Дефрагмент

Егор проснулся от того, что у него встал. Еще минуту назад он был твердо уверен в том, что ему снится очень хороший сон и он даже успел его запомнить, но наутро он ничего не помнил. Но сразу, как только это произошло, память вернулась — Егор вспомнил все: и то, что он проснулся, и то, что проспал все утро, и даже то, что еще вчера вечером должен был позвонить сыну, а теперь о сыне вспоминал в последнюю очередь. В ужасе он сел на кровати. Где-то вдали, сквозь сон и воспоминание о нем, все еще раздавался веселый детский смех, сулящий лето и безмятежность. Но это больше не имело никакого отношения к Егору. Сегодняшний Егор чувствовал себя обрюзгшим и опустившимся за годы сидячей службы. Обычно лицо его излучало умиротворенность и покой — то особое довольство собой и миром, которое прежде наполняло его жизнь; но сегодня оно хранило следы тревог и уныния. Что-то было не так. Он вынужден был самоудовлетворяться вместо того, чтобы проводить жаркие ночи и утра с Андреем. Егор думал, что это конец — Андрей больше не любит его, как прежде, не будет спать с ним, как прежде, только чтобы получить удовольствие, не будет ловить его взгляд и улыбаться в ответ… Ничего не будет. Вот так он представлял финал их семейной истории. Но жизнь распорядилась по-своему. Андрей безмятежно спал на кровати, время от времени его губы трогала то задумчивая улыбка, то хищный оскал. Егор поморщился и стал думать о том, что же ему делать. Егор вышел на крыльцо, натянув брюки на голое тело и закурил, удерживая сигарету двумя пальчиками, чтобы не обжечься. Туча висела низко, ее лохматые клочья были уже совсем рядом. Огня Егор не зажег, а вместо него высоко поднял руку с папиросой — две голубые точки над ладонью мгновенно стали точкой черного дыма, ударившего в затянутое облаками небо. Засунув папиросу в рот, Егор стал следить, как дым постепенно поднимается вверх. Несколько раз ему показалось, что он видит крохотные призрачные фигурки людей, мелькающие среди струй дыма. Но это были лишь волны воздуха, которые гнал ветер. Минут через десять облака пришли в движение. Сначала они были видны только как легкие перистые облачка, похожие на пену над кипящим варевом. Затем они стали подниматься и превратились в черные грозовые тучи. Егор хотел было убежать с крыльца, но неожиданно кто-то ловко свистнул его, ударив по голове чем-то тяжелым. Он отлетел к воротам, упал и потерял сознание. Придя в себя, он понял, что сидит связанный на стуле. В голове было тихо, а на затылке набухала шишка. «Голова болит», — подумал Егор. Но в сознании была какая-то оцепенелость, такая, что было трудно пошевелиться. Он попытался было встать, но сразу же понял, что не может даже пошевелить головой. Тогда он закрыл глаза. Затем сквозь сон он почувствовал, что в комнате появляется какой-то посторонний звук — не то шорох, не то скрип, — и понял, что это по полу ходит над ним легкий, тихий и какой-то бескровный голос. — Здравствуй, Егорушка, — пропел знакомый голос. — Здравствуй, мой хороший. Как ты себя чувствуешь? Или лучше будет, если я сразу к делу приступлю? Потерпи немножко, скоро тебе станет легче. Мы обо всем уже поговорили, и больше тебя никто не обидит. Сейчас я к тебе прикасаться буду. Очень осторожно. Лежи спокойно и смотри в потолок. Помнишь, как это делают? Ну вот и славно. Потерпи немного, потерпи. Сейчас мы с тобой отправимся на прогулку. Только дай мне сперва узнать, как ты себя чувствуешь. Егор с ужасом увидел перекошенную рожу того сумасшедшего. В глазах у него было что-то знакомое. В руке же он держал острый скальпель. Только сейчас Егор заметил, что его раздели. Он попытался крикнуть, но из его горла не вылетело ни звука. Видимо, он просто не умел кричать. Его сердце бешено колотилось о ребра. — Не нервничай, Егорушка, ты у меня в гостях, — продолжал псих, до ужаса похожий на Лемке, ощупывая его пах. — Я тебя хорошо помню. Хочешь самогонки? На, выпей, все пройдет. Успокойся, дурачок, ты у меня в гостях, а гостей положено поить. Ну? Чего ты боишься? Ты ведь меня тоже помнишь, ведь правда? Эх, — вздохнул он, — мне бы твои годы… Я ведь тоже помню… Да вот забыл… Помню… Помню… Знаю. Все помню. Думаешь, так просто помнить? Не переживай. Все проходит. Теперь можно и о деле поговорить. Ну-ка попробуй. Поворачивай голову. Вот так. А теперь ногу на живот. Не так. Черт! Скручивает ее. Черт! Не могу, с трудом поворачивает. Дай мне коснуться твоего розового членика. Я его хочу ущипнуть. Сейчас, сейчас, только ты доверься. Он уже понял, что за мысли роем кружат в голове безумного. Но почему-то не испытал страха. Наоборот, ему стало интересно. А вдруг псих начнет показывать фокусы? Вдруг сможет вылечить? Но нет, это всё-таки Лемке. Егора затрясло, и тогда Лемке пнул его в коленную чашечку. Боль обожгла бедро, и он закричал от неожиданности. В голове будто взорвался фейерверк, и он понял, что псих вовсе не собирался заговаривать с ним, а всего лишь разозлился. — Я теперь богу служу, Егорушка, — проговорил он. — А это очень серьезно. И если кто-то еще раз тронет тебя, я пойду в его присутствии молиться так, что мало не покажется. Понял? Не слышу ответа! Понял? Так вот и сиди молча, понял? Молчи и слушай. И ничего в этом мире не меняй, будь хорошим мальчиком. Иначе… Иначе больше я ничего тебе сказать не смогу. Молчишь? Ну тогда мы с тобой завтра наговоримся. А пока давай попрощаемся. Дай только поколдую над тобой немножко. Лемке достал скальпель и, схватив упирающегося Егора, надрезал ему правый сосок. Кровь сразу полилась из раны, и грудь сразу онемела. С жутким воплем Егор закрыл рану ладонью, но это не помогло. Кровь просачивалась сквозь его пальцы. Жуткий вопль перешел в тонкий писк, и он упал на пол. Потом затих совсем. Петька ехал в грузовике среди навоза — он пробрался в кузов инкогнито. Уже полдня Петька ерзал и прятался. К счастью, никто на него не обращал внимания. В кузове, кроме Петьки и навоза, лежали мешки с мукой, ящики с консервами и три ящика тушенки. Злость душила Петьку. Все эти мешки, ящики, тушенка и майские жуки представлялись ему каким-то позорным снопом. Петька выглянул из-под навеса. Вот табличка нужного села наконец. Петька деловито спрыгнул на следующей остановке, деловито подошёл к водителю и, отряхнувшись, попросил у того закурить. Водитель обернулся и сказал: — Курить умеешь?  — А то, начальник, — ответил Петька. — У меня пол-литра есть. Через минуту они уже разлили душистый самогон по железным кружкам и дымили беломор. Петька блаженно улыбнулся и выпил. На душе у него сразу стало спокойно и хорошо. Над селом стояла удивительная весенняя тишина. Петька оглянулся по сторонам. Повсюду, насколько хватал глаз, стояли белые березы, словно специально окантованные неоном. Мимо проносились освещённые солнцем поля, на которых темнели семена будущих хлебов. Дул холодный ветер — и летели в небо, сверкая на солнце, первые весенние паутинки. «Сейчас встанет солнце и прогреет землю, — подумал Петька. — И тогда станет весело и просто… И всем станет хорошо…» Он посмотрел на горы. От них в разные стороны уходила длинная неровная тень. Именно на это время закат приходился, и казалось, что там горит неяркий синий огонь и летит какой-то далекий звук. Петька допил самогон и тихо закрыл глаза. Его сильно клонило в сон. Но через некоторое время в кабине раздался громкий смех. Петька открыл глаза. На него смотрели два огромных красных глаза. — Петь, — опять раздался громкий смех, — да проснись ты, наконец! Петька протер глаза и огляделся. Пора было выдвигаться в путь.