похолодела до косточек: на шее отца темнела такая же тонкая странгуляционная борозда, как и на шее Огнарёва. "Нет... Не может быть..." Есеня обернулась, чтобы призвать мужа в свидетели. И увидела, что он смотрел куда-то в совершеннейшем ужасе, приоткрыв губы и выпучив глаза. Её взгляд метнулся туда же и наткнулся на стену. Чья-то злая рука потрудилась вывести на ней карандашом все четыре слова целиком, безо всяких аббревиатур, тщательно вычерчивая основные линии букв, чтобы надпись была хорошо видна из кухни. Но страшней всего было другое послание — тёмно-красное, толстое, крупное, с бахромой зловещих потёков. Эксперты уже потом определили, что то было вино. На первый же взгляд, показалось, что писали кровью, обмакнув палец в смертельную рану. Лаконичное "Поймаю" бросилось в глаза ещё раньше, чем Есеня различила первую в истории собственноручную подпись телефонного ублюдка. — Это он, — шептала она в руках мужа, слабо вырываясь. — Он! Он, "Ты меня не поймаешь"! Он! Перед глазами плясала знакомая комната, ставшая местом преступления, неподвижный затылок отца, жуткая переписка на стене, два пустых бокала на круглом столе и разбитая бутылка вина у его ног. Будто окровавленные, осколки зелёного стекла в тёмной лужице. Одной рукой дотянувшись до раковины и продолжая удерживать супругу другой, Женя открыл кран, наполнил стакан, сунул в её слабые пальцы. — Тебе надо успокоиться, — его голос звучал отстранённо и сухо. — Пей. Она отбивалась, упрямо мотая головой и жмурясь от ярких вспышек фотоаппарата. Тогда муж вынудил её наклониться над раковиной и брызнул ей в лицо холодной водой. Внутри перехватило дыхание, а он взял её за плечи и развернул к себе. — Всё. Хватит. Я отвезу тебя домой и вернусь. И вот тогда она наконец разрыдалась. — Но он же звонил мне! — глухо восклицала Есеня. — Звонил, всего час назад! Я же говорила с ним! Всё было хорошо... Он же звонил! Она тряслась и плакала, уткнувшись ему в плечо. И чувствовала, как со дна души поднимался обжигающий холод, пронзительная пустота, что как чёрная дыра высасывала все её силы. Как это могло быть? Как это могло случиться? Все эти слёзы, прорвавшиеся, словно через плотину, эта позорная истерика, на которую там уже никто не обращал внимания, всё продолжалось и не отпускало и пока муж тащил её на улицу, и после, когда молча вёз её в машине в кромешную ночь. Так же решительно, поспешно и грубо он приволок её в дом и наверх, по лестнице, в спальню. А Есеня всё лила слёзы и понимала, как ему было неприятно их видеть. — Не уезжай! — всхлипнула она, безнадёжно пытаясь остановить этот солёный поток. Но он только осторожно высвободился из её пальцев. И уехал. И был прав. Убийство её отца нужно было расследовать как любое другое — и по горячим следам. Позже, пару недель спустя, глаза перестали наливаться слезами по любому поводу, высохли на пышных похоронах отца, привыкли к неизбежному в наборе всех этих сухих формальностей и мероприятий. И тогда она в десятитысячный, наверное, раз приехала сюда, в осиротевший дом: слоняться по опустевшим коридорам и комнатам, вместе с Женей, в компании следственной группы. Быков отправил лучших, кого мог прислать, и теперь все эти эксперты и оперативники, оставив кухню как давно обследованное месторождение, разбрелись по другим комнатам, сами не представляя, что они собирались там найти. Она тоже этого не представляла, просто бродила по дому, мимоходом подмечая какие-то уже несущественные детали. Поймала в настенном зеркале своё собственное отражение — бледное, измученное, с потухшим и растерянным взглядом — и невольно испытала чувство дежавю. В том же зеркале ещё год назад она отображалась такой же неживой тенью и точно так же не знала, что ей теперь следовало делать... Содрогнулась и отвернулась в другую сторону. — Есения Андреевна, — подступил к ней кто-то из коллег. — Вы... Извините. Не могли бы вы пройти с нами в его кабинет? Ну, чтоб вашим взглядом... — Иду, — тихо отозвалась она... Мигнувший светофор вынудил транспорт остановиться на широкой площади возле Владимирского оперного театра. Есеня печально вздохнула. Когда-то они с наставником ловили здесь тенора Птаху, и на этом же месте, на перекрёстке, год назад настороженно замирал их пыльный голубой "Мерседес". Тёмные глаза водителя всматривались в переднее стекло серьёзно и сосредоточено, а она с любопытством разглядывала в окошки улицы города, в котором ещё ни разу не была. И украдкой не отказывала себе в удовольствии изучать молчаливый профиль наставника, гадать, о чём же он думал. Сейчас она поражённо начинала осознавать, как на самом деле была счастлива в то время. Невзирая на то, что эта странная стажировка не имела ни графика, ни выходных, ни установленных рабочих часов и неустанно требовала от ученицы Меглина мобилизации её физических и духовных сил, в такие минуты она могла позволить себе хоть немножко расслабиться. Передать ему все бразды правления над ситуацией и втайне радоваться, знать, что её угрюмый спутник уже давно составил программу действий, разобрался в происходящем и получил ответы на все вопросы заранее. Что даже самые непредвиденные ситуации всегда остаются в поле его жёсткого контроля, а она, Есеня, защищена и под его опекой. Даже когда он изо всех сил пытался доказать ей обратное... Именно Меглин давал ей тот надёжный внутренний стержень, на который ей так нравилось опираться, заряжал её своим присутствием как батарейку. Не потому ли, когда он навсегда покинул этот мир, его преемница так отчаянно ухватилась за руку отца, Жени? Ухватилась, отвернулась от прошлого, закрыла глаза ещё для надёжности. Пыталась всё забыть, пыталась жить обычной жизнью нормальных людей. Тем более, что у неё это почти начало получаться. А теперь не осталось ничего. Отец навеки сомкнул уста, так и не успев раскрыть ей душу и старые тайны. А папка с личным делом Родиона Викторовича Меглина в его столе оказалась пустой. Вернее, сперва Есеня нашла её закрытой и толстой. В том самом ящике, который так просто не отпирался... — Ломайте! — сухо распорядился кто-то. — Погодите! — вмешалась она. — Я знаю, где ключ. Вмиг все присутствующие, включая Женю, сгрудились вокруг, у всех в глазах загорелся жадный хищный огонёк. Новая хозяйка дома сама открыла замочек и выдвинула ящик. Прошептала: — Жень... — Отошли все, — приказал тот. А когда все остальные отступили, опёрся на полированную столешницу кулаками, велел: — Доставай. Супруга вытащила папку, поразившись её весомости. — Жень, это же его личное дело... Он подступил ближе, заглянул через плечо. Распутывая завязки, Есеня слышала его тяжёлое дыхание. А сама, сражаясь с затянутым узелком, подумала, что та же неизвестная рука, что подсунула ей дела Кукольников, теперь, видимо, решила провернуть с ней тот же трюк. Подумала и испугалась; она уже не была так уверена, что вообще хотела знать что-либо о прошлом наставника. И эти внутренние мольбы были услышаны. Старая ветхая папка оказалась полной чистых листов. Хоть сейчас в принтер клади. Женя трусил их все и каждый в отдельности, а потом и разбрасывал вокруг с тихим неприятным смехом. Присутствующие у стенки поглядывали на эту плохо скрытую истерику неодобрительно и постепенно покидали кабинет. А Есеня почувствовала облегчение. Пока муж отвернулся и был поглощён своим странным занятием, она подошла к столу, нежно провела рукой по выцветшему картону, где было написано любимое имя, перебрала в пальцах тесёмки. И даже в тот миг не подумала о самом важном. О том, что же там было раньше? И действительно было ли там что-то?.. Вновь очнувшись от своих мыслей, капитан Стеклова увидела, что уже почти приехала. Неподалёку потрескивали рации и сверкали маячки полицейских легковушек, а чуть поодаль — кареты "скорой помощи". Вход между деревьями был затянут оградительной лентой, и несколько полицейских в форме охраняли все подходы к месту нового преступления.***
У скамейки на парковой дорожке на боку лежало тело шестнадцатилетней светловолосой девушки, вокруг ползали эксперты с чемоданчиками. — Мы уже почти закончили, — сообщил один из них, стягивая с рук резиновые перчатки. Майор Зуев ещё раз окинул взглядом всю неутешительную картину, кивнул и направился по дорожке к группе младших коллег, что неподалёку опрашивали нескольких бледных свидетелей и на колене составляли протоколы. — Ужас-то какой, — услышал он, когда подошёл. — Знаете, я многое видел, — подхватил другой очевидец. — Но... чтоб вот так, в открытую... — Ну, что? Лейтенант извинился, подступил к начальнику ближе. Развел руками: — Та же история. Никто ничего. Это днём тут всё открыто. А ночью даже вон фонарь не горел. Деревья, кусты... Ну, а утром уже — сами понимаете. Собак выгуливали. На пробежку вышли. На работу через парк дорогу срезали. И тут такое... Зуев кивнул. Уже собрался уходить, как тут у самого выхода его нагнал молодой капитан. И заговорщики сообщил: — Здравия желаю. Она уже тут. Приехала. — Быстро, — хмыкнул он. Не в планах майора было отказываться от своих намерений, но любопытство взяло верх. У тела жертвы действительно появилось новое действующее лицо. — Сначала ударом в лицо сбил её с ног, — докладывал приземистый судмедэксперт, затягиваясь сигаретой. — Связал проволокой руки и забил горло бумагой. Задохнулась. Скажу, что такой способ убийства в моей практике — первый. — В моей — тоже. Его собеседница присела на корточки, осторожно перевернула тело на спину. Подобравшись ещё ближе, пригляделась, подцепила пальцами кончик бумажного листа, что торчал из разомкнутых губ. — Мне нужно знать, что здесь написано, — заявила она. Эксперт пожал плечами. — Да из книги страница. Девяносто девятая, кстати. Незнакомка присмотрелась, кивнула. — Всё, что сумеете, — попросила она. — Любая мелочь. Что за книга, какой текст. Он кивнул тоже. А она отвернулась, потянула из кармана телефон, включила экран, открыла строку сообщений, а следом — видео. — Привет, — услышал Зуев. — Меня Андрей зовут, а тебя? На экране светловолосая жертва была ещё жива, улыбалась, не забывая при этом отхлёбывать из пивной банки. Той самой, что теперь смятая валялась рядом с телом, явно раздавленная чьей-то ногой. — Оля, — ответила она. — Красивое имя, — оценил оператор. — Оля. Жертва алкоголя. Улыбка испуганно сбежала с лица старшеклассницы. Она ускорила шаг, бросила через плечо нервное: — Смешно. Но её быстро догнали. — А так — смешно? — воскликнул видеоблогер, судя по голосу, тоже молодой парень. Камера покачнулась, послышался сдавленный крик и звук удара. — Я читаю ваши комменты, — уже спокойнее сообщил новый герой в балаклаве. — Кто-то пишет: "парни, перебор". Но давайте глянем, станет ли мир хуже без Оли? Зуев подступил ближе, осторожно заглянул ей через плечо, в экран. Поморщился. — Я всё сделал, — визгливо заявил в камеру автор ролика. — Теперь я — с вами. Ву-ух! — он выдохнул и встряхнулся, не опуская телефона, на который снимал себя и своё "реальное преступление". — В нашей группе не место лузерам. Допускаются те, кто вершит судьбу мира. Если ты готов на решительные действия, то тебе к нам. Потому, что мы настоящие. Мы — сила! И напоследок, недолго думая, он выразительно ткнул пальцем в экран, в том известном жесте со старого военного плаката. — А ты записался?.. — обозначил майор, и незнакомка вздрогнула, обернулась. — Ни одного свидетеля, зато просмотров уже тыщ под десять. Профессиональная привычка вынудила его рассмотреть коллегу из СК с той же тщательностью, что и место преступления. Зуев увидел молодую решительную брюнетку, в закрытой, но элегантной тёмной одежде, с коротким пушистым каре и красивыми чертами лица. Модельную внешность только слегка портили смертельная бледность кожи и небольшие круги под глазами, острыми, несмотря на очевидную усталость и недосып. А она, подняв голову, увидела мужчину в штатском лет пятидесяти, с круглым лысым черепом, такими же круглыми глазами и столь широкими плечами, что его очертания как-то сразу напомнили равностороннюю геометрическую фигуру. — День добрый, — произнёс тот. — Это вы приехали учить нас уму-разуму? — А у вас проблемы с этим? — мгновенно отреагировала она. Он оценивающе качнул головой. Но потом, видимо, вспомнив о приличиях, представился: — Майор Зуев. — Капитан Стеклова, СК, — было видно, что москвичке не терпелось приступить к работе. — Жертву опознали? Вместо майора ответил тот самый черноволосый капитан, что всё это время слушал их разговор. Заглянул в протокол. — Оля Коплякова, — доложил он. — Жила неподалёку. — Училась? — спросила Есеня. — На домашнем обучении. Она поднялась на ноги и аккуратно сдвинула раскрытый экспертный чемоданчик в сторону, чтобы освободить себе место на скамейке. Села, упёрлась в колени согнутыми локтями, взялась за виски и пристально уставилась на труп. Зуев нахмурился. Первое впечатление о гостье складывалось не самое радужное. Впрочем, так он и думал. Вряд ли СК послал бы сюда, на помощь в столь резонансном и пока тупиковом, деле одного-единственного сотрудника, к тому же такого молодого и неопытного. "От силы лет двадцать пять, а уже капитан. Хорошо, хоть не психолог-криминалист, знаем таких уже. Видели. Умников-гипнотизёров. Дегустаторов и нюхачей. Наверное, и у этой имелись какие-то скрытые способности, на которые руководство возлагало особые надежды? Да, только, похоже, девочка и трупа в своей жизни не видала никогда, вон как смотрит. Вот-вот в обморок свалится. Ох, час от часу не легче..." — Ну как, нашли что-нибудь? — холодно поинтересовался он. Есеня словно очнулась, даже глазами поморгала. Пробормотала: — Да, у вас — "серия". — Простите? Она спокойно пояснила: — Повторяющиеся убийства. Зуев набычился. — Совпадение. Один сделал, — другой увидел, решил повторить. Дурное дело нехитрое. — Возможно, — возразила она. — Но будут ещё. За неимением поблизости второго посадочного места квадратный майор остался там, где стоял, скрестил на груди локти. — Опа, — сказал. — "Битва экстрасенсов". Обоснуйте или чисто на чутье? Есеня ткнула пальцем в экран, на котором удалось поймать и увеличить лицо убийцы в балаклаве. — "Комменты" читает, — пояснила она. — За "лайки" работает. За одобрение. Они вообще потому и начали убивать. Так что если не возьмём — смысл им останавливаться? Зуев покачал головой, попросил: — Не радуйте. — Так не ставлю цели, — фыркнула она. Он посопел, очевидно, раздумывая над услышанным — А что вам ещё чутьё подсказывает? — с интересом спросил капитан. — Молодой, — ответила она. — Судя по жертвам, не очень силен физически. Выбирает женщин и детей. — Ну да, — важно согласился майор. — Точно, не Шварценеггер. А ножницы? — Что "ножницы"? — насторожилась она. Зуев краем глаза заметил, с каким вниманием на него и собеседницу смотрели подчинённые, постепенно образовывая вокруг маленькое кольцо. Вслед за капитаном на место событий подтягивались лейтенанты и даже эксперты, заканчивая работу, с интересом прислушивались к разговору. Он качнулся на носках, продолжил: — Ну, зачем он ударил несколько раз? Ножницами? Там бы и одного — выше крыши... Нет, конечно, можно на гнев списать. Но в остальном-то спокойно работал? Есеня едва подавила в себе желание закатить глаза. Ещё одна жалкая попытка владимирских коллег изобразить подобие мозговой деятельности и как-то оправдать свою беспомощность и бездействие за последнюю неделю. Эх, был бы здесь наставник, он бы сразу, красиво и убийственно по своему обыкновению поставил бы на место их всех. Только, увы, даже его баритон в ушах теперь хранил гробовое молчание. Тем неприятное и пугающее, что оно тянулось вот уже почти месяц, со дня смерти папы. И никакие мольбы либо мыслительные рассуждения больше не могли заставить его проявиться вновь. Может быть, поэтому ей так не хотелось приезжать сюда? Без малейшей поддержки? А скверней всего было то, что даже теперь, на выезде и у этого мёртвого тела, внутренний голос оставался непримирим к её тайному зову о помощи. Можно было таращиться на труп сколько угодно. Сколько угодно пытаться пробиться к той части её подсознания, без которой работать решительно не получалось. Даже те уловки, что помогали прежде, нынче не давали результата. Надо было что-то предпринимать самостоятельно, но в голову лезли только стандартные процедуры и программы действий, которым учили в академии. А все мысли вместо работы сосредотачивались вокруг этого слепого желания услышать хотя бы слово, хоть один звук знакомого голоса! Да, без него её попытки здесь были не менее жалкими, чем у местных полицейских. "Ну что ты видишь? Что? Что? Что-о?.." Заметив, с каким странным вниманием на неё смотрели владимирские коллеги, Есеня окончательно пала духом. Осталось одно раздражение. — Что жертв объединяет? — довольно резко спросила она. — Вы нашли связь? — Ничего, — спокойно обнадёжил Зуев. — Разные районы города, не пересекались даже через знакомых. Она — тихая учительница, одинокая, вообще мало с кем общалась. А пацан из неблагополучной семьи. Из школы выгнали, живёт под теплотрассой. Ну, вернее, жил... — Ну как же "ничего не связывает"! — рассердилась она. — А школа? Майор усмехнулся. Он и сам не понимал, отчего ему так захотелось позлить москвичку ещё немного? Наверное, потому, что ей вообще не следовало приезжать сюда, со своим нестандартным ходом мыслей? Потому что, не успев приехать, будучи даже в таком нежном возрасте, она задавала вопросы, которые ставили его, как ему казалось, прожжёного следователя немножко в тупик на глазах у подчинённых? А может, потому, что от злости на её восковых щеках загорался очаровательный румянец, а глаза начинали метать маленькие молнии? "Хоть ожила немного, — вдруг подумал Зуев. — Интересно, кто подарил ей такие милые колючки?" — Школа? "Мы все учились понемногу," — он тихонько посвистел. — Но только он учился не в той, в которой она преподавала. А эта, — он кивнул на труп, который уже уложили на носилки. — Она вообще на домашнем обучении была. В поисках поддержки он посмотрел на черноволосого капитана. Тот кивнул. — Но связь же может быть не такой очевидной! — воскликнула Есеня. — Отправьте оперативников по школам, где были драки, угрозы, смерти, другие внештатные ситуации... Не услышав отклика, она вскинула голову, нахмурилась. Спросила: — Что? — Эта ваша тема, московская, — неожиданно упёрся майор. — Оперативников по школам... Я здесь знаю всё. Случай такой был только один за последнее время. Там — и смерть, и угроза. И внештатная ситуация. В сто восемнадцатой школе... Эти слова заставили гостью из столицы резво вскочить на ноги. — Вы на машине? — взволнованно осведомилась она. — Едем! Покажете. Подробности по дороге. И заторопилась к выходу, меря дорожку стремительными лёгкими шагами. Зуев хмыкнул. Черноволосый капитан скорчил смешную гримасу и показал начальнику кулак с отогнутым вверх большим пальцем. Майор закатил глаза. Но подчинился и пошёл догонять стройную длинноногую фигурку.***
В сто восемнадцатой школе следователей встретил заливистый и дребезжащий звонок. — Попов Михаил Георгиевич, — взволнованно рассказывал гостям из официальных структур директор, пока сопровождал их на место встречи. — Его дочка училась в нашей школе. Умерла прямо на уроке физкультуры. Она сорвалась с каната, в результате остановки сердца. В этом никто не виноват, — тут же предупредил он. — Ну, знаете, как бывает? И генетика, и наследственность, и особенности организма... Но дело в том, что после этого он словно с катушек слетел. Ну да вы сейчас сами всё увидите. Волнение и даже некоторая опаска дирекции была понятна. К навсегда испорченной репутации этого заведения прибавлялся ещё и страх перед убитым горем отцом пострадавшей. Есеня убедила Зуева провести его допрос именно здесь, в этой самой школе и в этом самом зале. Хоть любимый баритон по-прежнему не отзывался, она знала наверняка: был бы его обладатель жив — поступил бы так же. "Так и будешь молчать? — сердито подумала она, пока преодолевала высокие ступеньки лестницы, вместе с Зуевым. — Ну и чёрт с тобой! Сама справлюсь. Здесь он точно сознается!" "Конечно, сознается, — внезапно раздалось в ушах, и она чуть было не споткнулась. — Если виноват". Тут довелось немного сбавить шаг и начать ловить дыхание не хуже своих спутников. Сердце мячиком прыгало по ступенькам, а внутри впервые за эти долгие дни появилось чувство, похожее на радость. От которой вдруг резко захватило дух. "Ты где был? Ты меня вообще... бросил!" — пожаловалась она даже против своего желания. И, разумеется, ответа не дождалась. Да и вряд ли наставник удостоил бы её таковым сейчас, даже во плоти. Его голос вернулся не для того, чтобы сделать ей приятное и хоть чуточку порадовать. Просто беседу с главным подозреваемым он точно пропустить не мог. Ни в каком своём воплощении. Наконец, директор услужливо открыл перед гостями тяжёлые двери спортивного зала, но сам заходить внутрь поостерёгся; сказал, что подождёт в коридоре. Попов выглядел так, как его и представляла себе Есеня, пока шла сюда. Лет сорок, мятая одежда, многодневная щетина, кое-где уже переходящая в зачатки бороды отшельника. Тусклый взгляд исподлобья как будто определял некий внутренний замок, запертый на потерянный ключ. Находиться здесь ему было нелегко, аж руки подрагивали — она мысленно поздравила себя с этой маленькой удачей. — Ну, и что вам надо? — мрачно поинтересовался подозреваемый. Зуев, по-видимому, решил не вмешиваться и устроить столичной гостье небольшую проверку. Но даже в столь недружелюбной компании та почувствовала себя уверенней и шагнула вперёд. — Вы неоднократно угрожали администрации школы, собирались здесь взорвать всё, — напомнила она. — Убить всех. Учителей, детей... Правильно цитирую? Было? — Было, — подтвердил Попов. Тогда Есеня села на высокую стопку спортивных матов и продолжила: — Полгода назад здесь погибла ваша дочь. Вы обвинили сотрудников в халатности. Расследование показало несчастный случай. Но, — многозначительно прибавила она, — кто-то же должен ответить? Никакого одобрения на данном этапе она не дождалась. Зуев молчал, внутренний голос — тоже. — Да, — скрипуче протянул подозреваемый. — Красиво всё сложила. Как Лего. Ты меня сюда спецом позвала, да? Чтоб меня, типа, пробило, и я сознался в убийствах того пацана, тётки и девки? Она нахмурилась: — А вы откуда знаете? Попов пожал плечами. — Весь город уже говорит. А вот ты, умная такая. Ты знаешь, каково это: ребёнка потерять? Внутренне содрогнувшись, она постаралась этого не показать. Только злость проскользнула в глаза, метнув те самые молнии, что так впечатлили Зуева. — А я не обязана... знать. — Не важно, кто твоего ребёнка убил, — будто не слушая, продолжал Попов. — Виноват всегда ты. Не углядел, не уберёг. Ты должен быть с ней всегда, рядом. Всю дорогу, каждую минуту. Только так можно уберечь... Внезапно его слова стали глуше, слились в едва различимый гул... — Какой неожиданный визит! — вдруг, вспомнился ей один очень-очень давний разговор. — Ты что тут делаешь, папа? — Хотел сделать тебе приятное, — ответил тогда ещё действующий прокурор Стеклов. — Или показать, что контролируешь? — догадалась она... Есеня попробовала силой прервать этот поток воспоминаний, как-то сдержать, оборвать, но это не принесло успеха. Исповедь подозреваемого словно открыла шлюз. Пришлось опустить голову, стиснуть зубы и терпеть. — Послушай меня хоть раз! Стажёров к себе он отроду не брал, — знакомый голос звучал тихо, хрипло, будто каждое слово царапало отцу горло. — Тем более — соплячку, студентку вчерашнюю. Он отшивал следаков с десятками дел за плечами. Меглин работает один! Точка!.. — Я сначала на них грешил, на учителей, — между тем сокрушался Попов, уставившись на полшага перед собой — в зелёный пол с аккуратной разметкой. — Но... это я виноват, я... Вот сейчас я стою, разговариваю, а она — вот здесь, моя Лиза, стоит. Куда б я ни пошёл, она — всегда со мной. Есеня подавленно смотрела на его протянутую в пустоту руку, впавшие щёки, глаза, в которых стояли слёзы. Но видела перед собой другое лицо. Два любимых лица... — Здрасьте, — вспомнились ей собственные жалкие попытки обратить на себя внимание столичной знаменитости и грозы серийных убийц. — Я — Есеня Стеклова. Окончила юридический. С отличием... Неожиданный визитёр в то самое время был поглощён изучением каких-то следственных материалов, что ему передал отец из рук в руки, и на её слова как будто не обратил никакого внимания. Как и на унизительное дополнение к ним. Лишь после оказалось, что он всё прекрасно слышал и, более того, уже имел насчёт будущей ученицы собственные далеко идущие планы. Осчастливил её до небес своим согласием, но впредь не раз дал понять, как неверно она оценивала свои способности. И что оценки больше, чем двойки, она от него никогда не дождётся. Даже после его смерти... Есеня поморщилась, тихонько сжимая кулачки. А память продолжала терзать свою обладательницу, подсовывая всё новые картины, образы и разговоры. — Тебе о чём-то говорит имя: Максим Огнарёв? — Нет, — отец старательно сделал недоумённое лицо. — А кто это? И это после того, как она — не без помощи наставника — получила на руки настоящее, не поддельное заключение баллистической экспертизы! А потом отыскала в семейном альбоме совместную фотографию отца, мамы и улыбчивого капитана! — Пап, я тут подумала... Вот если ты хочешь что-то мне сказать, но боишься, что я не пойму.. Так вот: я пойму. — Не поймёшь, — отрезал тот. — Ты никогда ничего не узнаешь... — Домой не хочу, — объяснила она, пока Меглин слушал её со своим загадочным спокойствием сфинкса. — Он же опять... соврёт. И она же чмокнула его в щёку в первый раз — сама, и так, чтоб её действие было хорошо видно из окна отчего дома, в котором стоял знакомый силуэт хозяина. Что это тогда было? Да, конечно, ей безумно хотелось отплатить Меглину за ту бурю чувств, что он всколыхнул в ней накануне, когда преподавал свои три урока. Но вряд ли бы у его ученицы тогда хватило на это духу, не овладей ей другое, не менее сильное желание. Ей захотелось дать отцу понять, что она ступила на толпу войны и у неё есть надёжный соратник. Что больше она не допустит лжи и недомолвок и докопается до ответов, чего бы ей это не стоило. По крайней мере, в таких серьёзных вещах наставник никогда её не обманывал. И вот она своего добилась. Докопалась. Узнала большую часть и практически сошла от этого с ума. А потом уже не захотела разбираться в мелочах, что остались неосвещёнными. Главные ответы Меглин ей отдал, как и обещал... — Думаешь, убью кого — она уйдёт, — голос Попова задрожал всерьёз. Зуев внимательно посмотрел на москвичку, что последние несколько минут сидела неподвижно и таращилась в одну точку не хуже главного подозреваемого. Он ожидал реакции, каких-то новых интересных умозаключений, но Есеня больше не произнесла ни слова. И вдруг вскочила на ноги и стремительно вышла из зала, почти выбежала. — У него за эти полгода четыре привода, — сообщил майор, когда странную коллегу с трудом удалось нагнать во дворе школы. — Драки с ножом. И ещё. Он теоретически эту учительницу знать мог. — Это не он, — хрипло возразила Есеня. — Это чуйка? — усмехнулся Зуев. Направился следом, но тут она резко обернулась и упёрлась ладонями ему в грудь, попробовала оттеснить чуть назад. Можно было поклясться, что в её чёрных глазах уже понемногу начинался дождь. Матёрый следователь обалдело застыл на месте, где стоял. — Можно, я на минуту... сейчас? — её голос дрогнул. И, пока майор силился вернуть себе способность двигаться, Есеня со всех ног припустила к своему внедорожнику и, не успев толком пристегнуться, рванула с места, взвизгнув покрышками. А через пару кварталов, остановившись у какой-то обочины, она рыдала и тряслась, повалившись локтями на руль. Воспоминания окончательно сорвались с цепи и набросились на неё со всех сторон и уже безо всякого сострадания. Вот в руках — её любимая чашка с надколотой ручкой, внутри — любимый с детства травяной чай. Она в последний раз вернулась в дом перед тем, как вылететь оттуда в бешенстве, позабыв собранную сумку и мысленно опрометчиво поклявшись никогда больше не переступать порог. Всего несколько роковых минут того вечера, как кадры хроники в её собственном документальном фильме... — Откуда такая забота? — язвит она, пока в ладонях остывает чай. — Он — мой друг, — заявляет отец. — Ты его ненавидишь! — Любовь и ненависть — одно и то же, не знала? — холодно и хрипло поясняет он. — Пап, а ты не думал, что ты сам — маньяк? — вдруг догадывается дочь. — С этой твоей манией всё контролировать? Есеня заслонилась ладонями, отчаянно желая заткнуть себе ещё и уши... Не видеть, не слышать этого больше! Никогда! Нет... — С мамой... тоже так вышло?" — сквозь слёзы допытывается она. — Ты и её спасал? Так меня — не надо! Я жить хочу! И вот он! Первый и единственный в жизни удар, жгучая пощёчина по её лицу и душе. Страшный крик отца, этого непробиваемого, никогда не повышающего голос человека: — Не смей так говорить! Что он тебе наплёл?! А следом жуткий, приглушённый крышкой гроба вопль Стрелка: — Это Стеклов! Это её отец меня выпустил! Чтоб я тебя остановил! Родион! Её собственный, обиженный и жалобный писк: — Скажи, что он врёт! И мягкий, бесконечно усталый бархат любимого голоса: — Не слушай его... Не слушай... Она откинулась на спинку и схватилась за голову, подавив всхлип. "Не слушай, не слушай..." — Это всё — я, — чуть слышно прошептала она, внезапно, ретроспективно осознав всю глубину своих поступков и слов. — Я виновата, я... Я... Раньше она полагала, что во всей этой игре была просто пешкой, ничего не значащей разменной фигурой в руках наставника и отца. А теперь в таком стремительном анализе вдруг получилось осознать, что каждое её действие, даже самое незначительное, имело столь громадный вес. Именно она, полагая, что была способна закончить холодную войну между двумя своими самыми близкими людьми, сожгла обоих дотла, вызвав их на противостояние. Пришлось выбирать, с кем она хочет остаться, и она выбрала... Вот только её избранный воин оказался безнадёжно раненым ещё до начала схватки. Впредь на большую подлость со стороны отца она не смела и рассчитывать. И всё это было для того, чтобы... её защитить? Спасти? Чтобы оставить всё так, как было? На плечах будто вновь сомкнулись твёрдые пальцы, неуловимо напомнили хорошо ей известную хватку. — Занимайся своим делом и не лезь, куда не просят! Слышишь? — его почти испуганный возглас — последняя надежда её образумить. И намекнуть на то, что он по какой-то неизвестной причине так и не решился озвучить. — То есть так будет лучше? Ни в чём не разбираться? И ничего не знать?.. — Он любил её, — коротко пояснил знакомый баритон. — И это ты называешь любовью?! — заорала она, догоняя наставника по свежему снегу и внутренне опасаясь, что он может оставить её здесь, навсегда, наедине с ужасной, хорошо систематизированной правдой. — Я такая же, как она! Да? Кто я?! "Ты скоро узнаешь..." Дребезжание телефонного звонка в колонках машины заставило её дёрнуться в сторону. Есеня попробовала заслониться руками, даже закрыть себе уши, но её внимания добивались упорно и долго. Наконец, она обречённо приняла вызов, уже смутно догадываясь о том, кто решил ей позвонить. — Самокритика красит человека, — сообщил грубый и невозмутимый, ненавистный голос. — Знаешь, почему я так люблю шахматы? Каждая партия — борьба со своими слабостями и ошибками. Каждый ход, что ты делаешь. Каждая фигура, которой жертвуешь. Единица или ноль, пустота внутри.. Это начало твоей победы или начало конца. — Ненавижу... шахматы, — свистящим шёпотом произнесла она. В колонках машины послышался тихий смешок. — Как говорил тот, кого ты слишком хорошо знаешь: "надо полюбить". Есеня зажмурилась до слёз и поклялась молчать, чего бы она больше ни услышала. Нет... — Есеня? — вдруг окликнул её телефонный аноним. И она против своей воли ответила: — Да... — Я знаю, о чём ты думаешь. Та едва ворочала языком: — Я тебя... убью... За папу... За него. Убью... — Может быть, — донеслось в ответ. — Это зависит от тебя. Если поймаешь — убьёшь. — Он же был последним, что у меня осталось, — не слушая, потрясённо пробормотала Есеня. — Как ты мог? Зачем... Зачем ты убил его? — Я его не убивал, — возразил "Ты меня не поймаешь" со странным убеждённым спокойствием. — Это сделала ты. Пусть она сидела и могла сползти по спинке кресла без угрозы падения — чувство было такое, что земля ушла из под ног и не стало последней ощутимой опоры. Голова пошла кругом. — Что? — задохнулась Есеня. — Ты что несёшь? Но в колонках было непривычно тихо, только слышалось чьё-то дыхание. И это было страшнее всего. Что-то изменилось? Почему он оставил свою обычную манеру разговора? И главное: кого из них он имел в виду? — Твои сны ужасны, Есеня, — наконец произнес аноним с той же невозмутимостью робота. — Неужели ты не хочешь проснуться? Просыпайся. Или я сделаю так, что смерть станет твоим единственным, самым заветным желанием. — Нет, — тихо, жалобно попросила она, чувствуя внутри нарастающую бездумную панику. — Пожалуйста... Нет... Что тебе.. нужно... от меня... После короткой паузы колонки подавили вздох. — Всё будет намного проще и быстрее, если ты перестанешь сопротивляться. И откроешь глаза, — он повторил: — Намного проще... Есеня вспыхнула. "Не дождёшься, ублюдок". — У тебя теперь новый ребус, — неумолимо продолжал ТМНП. — Красивый, символичный. Числа правят миром. Цифры. Время. Количество "лайков". Единица и нолик, всё или ничего. Ты поймёшь многое, если всё сделаешь правильно. — Нет, — чуть не плача, прошептала она. — Нет, я не хочу... Я не могу больше... Я не знаю... — Можешь, — сурово возразил он. — Я тебе уже подсказал. Теперь твой ход, Есеня. Ты меня не поймаешь.***
Она вошла в свой номер, шатаясь как пьяная. В зеркале в прихожей увидела собственную смертельную бледность и сперва даже не поверила глазам. Ну, просто привидение из какого-то триллера! Ещё бы волосы отрастить, и можно будет спокойно пугать людей. Удивительно, как её вообще пропустили внизу? Невероятным усилием воли Есеня кое-как доковыляла до дивана, что дополнял обстановку просторного номера, в котором её поселили, и повалилась на него. Лицом в холодную кожаную подушку, поджав колени к груди. Зажмурилась. Набрала воздуха в грудь. — Да что тебе нужно от меня-а?! — завопила она. Из глаз брызнули слёзы. И в тот же миг на столике требовательно зазвонил её айфон. Она подошла к мерзкому дребезжащему устройству медленно, заторможенно, практически против воли. Жалобно скривилась. Наконец, разглядев на экране четыре буквы, взяла в руки. — Есть какие-то новости? — Жень, — прошелестела она. — Я приехала всего два часа назад... три... — Четыре, — поправил он. — Четыре... Нужны новости — Быкова спроси. Пока что мне и его нечем порадовать. — Устала? — посочувствовал муж, но тон его голоса при этом не потеплел. — Отдохни, поспи. Есеня покачала головой: — Мне надо работать. Лучше ты скажи... — она прислушалась. — Ты что, едешь куда-то? — Так точно. У Елены Михайловны сегодня короткий день. Забыла? Она промолчала. Сделав пару шагов по комнате, опустилась на диван. "Цифры", — вдруг вспомнилось ей. — Пришли мне записи с камер наблюдения. На том конце провода сразу догадались, о чём шла речь. — Зачем? — удивился он. — Мы же смотрели их уже, сотню раз. Смотрели и пересматривали. Есеня буркнула: — Мне нужно. В трубке послышался раздражённый вздох. — Хорошо. Через два часа. Устроит? Она покачала головой. — Лучше просто открой мне доступ. С телефона. Трубка молчала. — Открой, открой. — Сейчас. Вздохнув, Есеня включила громкую связь, повернула телефон горизонтально и придвинулась ещё ближе, низко склонилась к экрану. Планировка в особняке Стекловых и правильное размещение внутренней камеры позволяли следить за большей частью гостиной, а в дверных проёмах неплохо просматривались кухня и прихожая. На записи хозяин дома неподвижно сидел за столом, спиной к двери. И это же положение сохранял до самого конца. Скорее всего, он уже в то время был мёртв... Но прежде, чем требовать от мужа доступа к полной версии произошедших событий, её пальцы сами собой скользнули по экрану и увеличили масштаб той его части, по которой бежали мелкие цифры, отражающие реальное время записи. Странно, что она не заметила этого раньше... — Стой! — воскликнула Есеня. — Вот, смотри! Двадцать два сорок один. Надписи на стене ещё нет. Теперь, видишь? Двадцать три тридцать! Целый кусок отсутствует. Около часа! — А, — протянул Женя. — Ты об этом.. Так то перепады напряжения были. Отрубилась система. Чёрные глаза недоверчиво сузились. — Что? Серьёзно? И именно, когда он там был? Когда отца убили? Когда ты его... привёз? В трубке послышался свистящий вдох. — Да, Есень, там напряжение скачет, — принялся оправдываться муж. — На подстанции. Я проверял. Она хмуро перетащила ползунок к началу записи, как в какой-то жестокой игре, пытаясь поймать ту её часть, на которой отец был ещё жив. Впрочем, даже на заслуженной пенсии старший советник юстиции Стеклов находил себе занятие, стабильно покидал дом утром и возвращался вечером, следуя тому же незыблемому деловому расписанию, что было так хорошо знакомо его дочери. Вот только куда он в это время ездил и чем занимался с момента отставки, было покрыто завесой тайны. Он говорил по привычке: "в комитет"... Да вот — утро, такое же, как и все прочие. И вот он уходит из дома, чтобы... Чтобы по возвращении встретить там своего зловещего гостя? Пустить в двери кого-то, кто был "ближе"? Как же такое могло случиться? Почему охрана пропустила его? И главное: выпустила? Почему она, Есеня, не нашла в себе сил как следует допросить каждого из них самостоятельно, а беспомощно передала всю эту удручающую работу коллегам, начальству, Жене? Вот они с отцом входят в прихожую, он ободряюще кладет руку на плечо зятя. И дальше всё обрывается, нет целого куска. Самого нужного куска! Будто его вырезала та самая злая рука, что и оставила на стене гостиной свою наглую подпись. Весьма предусмотрительная рука, надо отдать ему должное... Есеня устало прикрыла глаза. — Неужели... это всё, что есть? — Увы, — печально ответил супруг. Но как-то это всё ей не нравилось. Ни безразличный тон его голоса, в котором внезапно будто что-то вспыхивало и тут же гасло, ни столь пространные объяснения. Почему она раньше, когда они вместе пересматривали эту же запись, ничего не заметила, не разглядела за пеленой слёз? Почему Женя сам не указал ей на это обстоятельство? И почему они с Быковым упустили это в своём разговоре? Ждали, что она догадается сама? Или надеялись, что так и не догадается? "Я его не убивал. Это сделала ты". У неё буквально мороз по коже прошёл от этих слов ещё раз. Что её телефонный мучитель имел в виду?.. Спросить? Сказать? Или лучше промолчать? Хотя бы сегодня? — Слушай, не береди себе душу, — посоветовал муж. — Тебе тяжело, это понятно. Но зачем ухудшать всё ещё больше? Она тяжело дышала, слушая мерный перестук аварийной остановки. Должно быть, Женя притормозил у обочины, чтобы с ней договорить, потому и речь его теперь текла спокойнее, вкрадчивее. — Знаешь, что? — продолжал он. — А если тебе сейчас отвлечься? Целиком, понимаешь? — Отвлечься.. — прошелестела Есеня. — Да. Займись этими интернет-убийствами вплотную, погрузись с головой. И дай мне всё тут уладить. Иначе ты просто с ума сойдёшь. Так нельзя. Подумай о Витюше... Она молча помотала головой. — Есень, — проникновенно сказал муж. — Мы его найдём. Из-под земли вытащим, слышишь? Весь отдел уже месяц не спит. Все пашут на износ. Ты же знаешь... Она вздохнула. — Больше ему нигде не спрятаться. Твой отец — это... Это последняя капля, понимаешь? Больше он уже никого убить не сможет. "Нет, не последняя, — обречённо подумала она. — Далеко не последняя..." — Мы его поймаем. Вместе. Ты мне веришь? Веришь? — Да... — Отдохни, выспись там как следует. И... очень тебя прошу, постарайся больше об этом не думать. Хорошо? Есеня пробормотала: — Я поняла. — Доступ я оставлю открытым, при случае всегда сможешь пересмотреть запись. — Спасибо, — отозвалась она как во сне. — Ну всё. Не отвлекаю. Пока! Целую. Она молча отключила связь. Отбросила телефон на подушку и потёрла глаза. "Врёт он всё, врёт, — заметил знакомый баритон в её ушах. — Больше знает. Больше, чем тебе говорит". Есеня вздрогнула всем телом. Выдохнула: — О чём ты? "Ты знаешь". — Ты решил меня добить? — мёртвым голосом уточнила она. — Нет, не знаю. "Не знаешь. Не видишь. Не понимаешь, — укоризненно подтвердило подсознание. — А его найти надо. Найти". Она простонала: — Как? "А как раньше искали?, — подсказал внутренний голос. — Понять, вспомнить... Увидеть надо. Увидеть". — Увидеть, — прошептала она. Ещё некоторое время посидела так, чувствуя, что прошедшие две недели забвения после похорон отца нисколько не залечили её ран и не вернули душевных сил. Хотелось просто валяться здесь и тихо умирать. Он выиграл. Выиграл. Он всё предусмотрел. Даже то, что именно её Быков пошлёт сюда, в то самое время, когда она уже немного оправилась, худо-бедно могла водить машину и опрашивать подозреваемых. Тогда, когда она могла по-настоящему, всерьёз взяться за убийство отца самостоятельно. Вцепиться зубами так, что никто не сумел бы ей помешать. Вытрясти душу из каждого охранника в доме отца и на выезде из коттеджного городка, просмотреть все камеры, все! В том числе, и те, которые фиксировали любую машину, что въезжала и выезжала из этого злосчастного места! И не только в тот вечер... Но теперь она — здесь. Наедине с ТМНП и его новым ребусом, за сотню километров от столицы, без малейшей помощи и поддержки, не считая голоса покойника в ушах... И она почти наверняка была уверена: если каким-то чудом выйдет распутать дело о владимирских убийствах и она вернётся в Москву живой, то уже ничего сделать не сможет. Обнаружится, что охрана в доме отца и всём поселке не просто уволилась, но ещё и без вести пропала. После случая с Верещагиным она такому исходу уже бы не удивилась. Очередной спектакль, выверенный до мелочей и безупречно поставленный, сыгранный на слабостях всех участников. На Женином беспокойстве о ней, на тревоге начальства за репутацию опального спецотдела. Как и на её собственном полубезумном состоянии тотальной безнадёжности и беспомощности, что держало как в оковах, именно тогда, когда нужно было рыть, бегать и искать. Получается, это она. Опять она во всём виновата... Схватившись за голову, Есеня запустила пальцы в волосы. Закрыла лицо ладонями, подавив всхлип. "Накати, попустит", — посоветовал он. "А это мысль!" Почти не осознавая до конца, что делала, она спустилась с сиденья на мягкий ковер, на четвереньках подползла к стойке с тёмным плазменным экраном. Наугад открыла дверцу и убедилась в том, что определять расположение гостиничного бара у неё получалось лучше, чем расследовать убийства. В секунду она одним махом выгребла все красивые блестящие бутылочки пробников, что там стояли, и, водрузив перед собой высокий стакан, наполнила его почти до самого верха. Второй сосуд, точно такой же, что остался на подносе рядом с кувшином, напомнил о том, что пьянствовать придётся в одиночку. Но остатка бутылочек как раз хватило на то, чтобы таким же образом наполнить и его тоже. Вытрусив последние капли какого-то ликера в этот импровизированный "ёрш", Есеня подпёрла щёку кулачком, взяла стакан в свободную руку и насмешливо чокнулась им с первым: — Ну давай. За "наших"? "За тебя", — мягко возразил её невидимый собутыльник. Тем же голосом и теми же словами, что надолго, на всю жизнь отпечатались в её памяти в тот сказочный вечер. Дыхание перехватило. Раз, потом — другой, когда в горло пролилось нечто огнеопасное и совершенно кошмарное. Есеня раскашлялась, большинство "коктейля" выплеснулось на ковёр. — Да как ты такое вообще мог проглотить! — простонала она. — Господи... И не удержавшись, сквозь слёзы, сквозь кашель, рассмеялась. Кажется, это безумное действие возымело эффект. Окружающий мир неуверенно предстал перед глазами в более радужных красках. — Может, не надо тебе пить? — вдруг вспомнила она свой осторожный вопрос. — Мне только пить-то и надо, — отозвался хриплый, угрюмый баритон. Это было в Малодементьевске, как раз после их с наставником удивительного учебного боя. Хоть у неё и не вышло тогда одержать верх, но коленкой на миг получилось вышибить дух даже у такого грозного противника. Кое-как Меглин дохромал до гостиницы, благо их маленькая стычка случилась неподалёку, в ночном сквере. А его стажёрка подавленно брела следом, ловила дыхание и не знала, куда девать глаза. Щёки горели так, что, должно быть, светились в темноте. И в ушах всё ещё гремело эхо знакомого голоса: — Ты поняла уже, не придуривайся. Думаешь, ты сильная? Зря. Ты — слабая. Она и сама не поняла тогда, как ей это удалось... Соперник был ловчее, быстрее, сильнее её. Даже пулевое ранение в плечо, полученное всего пару дней назад, что не позволяло наставнику вести машину, нисколько не помешало ему взять ученицу в жёсткий захват. Эта мёртвая хватка не давала шансов даже помыслить о том, чтобы попробовать освободиться. "Задержать" этого "нарушителя" она не сумела. Оставалось смотреть в пронзительные немигающие глаза, горящие в темноте как у дикого зверя. Смотреть и гадать, что же скрывалось там, в бездонной глубине? Да, наверное, он был прав. Она — слабая. В этом всё дело... За неимением других вариантов тело само подсказало правильный. Впервые позволило себе расслабиться в такой экстренной ситуации и растечься, заструиться в его железных руках. Она слишком устала, слишком испугалась, слишком обрадовалась, слишком... И не вполне понимая, что делает, не отшатнулась, а на вдохе впервые подалась навстречу, к нему, к его губам... Должно быть, и Меглин прочёл что-то в её глазах. Он чуть отстранился, недоумённо нахмурился. Стальная хватка ослабла. И тут же, пользуясь его замешательством, Есеня извернулась и двинула своего учебного "убийцу" коленкой в пах. Освободившись, выхватила из кобуры табельное. — Руки! — пискнула она. Резкое движение противника — и она сама не сообразила, как пистолет вдруг оказался у него. Меглин схватил её за грудки, со злостью притянул к себе, опрокинул назад как в танце. Упёр холодное дуло в её подбородок, обжёг взглядом, от которого у неё разом подкосились ноги и закружилась голова. Оглушительно щёлкнул предохранителем. А когда Есеня всё же осмелилась открыть глаза, хрипло сказал: — Двойка. И грубо встряхнул — так, что весь мир вокруг подпрыгнул. А она в первый раз испытала, каково это, быть на самой грани, с прямой угрозой для жизни. И в его горячих раскалённых руках... Гостиничный номер уже забавно раскачивался и даже начинал понемногу расплываться. Есеня глуповато хихикнула, поболтала стаканом. Зачем-то заглянула в него, видимо, чтоб убедиться, что внутри ещё что-то плескалось. Запрокинула голову и жадно вылила в себя остатки гремучей смеси. Уже почти ничего не соображая, охнула, прыснула, потянулась рукой непонятно куда, по дороге со звоном опрокинула стакан. Схватилась за второй и с изумлением осознала, что и тот был уже безнадёжно пуст. Только на самом донышке перекатывались тёмные капли. — Ну ты чё... — засмеялась она, чувствуя себя пьяной, что называется, вдрызг. — Хоть бы предупредил... А! Она выразительно махнула рукой. Неизвестно, каким образом сумела подняться на ноги и направилась наугад, пошатываясь и едва сохраняя какое-то подобие равновесия. "Эк, как тебя... — подсознание укоризненно поцокало языком. — Чё напилась-то?" — У меня была уважительная... — она тихо икнула. — Причина... Есеня добрела до дивана, повернулась и плюхнулась на него со всей силы. Подрагивающими руками достала айфон. Включила запись и уставилась в экран невидящими глазами. — Цифры, цифры... — бормотала она. — Нули, единички... Числа. Время... Но что это значит? Что он хочет сказать? Даёт мне подсказку? За...чем... Зевнула. Её бесплотный собеседник молчал. Она запустила пальцы себе в волосы, пробормотала: — Что же там случилось? А? Кто его убил? Я должна понять. Должна увидеть... Должна. Покажи мне! "Уверена?" Она утвердительно качнула головой и включила запись на нужном отрезке. Веки уже отяжелели, тело всё больше отказывалось слушаться. Есеня откинулась на спинку, сонно потёрла глаза. Улыбнулась. "А ты знаешь, зачем я... пришла?" "Догнаться? — хмыкнул в ушах внутренний голос. — Кажется, тебе уже хватит". Есеня выразительно кивнула, уронила руки на колени. Качнулась в сторону и рухнула на диван на бок, поджала к груди колени. "Ну, смотри. Сама попросилась". Мир стремительно терял очертания, всё сливалось в золотистый туман электрического света. Но вдруг вместо строгой обстановки номера начала стремительно проявляться другая. Стеклянная дверь в прихожую, кухня в проёме прямой арки... Знакомая планировка, только причудливо опрокинутая набок. А за окнами — темнота. Последним, о чём она успела подумать, прежде чем испугаться всерьёз, было: "Твою ж... Это ещё что такое?.."***
... — Всё, хватит, не беспокойся из-за старика. Слышишь? Ложитесь с Витюшей, поздно уже... Она приподнялась на локте, изумлённо сообразив, что лежала на очень хорошо ей известном диване, на боку. В полумраке отцовской гостиной и в отсветах уличных фонарей, пока глаза привыкали к недостаточному освещению, всё отчётливее угадывались смутно знакомые очертания мебели и предметов, что не меняли своего расположения вот уже несколько лет. Где-то снаружи с глухим шумом ползли входные ворота. А в прихожую за стеклянной дверью пролился яркий электрический свет. Следом щёлкнул замок на входной. — Всё! — засмеялся отец. — Капитан Стеклова! Это приказ! Она и сама не поняла, каким образом успела вскочить на ноги и в кратчайшие сроки, за пару секунд, оказаться на кухне. Не самое лучшее место. Не считая небольшого круглого стола, в маленьком эркере спрятаться было негде. Оставалось плюхнуться на пол, беспомощно юркнуть за стул и надеяться на то, что обитатель этой параллельной вселенной не станет включать верхний свет или просто заглядывать сюда. А сам вспомнит, что уже поздно, и просто отправится спать. Между тем отец прошёл в комнату и придержал двери, приглашая гостя войти. — Заходи, заходи. — Да что вы, Андрей Сергеевич, — отмахнулся тот. — Вы лучше отдыхайте. А я поеду. Поздно уже. Но Стеклов ничего не сказал, только смерил его выразительным взглядом, что никогда не терпел отказов. Включил верхний свет и направился на кухню. И, совершенно не заметив оторопевшей дочери, призрак произнёс: — Знаешь. Я подумал, о чём мы говорили. Ты прав. Она — тоже. Была, когда хотела отказаться от всего этого. Не нужно было ничего начинать заново, заново во всё это влезать. Покойникам место в могиле. — Совершенно с вами согласен, — улыбнулся другой призрак, Жени, проходя в гостиную и осматриваясь, словно он был здесь впервые. Оба вели себя как обычно и оба не подавали ни малейшего вида, что заметили обалдевшую гостью из реального мира. Вдруг свет выразительно мигнул. После — ещё раз. И они переглянулись. — Перепады напряжения, — майор Осмысловский пожал плечами. — Я же вам говорил. — А вроде ветра нет, — задумчиво протянул Стеклов. — Надо будет проводку проверить. Организуешь? — Как всегда, — заверил зять. А тесть уже достал из шкафчика бутылку вина и два бокала, выставил на стол и сел спиной к двери. — Знаешь, она — упрямая, конечно. Вся в мать. И в меня. С Меглиным вот и вовсе от рук отбилась, колючками обросла. Не дотронешься уже — палец до крови... Но... ты же видел. Если проявить терпение, она сможет оттаять. Всё в твоих руках теперь. Нужно бороться за ваше счастье. Он разлил вино по бокалам и, не оборачиваясь, выдвинул один вперёд. — На, выпей-ка лучше, помогает. — Мне другое помогает, — глухо возразил Женя. Сделал ещё два шага, зачем-то покосился на камеру под потолком гостиной, на наручные часы. А потом встал за спиной хозяина. Тихо завозился, руками в тёмных перчатках приподнял край своей рубашки и расстегнул манжеты на рукавах. А Стеклов усмехнулся, вздохнул. — Да, ты прав. Когда я его на руках держу... внука, то можно забыть обо всём, легко. Счастливые вы... Задумавшись, он сделал глоток и почти не расслышал тихий вкрадчивый шорох. А Женя, опустив руки на ремень, через мгновение неслышно поднял их за головой тестя, растягивая в перчатках что-то тоненькое и блестящее, опасно сверкнувшее в мигнувшем луче от лампы. Его лицо исказилось, будто каждое слово собеседника причиняло боль. — Всё в моих руках, говорите?.. — протянул Женя, наматывая концы струны себе на запястья. Есеня мигом вскочила на ноги, закричала, но из присутствующих её никто не слышал и тем более не видел. Руки схватили пустоту, легко прошли насквозь этих образов из прошлого. Здесь от неё уже ничего не зависело... Свет мигнул снова. А прокурор нервно засмеялся: — Жень. Ну, хоть ты меня не пугай, ладно? Он взялся за край стола, но повернуться уже не успел. Побледневший в одно мгновение зять молниеносно набросил ему на шею петлю. Прокурор в отставке захрипел, его голубые глаза выпучились ещё больше, выкатились из орбит. Он вскочил со стула, взмахнул руками. Задетая бутылка и бокал полетели на пол. Под звон разбитого стекла бледные пальцы обхватили душителя за плечи, вцепились в складки рубашки. Началась борьба, в которой жертва собиралась дорого продать свою жизнь. Только у него не было шансов. Убийца вынудил опуститься на сиденье, с торжествующей хищной улыбкой скрестил запястья, затягивая удавку на последние миллиметры... А Есеня ничего не смогла сделать, только стоять и смотреть, как в этом громком, резком мигании света, похожем на вспышки экспертного фотоаппарата, убивали её последнего близкого человека. Ноги не слушались, будто приросли к полу, собственный крик не слышала даже она сама. Оставалось закрыть глаза, чтоб не видеть ужасного зрелища, зажмуриться изо всех сил, вздрагивая от ударов света в глаза и надеяться, что это поможет выпасть из этого кошмара наяву. У неё почти получилось. Вдруг как будто настала спасительная темнота... Но потом свет включился снова. Когда стихли хрипы и слабые звуки борьбы, Есеня наконец решилась выглянуть из-за сомкнутых пальцев, которыми заслонила лицо, чтобы защита была надёжнее. И содрогнулась, увидев перед собой стеклянные неподвижные глаза отца. Он смотрел как будто прямо на неё. Убийцы в комнате уже не было, свет горел ровно. Напротив, на стене гостиной появилось: "Ты меня не поймаешь", начерченное простым карандашом, с нажимом, чтобы каждая буква ненавистной ей клички была хорошо видна. А вот зловещего и лаконичного ответа ещё пока никто не написал. Холодные когти страха и безнадёжности словно наконец разжались, отпустили её. Ноги послушались, отлепились от пола, сумели сделать неуверенный шаг вперёд. Как тут, совсем близко, раздалась чья-то быстрая поступь. Дёрнувшись всем телом в сторону, Есеня не успела ни убежать, ни спрятаться. В дверях на фоне источника света в прихожей возник силуэт в плаще, знакомый до иголочки в сердце и до тонкой боли у виска. Она тихо, жалобно прошептала: — Родион... Но в этом видении или сне её, похоже, никто не мог ни видеть, ни слышать. Он — тоже. Меглин ступил в комнату. В одну секунду своим уверенным пронзительным взглядом он ощупал и оценил пространство на предмет опасности, спрятавшихся преступников и ценных улик. После — настороженно подошёл к мертвецу. Затаив дыхание, Есеня подобралась ближе и как раньше приготовилась не пропускать ни единого слова наставника. Однако тот её не видел и потому молчал, все выводы делал для себя, не раскрывая рта. Он внимательно осмотрел тонкий кольцевой кровоподтёк на шее прокурора, мёртвые напряжённые пальцы, разбитую бутылку у ног. Быстро, для проформы, проверил пульс на сонной артерии бывшего начальника. Вздохнул. И вдруг позволил проявиться всем человеческим эмоциям, что он до того держал в узде. Сперва выпустил на свободу гнев — двинул кулаком по столу так, что крышка чуть было не провалилась. После его лицо выразило отчаяние, за ним, поморщившись от душевной боли, принятие и печаль. Меглин покачнулся, сел на соседний стул, неотрывно и как-то потерянно глядя на убитого. Придвинул к себе единственный оставшийся в живых бокал и опрокинул в себя содержимое залпом как водку. Инстинктивным жестом поискал бутылку, но от неё на полу остались одни осколки. Его руки дрожали. Наконец, будто не в силах больше вынести остановившегося взгляда мертвеца, Меглин поднялся с места, подошёл ближе и печально прикрыл тому веки. Есеня зажала себе рот, чувствуя, как по её пальцам струились слёзы. Наставник, по-прежнему не замечая её присутствия, поднял голову и тогда заметил надпись на стене. Подошёл. Оценивающе взглянул на убитого и затем вновь на надпись. Не двигаясь с места, он только тяжело, сердито дышал. Наконец, видимо, приняв решение, Меглин вернулся к столу, присел у разбитой бутылки и погрузил палец в вино, что осталось в изгибе осколка. Вздрогнув, он отдёрнул руку, посмотрел на порезанный палец и задумчиво потёр его о подушечку другого. Встал. Вскоре на стене появилась уже знакомая Есене угрожающая надпись-ответ с жутковатыми подтёками. А наставник, облизнув пальцы, кивнул самому себе и стремительно вышел из комнаты. К её конечностям будто только что прилила кровь. Быстро передумав преследовать бородатого призрака, она бросилась к отцу, схватила его за безжизненную руку, всхлипнула: — Папа... И, громко завопила, когда на её рукаве сомкнулись ледяные пальцы. — Девочка моя, — прохрипел мертвец, глядя точно в её распахнутые глаза. — Теперь ты всё знаешь...***
Странное и жуткое видение — вернее, помрачение рассудка, иначе и не назовешь — внесло ещё больше сумятицы в её мысли. К счастью, затуманенный алкоголем разной степени крепости мозг после такого спектакля отказался создавать и показывать обладательнице что-либо ещё. Есеня проспала до утра, отлежав себе шею на том жёстком кожаном диване, что так напомнил ей похожий, в гостиной отца. В довершение всего, по пробуждении страдалице пришлось столкнуться и со всеми другими, чисто физиологическими последствиями своей вчерашней одинокой пьянки и пожалеть о ней ещё и по этой причине. А также о том, что под боком не было старого холодильника Меглина, с достаточным запасом сладкого красного вина. Кажется, теперь его ученица и сама была не прочь начать утро как полагается. Когда она наконец пришлёпала во владимирское отделение полиции, был уже почти полдень. Но до того времени хотя бы удалось привести себя в относительный порядок, воспользоваться душем и сменой одежды из маленького чемодана, чтобы не пугать местных коллег, как-то суметь сесть за руль и добраться до пункта назначения без происшествий. В кабинете Зуева на большом стенде к фотографиям с места предыдущих убийств прибавились вчерашние снимки другой "жертвы алкоголя". А сам майор сидел за столом, поглощённый чтением самых свежих протоколов и заключений. Он настолько увлёкся, что заметил присутствие Есени, только когда та уже успела изучить весь стенд. Вздрогнул, но ничего не сказал. "А ты никогда не стучишь?" — вспомнился ей собственный вопрос на стажировке. Тогда она уже немного изучила своего "кактуса", не раз успела пострадать от его фокусов и переночевать в его берлоге, словом, приобрела определённую дерзость иногда задавать ему вопросы, что не относились к работе напрямую. "Только в случае необходимости", — был угрюмый ответ. А следом фирменный пинок наставника, что обычно открывал любую незапертую дверь. И, как удалось понять, такой "необходимости" не случалось почти никогда. К облегчению Есени, хозяин кабинета никак не прокомментировал столь бесшумное и бесцеремонное вторжение. А она сразу же повернулась к стенду и принялась усиленно делать вид, что работала, причём, уже давно. На самом деле, никаких зацепок по-прежнему не было. Голова тихонько разламывалась на части, а мозг на этом фоне старательно занимался анализом и дедукцией. Вот только к делу о владимирских убийствах это не относилось совершенно. Что же она всё-таки видела накануне? Ведь... это же бред! Полный бред. Пьяный сон, какие-то жёсткие галлюцинации, психоз. Как и то, что она пила, чокаясь с давно почившим наставником, и вела с ним пространные разговоры, при этом совершенно не смущаясь тем, что слышит любимый баритон только у себя в голове. Лучше и не думать о том, как всё это могло называться на медицинском языке. Наверняка у профессора Бергича для такого явления нашелся бы вполне определённый термин. Онейроид, например. Или шизоаффективное расстройство... Но всё-таки, почему Женя? Перчатки, чтобы на месте преступления нашли только отпечатки отца и кого-то третьего... Упомянутые перепады напряжения, что в самый ответственный момент вывели из строя камеры наблюдения? Струны? И, в довершение всего, живой Меглин, будто опоздавший на место событий, оставивший следы своих пальцев как раз и на шее отца, и "на внешней стороне век", и даже на разбитой бутылке и бокале... Вот уж чьих отпечатков точно не было ни в одной базе. Ни в нынешней, ни даже в советской... Опять её мозг перетасовывал реальные факты как колоду карт и собирал из них нечто ужасное, захватывающее, но, увы, абсолютно фантастическое. Куда больше, её должно было заботить другое. После того, что натворил, её телефонный мучитель как ни в чём ни бывало снова позвонил своей жертве. Подкинул новый грёбаный ребус и огорошил новыми загадочными заявлениями. Надо было внять советам своей любимой слуховой галлюцинации и просто этого не слушать. Хотелось думать, что он её только пугал и специально напускал туман. Но что, если под его словами были какая-то основа и очередная скрытая угроза? Все мысли теперь роились вокруг этого вопроса как пчёлки, жужжали, не позволяли сосредоточиться. А тут ещё в новой серии убийств не намечалось никаких подвижек. И Зуев уже пару минут как ощутимо пробуравливал ей спину взглядом насквозь. И, продолжал молчать. Мысленный собеседник его в этом поддерживал. При такой тишине думать ни о чём новом не получалось и не хотелось. У Меглина была привычка рассуждать вслух, которая после перекочевала и к Есене, наравне со всеми прочими прелестями. Он любил покрасоваться, когда рядом находились зрители. Частенько просто те, кто оказывался под боком и делился с ним папиросами; которые, к слову, наставник не выкуривал тут же, а зачем-то прятал в свой портсигар. Впрочем, общество восторженной стажёрки в качестве единственного слушателя его тоже вполне устраивало. Но пока говорить было не о чём, и в кои-то веки ей захотелось узнать мнение другого человека. Для разнообразия. — А знаете, это мешает работать, — услышал майор. — Что? — Ваше молчание, — пояснила Есеня. "Тебя это тоже касается", — мысленно прибавила она. Молчание Зуева было не просто молчанием, и она хорошо это понимала. Что ж, если он хотел выразить свое недовольство по поводу её вчерашнего странного поведения, прохода сюда без стука или ещё чего-то, пусть не сопит и не сдерживается. В конце концов, старшинство ему это позволяло. А она достаточно выспалась, чтобы всё проглотить. Пусть выскажется по поводу её спорного душевного состояния, молодости, чина, работы в СК и, наверное, самого для него неприятного: необходимости оказывать ей содействие, что выражалось, как тут недавно выяснилось, в подотчётности. Ну, ничего. Пособачимся и поедем себе дальше. Всем легче будет. "Ну, давай же", — мысленно поторопила она. И так как квадратный майор не распознал её бесшумной просьбы, Есеня решила вызвать его на откровенность первой. Не оборачиваясь, сказала с тем же ехидством: — Мне же тут надо убийц ловить? А я должна ваше настроение угадывать. Не нравится, что начальницей поставили, — в Москву позвоним и решим этот вопрос. Сказала и запоздало прикусила себе язык. Ну что на неё нашло? — Вы серьёзно? Он перестал шуршать бумагами и уставился ей в спину ещё более пристально и невыносимо. Чёрт... Есеня мгновенно устыдилась своих слов и самой идеи решить все вопросы одним махом. Осторожно обернулась. — Нет, — мрачно сказала она. — Просто хочу понять, в чём дело. Зуев набычился. — Я "серию" раскрыл, пять лет назад, — сообщил он. — Три трупа. Тоже из Москвы приезжали. Психологи, эксперты... Портреты составляли психологические. А я тупо ногами по улице походил и взял его. Буквально на месте преступления. "Что ж вы тогда прямо сейчас не погуляете?" — насмешливо подумала Есеня. — Просто языком чесать все мастера, — продолжил он. — А как до дела доходит, разгадка всегда проще... Хотите, о переводе попрошу, раз так не нравлюсь? Последние слова возымели действие, как он и ожидал. Её щёки залились пунцовым румянцем, и за такую картину матёрый следователь легко простил своей юной коллеге её нервную вспышку. Как и воспалённые глаза с отчётливыми следами недавних слёз. Она подавленно отвернулась. Заметив неподалёку второй стул, опустилась на него, откинулась на спинку. — Вот вы говорите, надо искать связь, — Зуев подошёл к стенду, всмотрелся в россыпь фотографий на стене такими же воспалёнными глазами. — Но что здесь может быть ещё? — Не знаю, — вздохнула Есеня, убирая за уши тонкую прядку волос. — Пока не знаю. Но что-то должно быть. Что-то мы упускаем. Способ убийства? — Импровизируют на ходу? — охотно подхватил Зуев. — Убивают тем, что окажется в кармане? Она покачала головой. — Слишком спонтанно для тех, кто снимает убийства на камеру. Нет, здесь есть четкий план, всё подготовлено. Все преступления разные, но совершаются по одной схеме. И всё имеет смысл. Связь... Какая же тут связь... Он развёл руками: — Учительница. Ученица. Школа. Больше ничего. "Действительно, — вдруг, проворчал в ушах знакомый баритон. — Малые детки — малые бедки. А вот как подрастут..." "Теперь я с вами! — вспомнилось ей заявление последнего видеоблогера. — В нашей группе не место лузерам". Есеня встрепенулась, села ровней. — Школа, — пробормотала она. — Он — не опасный, физически слабый. Нуждается во всеобщем внимании, одобрении, просится в группу. Очевидно, готов за это сделать всё, что ему говорят. Может быть... — Хотите сказать, что убийца... ребёнок? — вздрогнув, предположил следователь. Она убеждённо кивнула. — Способы убийства слишком... необычные. Физической силы не требуют, зато фантазия налицо. Подросток бы справился. Голоса на видео тоже... В кабинете вновь стало неприятно тихо. Повернув голову, Есеня поймала на себе пристальный взгляд коллеги. — Говорите так, будто у вас... большой опыт. — Не у меня, — машинально возразила она. — У... И с трудом сдержалась, промолчала. Но конечно, усталому и взвинченному следователю было явно не до подсказок её подсознания. — Кто бы он ни был, ваш таинственный советчик, который всё на свете знает, — угрожающе начал он, — но вы ему передайте в следующий раз: сто восемнадцатую мы уже вверх дном перевернули! Учителей, учеников опросили. Может, ещё за их родителей взяться? Только время уходит! А тем временем новые подражатели подтягиваются! Нет тут никакой связи! И мы не в бирюльки играем! Есеня вздрогнула, опустила глаза. Что ж, вот она, та самая буря чувств, которую ей так хотелось увидеть. В один миг невозмутимый майор раскраснелся как помидор. Сходство усугублялось его блестящим голым черепом. — Устроили тут ребусы-загадки! — горячился он. — Детский сад! Камень, ножницы, бумага! "Молодец. Прозрел. Не то, что некоторые". Она ахнула. — Как вы сказали? — воскликнула она. — Камень, ножницы, бумага? Разгадка всегда проще... Последнюю жертву убили бумагой, перед этим — ножницами. Первая... — Упал на бетон, — докончил тот. — Камень... — обозначила она. И удовлетворённо прибавила: — Вот вам и связь. — Детская считалка? — недоверчиво нахмурился он. — Как-то... несерьёзно. — Некоторые "серийники" убивают жертв по алфавиту, — проворчала она. — И детскую азбуку на стене рисуют. Так что считалка — это... серьёзно. Поверьте мне. Зуев молча смотрел на неё, явно ожидая продолжения. — Жертвы связаны со школой, а способ убийства со считалкой, — подытожила Есеня. — Может быть, дети? Играют. Друг с другом или с нами? Майор заметно поостыл и почти вернул себе прежний цвет лица. Да и ей от этой догадки стало не по себе. — Ну тогда это всё? — с надеждой предположил он. — На "бумаге" — стоп? Но Есеня покачала головой. — Там есть ещё вторая часть... И тут её перебила телефонная трель. Извинившись, Есеня отвернулась к окну. — Да, слушаю? И тут же прижала телефон к уху плотнее. — Да! — выпалила в трубку. — Я! Что? Падение с высоты?.. Но что случилось? Обернувшись, она уставилась на майора так, словно видела его впервые. Тот вопросительно поднял брови. Уже собрался что-то произнести, но Есеня помотала головой, скорчила виноватую гримасу. Кивнула на дверь и выскочила в коридор. Помчалась к выходу, наращивая скорость, и с трудом огибая коллег в узком пространстве. Медсестра сбивчиво пыталась ответить на вопрос по телефонной связи, но толку от этого было чуть. — Ясно, — прервала её Есеня. — Какой адрес? Да-да, сейчас приеду! В светлой палате местной больницы капитана Стеклову встретило зрелище перевязанного мужа. В этих белых бинтах он удивительно походил на розовощекую египетскую мумию. Сперва она чуть было не испугалась, но потом разглядела, что у супруга пострадали только лицо и голова. Всё остальное, включая ушибленные рёбра, было просто закрыто белой простыней. Разговор с его лечащим врачом, который Есеня благоразумно осуществила до того, как пришла в палату пострадавшего, достаточно её успокоил. Правда, набор повреждений несколько удивил. — Ты? Здесь? — поразилась она, после того как осторожно поцеловала супруга в разбитые губы. — Что случилось? На неё глянули два распахнутых голубых глаза. — Я... — с трудом произнёс он. — Я приехал... тебе помочь... — Сюда? — она покачала головой. — Спасибо, конечно. Но... не стоило. Жень, правда... Я же взрослая девочка. Табельное оружие имею. Могу за себя постоять... если что. — Это зависит от того, кто на тебя нападает, — многозначительно заметил он и, поморшившись, попробовал приподняться на подушке повыше. — Мне кажется, я нашёл... Есеня ещё раз окинула его оценивающим взглядом, выразительно остановившись на забинтованной голове. — Кого ты нашёл? — устало вздохнула она. — Кого? — "Ты меня не поймаешь"... Есеня поражённо опустилась на стул, где стояла, едва не промахнувшись мимо сиденья. Затаила дыхание, словно боялась спугнуть ответ на свой вопрос: — Ты что... его видел? — Мельком, — ответил муж. — Да и то со спины. Высокий такой. В капюшоне... — Это он тебя... — Ну, можно сказать и так. Женя вновь постарался сесть ровнее, но не сумел. Охнул и, видимо, оставил эти попытки окончательно. — Что случилось? — взволнованно спросила Есеня. — Рассказывай! Ну! Но к её удивлению, муж молчал. — Как ты его нашёл? Как узнал, где он? — продолжала она допытываться. — А мне почему ничего не сказал? Под укоризненным взглядом голубых глаз она поневоле умолкла. — Это была... секретная операция, — пояснил Женя. — Быков сказал, за тобой могут следить. Телефон прослушивать. Она вздрогнула. — Если бы я сказал... он бы узнал, наверное, — продолжая сражаться с болью в ребрах, выдавил Женя. — Я приехал и сам стал следить... За тобой. Извини... — Всё это время? — вырвалось у неё. — А я думала, ты в Москве... А кто остался с Витюшей? Муж заверил: — Всё хорошо. Я с Еленой Михайловной договорился, обрисовал ситуацию... Видеосвязь в любое время... — он усмехнулся. — Информационная... поддержка... Есеня облегчённо выдохнула. Она чувствовала себя странно. В душе всколыхнулась причудливая смесь из охотничьего азарта, страха перед всемогущим ТМНП. И ещё... стыдливости пополам с обидой — чувств, которые охватывают любого человека, когда он узнает, что за ним кто-то тайно наблюдал. Впрочем, разве это могло её удивить? Для того, чтобы каждый раз огорошивать её подробностями и деталями её жизни, о которых могли знать лишь непосредственные участники событий, нужно было за ней следить и прослушивать её разговоры. Вот только первое, что она сделала после гибели отца: безропотно отдала на экспертизу свой телефон и личные вещи, даже одежду. И полученные результаты вынудили досадно развести руками. Она в который раз поменяла свою сим-карту. А Женя установил ей служебное приложение, что должно было наконец определить номер телефонного ублюдка, если он каким-то чудом сумел бы прорваться через все линии защиты. Однако он прорвался, все старания оказались тщетными. Непостижимым образом ТМНП узнал её новый номер, а его собственный по-прежнему оставался неизвестным. Хорошо, что начальство взяло это дело под свой непосредственный контроль, так было спокойнее. С другой стороны, надо было дождаться смерти старшего советника юстиции, чтобы к словам его дочери в управлении наконец-то стали относиться серьёзнее. Есеня невесело усмехнулась. — Значит, это Быков сказал за мной следить? — уточнила она. — И отправил тебя? — Кого же ещё? — слабо улыбнулся муж. — Я сам его просил. — И что? Кошачий глаз подмигнул. — Выглядишь шикарно. Местных строишь. Всё правильно. — Я серьёзно, — от волнения её голос начал подрагивать. — Ну, присмотрелся, вижу: ходит за тобой. Как тень... Куда ты, туда и он. Вот такой, — край разбитой губы насмешливо отогнулся вниз. — Ездит на старом "Мерседесе" голубого цвета... Голова моментально пошла кругом. — Что?! — взвизгнула она, теряя равновесие. — Шучу я, шучу, — хмуро успокоил муж. — Не падай. Машина чёрная, номера уже пробили. По базам числится в угоне, Быков сейчас разбирается... Чуть ли не у твоего повешенного свидетеля спёрли... — И ты молчал! — не сдержавшись, воскликнула она. — Это же он! Ублюдок! Точно он! Он! Едва справившись с собой, Есеня сложила руки на коленях, выдохнула воздух, который до того захватила разинутым ртом. Попросила: — Дальше. — Ну, ты — в гостиницу, а он, понятное дело, куда. Не в соседний же номер. Она вздрогнула. А что? От ТМНП можно было ожидать и такого фокуса. — Я — за ним, — отрывисто продолжал Женя, стараясь дышать как можно меньше. — Приехали на какую-то стройку замороженную. Да ты видела, наверное? От твоей гостиницы всего в паре кварталов. Остановились, вышли... Он на стройку пошёл, я — за ним. Иду тихонько, Быкова набираю, ну, чтоб он сразу группу из местных организовал. Он трубки не берёт. А этот твой уже по лестнице поднимается. Ну, думаю, придется так брать, пока тёпленький. Есеня подалась вперёд, затаила дыхание. — Подождал немного, пошёл за ним. Помнишь, как нас учили? Она торопливо покивала, с жадностью ожидая продолжения. — А как поднялся, тут он меня и сцапал. Там дверь была, за ней — проход. А дальше — только край. Он на меня сзади накинулся, пистолет - на пол... И толкнул. Она сглотнула. — Высоко было? — Да нет, второй этаж. Но там внизу хлам какой-то строительный свален. Вот на него и приземлился. Всё. Занавес. Она болезненно поморщилась. — Группа приехала, излазили там всё, вдоль и поперек. Этого, конечно, уже и след простыл, — отвечая на последние не заданные вопросы, закончил Женя. — Там управление гудит, Быков уже всех местных на уши поднял. Но без толку пока. Есеня вздохнула. Да, надежд на какое-то продвижение, даже теперь, даже после вмешательства начальства, было маловато. Забинтованная ладонь участливо легла на её пальцы. — Есень, — тихо сказал он. — Мы его поймаем. Он будет отвечать за то, что сделал. Он сядет, пожизненно. Я тебе обещаю. Есеня закусила губу. Пальцы под его рукой собрались в кулачок. — Да, — согласилась она. — Он будет отвечать. Он ответит. Только не перед нашей полицией.***
Тёмная пустая улица, освещённая лишь несколькими фонарями. Неподалёку по рельсам грохотали колеса, и где-то за гаражами тянулась чёрная дрожащая лента товарного состава. Есеня знала это место. Она была здесь днём, когда по дороге сновали машины, а по тротуару — люди, что направлялись к маленькой привокзальной станции. Здесь малолетние убийцы-видеоблоггеры снимали свой второй сюжет. По этой же плитке ковыляла ни о чём не подозревающая, немножко пьяная учительница местной школы номер сто восемнадцать перед тем, как упала под ударами острых маникюрных ножниц. Три убийства, на первый взгляд, совершенно разных. Но что-то должно было их объединять! Что-то помимо этой глупой считалки! "Помоги мне", — мысленно попросила Есеня. Первая подсказка от наставника: сюда давно следовало наведаться не днём, а в тёмное время суток. Когда улицы пусты, люди уже забились по своим уютным конуркам и опасаются высовывать из них нос без особой надобности. Тогда, когда всё произошло. — Ночь светлее дня, да? Она встрепенулась, услышав голос, который как обычно откликнулся на её мысленный призыв. Воспрянула духом. Усмехнулась, невольно оглянулась по сторонам. И замерла на месте. Из-за гаражей навстречу выступила знакомая тень. — Что видишь? Меглин смотрел строго, непримиримо скрестив локти на груди, и с каждой секундой, что она ловила дыхание и пыталась вернуть на место челюсть, его брови под козырьком всё сильнее сдвигались. Так, что порыв примчаться к наставнику и убедиться в том, что он ей не мерещится, потух, не успев разгореться. Наверное, лучше было его не сердить. Есеня оглянулась вокруг, напрягла память, пытаясь в который раз сопоставить кадры из видео с участками реального места событий. Она встала примерно туда, где была жертва номер два, когда началась запись. Медленно прошла по её стопам, внимательно глядя под ноги и вокруг себя, стараясь ничего не пропустить, ни одной мелочи. Вот и скамейка, где обнаружили заколотый труп. Она присела рядом, растерянно ощупала деревянные перекладины. — Что видишь? — с нажимом повторил баритон наставника за её спиной. Но Есеня только беспомощно развела руками. Услышала раздражённый вздох. — Сюда иди! Меглин стоял неподалёку, в кружке света у стены гаража. Выглядел он неизменно, не утратив ни одной чёрточки либо детали. Правда, на сей раз пришлось напомнить себе, что и в золотые времена её стажировки случались штормовые дни, когда любимые глаза метали молнии в её сторону, а его голос не обогревал. Когда она подошла ближе, Меглин смерил её привычным отрезвляющим взглядом. — Свои глаза пора иметь, — сказал он строго. — Смотшри! И двинул кулаком по ржавой металлической стенке. Есеня вздрогнула. — Вот же! Собственноручная подпись! Она прищурилась, всмотрелась, но царапины на гараже вдруг задрожали, стали расплываться.э А обернувшись за новой подсказкой, она уже никого не увидела. И испугалась. — Буквы были, теперь цифры, — донеслось откуда-то издалека эхо его голоса. — Вычитать и умножать, малышей не обижать... Алфавит выучили, теперь счёт пошел. Как ребёнка тебя ведёт за собой. Учит... Вокруг на улице как будто стало ещё темнее. Всё погрузилось во мрак. Осталось только пятно света от фонаря — кружок, в котором она стояла одна, пока окружающий мир стремительно распадался на составляющие. — Что ты говоришь? — вскрикнула Есеня. Крутанулась на месте раз, потом второй. И, собравшись с духом, бросилась прямо в темноту. Там было пусто и тихо, зрение и слух исчезли, оставив одни ощущения. Вокруг — ничего, куда идти, она не знала. Слёзы устремились по щекам бурными потоками, губы задрожали, путая слова. — Родион! — позвала она, беспомощно протягивая руки и делая шаг вперёд, наугад. — Родион! Подожди! Не уходи! Ты же здесь, я знаю... Я знаю, что ты здесь! Я знаю... Ты живой! Я знаю... Родион! Есеня всхлипнула, шагнула ещё дальше. И вдруг натолкнулась на кого-то. В ладонь размеренно постучалось чьё-то сердце, а следом вокруг её плеч обвились сильные горячие руки, притянули к себе. Земля стремительно ушла из-под ног, подарив удивительное ощущение невесомости. Темнота обволакивала со всех сторон, согревала, укачивала, удерживала, сжимала до покалывания в груди. Откуда-то издали донеслись отзвуки уличных сирен и глухой шум поезда, а в пространстве как на старой фотоплёнке проступило огромное полукруглое окно заводского лофта. Было уже неважно, сон это или явь, или ещё что-то... Она — вновь в его объятиях, как тогда, в тот незабываемый вечер. Как тогда, лишилась дара речи под вулканическим взглядом, озябла под обжигающими прикосновениями, узнала властный плен его губ. Но теперь не пыталась противиться, даже на долю секунды. Задрожав от радости и не думая уже ни о чём, сразу признала своё поражение. Закрыла глаза и упала в эту ласковую пропасть...