coup de foudre

Солнце уже почти садится, истекая золотом над горизонтом. Зрелище красивое, но на ледяной воздух мало влияет. Скоро оно исчезнет, но для Минхёка это уже не имеет значения. Он давно перестал считать дни. — Знаешь… Я тебе не враг, Минхёк, — Кихён складывает ладони вместе, окунает их в ручей и морщится от холода; очередной день игр подошел к концу, и Кихен стирает с рук грязь и пот, — враг — Капитолий. Я просто хочу, чтобы ты это запомнил. Быстрым движением Кихён берет чашку и брызгает водой себе в лицо, закусив губу от холода. Минхёк наблюдает за каждой каплей воды, катящейся по изгибам лица Кихёна. Бровь Минхёка дёргается, не понимая, есть ли подтекст или что-то невысказанное в том, что говорит Кихён. Он просто отвечает: — Ну, ты вроде как мой враг. По крайней мере, в играх. — Но мы ведь союзники, не так ли? — Я не помню того, чтобы я на это соглашался. Кихён смеется: — Тогда почему ты все еще здесь? Минхёк закатывает глаза. — Пошли, — говорит он, хватая крыс за хвосты, на которых охотился ранее, и вытаскивая коробку спичек из своего рюкзака, — нам нужно приготовить еду. Кихён какое-то время смотрит на него с любопытством. Как будто он хочет что-то еще сказать. В конце концов, Кихён уступает, и они вместе идут готовить. -- Они суют импровизированные шампуры в огонь после того, как отделали мясо. Кихён осторожно приподнимает голову с плеча Минхёка. Это немного неловко, так как макушка Кихёна упирается в подбородок Минхёка. Но тот останавливается на мягком взгляде глаз Кихена, в которых играет отражение огня. Он такой красивый. — Ты никогда раньше не отвечал на мой вопрос, — тихо говорит Кихён, — ты все еще здесь, Минхёк, хотя никогда не соглашался быть моим союзником. Почему? Малейшая улыбка красуется на губах Минхёка, почти против его воли. Он мычит и говорит: — Я не против. Ты сильный. Быстрый. Намного умнее, чем другие профи. Слегка сморщив нос и покраснев, он добавляет: — Может быть, это не так уж плохо, если взглянуть по-другому. Кихён приподнимает бровь, на его губах появляется слабая ухмылка, спрашивая: — Ты думаешь, я красивый? — Мои мысли никогда бы не зашли так далеко, — говорит Минхёк, и это ложь. Его мысли заходили дальше этого больше раз, чем он мог сосчитать. — И-так, я слышал, что ты думаешь, что я хорошенький. Минхёк закатывает глаза: — Это единственное, что ты слышал. Кихён улыбается, на этот раз нежнее. Пауза на мгновение, всего на несколько секунд. Но для Минхёка это кажется вечностью, и он наслаждается ею, тихой вечностью, в которой они всего лишь два человека в мире. Они так близко, между ними едва ли есть воздух. Кихён наклоняется до тех пор, пока эта щель не станет бесконечно маленькой, пока не исчезнет. Кихён невинно целует его, неуверенно. Только один раз. Это застает Минхёка врасплох: не сам поцелуй, а его манера. Кихён, сверкающий, украшенный драгоценностями мальчик из Дистрикта 1, который стоял на сценах, колесницах и металлических платформах с высоко поднятой головой, как будто ждал, что все вокруг начнут кланяться его ногам. Кихён, который сейчас внезапно становится нежным и буквально тает по отношению к Минхёку. Кихён целует его еще раз, на этот раз более смело, давая Минхёку возможность целовать в ответ. Кихену часто требуется время, чтобы выглядеть полностью уверенным в себе, и даже тогда это лишь небольшой кусочек того высокомерного парня, каким он был во время интервью. Кихён целует его снова и снова, пока Минхёк перестает различать поцелуи, пока это не становится одним медленным движением. Было так легко просто раствориться в этом, забыть, где они находятся, и лишь погреться в этом редком тепле. Минхёк так давно не чувствовал себя в безопасности, так давно не чувствовал себя по-настоящему расслабленным. Было так легко целовать красивого мальчишку из Дистрикта 1, как будто это единственное, что сейчас имеет значение. Минхёк отстраняется, наморщив лоб. — Что не так? — спрашивает Кихён, приглушенно и сладко, взволнованно нахмурив брови, — слишком? Минхёк изучает лицо Кихёна, его глаза. Подобные вещи случались и раньше, в предыдущих играх: трибуты влюблялись друг в друга, находили утешение в объятиях друг друга, оплакивали друг друга, когда наступало неизбежное. По крайней мере, так это выглядит на экране. Конечно, они разыгрывают это для развлечения Капитолия в обмен на серебряные парашюты, верно? Это то, чем они сейчас занимаются? Просто пытаются найти спонсоров? Минхёк не стал игнорировать Кихёна, когда они встретились. Те немногие подарки, которые они получили до этих пор, — лекарство от ожогов и спички, — в любом случае были подписаны ментором Кихёна. Что-то есть в Кихёне такое холодное, расчетливое. Как будто каждое его движение является преднамеренным, на шаг впереди Распорядителей, на два шага впереди Капитолия. Почти бессмысленно видеть его таким ручным зверьком, таким уязвимым. Минхёк вспоминает, как Кихён хорошо владел публикой во время своего интервью. Так чарующе. На мгновение Минхёк задается вопросом, спланированы ли их поцелуи, их ласка. Что если это не результат желания, а скорее стратегия. Просто заставить Минхёка достаточно доверять ему, достаточно, пока не придет время. Но Кихён, чьи глаза обычно такие холодные и отстраненные, сейчас так податливы к прикосновениям Минхёка. Губы мягкие, нежные и наивные, нерешительные и голодные одновременно. Между поцелуями Кихёна и всеми мыслями, кружащимися в голове Минхёка, всего этого так много, так захватывающе. Но Минхёк солгал бы себе, если бы заявил, что не хочет этого, независимо от мотивов Кихёна. — Ты не думаешь, что это немного… — говорит Минхёк, но останавливается, он не знает, как это выразить, — я имею в виду, камеры… Кихён ухмыляется: — Стесняешься? — спрашивает он, почти напевая. Минхёк задается вопросом, не нервничает ли Кихён на самом деле внутри, показывая людям лишь свою высокомерную натуру. Минхек сглатывает, чувствуя, как по его щекам поднимается жар. — Ты бесстыдный. Весь Панем смотрит. — Тогда давай устроим им представление. Через губы Минхёка вырывается глоток воздуха, он торопливо кивает, и Кихён забирается к нему на колени. Руки Минхёка находят талию Кихёна, маленькую, более тонкую, чем ожидалось, и он держит Кихёна, прижимается к нему так крепко, будто боится отпустить. В глубине души он искренне боится отпустить, боится потерять Кихена из-за ужасных условий арены и из-за рук других трибутов. И пока Минхёк держится за талию парня, руки Кихёна касаются его плеч, затем затылка и, наконец, касаются волос Минхёка. Кихён кусает нижнюю губу Минхёка, и тот позволяет своим заботам улетучиться, но по-прежнему крепко держится за Кихёна. — Хочешь знать еще кое-что? — говорит Минхёк, слегка отступая так, что его губы все еще касаются губ Кихена. Кихён кивает, и из его горла вырывается легкий стон, от которого Минхёк чуть-ли не пошатывается. Он еще раз целует мальчишку на своих коленях, прежде чем сказать: — Я презирал тебя на интервью. Кихён смеется в губы Минхёка. — Почему? — спрашивает он и прижимает пальцы к шее Минхёка. — Ты выглядел и говорил, как какой-нибудь засранец с верхушек общества. — Я хорошо выглядел. — Драгоценности, — начинает Минхёк, но слова сливаются с губами Кихёна. Он почти забывает, что собирался сказать: — Драгоценности на твоем лице, ты выглядел так… ты выглядел нелепо, так что… — Ты не мог оторвать от меня глаз. — Не мог. Рядом с Кихёном, когда тот сидит на его бедрах, Минхёк чувствует, как по всему его телу пробегает волна удовольствия. Будто его ударила молния. Шок почти повторяется, когда он возвращается к Кихёну, и тот тихонько вскрикивает. Это случается, когда губы Минхёка касаются его уха. Минхёк хихикает. — Что, черт возьми, это было? — Я чувствительный, — хнычет Кихён. Минхёк просто смеется и снова мычит в рот Кихёну. Целуя и трогая его повсюду, сближаясь все ближе и ближе, Кихён почти ненасытен, целуя Минхёка, желая и желая большего. Минхёк думает, что, не считая лица, у Кихёна такое же красивое тело. Минхёк почти не отодвигается, чтобы сделать глоток воздуха. Ему слишком нравится это пьянящее, запыхавшееся чувство. — Знаешь, ты мне очень нравишься, — наконец выдыхает он, и это почти не похоже на его собственный голос. То, что он никогда не скажет и даже не мечтает сказать в Дистрикте 12. Но здесь, в своего рода чистилище между жизнью и смертью, Минхёк полагает, что ему нечего терять, и слова льются из него. Кихён кивает, и их носы соприкасаются. Они так близко. — Ты мне тоже нравишься. Так сильно, — говорит он так же хрипло и бредово, как Минхёк. Минхёк считает, что это побочный эффект их чарующей смерти в поцелуях. Кихён проводит руками по всему телу Минхёка, медленно толкая его вверх. Минхёк никогда не чувствовал себя таким, его никогда так не трогали, а Кихён так хорош в этом. Когда он был дома, Минхёк никогда не думал о парнях. Не тогда, когда он голодал и нуждался в помощи для своей семьи. Это почти шокирует, насколько различались их обстоятельства до выступления на арене. Вкратце, разум Минхёка вызывает в воображении мир, в котором они не участвуют в Играх, где они могут свободно любить и обнимать друг друга вот так. Но бесполезно, такова его судьба, и он отталкивает эту мысль. Минхёк кончает слишком быстро, влажный и теплый, между их телами и в руку Кихёна, с вздохом, похожим на дрожащие рыдания. Самый чистый момент блаженства, который он испытал, возможно, с тех пор, как он впервые вышел на арену, а может, и навсегда. Позже Минхёк проводит пальцами по воде ручья за пределами их пещеры. Когда вода струится из-под его пальцев, он ожидает, что она будет холодной, как и все вокруг. Но это не так, она ​​приятно теплая. В чернильном ночном небе проецируемые лица умерших трибутов безучастно смотрят на него. Выражение лица Минхёка становится жестким. Он знает, что изменение температуры — дело рук Распорядителей, способ сказать «молодцы, продолжайте делать то же самое, публике это нравится». Было бы здорово иметь возможность пить воду из ручья, чтобы ледяная жидкость не обжигала ему горло и желудок. Но странно принимать этот подарок от Распорядителей, зная, что что-то интимное между ним и Кихёном на самом деле не принадлежит им, а, скорее, принадлежит Распорядителям и Капитолию. Минхёк не зацикливается на этом, потому что Кихён выходит из пещеры. Вместе они купаются в теплом ручье, смывая остаточное удовольствие, чтобы создать его потом еще больше. Поцелуи, смех и объятия. В тихом уединении пещеры они засыпают в объятиях друг друга.