Drink drowned

— Гимли! Гимли! Услышав свое имя, Гимли замер, обернулся и споткнулся о свою же ногу, едва не падая, его пальцы стукнули о треснувшие булыжники улицы Минас-Тирита. Нечасто он так спотыкался, даже на такой плохой каменной кладке, но это восклицание попросту выбило его из колеи. Он уже должен был привыкнуть не видеть зовущего, этот опыт был получен от его дражайшего друга — эльфа, но… Но обычно не настолько громко. И обычно подобное не сопровождалось (как он услышал, восстанавливая равновесие) голосом Арагорна. Очень терпеливым голосом: — Да, Леголас, он тебя слышит. Гимли наконец-то выпрямился, оторвал взгляд от предательской земли и оглянулся в поисках места, откуда исходил голос друга. Занимаясь этим, он не думал о том, что может увидеть, так что приветствовавшая его двухголовая многорукая фигура застала гнома врасплох. Судя по всему, Арагорн с Леголасом сплелись в один упругий и скрюченный силуэт напротив каменной стены облачной ночью, и этот силуэт неистово махал ему Леголасовой рукой. Гимли моргнул, дабы сосредоточиться получше. Леголас полулежал на уставшем Арагорне, его рука была закинута на его плечо. Арагорн явно держал на себе весь вес Леголаса; туфли последнего едва ли касались мостовой, а сам Арагорн покачивался, стараясь удержать свою ношу — Леголаса, который махал рукой, как пьяный… Но очевидно же, что он не был пьяницей. — Это же Гимли! — настаивал Леголас, его слишком высокий голос сбился на вестронских словах, а свободная рука все еще бесцельно болталась в воздухе, — Гимли, друг мой! Рад видеть тебя этой лунной ночью! — он сиял так, будто для полного счастья ему не хватало лишь своего гнома, очень странное выражение лица в совокупности с напряженностью Арагорна, — как поживаешь ты этой чудесной летней ночью? Гимли мог только пялиться. Он не ожидал увидеть Леголаса пьяным. Он пытался однажды, в Итилиэне, когда они праздновали победу вином, и когда Мерри пытался напоить его в их доме в Минас-Тирите — и каждый раз Леголас с легкостью обходил их без особого труда, он был ни в одном глазу, когда Гимли уже не мог стоять, и смеялся над тем, что этот ликер абсолютно не дотягивает до вин, что он пил дома. Количество, которое ему понадобилось для такого состояния… Ну, Гимли практически пожалел, что сам не был свидетелем сего представления. По крайней мере, он мог выдержать последствия. — Гимли, — произнес Арагорн. Гном стряхнул с себя размышления, и бросился на помощь. Он не смог бы нормально помочь, со своим-то ростом, но все же обхватил эльфа за талию, думая, что поддержка все же не помешает. У Леголаса, судя по всему, имелось другое мнение. Как только Гимли коснулся к нему, эльф тут же покинул Арагорна и переполз на гнома, словно ящерица. Гимли заворчал под тяжестью эльфа — ах, Арагорн явно перебросил на него больше половины веса Леголаса — и даже не пытался найти более удобную позицию. Дело было не в весе Леголаса — он весил меньше, чем любой гном, которого Гимли когда-либо сопровождал из таверны — но его рост, большой ассортимент длинных конечностей и длинного тела, недостаточно, чтобы Гимли смог прийти в себя. — Эльфы, — проворчал он, — так неумело сложены. Неудивительно, что вы были первым проектом Эру. Он хихикнул над собственной шуткой, и даже Арагорн фыркнул сзади, но Леголас рассмеялся высоким голосом, сползая вниз и хватаясь за плечи Гимли, стремясь сохранить равновесие. — Леголас, — предостерегающе сказал он, — ты… — Проект Эру, — подавился Леголас, пытаясь хлопнуть Гимли по плечу и едва не свалившись на землю. Гимли прикусил язык и приподнял висевшую мертвым грузом тушку, чтобы снова уложить ее себе на плечи. — Махал, сколько же ты в себя опрокинул? — пробормотал он. Его собственное сосредоточение ускользало от него так же, как и тело Леголаса, и он только и мог следить за тем, чтобы тот не вообще упал. — Что у тебя произошло? Леголас не ответил и сейчас, лишь продолжал сотрясаться от смеха, звучавшего все более зловеще с каждым мгновением. Гимли, укутанный эльфом как плащом, кое-как повернулся к Арагорну: — Сколько времени ты был с ним? — Всего лишь пару минут, — Арагорн звучал устало, — я вытащил его из таверны ниже по улице, и кое-как сумел убедить его уйти. — Пил в одиночестве, значит, — пробормотал Гимли. Он не раз видел друзей на дне бутылки, но он всегда был рядом и составлял им компанию. Ну тогда беспомощный смех был вполне естественным — вызванным силой напитка. Но Леголас не искал никого для общения, его смех отзывался пустым эхом, лишенным радости. — По всей видимости, да, — отвечал Арагорн, — до меня дошла весть о беспорядке в таверне — принесшие эту весть постарались убедить меня, что никогда не попросили бы разобраться с проблемным посетителем, но они знали, что это — мой друг и герой войны. И, я думаю, никто из них не хотел столкнуться с эльфом, хотя я уверен, что сильный порыв ветра собьет его с ног. — Мне это не понравилось, — вмешался Леголас, и Гими подумал: он все слышал? Если да, то запомнил не все, потому что сейчас он накренялся в попытке увидеть Арагорна (и заставляя Гимли снова поднимать его), его тон полон праведного гнева, — мы, лесные эльфы, илюч… слю… весьма устойчивы, — он снова захихикал, — никакая буря не сможет сбить меня с ног… Гимли открыл рот, дабы напомнить Леголасу, что тот не то чтобы стоит на своих ногах, но эльф уже продолжал: — Разве что волна… Его голос оборвался, смех затих. Так вот оно что. Казалось, воздух пробрал их до костей, и Гимли ощутил тяжесть на душе, гораздо более весомую, чем тело Леголаса на его плечах. Он видел раньше этот переход от беззаботного веселья к отчаянию, но не был свидетелем чего-то подобного, такое всегда чувствовалось, как удар. Вероятно, это было тайной всего эльфийского народа. Пусть Гимли и знал, как глубоко чувствует Леголас, природа его эмоций все еще оставалась для него тайной: жила хрупкой руды, которую он старался не задеть, чтоб не разбить. И все же он должен попытаться, ибо Леголас затих и замер, еле слышно дыша. Он может сломаться, если Гимли заговорит, но тот не мог больше выносить этой оглушающей тишины. — Леголас? — Волна, да, — голос был далеким и тонким, капля тумана, что растворяется в малейшем бризе, — все движется волнами, не так ли? Время… море… какая разница? И то, и другое обязательно разлучит нас. Море. Плач звучал теперь знакомо — Леголас говорил об этом прежде в печали, оборачивая слова в великую тайну эльфийских чувств — столь чужеродно и отдаленно, что Гимли понятия не имел, как просто спросить, что его тревожит. Он понимал, что Леголас страдает от какого-то эльфийского желания, но никак не мог понять, никак не мог найти слов, чтоб спросить — что это означает, насколько сильна боль. И слышать это сейчас… — Море, море, бесконечное море, — шептал Леголас навязчивую мелодию, — хранитель жизни, судьбы, любви — она шепчет мне, Гимли, она обещает дать мне то, от чего я не могу отказаться, взяв то, чего я не могу уступить — и все же, что время не отнимет у меня? Ах, Аман… — он прикусил язык, и Гимли не разобрал последовавшие за этим слова. Он должен был спросить об этом у Арагорна или Гэндальфа, и те объяснили бы ему, что это за Зов моря, чтобы он знал, чего ожидать — более того, он мог бы поговорить с Леголасом, дабы тот рассказал ему больше. Ибо ясно, что он жаждал поговорить об этом — в его памяти всплыли многодневные намеки — и наконец на своем переломном моменте тот искал утешения и уединения на дне бутылки — и не одной. Чувство вины и разделенная скорбь прошлась по Гимли волной. Спотыкаясь под весом Леголаса, он не мог найти в себе сил удержать его, а эльф тем временем вздрогнул и начал всхлипывать. Гимли даже не мог утешающе похлопать его по спине. Он беспомощно взглянул на Арагорна, но тот лишь пожал плечами. — Ах, Гимли, — вздохнул Леголас и сполз ниже, а Гимли вновь попытался его поднять прежде чем понял, что тот хочет обхватиться руками за шею, пока его колени не зависли за пару дюймов над землей, а его вес не угрожал обрушить их обоих на землю, — Гимли, мой дорогой друг, что же я буду делать, когда ты покинешь меня? Что будет делать любой из нас? — он прижался мокрым лицом к шее Гимли, его слезы мочили гномью бороду, — нас разлучат, море напоминает мне об этом ежедневно, время не ждет ни смертного, ни эльфа, оно ускользает с каждым мгновением, жестоким и безжалостным, я цепляюсь за него — и оно проскальзывает, словно морская вода между моих пальцев, ах… Гимли не мог говорить. Должны же быть слова для преодоления огромной пропасти, которую отрыли слова Леголаса: слова, которые уменьшили бы его отчаяние. Но он не мог найти их, не сейчас. Не перед столь великой скорбью, не тогда, когда он напился так, что едва мог держаться на ногах. Никакие слова не найдут путь в его сердце, не этой ночью. — Сюда, — Арагорн опустился на колени рядом с ними и положил твердую руку на спину Леголаса. Любой прохожий удивился бы, подумал Гимли, увидев своего короля на коленях на грязной мостовой — но, в конце концов, вот почему им так повезло с ним, — пойдем, Леголас. Уложим тебя в постель. — Это… это поможет ему? — Гимли не мог примириться со странным сном с открытыми глазами, которую предпочитал Леголас с пьяным гномом или человеком, — разве эльфы… — Он поспит, — мрачно произнес Арагорн, — никогда прежде не видел, чтобы лесные эльфы столько пили, но эльфы Имладриса ценят вино достаточно, чтобы я знал об этом. Вставай давай, — при этом он нежно поддел пальцы Леголаса, и тот снова опирался на его плечо, покачиваясь. Леголас слабо схватился за плечи Гимли, когда его оттаскивали, но вновь намертво вцепился в Арагорна. Действительно, лучше, если его будет тащить Арагорн — он достаточно высок для того, чтобы не волочь друга по земле. Гимли и правда был рад облегчению: особенно его плечи, но вместе с этим порыв холодного воздуха ощущался столь холодно в том месте, куда лишь недавно утыкался Леголас, оставляя мокрую дорожку слез на его шее. Он печально поплелся за Арагорном, на два шага которого приходился его собственный, даже обремененный эльфом, бормотавшим что-то непонятное в его волосы. Он бы отвечал временами — иногда даже Гимли мог разобрать, с помощью тона и слогов, что это что-то вроде «Сейчас, сейчас». Неважно, что они говорят — голос Леголаса становился все более тихим и сонным, пока его обладатель, в конце концов, не уткнулся в Арагорново плечо. Арагорн облегченно выдохнул. — Каким-то образом он легче без сознания, — сказал он, — ты когда-нибудь видел такое? — Это, наверно, потому что он отрубился и не машет руками, — это все, что Гимли смог сказать. Тяжесть на сердце грозилась прибить его к земле, и он ускорялся, едва поспевая за другом, — Арагорн, разве он… не знаю, — что он мог не знать? Он едва ли представлял себе, что упускал, эта пропасть в его мыслях, открывшаяся от слов Леголаса… и как он должен был теперь объяснить то, чего он даже не мог озвучить? — И это на него так повлияло? — было легко рассердиться на Арагорна в этот момент, учитывая легкость, с которой он тащил тушку Леголаса, в то время как Гимли даже не мог понять, что он хочет сказать. Но голос Арагорна был полон симпатии и сочувствия и зависть исчезла без следа, оставив лишь беспокойство за их общего друга, — Я и сам этого не знал, но я и не беспокоился. Я видел эльфов Ривенделла, отбывавших в Серые гавани прежде, и слова Леголаса о море походили на те, что они говорили. Но он не говорил со мной об этом, когда я предлагал. Думаю, он скажет нам лишь то, что пожелает. — Или он вообще ничего не скажет, — пробормотал Гимли, — и вместо этого попытается утопить свою тоску по морю в другом яде, — шутка показалась ему забавной, и он прикусил язык, едва не разразившись безрадостным смехом. Как Леголас. — Наверняка тебе стоит предупредить трактирщиков в городе, чтобы они оповещали тебя, если эльф захочет нанести им визит. — Наверняка, — согласился Арагорн, — но что-то мне подсказывает, что следующее утро будет для него достаточным наказанием, дабы отвадить его от повторного приключения. Первое, что осознал Гимли по пробуждении, это то, что было тепло. Слишком тепло. Даже слишком тепло, и явно не из-за связки одеял и солнца, бьющего прямо в окно, а значит… Ах, да. Он открыл глаза. Он был не в своей комнате в доме Братства, но был в гораздо более обширной — с кроватью больших размеров. Неровные шторы слегка раздвинуты, дабы пропускать солнечные лучи сквозь открытое окно. И как только Гимли моргнул и вгляделся в свет, он заметил перекрывающую их темную фигуру, оказавшуюся босым и растрепанным Арагорном,. Конечно — вот почему кровать была такой огромной, окно таким большим, а солнечный свет — так близко. Гимли лежал в королевской спальне, на самом верху башни, на самом высоком уровне города, который разглядывал Арагорн из окна. А возле Гимли… Леголас спокойно лежал частично на кровати и частично на Гимли, вцепившись в него так, как этой ночью. Он уткнулся лицом в подушку, так что был виден только один его закрытый глаз и приоткрытый рот; дыхание его было ровное и глубокое. Гимли едва ли видел, чтобы Леголас спал вот так — неприлично и забыто; таким сном, а не своим обычным, бдительным, с открытыми глазами. Он был гораздо менее невозмутимым вот так, но более спокойным, подумал Гимли. Боли прошлой ночи не было на его лице, за исключением дорожек слез на щеках и опухшей кожи вокруг глаз. Эта ночь. Гимли вспомнил, как Леголас проснулся как раз перед тем, как его хотели отнести в их общий дом, и сопротивлялся в невнятной речи о том, что он не хочет объясняться перед друзьями. «Будто бы придворные будут добрее!» — но Арагорн со вздохом взвалил себе на плечи его тушку снова, и отвел их в свою спальню. И тогда Леголас вцепился в них, когда они оставили его лежать на кровати Арагорна в одиночку… Гимли вздохнул, и Арагорн отвел взгляд от окна. — Доброе утро, — сказал он с усталой улыбкой. — И тебе, — Гимли покосился вниз, на руку Леголаса на своей груди, — никогда не просыпался прежде него. — Как и я, — отвечал Арагорн, — наверняка его тело догадывается, как он будет страдать, когда проснется. Гимли усмехнулся на это. Если Арагорн действительно знал об этом так много, как утверждал — и судя по всему, да, раз он так легко предсказал крепкий сон Леголаса — значит, эльфы действительно страдают от этого не меньше остальных рас. И, учитывая размах возлияний Леголаса… Ну что ж. — Могу только представить, — пробормотал он. Арагорн прыснул и встал у изножья кровати. — И как ты поживаешь этим чудным утром? — он взглянул, как Леголас обернулся вокруг Гимли, — вижу, у тебя есть дополнительное одеяло. Гимли негромко рассмеялся, стараясь не разбудить Леголаса. — И довольно теплое, — сказал он, — но, без сомнений, мне гораздо лучше. Кроме того… — ах. Чувства отступили назад, в пользу воспоминаниям и наблюдательности, но природа воззвала. Он не горел желанием нарушать покой друга, но, кажется, он больше ни о чем не мог думать. — Мне нужно выйти. Есть ли у вас… — Ночной горшок в соседней комнате, — Арагорн махнул головой в сторону, и Гимли изо всех сил повернулся туда — ага, там была скромная дверь, спрятанная в углу, и та комната прекрасно подходила для разных приватных вещей. — Желаю тебе добраться туда. Гимли скривился в ответ и посмотрел вниз: туда, где его оплели конечности Леголаса. Всем известно, как ловко и аккуратно гномы работают руками, конечно, он сможет выпутаться, не потревожив эльфа. Он видел выход — если он поднимет безвольную кисть и перекатится под ней, то возможно сможет заменить себя подушкой… Но он забыл про чувствительность эльфов, даже тех, кто, казалось бы, спит. Не успел Гимли коснуться его предплечья, как Леголас зашевелился и заворчал, уткнувшись губами в подушку. Гимли застыл, но ущерб уже было не поправить. Леголас дернулся, затем подвинулся, склоняя голову в сторону Гимли, показывая отпечатавшийся на его лице рисунок подушки. Его глаза распахнулись, и он издал громкий и протяжный стон, прежде чем закрыть их снова и зарыться лицом в подушку. — Леголас? — осторожно заговорил Гимли, когда тот больше не шевелился — спина его была достаточно напряженной, чтобы понять: эльф уже не спит. — Ох, — простонал Леголас, — не так громко. Гимли не заметил, как Арагорн покинул комнату, пока тот не вернулся, держа в руках ночной горшок — видимо, забрал его, пока гном пытался выпутаться из объятий Леголаса. Он уставился на Арагорна, не зная, как ему себя чувствовать — оскорбленным, смущенным или сбитым с толку. — Я мог бы сам… Но Арагорн покачал головой, его губы изогнулись в кривой улыбке. — Разве я говорил, что это для тебя? Ага. Гимли взглянул на эльфа рядом с собой — который наконец выпустил его из своей хватки ради того, чтобы сжать виски руками. Нужды Гимли немного отошли на задний план, но он решил все же сесть, дабы оставить Леголасу место для маневра, если понадобится. Это было мудрое решение. Матрас заскрипел, когда Гимли сел, а Леголас застонал снова, и резко выпрямился, прижимая одну руку ко рту, и ища второй опору в воздухе. Арагорн поставил горшок возле кровати, Леголас рванулся вперед, схватился рукой за спинку кровати, и принялся жестко опустошать свой желудок. Это мог бы быть удачный момент для Гимли выскользнуть из комнаты, дабы облегчить себя, но нужный ему горшок сейчас был занят, да и бросить друга в подобный момент — как минимум бессердечно. Вместо этого он собрал волосы Леголаса, удерживая их над его головой, пока тот не издал еще один душераздирающий стон и не выпрямился, прижимая тыльные стороны ладоней к глазам. — Теперь я понял, почему ты просил не отводить тебя в наш дом, — заметил Гимли. Это зрелище наверняка повергло бы их друзей в шок — Леголас всегда был собранным, более того, не по гномьим стандартам, но, по крайней мере, он всегда явно себя контролировал. Во имя доверия друзей и гордости самого Леголаса, Гимли был счастлив, что лишь они с Арагорнмом могут лицезреть это. — Я просил? — проворчал Леголас, наклоняясь, чтобы удержать локти на коленях и скользнул пальцами в свои упругие волосы, — где мы сейчас вообще? — В моих покоях, — ответил Арагорн, и Леголас поднял голову — только для того, чтобы моргнуть и уронить ее снова, — это единственное место, куда я мог притащить тебя после того, как ты яростно протестовал против собственной комнаты. Что ты вообще помнишь? Леголас не ответил. Гимли тяжело подвинулся. С одной стороны, он не хотел пропустить ни единого слова из того, что Леголас мог бы им сказать — то же чувство беспомощности накрыло его снова, ужас от разбитого вида его друга, от его сломленного, раннее неукротимого духа, и понимание этого могло бы всем облегчить жизнь в будущем. С другой стороны… Арагорн поймал его взгляд поверх покатых плеч Леголаса. — В соседней комнате есть запасное ведро, — сказал он, — и это лучший момент, чтобы уйти. С другой стороны, подумал Гимли, подскакивая с кровати — неприятный звук в его животе, и еще один от горшка — вряд ли выяснится что-то важное во время его недолгого отсутствия. Когда он вернулся, утолив природные позывы, Арагорн занял его место на кровати и поглаживал плечи Леголаса. Волосы того были заплетены в свободную косу, и он все еще склонялся над горшком, но сейчас затих. — Нужно налить тебе воды, — судя по всему, это больше предназначалось гному, — Гимли, там на столе кувшин и чашка. Не мог бы ты… Гимли без споров наполнил чашку и принес ее и кувшин к кровати, пусть Леголас и отклонил предложение. — Спасибо, но нет, — прохрипел он. — Выпей это, Леголас, — сказал Арагорн нежным, но твердым голосом целителя, которому нельзя не повиноваться, — оно может быть горьким поначалу, но скоро тебе станет лучше. — Не думаю, что хочу почувствовать себя лучше, — пробормотал тот в ответ куда-то в ладони, — прежде всего, вы оба — прекратите так хорошо ко мне относиться. — Нет, — сказал Гимли, тогда как Арагорн спросил: «почему?» Леголас взмахнул второй рукой, но более слабо, будто хотел стереть их обоих. — Я полностью этого заслуживаю, — отвечал он, — я и без того доставил вам множество хлопот. Теперь оставьте меня наедине с моим позором, и не думайте об этом более. — Мы не сделаем этого, — отрезал Гимли, устроившись около Леголаса и ставя кувшин на пол. Он не был осведомлен, в отличии от Арагорна, об особенностях эльфов, и не понимал тяги Леголаса к морю, и не мог постичь тоску слов, которые Леголас говорил прошлой ночью. Он знал лишь опустошенность в голосе Леголаса — обширную и мучительную, как само море — и отголоски его страданий этим утром. Но ничто из этого не имело значения, не в пример уверенности Гимли — крепкой, как каменный столб, об который разбиваются волны — что он ни за что не позволит своему другу страдать в одиночестве. Даже после чего-то столь унизительного, как ночь признаний. — Помнишь, как я несколько недель назад сказал, что пойду за тобой туда, куда ты поведешь? Это включает в себя любое темное логово, в которые ты зароешься, чтобы спрятаться от мира. Леголас издал тихий звук, который мог быть и смешком, и всхлипом. После прошлой ночи Гимли ничему бы не удивился. — Кроме того, ты в моих покоях, — напомнил Арагорн, — что-то мне подсказывает, что ты предпочтешь тут отдохнуть и восстановиться, чем встретить всю мою охрану и придворных, — он подтолкнул друга, слабо улыбаясь, — выпей воды, Леголас. Леголас упрямо замер на миг, и неохотно взмахнул рукой в направлении Гимли. Тот тут же сунул ему чашку, коснувшись пальцами его костяшек, изо всех сил стараясь выразить поддержку. Леголас склонил голову, показывая красный глаз и кусочек улыбки. Гимли решил, что это — максимум, на который Леголас был способен этим утром, учитывая, что с первым же глотком его улыбка превратилась в гримасу. Он опустил чашку на колени и закрыл глаза, глубоко дыша через нос. Гимли не сдержал себя и положил ладонь на плечо Леголасу. Тот не застыл, и не отверг его касание, а скорее расслабился, и Гимли начал поглаживать его спину. — Поговори с нами, Леголас, — сказал или, скорее, уговаривал он, словно Леголас был стеснительным щенком, которого заманивают в шахту для тренировки, — что случилось? Я никогда прежде не видел тебя таким. — Я надеялся, что и не увидите, — прошептал Леголас, — это был глупый каприз, и теперь я сожалею об этом. — Но почему каприз? — упорствовал Гимли, — я помню, ты говорил о море. И о времени… — Не напоминай мне об этом, — вздохнул Леголас, — только не этим утром. Он уставился в чашку, словно осужденный, и сделал еще глоток воды, немного поежившись, проглатывая. — Я пытался утопить это вместо того, чтобы поговорить об этом, и я… предположу, что не удивлен тем, что это ничего не изменило, но — пожалуйста, — хоть его глаза и слегка опухли после вина, он все равно выглядел так, будто вот-вот заплачет. — Нам не нужно говорить об этом, — сказал Арагорн. Он перехватил взгляд Гимли поверх Леголасова плеча и покачал головой, словно бы предостерегая. Гимли сжал губы вместе, сопротивляясь вспышке возмущения — да как Арагорн мог о нем так подумать? Это за ними и вправду водилось — за ним и гномами в общем — постоянно работать над решением проблемы, до самого конца. Но еще есть время узнать больше о страданиях Леголас, он не мог подталкивать его вперед, когда тот был таким… хрупким? Он инстинктивно уклонился от этого слова, но «хрупкий» казалось точным определением, начиная от того, как изящно Леголас наклонил голову, и заканчивая дрожью в его голосе, какие бы беспорядки в его душе не заставили его так сломаться прошлой ночью. — Нет, — сказал он вместе с Арагорном, — нет, конечно нет. Но… — сочувствие внушило ему, или, возможно, отчаяние, стремление снять часть бремени с Леголаса, и тем самым освободить себя — или их всех, — можем ли мы сделать что-то сейчас, чтобы облегчить твою боль? Леголас снова посмотрел на него, и да — туман в его глазах был отблеском слез. — Ничего более ни сейчас, ни потом, — отвечал он, — будьте здесь, рядом со мной, так долго, как только возможно. Вы никогда не сможете, — он снова сглотнул, и Гимли не мог понять, он проглотил еще одну волну тошноты, или же конец несказанной фразы, — это все, что может сделать любой. — И мы сделаем это, — мягко отвечал Арагорн, его голос звучал эхом далекой грусти, — так долго, как только возможно. Этого было недостаточно — и никогда не будет — но вместе с тем, это было большее, что они могли предложить. — Мы сделаем, — эхом откликнулся Гимли. Было ли это обещание более или менее опрометчивым, чем когда он поклялся следовать за Леголасом, куда бы тот ни повел — теперь, когда будущее растянулось задолго до них, теперь, когда он знает больше, чем знал тогда — но недостаточно, и никогда не будет достаточно — что может это повлечь? Это не имеет значения. Никогда не имело. Он сжал плечо Леголаса, найдя комфорт в силе его мышц, в тепле кожи под одеждой. — Я сделаю, — повторил он, поправляя, — куда бы ты ни пошел, я пойду за тобой, мой друг. Что бы тебя ни тревожило, найди утешение в моем знании. — Хорошо, — прошептал Леголас, прижимаясь к нему, — и сейчас этого будет достаточно.