coup de foudre

После этого отправили еще подарки от спонсоров, которые всегда были адресованы Кихёну. За каждую ночь, проведенную вместе, они получают в награду серебряный парашют. Подарки становится необходимыми, когда нож другого Профи рассекает бок Кихёна, достигая кости. Когда ядовитая змея вонзает зубы в кожу Минхёка. Когда на двоих нападает рой ос-убийц, а все листья мяты сгорели несколько дней назад во время грозы. Поцелуи, прикосновения, хриплые стоны — все это можно было обменять на лекарства и первую помощь. Им даже не нужно было больше охотиться. Серебряные парашюты, содержащие ароматное тушеное мясо, теплый хлеб, свежие фрукты — практически аплодисменты, которые свидетельствуют о том, что они устроили такое хорошее шоу. Только это не шоу, и от этого в груди у Минхёка разливается жгучая боль. Прямо в центре, как влажный, окруженный грязью Рог изобилия. Минхёк думает, что это так несправедливо, что Распорядители заставляют трибутов делать подобное для собственного развлечения. Сейчас он будто рассыпается на мелкие кусочки. -- Сидя на берегу ручья, Кихён разворачивает ткань с остатками того, что он собрал несколько дней назад, прежде чем спонсоры начали их регулярно кормить. В основном там все зеленое, если не считать пухлых желтых фруктов, которые Минхек не узнает, и ягод, которые напоминают чернику, но, может быть, немного темнее, немного более покрасневшие… Морник. Глаза Минхёка расширились. Он протягивает руку и ловко выбивает ягоды из рук Кихёна, и маленькие фиолетовые шарики бесцеремонно исчезают в снегу. Глупый избалованный Профи, разве он не знает, что это такое? Минхёк вспоминает, как было раньше во время Игр, когда они не получали так много парашютов от спонсоров Кихёна. Когда они собирались в поисках еды, и Минхёк охотился, а Кихён искал фрукты и ягоды. Если все это время Кихён не мог отличить Морник от обычных ягод, значит, они оба могли умереть давным-давно. — Кихён, ты издеваешься надо мной? — почти рычит Минхёк, — это долбаный Морник. Он ядовит. Кихён смотрит на него. — Я знаю, что такое Морник, я не идиот, — говорит он, а его тонкие, ловкие пальцы вылавливают ягоды из снега, — я не собирался есть их. — Тогда какого хрена ты делаешь? — Просто поверь мне. Кихён держит Морник в ладони. Он на мгновение хвастается им, перед Минхёком, перед камерами, прежде чем сжать руку и раздавить ягоды. Пальцы вдавливаются в мякоть плода. Сок стекает по его коже струёй в ручей внизу. Сок темно-бордового цвета, но через несколько секунд капли растворяются в воде. Полностью растворились, как будто их и не было с самого начала. Кихён помешивает воду для более хорошего результата. У Минхёка отвисла челюсть. — Что за херня? Ты только что испортил этот ручей. Мы не сможем больше пить из него. — Ты заметил, что погода меняется? Минхек покачал головой, в замешательстве приподняв бровь. — Кихён, Морник… — Арена как будто… тает, — продолжает Кихён, — нам здесь, в снегу, хорошо. Но лес, Рог изобилия. Скоро будет невыносимо жарко. Ты действительно не заметил? Минхёк хмурится. — Что ж, если это правда… это просто означает, что остальные трибуты собираются пойти сюда, на холод. Скажи мне еще раз, почему ты портишь наш лучший источник воды, особенно теперь, когда у нас будет больше конкуренции? Кихён машет рукой. — Расслабься, мы найдем воду в другом месте, — говорит он, а затем улыбается, оскалив зубы, — к этому ручью проще всего добраться, а это значит, что другие трибуты придут сюда в первую очередь. Эти невежественные Профи будут пить из первого источника пресной воды, который они увидят. Они ничего не знают о выживании. Минхёк недоверчиво усмехается, понимая, что пытается сделать Кихён. Вода выглядит безопасной, безвредной. Но там есть яд. Минхек вспоминает, какое облегчение он испытал в тот второй день, когда наконец нашел ручей перед своей маленькой пещеркой, под своей сосной. Даже он не подумал дважды, прежде чем с жадностью выпил воды. Его язык и горло горели от жажды. — Ты дьявол, — говорит Минхёк. Но в голове Минхёка всплывает воспоминание, то, где он застрелил скромного мальчика из 9-го Дистрикта. Он с трудом прогоняет мысли. Кихён снова помешивает воду, указательным пальцем обводя бессмысленные формы на поверхности. Его улыбка исчезает, и его губы складываются в тонкую линию. — Мы должны выжить. -- Кихён возвращается в свою пещеру с чужой кровью на руках. Опускает флягу с водой в ручей, выливает воду на руки, смывая преступление. Но Минхёк клянется, что его кожа горит, когда Кихён прикасается к нему. Осталось пятеро. Оба трибута из Дистрикта 2. Девушка из Дистрикта 8. Кихён и Минхёк. — Если так будет и дальше, — выдыхает Минхёк, когда язык Кихена скользит по его шее, а губы и зубы останавливаются на пульсе, — нам придется убить друг друга, ты знаешь? Кихён ничего не говорит. Он просто целует Минхёка в горло, медленно и протяжно, сладко и нежно. Как и в своем интервью, язык Кихёна нелепый, но действенный. Между вздохами Минхёк говорит: — Что, если Распорядители пытаются донести это до нас? Что мы делаем? Минхёк знает, что не сможет убить Кихёна, если дело дойдет до этого. Он просто не сможет. Не сейчас и, наверное, никогда. Кихён с мягким взглядом отстраняется, все еще молча. Он гладит большим пальцем теплую щеку Минхёка. Руки Кихёна мягкие и нежные. Руки, от которых уже погибло три трибута: Профи, которые пили из отравленного ручья Кихеном, и те, кого он встретил в лесу всего час назад. Руки, которые могли бы убить и Минхёка, если бы захотели. Минхёк целует красивые пухлые губы Кихёна. Жадность овладевает ими, носы соприкасаются, зубы стучат. Хриплый стон доходит до губ Минхёка, прерывистое хныканье. Сегодня Кихён не такой тихий. Как будто он бросает вызов другим трибутам, чтобы найти их. Как будто он пытается привлечь внимание камер, пытается заставить всю Панем снова обратить на них внимание. Как будто он позволяет своим стенам рушиться, зная, что конец близок. Минхёк парит над телом Кихёна, будто защищая его. Но на этот раз они хорошо спрятаны, сосновые ветви прислонены ко входу в пещеру, огонь потушен, так что единственный свет исходит от далекой и тусклой луны арены. Их окутывает тьма, и Минхёк действительно не может видеть Кихена, но, боже, как он чувствует его: повсюду, под ним, вокруг него. Даже так близко, они обязаны чувствовать друг друга в темноте. В камеры точно ничего не видно. Но радость от осознания того, что люди хотят смотреть, никогда не пройдет. Пальцы Минхёка дергаются. — Ты так хорош в этом, я не знаю, могу ли я… если это… — Просто продолжай прикасаться ко мне, Минхёк, — у него перехватывает дыхание, — вот так. Ты идеальный. Мальчишка из Дистрикта 1 закрывает глаза, когда достигает апогея своего удовольствия, испуская прерывистый стон. Капли пота прилипают к его коже, как драгоценности. Так он выглядел, когда Минхёк впервые увидел его. Бесспорно ослепительный, мерцающий, красивый. В тот момент, когда Минхёк почти засыпает, Кихён шепчет: — Я не знаю, что буду делать без тебя. К утру мальчишка из Дистрикта 1 исчез без следа, если не считать нежного поцелуя в лоб Минхёка, сигнализирующего о рассвете. -- Кихён был прав. Арена тает. Когда Минхёк просыпается, почти половина снега исчезла. Воздух густой, почти влажный. Однако камень под ним все еще холодный. Тем более в отсутствие Кихёна. Чувствуя себя отстраненным, как будто он неохотно отвязался от земли и теперь онемело плывет в космосе, Минхек совершает движения. Проверяет канистру с водой — только наполовину. Ему нужно будет найти больше. Проверяет оставшуюся еду в рюкзаке — только старое воронье мясо, завернутое в ткань. Теперь, когда Кихен ушел, может быть, уже до другой стороны арены, больше не будет серебряных парашютов с теплой едой, присланных богатыми спонсорами. Ему придется искать пищу. Проверяет остальные припасы — Кихён оставил ему спички и лекарства, конечно же. Все можно сделать легко, если разделять это на маленькие задачи. Найдите воду, затем поохотьтесь в лесу. Если он сосредотачивается именно на этом, то страх кажется далеким. Страх снова оказаться в одиночестве после стольких дней наличия союзника, друга. Он представляет себе лицо Сенеки Крэйн в небе. Насмешливое, в отличие от пустых выражений мертвых трибутов. Оживлённое, в отличие от обычной жуткой тишины, которое говорит: «Юная любовь, как мило. Как интересно. Но это все — развлечение. Это все, что когда-либо у вас было». И что ж, Минхёк хочет победить. Он должен это сделать, ведь другой вариант — смерть. Он сделает все возможное, чтобы выйти живым с этой арены. Но Минхёк думает, что если это будет не он, то надеется, что Кихён победит. Конечно, это было бы клише для еще одного Профи — стать победителем. Но из всех машин для убийств из более богатых районов, у Кихёна, похоже, есть то, чего нет в других Профи, — сердце, скрывающееся за всеми этими слоями гордости. Тем не менее, у Минхёка застревает ком в горле. Это несправедливо; так быть не должно. Солнце светит прямо над головой, горячее и даже сильнее, чем обычно. Ему лучше двигаться дальше. На опушке леса Минхёк натыкается на кусты Морника. Он срывает ягоды со стеблей и осторожно оборачивает их блестящей тканью парашюта, упавшего прошлой ночью. Нежным прикосновением Минхек следит за тем, чтобы Морник не раздавился, и засовывает обертку в рюкзак. Он улыбается себе. Морник уже зарекомендовал себя как ценное оружие, поскольку ни мозги, ни мускулы этих Профи не могут распознать ядовитую природу плода. Возможно, позже он подбросит немного еды в их тайник. «Я тебе не враг, Минхёк. Я просто хочу, чтобы ты это запомнил». Возможно, ягоды окажутся полезным и в другом. Бросив последний взгляд через плечо, Минхек покидает пещеру. Сейчас она уже очень далеко. Он стирает следы на снегу сосновой веткой, волоча ее за собой. Как будто его никогда здесь и не было. Где-то вдали звучит пушка. Минхёк не перестает думать, кто это мог быть, но верит, что это не Кихён. Он достаточно умен, чтобы пройти всё самостоятельно, наверное, до конца. Так что Минхёк не волнуется. Он просто приседает перед стыком между двумя упавшими бревнами, расщелиной, где, как он знает, спрятана жужжащая камера, и криво улыбается, чтобы весь Панем видел, прежде чем пнуть ее и уничтожить.