RY X — Berlin
Зачем он здесь? Точно. Свадьба. Не его, хотя могла быть. Основное мероприятие Чонгук не посещал — не мог: не физически — морально. И на празднование бы не пошёл, да только вещь одну отдать надо, и последний из трёх шагов сделать. Вокруг суета, конкурсы, музыка, танцы, поздравления молодожён, искристое шампанское, а он посреди зала, как на эшафоте, теребит пальцами расписной платок, вспоминая, как любил повязывать его вокруг шеи — и модно, и прикрывало то, что другим видеть не стоит, — а страсти-то хотелось. Не хотел ведь, но пообещал себе, что это последний раз. Обещание, данное самому себе, в принципе, он исполнит с лёгкостью в душе, осталось только набраться смелости и сделать шаг. Нога уже отрывается от пола, как вдруг его окликают. — Чонгук-щи? Обернувшись, Чонгук видит одного из немногих лучших людей в его жизни, которых ему удалось повстречать и сохранить общение и дружбу спустя многие годы, чего не многим дано. — Намджун-хён, вечер добрый, — он с уважением кланяется в приветствие и незаметно прячет платок под рукав пиджака. — Здравствуй, — Намджун улыбается искренне, обнимает младшего за плечи и отстраняется: улыбка померкла, губы поджаты, но взгляд добрый, как и всегда к этому человеку, на которого только с теплотой смотреть хочется. — Ты как здесь? Не думал, что ты придёшь… Чонгук нервно усмехнулся, на месте сразу заёрзал: всё-таки, волнительно слегка. — Да, я тоже так думал. Приехал попрощаться уже навсегда. Двенадцать лет — это не покурить выйти, нужна заключительная нота. — Уезжаешь? — Мама снова захотела куда-нибудь съездить, выбрали Тайланд, через шесть часов вылет. Ну, а потом, уедем в Пусан уже насовсем. — Чон Рона в своём репертуаре, — мужчина смеётся, вспоминая эту приятную до глубины души женщину. — А с работой как? Ты так упорно стремился стать профессором, чего многие в твои годы не могут достичь. — Да там, в принципе, не составит труда найти работу. Да и моё нынешнее руководство может помочь, я в этом не сомневаюсь. — Как и не сомневаюсь я, в тебе в принципе, — Намджун одобрительно похлопывает младшего по плечу. — Верю, что у тебя всё получится. Ты действительно прекрасный человек и заслуживаешь счастья. — Все мы заслуживаем счастья, — Чонгук видит Тэхёна краем глаза. Тот заметил его ещё минуту назад, и только сейчас направляется к нему и своему старшему брату спешной походкой, извиняясь перед гостями, которые хотели его остановить для всяких разговоров. — Привет… — Привет, — кивает Чонгук, слегка улыбнувшись. Намджун, извинившись, оставляет их наедине, направляясь к невесте: кажется, у той зацепилось платье за одну из декораций. — Почему ты ушёл тогда…? Тэхён, видно, всё ещё нервничает перед ним, ведь на последней встрече его не простили, а он даже извиниться-то толком не успел, а Чонгук, наоборот, словно своё успокоение в этом человеке находит. Но он отпустил.flashback
Hans Zimmer — Day One
Когда всё уже сделано — бессмысленно обращаться к Богу и задавать ему вопросы, ответы на которые знаешь лишь ты сам. Поставленный официанткой на стол эспрессо приятно щекочет носовые рецепторы приятным ароматом, но мужчина к чашке даже не прикасается и стик сахара добавлять не спешит: молчит, не двигается, будто парализованный. Впрочем, окаменеть заставили стыд и вина. Чонгук не желал с ним видеться, потому что поставил все точки над i и всё для себя решил, но Тэхён хотел сказать что-то важное. Через два дня у него отпуск, билеты для него и мамы куплены, а завтра последний перед ним рабочий день. Всё бросить не отпустили принципы, а сам он себя заставлял не поддаваться чувствам и эмоциям. Даже со студентами посоветовался, не вдаваясь в подробности, и одна сказала, что от себя не убежишь, будто в самую душу заглянула. А потом подумал: а ведь действительно, просто от себя убежать хотел. Он пьёт карамельный латте, согревая слегка воспалённое горло: вчера, видать, простудился, посидев с мамой на летней террасе в десять градусов. — Вечно молчать не получится, — от его голоса Тэхён вздрагивает, поднимая голову, но не взгляд. — Не знаешь, что сказать, значит, не стоит терять время, — он встаёт со стула, несмотря на то, что кофе не допил, но восклицательное «Стой!» заставляет сесть обратно. — Я просто собираюсь с мыслями, — Тэхён отчаянно вздыхает. — Я понимаю, что извинения мои тебе никуда не вписались, но я хочу хотя бы объясниться. — Стоит ли? — Просто выслушай… — Я весь внимание. — Для начала, я бы хотел сказать, что ты действительно ушёл достойно: в твоём стиле. Не повод для гордости, я понимаю, просто… ай, ладно. Не к месту всё же сказал, — он нервничает: ладони прохладные, сильно потеют, даже дрожат слегка, а на плечах тяжёлый груз, и Тэхён даже понимает, какой именно. Сглатывает. — Я на протяжении долгого времени пытался сделать хоть что-либо, но каждый раз язык к нёбу присыхал. Это не оправдание, я понимаю. Я… такой подонок, господи… Нет смысла, наверное, говорить, как я люблю тебя, потому что именно той любовью, что была, уже вряд ли, но ты мне важен, — наконец поднимает взгляд, пропитанный сожалением и болью, — сильно важен. Я не подумал о том, какую боль тебе доставляю, и мне за это правда очень… очень жаль. Уже много раз раскаивался, и раскаюсь снова, уже перед тобой. — Тэ, я действительно вижу сейчас, что тебе жаль, но сделанного не воротишь. Не раз же тебе говорил: шила в мешке не утаишь, но ты не слушал никогда. Я принял всё, что произошло, и да, мне больно, но я смирился. Смирись и ты. — Я просто хотел сказать… А что я хотел сказать… У меня нет объяснений своему поступку, — взгляд, опущенный на поданный с эспрессо стакан воды, не поднимается. — Когда я понял, что мои чувства к тебе, как к партнёру, остыли, я растерялся, но в то же время чувствовал, что жизнь без тебя не жизнью будет вовсе, если мы расстанемся. Чего я ожидал, затеяв отношения на стороне — не знаю. Это действительно было огромной ошибкой, я готов был убиться за эту измену, а потом всё чаще стал задумываться, что меня тянет в другую сторону. Я смотрел на семьи в парках, на детей, и хотел того же… — зубы цепляют нижнюю подрагивающую губу, но слёзы из глаз это не останавливает — они скатываются к подбородку, падая и разбиваясь о края стола. — Хотел прикоснуться к животу носящей моего ребёнка женщины, ухаживать за ней, а после роддома держать его на руках и плакать от счастья. Только после этих мыслей я смотрел на тебя и эти мечты вмиг исчезали, потому что ты их затмевал. И всё же, это было не единожды… Мне было хорошо и с тобой, и… с ней. Я привык сидеть на двух стульях одновременно, и уже не знал, как разорвать эту связь. Тэхён хватает стакан с водой и залпом его осушает, шмыгая носом и утирая тыльной стороной ладони блестящие от влаги щёки и глаза. Чонгук только сейчас замечает, как старший немного осунулся, а двухнедельная щетина говорила всё за себя — тот был разбит. Тэхён не может бриться и кардинально приводить себя в порядок, если у него морально со здоровьем всё очень плохо, но обычно он мог собирать себя по кусочкам не больше, чем за неделю, впрочем, в этом и заслуга Чонгука была, который не мог не поддерживать его и подставлять своё плечо. Сейчас, скорее всего, старший полностью отрёкся и от беременной девушки и от мира в целом, как показывает нестабильное состояние — как внешнее, так и внутреннее. — Что меня больше удивляло, — отдышавшись, продолжает он, — и вводило в ступор, так это то, что даже несмотря на остывшие к тебе чувства, в постели ничего не менялось, и я все эти два года неизменно хотел тебя, словно, это норма. И не только хотел в интимном плане, но и хотел проводить с тобой время, как раньше. Жить с тобой, смотреть на тебя, касаться… И я запутался окончательно, ведь с ней я тоже это всё хотел. Я до сих пор не могу себя понять. — Ты полиаморный человек, Тэхён, — кивает самому себе Чонгук, глядя на ровную поверхность стола. — Полиаморный стиль отношений приносит больше эмоциональной удовлетворенности и сексуального удовлетворения, именно поэтому тебе было хорошо и там и там. Идею полиаморности отражает метафора о горящей свече, от которой можно зажечь множество других свечей, при этом огня не станет меньше. Проблема в таких отношениях заключается только в том, что не каждый партнёр это принимает, а сам полиамор, если осознанность происходит внезапно, не знает, как ему поступить и что с этим всем делать. Жаль, конечно, что я раньше не заметил в тебе хотя бы какой-нибудь задаток, — ёрзающий на месте Тэхён наконец делает глоток уже остывшего эспрессо без сахара, морщась, и только сейчас, кажется, осознаёт всю ситуацию в полной мере, что заметно по бегающему туда-сюда взгляду. — Я, как ты уже понял, в таких отношениях участвовать не желаю, но мой тебе совет: поговори об этом с ней. Вы должны обговорить это заранее, ведь если в ваших отношениях ты вдруг найдёшь кого-то на стороне, ей так же, как и мне, будет нестерпимо больно, хотя, думаю, она уже знает, на что пошла, исходя из сложившейся ситуации. Возможно, конечно, у вас такого не будет, и это лишь временное помутнение с твоей стороны, которое просто подтолкнуло тебя именно туда, где ты и должен быть, но всё же. Ты так же можешь записаться к психологу, поговорить об этом, хотя, как показывает практика, тут прямой путь к психотерапевту, и полиаморы — это их тема. Хочешь исправиться — пробуй все варианты. Тэхён, осознав, прикрывает ладонью слезящиеся до сих пор глаза и судорожно вздыхает. Как он мог так перевернуть самого же себя, и в какой момент свернул не туда? Всё ведь так было хорошо… Он был счастлив в этих отношениях, и хоть они не могли расписаться и завести ребёнка в Корее, всё же думали об этом, а бархатная фиолетовая коробочка с обручальными кольцами долгое время ждала своего часа, да только именно перед эти часом, буквально за сутки, он совершил страшную ошибку, которая заставила напрочь позабыть об этом предложении руки и сердца, и максимально загнаться, уйти в себя. Юну Тэхён не винит — она на тот момент даже не знала ничего, лишь потом, наутро, он ей признался, за что получил заслуженную пощёчину. Винит лишь себя одного, а теперь от этой вины ему вовек не избавиться. Как жить дальше? Чонгук его не простит, а осознание того, что они, скорее всего, больше никогда не увидятся, накрывает его ещё больше. — Я знаю, что ты не простишь меня, но… — Тэхён поднимает размыленный взгляд, но находит лишь пустующее кресло.end flashback
Bon Iver — Holocene
— Я сказал тебе, что мне идти надо, но ты не расслышал, видно. — Сильно, видимо, задумался над твоими словами, — Тэхён ушёл из кафе ещё более разбитым, как сейчас помнит: уже четыре месяца прошло с того момента. — Может, пройдёшь? Хотя, глупый, наверное, вопрос. — Я ненадолго. Рад, что ты сделал ей предложение, и не стал тянуть. Всё-таки, у вас ребёнок… Какая у неё уже неделя? — Тридцать шестая пошла. Выйдем на улицу? Покурить хочется… Чонгук не спрашивает, почему тот начал курить, он спокойно выходит за ним вслед, мимолётно взглянув на смеющуюся Юну, которую беременность, кажется, только красит — она действительно очень красивая девушка. Они заходят за угол ресторана, где проходит дальнейшее празднование после церемонии, и Тэхён достаёт из кармана сигареты — лёгкие совсем, как заметил младший, хотя и не особо разбирается, но знает, что такие курит его мама, которая предпочитает только слабые, однако крепкий дорогой алкоголь. — К врачу не ходил? — Нет, но мы с Юной всё обсудили, и если вдруг у меня что-то щёлкнет, то я сразу наведаюсь к нему, — старший нервно выпускает дым. Он как только Чонгука видит, сразу нервничать начинает, но радует, что обычно всё более менее нормально. Понимает причину. — Только не запускай с этим. Определённо, присутствует неловкость. Носок лакированного туфля копается в сырой после вчерашнего дождя земле, копая ямку и пачкая поверхность чистой обуви. Чонгук вздыхает, поднимая голову к усыпанному мириадами звёзд небу. На душе спокойно, нет никакой тяжести. — Я пришёл, чтобы попрощаться навсегда. Тэхён, ожидаемо, давится дымом, но приводит себя в порядок быстро, тут же развернувшись к нему всем телом. — Куда?.. — В Пусан, но перед этим с мамой в Тайланд съездим отдохнём. Отпуск четыре месяца назад мы провели в Турции, но как-то не очень зашло. В Бангкоке у нас родственники есть, да ты сам должен помнить, я рассказывал. — А почему Пусан? — Потому что это изначально был мой родной город, где я родился, и я думаю, что мне там очень понравится. Не могу я оставаться в Сеуле. Опустив взгляд, Тэхён понимающе кивает, ещё раз затягиваясь, и облизывает нижнюю губу. Пепел попадает на штаны. Отряхнувшись, он говорит бесцветным голосом: — Значит, больше не увидимся… — Не стоит, ты и сам понимаешь. Лучше навсегда разойтись на этой ноте и начать жить собственными жизнями, строить семью, или же, в моём случае, карьеру. Дружеские отношения мы поддерживать тоже не сможем: тебя будет тянуть ко мне, скорее всего, а этого нам обоим не нужно, да и я не хочу ни тебе, ни мне такой жизни. — Я понимаю, — Тэхён тушит окурок о подошву и выбрасывает его в стоящую недалеко урну, пряча покалывающие от желания прикоснуться к чужому телу руки в карманы брюк. С опущенной головой он не замечает, как напротив останавливается Чонгук, только по обуви видит, а когда поднимает её, встречается с тёплым взглядом ореховых глаз. — Я прощу тебя, но пообещай только одно: будь, пожалуйста, счастлив, — парень мягко берёт чужую ладонь, вытаскивая ту из кармана тэхёновых брюк, и ощутимо почувствовав её дрожь, и вкладывает тот самый платок — последняя вещь, соединяющая остатки их прошлой совместной жизни. Этот платок, Тэхён, ещё будучи подростком, когда они встречались, сам расписал красивой живописью, и ему на день рождения подарил, так как тогда не было денежных средств на нормальный хороший подарок. Вот только это был лучший подарок в его жизни — от всего сердца и с искренней любовью, с которым Чонгук никогда не хотел расставаться. А теперь, придётся, потому что это связующее звено будет напоминать ему о счастливых днях, как и о боли, всякий раз, стоит одному взгляду прикоснуться к этой вещи. Чонгук не может заставлять страдать самого себя, ему и воспоминаний в голове хватает. Он не обнимает его, в макушку не целует, как любил раньше, он просто уходит, напоследок пожелав семейной паре лучшую счастливую жизнь. Уходит, чтобы начать строить свою. А Тэхён чувствует, как ему от чужих слов родным голосом становится легче. Впервые за долгое время.***
Cullen — Roslyn
Две недели спустя. Рона устраивается у окна с абсолютным неудобством, потому что ей не хватает свободы, на что, конечно же, начинает ворчать и раздражённо вздыхать. — Ты же сама не хотела переплачивать за бизнес-класс, теперь не ной, — спокойно отзывается на её ворчание Чонгук, включая в телефоне режим самолёта. — Ой, да кто ноет. Посадка пассажиров, всё ещё, в процессе, а Чонгуку уже не терпится взлететь и приземлиться в Пусане. Отдых в Бангкоке показался ему просто раем, из-за чего вовсе не хотелось его покидать и возвращаться в родную страну, но, увы, ему нужно начинать обустраиваться в новой для него среде, ведь Пусан он покинул ещё будучи ребёнком, и совсем его не помнит. Это другие улицы, места, метро, новая будущая работа, которую он уже нашёл благодаря руководству, и скоро у него собеседование, новые лица, к которым придётся привыкать, но Чонгук, впрочем, и не против. С прошлой работы, конечно, он увольнялся с болью в сердце, и невозможно было не заметить, как были расстроены его студенты, которые к нему сильно привыкли, как и он сам. Но и оставаться уже не хотелось. Юнги и Джину, с которыми он чаще всего общался среди их общего с Тэхёном круга знакомых, обещал звонить и даже навестить их как-нибудь в Сеуле, ибо понимает, как сильно уже скоро начнёт скучать. Оказалось, этот город и людей довольно трудно покинуть, как и внезапно начать привыкать к другим вещам, а ведь это он ещё даже в Пусан не приехал. Но Чонгук уверен, что если есть желание — можно и горы свернуть, это показывает и опыт. Неожиданно на крайнее место слева падает что-то тяжёлое, задевая и плечо Чонгука, и он вместе с матерью оборачивается. — Боже, прошу прощения, сумка не поместилась в багажный отсек, — говорит стоящий в между рядов мужчина, на вид, возможно, чуть старше самого Чона. Тот пытается положить наверх свою тяжёлую сумку, которая каким-то образом умудрилась упасть на него, хотя сам парень сидит в середине, но потом понимает, как: мужчина ловит её во второй раз, но та неуклюже отскакивает от его рук в сторону Чонгука, который ловит сумку своими руками, тут же решив ему помочь. Встав со своего места, он отодвигает чужие вещи, чтобы освободить немного места, что получается с явным трудом, но сумку всё же впихивает. — Спасибо большое! Мне, видимо, чутка росту не хватает, — мужчина смеётся и ещё раз смотрит в свой билет, сравнивая номера мест. — С170, всё верно. На ближайшее время, я ваш сосед, — и снова с той же улыбкой, невольно заставляя улыбнуться и Чонгука. — Присаживайтесь, будем рады, — Чон Рона в своём репертуаре: новые знакомства она безумно любит, Чонгуку ли не знать. Сам Чонгук же садится на своё место, поправляя красную толстовку, в которой он даже в своём нынешнем возрасте почему-то всегда выглядит, как подросток, да и мама ничем не отличается: в точно такой же толстовке, потому что они купили парные на рынке у моря, и выглядит далеко не пятидесяти двухлетней женщиной, максимум — лет сорок-сорок пять. — А вы куда направляетесь? — В Пусан, а Вы? — нагнувшись вперёд и повернувшись к молодому человеку, спрашивает Рона. — Тоже! Удачно, что мне будет с кем поговорить, ведь я совсем один лечу, к тому же, в первый раз с пересадками, а это тяжело даётся. — Будем, значит, переживать эти два дня втроём. Как Вас зовут? — Пак Чимин. — Чон Рона, — женщина протягивает руку для рукопожатия, однако сильно удивляется, когда этот парень не жмёт её, а целует тыльную сторону ладони. — Бог мой, какой шикарный мужчина. — Может, мне уйти? — Не выпендривайся, — Рона цокает, закатив глаза, но тут же возвращает внимание своему собеседнику, скромно улыбаясь. — Это мой сын — Чон Чонгук. — Сын? — искренне удивляется Чимин, едва не выкатив глаза из орбит. — Стоит ли говорить, что на женщину со взрослым сыном Вы не очень похожа? — Да я и так это знаю. — Какая скромная. Приятно познакомиться, — кивает Чонгук мужчине, пожав протянутую руку. — Ваша мама просто на миллион долларов. — Да, это верно. Можно на «ты». Думаю, я младше. — Так взросло выгляжу? — Чимин хохотнул, потерев свою недельную щетину, и решил завязать в хвост длинные на макушке волосы, которые, в совокупности с растительностью на лице, скорее всего, делают его старше. — Нет, не взросло, просто интуиция. — Ну, я рядом с тобой, действительно, наверное, выгляжу старше. Мне тридцать недавно исполнилось. А тебе? — Будет только через полгода. — Почти что ровесники, — Чимин резко вдруг смотрит на профиль нового знакомого, внимательнее вглядываясь в отчего-то ставшие знакомыми черты лица, и произносит: — А мы нигде случайно не встречались? Кажешься очень знакомым. — Всё возможно. Если ты жил в Сеуле, то могли пересечься. — Нет-нет, мы не просто пересекались. Сейчас. Чимин достаёт свой телефон, начиная в нём что-то искать, а Чонгук тем временем поворачивается к маме и пожимает плечами на её немой в глазах вопрос. — Нашёл! — в это время в салон самолёта выходит стюардесса, объявляя правила безопасности, и Чимин с яркой улыбкой говорит чуть тише: — Ну, профессор Чон, ещё раз будем знакомы, — он показывает Чонгуку фотографию, на котором стоят несколько мужчин в деловых костюмах: сам он посередине с бокалом красного вина, слева стоят двое мужчин из его прошлого руководства, а справа у его бока стоит Чимин, обнимая за плечо Рувена Барона — израильского психолога, новатора и теоретика, который тремя годами назад посещал Сеул и проводил семинар для всех психологов, желающих повысить уровень своих знаний. Чонгук с трудом тогда выбился на этот семинар. Мама тоже хотела, да только по специальности она уже не работала на тот момент, предпочла отдать время другому делу, поэтому не видела в этом смысла. — А мир тесен, — добродушно усмехается Чонгук. — Не помню тебя, прости. Так, ты тоже психолог? — О нет-нет, я был на семинаре со своим отцом, он доктор медицинских наук, включая психологию, а я биолог из ПНУ. Он предложил, и мне было довольно интересно посетить такое мероприятие. Я тебя тоже плохо помню, мы тогда не общались, но лицо почему-то хорошо запомнил. — ПНУ? — подключается к их разговору Рона, задумавшись, а потом смотрит на сына. — А ты собеседование разве не там будешь проходить? — Кстати, да. Пусанский национальный университет, верно? — старший кивает. — Значит, если меня примут, будем коллегами. — Нас определённо свела здесь судьба, — Рона хлопает в ладоши, радуясь, что они обрели друга, ещё даже не приземлившись в Пусане, и даже не замечает, как они начинают взлетать. — Определённо, — Чимин соглашается. — Тебя не могут не принять. Ты молодой, но уже имеешь звание профессора, так что, такой как ты, очевидно им нужен. Пак пристёгивается, когда мимо проходящая стюардесса просит его об этой необходимой услуге, и достаёт из своей другой сумки воду, делая несколько глотков. Чонгук растягивает губы в улыбке для самого себя, смотря куда-то на свои колени, и думает, что новый этап в его жизни начинается с хорошего начала, а в душе спокойно и тепло. Его любимая в добром здравии мама по правую сторону, нагнувшись вперёд, начинает с Чимином о чём-то болтать, а Чонгук смотрит за ней в иллюминатор на пышные, как куски ваты, форменные облака, даже не заметив, что они уже так высоко взлетели, и чувствует прилив для новой жизни, приключений и новых знакомств. Улыбка становится шире. Он всё сможет. Конец одного пути — это всегда начало другого.В скором будущем, через семь лет, он пройдёт в Сеуле мимо незнакомца, зная, что тот пьёт чистый эспрессо или крепкий флэт-уайт, обязательно с чайной ложкой сахара, и, с лёгкой душой, не останавливаясь, дальше поведёт свою трёхлетнюю дочь в волшебный магазин игрушек.