*(итал.) — «как в часовне», пение без музыкального сопровождения
Одним летним вечером
Объятия с любимым человеком похожи на облака в голубом летнем небе. Мягкие, воздушные, сахарные (потому что они как сладкая вата). Ныряешь в них — и сразу легче дышится, расправляются плечи, а на душе так хорошо и спокойно. И сколько бы времени не прошло, они всегда такие. Каждые любящие объятия особенные. Пальцы, играющие с волосами на затылке, нежный шёпот на ухо, дразнящая щекотка на изгибе талии или просто слушать сердцебиение друг друга — такие детали создают уникальную связь между людьми. — У тебя милые мурашки. — Потому что ты дышишь мне в шею. Это приятно. Хёнджин любил короткие поцелуи в ключицы и в родинку под глазом по утрам, вдыхать запах волос Феликса, когда он лежал у него на груди. Как во сне. Любил вибрации по всему телу от его смеха и обожал мурашки от его горячего дыхания в шею. — Даже приятнее, чем когда я тебя целую? — Хм… Возможно? Если объятия как облака, то поцелуи — как цветы. Чем их больше, тем сильнее кружится голова. Хёнджину нравилось, если Феликс наклонялся к нему и за долю секунды перед поцелуем шептал «ты самый красивый». А по утрам он иногда проводил пальцем ему по губам, и Хёнджин непременно улыбался, даже во сне. — Ты на вкус клубничный. — Ага, ел недавно. — И не поделился! — Не хотел тебя будить. Я собрал целую корзину, глупый. — Тогда всё остальное мне. Феликс хихикает, сильнее прижимаясь к Хёнджину. Старый гамак под ними скрипит. Летом воздух терпкий, особенно днём, зато на закате можно наслаждаться прохладой и красками неба. Что-то неприятно щекочет ладонь. Хёнджин поднимает руку и видит муравья, бесстрашно ползущего по указательному пальцу. Парень мысленно извиняется и дует на насекомое — оно летит прямиком в траву. — Ликси? Тот поднимает голову и отодвигается, чтобы лучше видеть Хёнджина. Вопросительно мычит с тёплой улыбкой на губах. Вместо ответа глаза напротив лишь очень пристально рассматривают его лицо. Толчок плечом. Молчание продолжается. Феликс сдаётся и начинает играть с прядкой волос над ухом Хвана. — Шестьдесят семь! И это я не все посчитал… — наконец говорит тот. — Чего? — Веснушек у тебя, — Хёнджин смеётся. — Ничего себе я зацелованный, — Феликс оборачивается к солнцу, лениво утекающему за горизонт, и щурится: — ну спасибо! — Оно тут не при чем, это все я, — очередной поцелуй прилетает в кончик носа. — Шестьдесят восемь. Сбоку трещит стрекоза. Из дома манит аромат яблочного пирога, но вставать совершенно не хочется. Что может быть драгоценнее момента, когда ты смотришь на любимого человека, а мир вокруг замирает? Даже закат останавливается в самом красивом моменте — в своём оранжево-золотóм цвете — чтобы нежно расплыться на плечах и волосах и вызвать очарованное «прекрасно». Если бы такие секунды можно было запечатлеть на особую плёнку и сохранить в душе, внутри обоих были бы сплошные портреты друг друга. В мелодрамах в это время должна звучать плачущая скрипка, журчащее фортепиано, или всё вместе. У них же был шелест листьев над головами, далёкий лай собак и одиноко стрекочущий кузнечик. И ещё два влюбленных сердца. Гамак, наполовину скрытый в тени кроны деревьев, был их любимым. Лежать так вдвоем было хорошо. Очень. Они провожали за горизонт солнце, Хёнджин гладил Феликса по волосам. — Мне до сих пор неловко думать о том, что Минхо и Джисон женятся, — прозвучало внезапное. — Почему? — пальцы скользнули от макушки к ушам: Хёнджин знал, что Феликсу так нравится. Прямо как котёнку. — Они вместе столько же, сколько и мы, а уже свадьба… Кажется, что и нам тоже надо, а то опоздаем, — Феликс теребил пуговицу на цветочной рубашке — волнуется? — Куда опоздаем, солнышко? — Хёнджин погладил ухо и опустился к шее, нежно пробежавшись по волосам на затылке. — Я знаю, что это не гонка, просто не могу отделаться от чувства, что… — мысль так и растворилась в воздухе, не дождавшись окончания. — Ты бы хотел быть на их месте? Ли задумался, а Хван терпеливо ждал, рассматривая красивые облака. — Не знаю, — пробурчал он наконец, смутившись, — не думал об этом. А ты что, предлагаешь? Последнее было сказано игриво. — Ну нет, тебе меня не подловить, — Хёнджин тихо засмеялся. Из дома донеслось притворно-недовольное: — Мальчики, пирог стынет! Живее за стол! Феликс зарылся лицом в грудь, крепче сжимая любимого в кольце рук, а Хёнджин ласково гладил его по спине. Они оба ужасно не хотели вставать, но солнце уже почти исчезло за горизонтом, и становилось всё прохладнее. А на кухне горячий чай с пирогом. Поздний ужин и травяной чай разморили окончательно, поэтому решили лечь спать. Сразу не заснули, конечно. Перед сном было еще немного шёпота, улыбок и прикосновений. Ночью воздух прохладный, а окно открыто настежь (иначе утром в комнате будет духота), из-за чего Хёнджин невольно крепче обнимал Феликса, чтобы не замерзнуть. Наутро оба об этом даже не догадывались. Пробуждение вышло резким — на улице проезжал грузовик, и водитель кому-то громко просигналил. Хёнджин повернулся на бок, проверяя, спит ли Феликс, но, как оказалось, тот уже давно проснулся. — Доброе утро, — он отложил телефон, целуя любимого в лоб, у корней волос. — Доброе… Ты выспался? — спросил Хёнджин, потому что Феликс выглядел слегка уставшим. — Да-а, просто… — тот посмотрел на экран телефона, словно ища там ответ, но так и не ответил. Ах. Хёнджин сел и потянул за собой парня, коснулся его острых плеч. — Что-то ведь не так, да? — после этого Феликс виновато отвёл взгляд, но Хёнджин коснулся его щеки, возвращая к себе. — Н-нет, все правда в порядке, просто я дурак, — Феликс прижал его ладонь своей, будто боялся, что Хёнджин отстранится. — Сам не знаю, зачем это делаю. Под «этим» подразумевался совместный аккаунт Минхо и Джисона с фотографиями. Хёнджин застал Феликса в тот момент, когда он читал один из их первых постов. И всё бы ничего, но он смотрел так, будто вот-вот расплачется, да еще и этот вчерашний разговор... — Ликси… — прошептал Хёнджин, поглаживая его скулу. Но Феликс не дал ему продолжить: — Я пошел умываться, — покачал он головой и встал. — Ты еще поспи, а то рано. Улыбнулся Хёнджину, перед тем как выйти из комнаты, но не так. Улыбка была нежной, но вокруг глаз не было морщинок. Хёнджин вздохнул. День сразу стал каким-то мрачным: сгустились тучи; бабуля начала причитать про грозу и про то, что надо бы закрыть парник; у Хёнджина упало давление, и он мог только литрами пить крепкий чай с сахаром и пялиться в телевизор. Феликс сказал, что хочет немного побыть один, и еще после обеда куда-то ушёл. Он вообще редко так делал — уединялся — это было скорее по части Хёнджина. Но когда такие моменты всё же наступали, становилось ясно: его что-то сильно тревожит. Хёнджин понимал это и не навязывался. Но не переживать не мог. В висках пульсировала не только кровь, но и бесконечные вопросы. Хочет ли он жениться на Феликсе? В чем смысл брака? А что если новый статус их отношений только все испортит? Или наоборот, все испортит его отсутствие? Нет, так он себя только закопает. Надо отвлечься. За первую неделю отпуска Хёнджин впервые решил заняться тем, для чего они вообще этот отпуск взяли. Он допил чай, лег на кровать в их комнате, вставил наушники и закрыл глаза. Заиграла музыка, которую Хёнджин легко мог бы пропеть сольфеджио, разбуди его кто-нибудь посреди ночи. Но в мыслях сейчас было лишь родное веснушчатое лицо и светлые глаза, которые почему-то отворачивались от него. Чего же он боится? Почему закрывается? Залезть бы к нему в сердце и… Боишься…… …держись…!Сердце…из чего.? Я знаю. …… … …
……свет. …… ……Мы…!
...не уходи.
Хёнджин на вдохе вскочил на ноги. Рывком открыл на столе тетрадь, успевшую запылиться в ожидании владельца. Проклиная почти засохшую ручку, он вносил на бумагу строчку за строчкой и бормотал вдогонку слова, чтобы точно ничего не забыть. А музыка все играла и играла на повторе. Спустя какое-то время Хёнджин любовно смотрел на исписанную, всю в пометках и исправлениях, но все-таки готовую страницу текста. Сладкое чувство от вдохновения согревало сердце, и этим теплом срочно нужно было поделиться. Ещё бы, у него получилось! Получилось написать стихи на музыку! Он смог, хотя пытался уже давно. Ба-бах! За окном громыхнуло так сильно, что Хёнджин, потерявшийся в своей радости, подскочил. Он закрыл форточку и заглянул в гостиную. — Бабушка-а, — позвал Хёнджин, — Феликс не возвращался? Голос женщины раздался с кухни: — Нет, — она выглядела взволнованной, когда вышла к нему, — куда же он пропал? Там гроза собирается. Ты ему не звонил? Парень наспех завязывал шнурки на кедах. — Да он телефон не взял. Пойду поищу его, может, он у речки. Ему там нравится. — Зонтик возьми!.. — крикнула вслед бабушка, но куда там! Внук уже выбежал из дома, только хлопнула калитка. Хёнджин бежал и то и дело оглядывался: проверял, не преследуют ли его грозовые тучи, но они лишь угрюмо висели над крышами домов, набухшие от потоков воды внутри. У реки и правда было живописно: она красиво разветвлялась и огибала противоположный берег и стены дикого леса. Здесь было спокойно и хорошо. Деревянная дорожка вела к большим камням у самой кромки воды. На них и сидел Феликс. Хёнджин не просто так сказал, что ему тут нравится, ведь он звал гулять именно на речку: если не искупаться, то посидеть в обнимку и полюбоваться природой. — Эй, — позвал Хёнджин, потрепав любимого по волосам, — так и знал, что ты будешь здесь. Феликс молча улыбнулся и прислонился виском к его колену, обнимая. — Дождь будет. Я боялся, что ты промокнешь, — Хёнджин скользнул взглядом по ногам парня: его лодыжки были под водой. Феликс фыркнул. — Поэтому ты прибежал без зонта. — Вот блин, и правда… Помолчали. Гром ударил уже ближе. Хёнджин решил начать сложный разговор, но как-нибудь хитро, издалека. Вспомнил про аккаунт с фотографиями. — Я тут подумал… Хочешь, будем вести канал с влогами? Не чтобы стать популярными, а чтобы, ну... Сохранить воспоминания. Это будет наш с тобой архив. Но Феликс, кажется, понял его намек и быстро сменил тему: — Я видел ужа, кстати! — он сделал вид, что отвлекся, засмотревшись на воду, и не слышал вопроса. — Он так смешно плыл, змейкой. Ой, каламбур получился. Хёнджину оставалось только грустно усмехнуться. На душе клубком свернулось напряженное ощущение, что грядет что-то плохое. Вот бы пожалеть себя, спрятаться от этого плохого, но рядом сидел самый дорогой в жизни человек, и пожалеть и спрятать хотелось именно его. Парень тоже присел, заметил краем глаза задумчивое лицо Феликса. Погладил его по бедру осторожно, боясь, что тот попросит убрать руку. Не попросил, только повернулся в его сторону. Глядя на свое отражение в зрачках напротив, Хёнджин уже открыл рот, чтобы задать вопрос, но не успел. Прогремело как будто прямо над их головами, и на землю обрушилась стена дождя. Первые капли упали еще на тропинку, но за несколько секунд достигли берега. Подскочили оба: Хёнджин дёрнулся в сторону ближайшего укрытия — беседки неподалёку — а Феликс закрыл глаза и подставил лицо ливню. Прервать его в такой момент было бы ужасно неправильно, поэтому Хёнджин сделал то же самое. Капли били по лицу, стекали под футболку, но в тоже время смывали все тревоги и плохие мысли, предавая их забвению в земле. Феликс тяжело вздохнул, потянул Хёнджина за руку. — Пойдем скорее! — он кивнул в сторону беседки. Они побежали под крышу, Феликс шлепал босыми ногами по траве. Уже внутри он хихикнул: — У тебя волосы так забавно к щекам прилипли. Сейчас, — парень приблизился и начал убирать пряди с лица Хёнджина, а тому было так хорошо от его мимолетной улыбки, что он даже слов не расслышал, а просто улыбался в ответ. Закончив, Феликс быстро погас и стал снова грустным. Он взглянул на реку, на ливень, а затем тихонько попросил: — Спой мне что-нибудь. У Хёнджина перехватило дыхание, ведь петь для Феликса было самым сокровенным, самым личным и интимным, потому что так он открывал ему свою душу. Открывал всего себя, настоящего. А Феликс, такой же уязвимый и откровенный в эти моменты, принимал его сердцем и без остатка. По велению судьбы спеть было что. Он взял холодные маленькие ладони в свои, мысленно досчитал до трех и уверенно пропел:«Что тебя тревожит? Я ведь вижу, это так»
Феликс напрягся всем телом, его пальцы сжались на костяшках. Он прошептал «это же!..» и опустил голову, не смея смотреть на Хёнджина.«Мой милый друг, Крепись, я держу твоё хрупкое сердце. Храни свой свет, Глубокой ночью в нём — весь ты»
Им не нужна была музыка. Вселенная в глазах, спасительное касание рук, красивый фальцет под звуки дождя — вот в чем они тонули.«Все, что ты чувствуешь, Я разделяю с тобой»
Дождь барабанил по крыше. Феликс наконец поднял глаза и вдруг шагнул, обнимая — нет — цепляясь за Хёнджина, как за спасательный круг.«Чего же ты боишься? Я знаю, что тебе страшно»
Последние слова превратились в еле слышный шёпот и растворились в касании губ к промокшим волосам. Два сердца ударялись о грудную клетку так, словно хотели пробиться сквозь неё навстречу друг к другу. Было в этом объятии что-то отчаянное, наполненное словами, которые никогда не сорвутся с языка, поэтому Хёнджину оставалось прижаться щекой к приятно пахнущей дождем макушке и вложить в свои прикосновения всю нежность, на которую он был способен. — Я так люблю магию твоих песен, — Феликс заговорил не поднимая головы, и от его слов было горячо в плече, — как у тебя это получается? Откуда ты знаешь, что я чувствую? Я все больше убеждаюсь, что ты волшебник. — Хотел бы я им быть… — улыбнулся Хёнджин краешком рта, пока пальцами медленно рисовал круги на лопатках Феликса. — Тогда я бы всегда знал, что тебя тревожит, без всяких слов. Тот лишь жарко вздохнул, и вниз от шеи к рукам поскакали мурашки. — Хёнджи, ты скажешь, я дурак. — Не скажу. Повисла пауза, только капли громко плюхались в воду и в траву. Наконец Феликс немного отстранился, не переставая обнимать Хёнджина за плечи. Тот опустил ладони ему на талию и сцепил пальцы в замок. Светлые глаза смотрели прямо, лишь ресницы прыгали вверх-вниз, будто Феликс изо всех сил старался не плакать. — Я люблю, как ты поёшь. И тебя люблю… Так сильно люблю, что мне страшно даже подумать что будет, если это все исчезнет. Если чувства вдруг пропадут… Как в экономике, знаешь? После пика всегда наступает падение. Мне кажется, что... Что скоро и для нас все упадет. Мне сейчас очень хорошо, но я так боюсь… Конца. Я не знаю, что будет потом, Хёнджи. Может, я разлюблю тебя? Проснусь однажды и пойму, что внутри ничего нет. Или мы вместе перестанем что-то чувствовать. Это ведь закономерно, любовь живёт три года, я читал. А мы ведь почти… — Феликс не выдержал и опустил голову. Хёнджину хотелось закричать так, чтобы слышали на другом берегу реки, чтобы стаи птиц испуганно взмыли в небо, но главное, чтобы услышал Феликс: это всё неправда. Но он только зажмурился на пару секунд, а потом тихо произнёс: — Что же это за любовь такая, если её можно ограничить какой-то статистикой? Феликс молчал, поэтому он продолжил: — Ты боишься, потому что ты любишь в первый раз. Про первые отношения часто говорят, что они несчастливые. Первая любовь у многих людей заканчивается неудачей, но ведь нас на земле так много! Думаешь, у всех всё одинаково предрешено? Чувства меняются, да. Но в случае настоящей любви они крепнут, становятся доверительнее и искреннее, — Хёнджин аккуратно поднял лицо Феликса на себя. — Помнишь, как ты убежал от меня, когда впервые расплакался? Ты не мог доверить мне эту сторону себя. А сейчас? Феликс сморгнул слезу, и она стекла по подбородку. — Сейчас ты не прячешься от меня, не отталкиваешь, и я тоже не закрываюсь. Мы разговариваем. Разве это не значит, что мы доверяем друг другу? Что мы любим, намного сильнее, чем раньше? — пальцы легли на мокрую щеку, — Я знаю тебя, всего знаю. Тебе нравится, как пахнет моя кожа, поэтому ты всегда утыкаешься мне в шею носом и согреваешься. Тебе нравится, когда я глажу тебя по спине, а еще нравится переплетать ноги, когда лежим вместе. Я знаю, что если долго целоваться, у тебя всегда первого кончается воздух, ты просишь передохнуть пару секунд и при этом чуть-чуть краснеешь. А ещё знаю, что если поцелую тебя так… Хёнджин коснулся другой щеки и наклонился, касаясь губ Феликса. Холодных и солёных, но любимых, самых любимых на свете. Феликс прильнул к нему, сминая пальцами шею и ключицы. Он не отставал и открывался — как всегда делал. Они целовались словно в последний раз, словно оторваться от родных губ означало умереть в ту же секунду. Каждое новое прикосновение распаляло, отчего хотелось целовать ещё глубже, ещё откровеннее. Наконец Феликс жалобно простонал и распахнул глаза: блестящие, во власти чувств. Хёнджин еще чуть-чуть задержался на его раскрасневшихся губах, а потом улыбнулся и прошептал: — После такого у тебя всегда дрожит нижняя губа. Феликс тут же прижал пальцы ко рту и вспыхнул: — Это неправда! Он выглядел так очаровательно, что Хёнджин не утерпел и ещё раз коротко его поцеловал. — Я тоже люблю тебя. Они так и стояли в обнимку, а потом не сговариваясь повернули головы в сторону берега, где дождь всё лил и лил, словно там на небе кто-то очень сильно плакал. — Я все думал о свадьбах и о том, зачем люди вообще женятся, — когда Феликс о чём-то глубоко задумывался, его голос становился очень низким, почти бархатным. — Сначала мне казалось, что это выбор каждой пары, многие ведь живут без брака, да? Но потом я подумал про Минхо и Джисона и невольно сравнил их с нами… Наверное, мне тоже захотелось свадьбы, чтобы мы с тобой стали ближе друг к другу, чтобы отношения перешли на другой уровень, и чтобы я больше не чувствовал этого перманентного страха… Он запнулся. — Прости, что чувствую всё это. Внутри Хёнджина что-то ныло и болело, а в голове были одни лишь мысли о том, чем он может утешить Феликса. Дождь, кажется, чуть поутих. Капли уже не топтали траву и редкие цветы, а аккуратно падали и скатывались на землю. Стоп, вот оно! Хёнджин замер от внезапно осенившей его идеи, а потом легко вывернулся из объятий. В ответ на поднятые брови Феликса он только улыбнулся и шагнул из беседки, под дождь. Феликс в немом удивлении наблюдал, как его парень уже не боясь промокнуть бегает по траве и придирчиво что-то собирает: всматривается, хмурится или наоборот кивает своим мыслям. Такой увлечённый и сосредоточенный Хёнджин был очень красивым. Он быстро закончил и вернулся под крышу. В ладонях у него лежало несколько стебельков ромашек, один толстый желтый одуванчик и жгутики листьев, названий которых Феликс не знал. Хёнджин продолжал загадочно улыбаться, но ничего не говорил. — Что ты?.. — вопрос так и застыл на губах. Хёнджин опустился на облупившиеся старенькие доски, разложил на полу свои находки и начал колдовать, Феликс только успевал следить за движениями его пальцев. Это было настолько увлекательно, что он невольно опустился на колени рядом, чтобы лучше видеть. — Я умею плести венки, помнишь? — Феликс помнил. Бабушка Хёнджина много рассказывала, как маленький Хван плёл цветочные венки всем соседским девочкам, из-за чего они как-то разом в него влюбились и едва не рассорились, пытаясь добиться его внимания. — Это то же самое, только размером поменьше. Спустя пару замысловатых жестов перед ними лежало два… Кольца. Основой был стебель одуванчика, его оплетали ярко-зеленые лоскуты листьев, а в центре у каждого — цветок ромашки. Феликс смотрел на них во все глаза, а Хёнджин почему-то смутился и начал запинаться: — Ты, ну… Не думай, что это только потому, что ты намекнул. Я... Гхм. Давай просто быть вместе, Ликси, а там посмотрим? У нас с тобой впереди вся жизнь. — Я не понимаю, — Феликс перевёл взгляд на Хёнджина и обнаружил, что тот не только засмущался, но ещё и покраснел. — Тогда по-другому… — Хёнджин порывисто встал, поднимая за собой Феликса, и взял его ладонь в свою. — Я, Хван Хёнджин, обещаю сделать предложение Ли Феликсу, когда наступит время и мы оба будем к этому готовы. С этими словами он надел одно из колец ему на безымянный палец, после чего его лицо сделалось красным до самых ушей: — Боже, я не знал, что это настолько смущает! Во взгляде Феликса было столько любви, что её хоть ложкой черпай. Он нежно глядел на своё ромашковое кольцо, но ещё нежнее — на Хёнджина. — Я, Ли Феликс, — начал он, повторяя ритуал, — обещаю принять предложение Хван Хёнджина, когда придёт время и я буду к этому готов. Он вдруг поджал губы. — Или обещаю сделать ему предложение первым, — и очаровательно улыбнулся. — Поживём — увидим. Они прильнули друг к другу, не расцепляя рук, а дождь к тому времени уже совсем перестал. Над речкой появилась радуга, но они её заметили только когда возвращались домой.Другим летним вечером
— Задний ряд, кучнее, пожалуйста! Гости правда старались поместиться в кадр, но кто-то сбоку все время оказывался наполовину обрезанным. Минхо с Джисоном говорили о «скромной свадьбе только для близких», но сейчас на фоне церемониальной арки находилось три ряда родственников и друзей, которые все никак не могли удачно встать для общей фотографии. Молодожёны стояли в центре первого ряда, прямо за ними — Хёнджин с Феликсом. От нечего делать болтали. — Ребят, — наклонился к друзьям Феликс, — что нового в кафе, пока нас не было? — Да ничего особенного, — слегка повернулся к нему Минхо, такой важный и аристократически красивый сегодня. — Хотя… Знаешь, Хван, директор нашёл тебе замену, мне очень жаль. Тебя уволили. Он тебе ещё не сказал: боится расстраивать. Феликс не успел состроить скептическую мину, так как в разговор вклинился Джисон, непривычно взрослый с уложенной назад челкой: — Врёт он всё, потому что больше всех по вам скучал, — усмехнулся он и получил тычок в бок от Минхо. — Молчу-молчу. Ну вообще-то, кое-кто новенький появился. Фел, помнишь на 4 курсе к тебе подселили первокурсника? Чонин, кажется?.. Так вот он устроился в кафе новым барменом. — Ого! Здорово, что у него всё хорошо, — с Чонином Феликс всегда хорошо общался, но после университета они почти не виделись. Приятный парень, улыбчивый. Джисон по-злодейски улыбнулся и понизил голос: — Да ты подожди, это еще не всё. Самое интересное, что наш Чан-хён глаз с него не сводит, прикинь? У Феликса отпала челюсть. Даже Хёнджин, который до этого только молчал и слушал, выпучил глаза. — Да ну, серьёзно?! — Какой же ты сплетник, Хан Джисон, — Минхо сощурился как кот и наклонился к своему мужу. — Во-первых, я для тебя теперь Ли Джисон, дорогой, — он чмокнул Минхо в щёку и продолжил: — Во-вторых, это чистая правда! Хён постоянно рядом с ним крутится, то подойдёт что-нибудь спросить, то помощь предлагает. А бывает вообще глазеет на него со второго этажа так влюбленно, что даже смешно. Представить вечно работающего Бан Чана влюблённым было чертовски сложно. — Эй, вон он идёт, — Хёнджин коснулся локтя Феликса и кивнул в сторону. Хён протиснулся к ним через гостей, успешно игнорируя ядовитый взгляд фотографа. — Потерялся, простите. Еда у вас обалденная, я не мог оторваться. Дадите мне контакты повара? — улыбнулся Чан смотря на Минхо, но тут заметил, что Джисон с Феликсом старательно отводят глаза и еле сдерживаются, чтобы не засмеяться. — Всё в порядке? Джисон не сдержался и прыснул, Феликс прикрыл рот ладонью, на его пальце блеснуло кольцо. — Эй, а что это у вас? — Минхо, заметивший точно такое же кольцо у Хёнджина ранее, поймал его руку и притянул к себе. О влюбленности Чана тут же забыли. — Вы тоже обручились? — Джисон ахнул, касаясь серебряного украшения с гравировкой ромашки и датой на обратной стороне. — И ничего не сказали? — крепкая ладонь Чана легла Хёнджину на плечо. — Нет-нет, это… — Феликс смущённо улыбнулся и повернулся к Хвану. — Это обещание. Тот поцеловал ему пальцы, тоже улыбаясь. — Эй, центр! — раздалось раздражённое. — Особенно молодожёны: вы мешаете мне работать! Все готовы, ждём только вас. — Чанбин, бро, ну не сердись! Я букет кину в твою сторону, обещаю, — крикнул ему Джисон и, пропустив ворчливый ответ друга, шепнул за спину: — Так, мы сейчас сфоткаемся, и вы все расскажете, ясно? Фотограф начал обратный отсчёт, и во время вспышки Феликс с Хёнджином крепко-крепко держались за руки зная, что никогда друг друга не отпустят.