Фатум

      — Я не могу сейчас разговаривать.       — Почему ты не сказала, что работаешь здесь? — Алекс сводит брови к центру, когда понимает свой вопрос. — И почему ты вообще работаешь?       Агата закатывает глаза, делая еще несколько шагов в сторону кухни, пока Нильсен не отступает и идет следом. Ему давно стало плевать на незаконченный заказ, потому что… Да потому что, что происходит?              — Алекс, не могу, понимаешь? — она крутит у него перед носом блокнотом. — Мне работать час. Иди домой.              — Я подожду, — кивает себе за спину. — За тем столиком.              — Алекс! — повышает голос, но тут же опускает плечи, вспомнив, где находится. Она последний раз плотно сжимает губы и сдается. Бросает Александра в зале и сама скрывается на кухне.              В заполненном людьми помещении Агата оставляет заказ и дает себе передышку. Последнее о чем она могла подумать так это то, что сможет встретить Александра здесь. В конце концов, Харрис была уверена — они никогда не пересекутся.              Как жаль, что она ошибалась.              Теперь объяснить что-либо Александру будет сложнее. Во-первых, не получится оттянуть разговор или скрывать. Во-вторых, речь для признания совершенно не готова, да и рассказывать о своих проблемах ей не хотелось. Казалось, можно было утаить хотя бы чуть-чуть информации. Но не вышло.              Все, что оставалось Агате — коситься в сторону мирно сидящего за столом Александра и гадать, насколько сильно она облажалась.              Нильсен же сам периодически кидает взгляды на своего котенка. Пытается предположить, что могло случиться за прошедший месяц, раз Харрис оказалась здесь. Ведь насколько ему известно, карта Агаты часто пополняется не только приходящей раз в месяц стипендией, но и переводами от тети. Потребности в работе у Агаты просто-напросто не было. Ко всему прочему, они взяли перерыв из-за нехватки времени и вряд ли наличие работы прибавляет несколько часов к суткам.              Что-то явно не складывается, и Алекс не может понять, что именно. Еще днем он был уверен — вечером все станет как прежде. Сейчас же последние часы он изводит себя вариантами, которые привели Агату сюда.              И с редкой периодичностью, по мнению Агаты, доводит ее саму.              — Американо, сэндвич и ваш номер телефона, — Александр соблазнительно улыбается, подперев щеку кулаком.              Агата закатывает глаза и изо всех сил сдерживает желание ударить Нильсена блокнотом, ведь это уже его третий заказ.              — Слишком банально, не находишь?              — Думаете? — он прищуривается и показательно задумывается. — Тогда вместо американо предпочту бамбл… и ваш номер.              Вздохнув, Агата чувствует, как начинает дергаться глаз. Нет, он точно ее доводит или издевается.              — И молочный коктейль.              — Не лопните? — шипит и выводит заказ, зло царапая буквы по несколько раз.              Качая головой, Алекс удобнее усаживается на стуле. Смотрит в зеленые, горящие скрытой любовью глаза, и открыто улыбается.              — Это для вас. До конца смены пять минут, неужели не составите мне компанию?              — Алекс…              Агата сдается. Ведет подбородком и окончательно понимает, что Нильсен — ее вечное наказание.              И такое наказание ей точно нравится.              Принимает заказанное им, но не спешит возвращаться. Приготовление занимает больше времени, чем остается у Агаты, и она, заламывая пальцы, добротные пятнадцать минут стоит в раздевалке и не может решиться выйти. Она точно знает, что кофе Александра уже остыл, а молочный коктейль превратился в омерзительное теплое растаявшее мороженое. Однако даже это не прибавляет уверенности. Ведь она все еще думает, что все обойдется.              Кажется, вот сейчас Агата снова направится в кампус, по дороге прикупив коробку маффинов за полцены, потому что к вечеру выпечка в пекарне у общежития дешевеет, и такое не может не радовать. Она как всегда заберется с ногами на кровать, обхватив чашку с горячим чаем, и будет засыпать шоколадными крошками полюбившуюся футболку Александра, которая совершенно случайно стала домашней.              Но только все наоборот. Никакой кампус и тем более коробка с маффинами ее не ждет. Ее ждет Алекс и долгий разговор. Хотя, может, он будет не таким уж и долгим, если у нее получится сменить тему для обсуждения.              — Пойдем? — встает перед сидящим Алексом и вопросительно приподнимает бровь, когда он ладонью указывает на место напротив. — Шутишь?              — Я отдал твои чаевые парню, потому что ты не пришла.              — Моя смена закончилась, и вышел Том, — спокойно отвечает и следит, как Алекс переплетает пальцы, уперевшись локтями в стол. Все же она соскучилась по его серьезному виду. Или просто соскучилась по Нильсену в любом обличье. — Будем сидеть тут?              — Поешь, — он пододвигает к ней заказанный коктейль и сэндвич, — и пойдем.              — Я могу поесть дома, — отвечает, вспоминая, что дома у нее нет. — Потом. Или у тебя.              — Не передумала идти ко мне? — склоняет голову набок и наблюдает за отрицательным мычанием Агаты, которая, чтобы заткнуть себе рот, впивается зубами в поджаренный хлеб.              Нильсен не заводит разговор дальше. Возможно, понимает, что нет смысла обсуждать волнующие вопросы в помещении, полном людей. А, возможно, просто не знает, с чего начать. Только одно он знает точно: Агата явно не торопится ему рассказать, и это его волнует. Ведь однажды они уже обсуждали тему своих секретов и недомолвок. Ему казалось, что это должно было помочь, если бы он и сам исполнял договоренности. Наверное, тогда и не было бы расставания. Все решили раньше. Однако вновь не получилось.              Алекс жалеет, что так произошло. Но время назад не повернуть, а Агата уже стоит рядом в поднимающемся на верхний этаж лифте.              — К себе не хочешь зайти?              — Зачем? — вскидывает голову, высовывая нос из объемного шарфа. Ее взгляд кажется немного удивленным, испуганным, и Нильсен сводит брови к центру.              — Взять вещи… например.              — Они есть у тебя. Или ты все выкинул? — беззаботно спрашивает, хотя сердце на мгновение замирает от страха: вдруг и правда выкинул?              — Глупости. Не выкидывал, — наклоняется к ее лицу, всматриваясь в знакомые черты. — Раздал нуждающимся, — улыбается, и Агата закатывает глаза.              — Придурок, — привычно пихает его в бок, на что Нильсен смеется.              Он не дает ей опомниться: обхватывает за талию и притягивает к себе, чувствуя, как толстый слой куртки проминается под ладонями. Прикасается к родным губам, наслаждаясь их мягкостью. Целует страстно, жадно, изголодавшись. Так, как, кажется, не целовал никогда. Словно это — последний шанс показать всю любовь, что хранится в сердце; словно — мгновение, и Агата исчезнет; растворится, растает в его руках и останется пустым местом, которое после будет раной кровоточить на сердце. Он не готов снова отпустить, отказаться от счастья, хоть и на короткий промежуток. Не может опять погрузиться в пучину долгих раздумий и холодного одиночества.              Поэтому он всеми силами продолжает отгонять от себя негативные мысли и полностью отдает себя в ответном поцелуе, улыбаясь сквозь него, когда Агата ногтями царапает ткань его куртки на груди. Она сама не понимает, как позволила Алексу такую вольность, потому что для нее все еще дико проявлять столь страстные чувства в общественных местах. И плевать, что в лифте никого нет, кончики ушей все равно постыдно горят.              Однако отрицать Агата не будет — ей нравится этот поцелуй, как и любой другой. Жаль лишь то, что заканчивается он резко, с тяжелым шумным дыханием и неловким чужим покашливанием, которое раздается почти сразу, как двери открывается.              Ойкнув и схватив Алекса за руку, она следует за ним, пока лестничную клетку, — а после и прихожую — заполняет басистый смех.              — Брось, котенок, не говори, что тебе не понравилось, — широко улыбается, в ответ получив злой взгляд.              — Позор.              — Подумаешь, — тянет и помогает снять верхнюю одежду. Хотя после лифта ему очень хочется избавиться от всей одежды. — Мы этого человека не знаем, а он про нас уже забыл. Зато я, — весело щелкает Агата по кончику носа, — буду долго помнить это.              Тяжело вздохнув, Агата уступает       . Да и спорить она не готова, потому что ей все очень даже понравилось. Возможно, она готова повторить, если бы не накатившее осознание неизбежного разговора.              Поджимает губы и осматривает ставшую родной гостиную Александра. Кажется, ничего не изменилось за месяц. Все вещи остались на своих местах, даже подаренный ею на Рождество портрет стоит на тумбочке рядом с телевизором. И это не может не радовать.              Оказаться здесь — то, о чем она мечтала в последнее время. И даже пытливый, наполненный любопытством взгляд Алекса не испортит ей радости от мягкости дивана, знакомого запаха и теплой атмосферы уюта.              — Значит, работаешь в кофейне? — он закидывает руку на спинку дивана и принимает расслабленную позу. Следит, как Агата набирает больше воздуха в легкие и притягивает к себе ноги, обняв.              — Я поссорилась с тетей. Вернее…              Слова начинают литься нескончаемым потоком. Агата наконец-то позволяет себе рассказать Александру все: как тетя обесценила их отношения и ее выбор; как больно было это слышать, а после справляться со всем одной; как собирала вещи, искала работу и привыкала к новой жизни, лишь бы никак не связываться с тетей. Не думать о женщине, которая была единственным родным человеком до встречи с Нильсеном; забыться в моменте и не оставлять себе времени для лишних мыслей. По мнению Агаты, лучше было погрузиться в учебу, работу, творчество, лишь бы закрыться от реальности и не думать, как жизнь рушится на глазах.              Нильсену остается только внимательно слушать и пропускать сквозь себя все скопившиеся у Агаты эмоции. Он, как губка, впитывает каждое ее слово, обдумывает и до боли сжимает челюсть, стоит услышать дрожание в любимом голосе. Возможно, он ощущает вину за случившееся, потому что в этот момент его не было рядом. Однако, с другой стороны, он просто не знал и был погружен в свои дела. Такие мысли снова наталкивают на вывод, что они ошиблись, когда перестали следовать собственному правилу — больше разговаривать.              Когда Агата заканчивает, Александр молча притягивает ее к себе. Обнимает за плечи и опускает подбородок на макушку, периодически целуя. Он переваривает весь прошедший месяц, оценивает свои решения и возможности. Продумывает, как поступить дальше.              — Я не верю, что у нас все не серьезно, — признается Агата, нервно теребя штанину джинсов. Она, конечно, уверена в Александре, но волнение все равно оседает на плечах, стоило комнате на долгие секунды погрузиться в тишину.              — Знаю, — его ладонь скользит ниже, к предплечью. Он сжимает руку, будто это сможет помочь выгнать из головы спутанные мысли. — И я, — слова даются легко. Звучат четко, без сомнений. Сложность наступает лишь во время попытки поддержать Агату, утешить. — Твою тетю можно понять, — прокашливается, когда Харрис хмуро смотрит в ответ, — ну… она тебя любит и хочет сделать для тебя все.              — Уничтожая все вокруг?              На губах Александра появляется мягкая, успокаивающая улыбка.              — Она перегнула, не спорю. Моя мама тоже считала, что все это — бред. А сейчас что? Она тебя любит.              — Твоя мама — не моя тетя, — на выдохе отвечает. — У вас с ней другие отношения. Она не контролировала тебя, не выбирала, не осуждала. И я не обесцениваю, просто… мне все кажется гораздо проще.              — Знаю. Ты права, но люди меняются, и все можно решить. Я хочу верить в это, — он нежно касается щеки Агаты, ощущая мягкость чужой кожи. Изо всех сил старается поддержать и не показать, как и ему страшно быть не принятым тетей Агаты. Конечно, можно долго доказывать самому себе, что ему все равно. Вот только желание иметь связь не только с Харрис, но и ее семьей растет и сопротивляться ему сложно. — Все наладится. Люблю тебя.              — Люблю, — отвечает взаимностью и позволяет тепло поцеловать себя в лоб. От прикосновения губ по телу проносятся мурашки, и в животе появляется приятное тепло.              Она позволяет себе вольность — пересаживается на колени Алекса и опускает голову на грудь, оказываясь в клетке из чужих рук. И ей нравится. На душе становится спокойно. Все разочарования уходят на второй план, прячутся за слоем сильной любви и не позволяют разрушить идиллию, что наступила в комфортной тишине. Тишине, которой так не хватало обоим, чтобы залатать душевные раны, вновь почувствовать себя любимыми и обрести веру в совместное будущее.              — Значит, ты не живешь в квартире, потому что ее оплатила Аннет? — пропуская сквозь пальцы отросшие волосы Агаты, спрашивает.              — Да.              — Но почему?              — Не хочу позволить ей думать, что нуждаюсь.              Нильсен хмурится. Он даже на пару секунд замирает, обдумывая.              — Подожди, котенок, но как она узнает, что ты там живешь? — улыбается и смотрит в глаза. — Нет же способа узнать, где ты ночуешь. Поэтому можно вернуться домой.              — Нет, — Агата качает головой, чем вызывает новую волну негодования у Алекса. — Не хочу. Пусть она и не узнает, я все равно не могу так. Может, это глупо или по-детски наивно, но я лучше буду жить в общежитии, чем там, — морщится и отворачивается.              Может, Алекс и прав, однако сейчас Агата не готова принять эту правду.              — Окей, — тянет и склоняет голову набок. Дожидается, когда Харрис снова посмотрит на него. — Останешься на выходные?              — Не знаю. Стоит? — опускает ладонь Нильсену на грудь и чувствует биение чужого сердца: оно приятно пульсирует на коже. Отступает под пытливым взглядом и старается спрятать румянец за волосами. — Только завтра нужно будет забрать тетради. Домашка.              — Без проблем, — тянет Агату еще ближе, и от неожиданности она вскрикивает, практически падая поверх Александра. — Совместный душ?              — Не слишком?              — Есть ванильная пена.              Больно прикусив губу, Агата в упор смотрит на чересчур милого Алекса и тут же сдается.              — Только душ. Не больше.              — Конечно, — не без подтекста отвечает, сразу же соскальзывая ладонями со спины на ягодицы.