Портрет русала

      Хината небрежно отбросил в сторону блокнот с зарисовками, и кисточки, которые, чего уж таить, следовало бы хорошенько отмыть.       — Бесполезное дело.       Парень провалил первый же этап поступления, не дойдя даже до тестов по алгебре и языку. Единственная надежда, и то она гасла в сердце юноши, вороша склеп сомнений — творческий конкурс, где выбирают не за технику исполнения работы, а за креативность, чувство и эстетизм.       Вот только он — бесталанный труженик. Художник техники кисти, а не струн души. И видимо, расфуфыренный, но желанный «Пик Надежды» такое не любит, раз неплохой уровень в академизме посчитали недостойным для прохождения на второй этап.       Хинате все в его окружение без разбору внушали — «попробуй, ещё есть шанс!», но это только сильнее раздражало юношу — он чувствовал, как всё его тело болит от невыносимых тягучих эмоций.       Надо пройтись погулять. Подумаешь. Очередной провал. Не привыкать к такому, его самолюбие задевало всё подряд, каждый божий день.       Он трудолюбивый фанатик талантливых людей и гениальности, но по дерьмовому вкусу жизни в иронии и комедии, сам он умрет ненужным и простым «искусным рисователем» портретов за деньги.       Хината взял с собой черный рюкзак и быстро закинул в него акварельный альбом, небольшую палетку красок, кисточки и деньги. В доме итак было пусто, так что парень ушел, не нуждаясь предупредить.       «Ты можешь пойти и на платное, — говорил ему дядя, с печалью смотря на давно уже как осиротевшего юношу — я смогу оплатить твоё обучение.»       Это чушь. Да, они не голодали и не бедствовали, но «Пик Надежды» — удовольствие дорогое, и Хината всем сердцем не желал быть на платном отделении.       Позор и стыд — всё, что думал парень об этой затее, заламывая руки над головой.       Зеленая тропинка через небольшие холмы, скалы и возвышения, закончилась. Парень дошел до небольшой улочки провинции Катании — до его малопопулярного для туристов места. Его же дом, больше походивший на маяк, стоял чуть в сторонке от кусочка города, на небольшой скале.       Светило теплое летнее солнце, слышался заглушено гул города, казалось, ещё пройдешь вдоль домишек, и окажешься там, в потопе радостной жизни.       Он прошел напролом, желая поскорее оказаться у моря, так что пошел по той части провинции, что была прям у самого моря, открывая вид на дальние просторы. Неровный извилистый путь через сады и жилые комплексы, рестораны и одиночные одинаковые домишки, стоящие чуть ли не на самом краюшке скалистого берега, высоко возвышающегося над морем, и общая суматоха в голове и на уличках, не сбивали его с цели, ведь к такой дороге он привык, как к тому, что у него две руки.       Мимо прошла группка неотёсанных детишек, прижав парня к стенке одного из дешевого отеля, обсуждая, как вчера мельком, у соседа-алкоголика, они смогли-таки посмотреть желанное «Какая там погода», ведь там «тетенька матерится на певцов!», а это до боли в животе как смешно. Не успел Хината, наконец отлипнув от стены, пойти дальше, как на него что-то сверху упало.       Это была газета.       — Прошу прощения, молодой человек! — послышалось сверху со стороны противоположно стоящего к отелю дома, который стеной был впритык дешевому местечку для бедных и отчаявшихся туристов — Но этот Серджо Маттарелла — самый дерьмовый президент, что у нас когда-либо был, на мой взгляд! Его публичные заявления это!..       Парень даже не стал спрашивать, что такое сказал президент, взбесив бедняка в долгах перед банком, а только невнятно что-то бросил в окно, и поспешил дальше, наконец выскочив к просторным площадям с фонтанами.       Шум и гам, красота, окружающая всякого желающего ею насладиться, не волновали его. Он шел мрачный и опечаленный, как одиноко стоящая статуя ангела на кладбище. Мимо его ног пробегали вспотевшие собаки и катились детские мячи, в небо взмывали ленивые и сонливые голуби, не желавшие распластаться на каменистой площади под ногами безнадежного художника, люди обходили его стороной, как большой камень на дороге, об который можно и споткнуться. В общем, Хината, с одной стороны, был живой частью города, а с другой стороны, выбивался из общего тона незаинтересованности в том, что происходило вокруг.       «Если бы только я нашел что-то выбивающиеся из привычного!.. — в бреду размышлений внезапно такая мысль сформировалась в его разгоряченной голове — Что-то вне рамок моих представлений?..»       Он преодолел разные части городка — от самых дешевых и бедных, до самых красивых и роскошных — и наконец дошел до своей любимой части — порта. Рыбаки, лодки и рыболовные сети, особый запах моря и кислятинки — всё это успокаивало душу юноши лучше всяких слов дяди.       Вот и показалась его любимая часть у берега порта, хотя она и была далеко от него, но там где он стоял, было ещё видно, прежде чем спуститься вниз, к морю и песчаному берегу — самая отдаленная и скалистая часть берега. Туда вроде и не стоило соваться, но сколько раз он там не был, в опасности он ни разу не оказался, и шел он туда, как в самое ему приятное место на земле, несмотря на рассказы о том, как волны там бьются в шторм.       Спустившись вниз, вдоль домов, у которых мирно сидели во дворе дети и старики, он спустился к лодкам.       — Хината, родненький! — послышался сухой и ломкий мужской голос, остановив парня — А когда твой дядюшка сходит со мной в бар пропустить по бутылки Перони?       Хината обернулся. К нему шла компашка рыбаков за сорок лет, ростом выше его чуть ли не в два раза. От них веяло потом, солью и рыбьей кровью, а их диалект художник едва понимал. Они, уставшие, но довольные, ухмылялись знакомому им художнику. Разве что в их глазах мелькал непонятный любому молодому человеку страх перед морем и тайнами в нем.       — Ох, я не знаю… — смутившись, заговорил парень. Он не был первоклассно коммуникабельной личностью, а уж тем более перед кучкой мускулистых ровесников дяди — Но я ему передам, что вы его ждете.       Рыбак ещё шире ухмыльнулся.       — Спасибо, юнец! — похлопал он его по плечу — Только будь осторожен, рисуя море — всякое стало появляться у нас на глазах.       — Причем тогда, когда мы не были готовы! — вставил другой рыбак — Надо будет с собой каждый раз гарпун брать.       Хината не совсем понимал, о чем речь, и заикаясь, спросил:       — А что… «Всякое»?       Рыбаки заметно напряглись, как бы не зная, отвечать ли пареньку, или нет.       — Не столь важно, — отрезал разговор самый первый рыбак, убрав руку с плеча парня — описать сложно. Устроим на нечисть всякую охоту, коль она лезть к нашему порту будет.       Оставшийся короткий путь к морю Хината шел, забыв про академию искусств, только размышляя об одном — неужели опять порт устроит непонятную заварушку из-за своих старых убеждений и представлений о мире?

***

      Нагито любил пугать моряков и рыбаков ночью. Любил первые лучи солнца, и размеренные волны, качавшие его волосы. Но не любил то, что кроме этого, мало чего было в его жизни.       Скоро полнолуние, а прекрасный русал оставался одинок. Он засыпал на небольшой скале посреди моря, оплакивая одиночество, но блаженно улыбаясь, представляя дальние города, о которых он слышал из разговоров пьянчуг у моря. Он просыпался уже уставший и разбитый, но в глазах горело желание жить дальше.       Но ничего не менялось, как бы он мысленно не кричал себе о надежде.       Иногда он подсматривал, как один паренек рисовал море. По серьезному лицу парня, можно было понять, какой он человек. По случайно брошенным им в море фразам, можно было понять, что его гложет. И всё равно многое в нем оставалось загадкой. Например, зачем он ходит к самому опасному месту берега, до которого ещё и добраться тяжело? Почему он посматривает на самую высокую скалу берега таким взглядом, в котором читалось желание сброситься в бушующие волны?       В прошлый раз горе-художник кинул кисточку в море, и что-то злобно крича, ушел. Нагито забрал инструмент искусства себе, положив его на ту скалу, где он проводил ночи. Ему стало чуть меньше одиноко, ведь теперь у юноши была цель — отдать обратно брошенное в море. Он не знал как, а ведь возможных вариантов было много.       Но он бы так хотел отдать парню кисть прямо в руки, смотря на него.       Послышалось недовольное бурчание, эхом отдававшее до русала. Он обернулся, и сразу заметил знакомый силуэт художника.       Может, сегодня он покончит со своим одиночеством? Может, и этот самый паренек найдет что-то новое, изменив его жизнь?       Хината наконец спустился к берегу, и присел на песок, обессиленный. Посмотрев на горизонт, он вдруг заметил небольшую тучку.       — Всего лишь тучка… — сбито пробормотал художник, достав блокнот.       Прошел уже час, как он пришел. Стало ещё жарче, море стало взволнованней биться об скалы. Нагито не решался, держа кисть в руке, спрятавшись за крупным камнем сбоку от берега. Сегодня он был куда ближе к парню, чем обычно, и напряженно рассматривал его, замечая теперь новые детали в его облике и в лице.       Художник, кажется, был чем-то обеспокоен, и старался раствориться в работе и безмятежности у моря. Но как-то не особо выходило, и иногда он кривил лицо от недовольства над тем, что у него выходит.       Русал волнительно кусал губу, всё ожидая, когда же он решиться подплыть к художнику.       «Такой мусор, как я, не может быть таким решительным… — он покачал головой своим же рассуждениям — Да и хорошая ли это затея? Возможно, надежде в моем сердце, будет лучше, если я никогда не решусь…»       Хината матернулся, отчего русал от испуга спрятался в воде поглубже, только оставив макушку над поверхностью воды.       Что-то никак не удавалось унять дрожь в руке. Знал бы он, что сейчас рядом с ним другой парень тоже не мог унять нервную дрожь в руке, повторяя мысль «всё будет хорошо».       Подняв глаза к небу, он заметил, что эта маленькая тучка распласталась в небе, и была всё ближе и ближе к берегу с каждой минутой, словно тяжелый край одеяла свисал с небесной обители. Может, стоит уйти?       Парень привстал, как вдруг резкая боль стрельнула в голову, и он упал. Дрожь прошлась по всему телу.       С ним произошел солнечный удар, но он этого не понимал, испугавшись внезапного ощущения жары по всему телу.       Русал недоумевающе поглядывал на художника и прятался за камнем, как можно спокойней вопрошая себя, что происходит, и что нужно делать.       Вторая попытка привстать удалась, но Хината далеко не уйдя, тут же обессилено рухнул, едва не повредив голову. Он чувствовал, как сознание куда-то уходило, и наружу стали вылезать непонятные образы из детства — из всяких сказок, что ему читала на ночь ещё живая, теплая и дышавшая мать, а не та, что умирала от болезни. Вылезали наружу страхи и агрессия от задетого самолюбия.       Ему вдруг подумалось, что он тот самый мальчик Кола из Мессина, из старой сказочки, и что сейчас море измениться от его плача, и унесет его в райские места, где ему вручат талант. Но вместо плача, Хината начал судорожно смеяться, смотря, как медленно, танцуя вальс, бушует слабо море, а с неба капает.       Нагито на происходящее уже смотрел, как на какой-то спектакль, где его душу разламывает дикая потребность в безумной драме — пусть главному герою голову снесут за любовь к принцессе, пусть умирают один за другим персонажи, пусть окажется, что за ними наблюдает весь мир! Его серые глаза неотрывно смотрели на юношу, как на самое великолепное, что только есть.       Рюкзак и вещи беспорядочно валялись на берегу, а сам художник, валявшийся на боку, и бледный, как труп, слабо чувствовал, как волны касались его ног.       Погода менялась быстрее, чем кто-либо успевал это проследить, там, в городке порта. Начался самый, что ни на есть, шторм. Нагито подплыл ещё ближе к берегу, разглядывая художника, уже не как греческую статую, а как легкую добычу.       Накатила волна, дотянувшись хищными когтями уже выше ног, отчего Хината, словно выброшенная на берег рыбка, забился на песке, но безрезультатно. Следующая волна уже без всяких приличий уцепила парня, словно пьяный мужик невинную девушку, поддразнивая испуганную милашку. Художник не успевал и коротко вскликнуть, как его всё уверенней утаскивали в море.       Не успел он осознать, как волна стала полностью накрывать его, солёной водой безжалостно упираясь в рот, отчего парень судорожно вдыхал, ахал и слабо кричал о помощи.       Нагито рассмеялся, так близко находясь к молодой мужской особи человека, что тот всё прекрасно слышал, несмотря на мародёрство моря.       — Ты слаб, хоть и достаточно крупный, художник — приятный, сладкий голосок, который совсем не вписывался в то, что происходило вокруг них — Усни же спокойно, пока я рядом, ты в безопасности.       Он почувствовал как ему что-то уверенно всучивают в руку. По ощупи это была кисть, но она сейчас совершенно не волновала. Море отступило, и Хината, потратив последние силы, раскрыл глаза.       На него, сквозь пелену, смотрел красивый парень с белокурыми волосами, и тело его было каким-то непонятным бело-зеленым пятном. Их обоих омывало чуть подобревшее море.       Незнакомец положил ему ладонь на лоб.       — Ох, ну и высокая температура, но не умрешь, — заключил он, и Хината задрожал от холода воды и страха — а вот то, как море с тобой играется, может и убить. Кстати, покажешь свои работы? Давно увидеть хочу! — беззаботно продолжил незнакомец, взяв его руку — Ты, наверно, блистаешь талантом?       Последнее, что Хината увидел перед тем, как его накрыло волной, что незнакомец безумно ему улыбнулся.