Люди-Города

Персонажи: Полоцк/Витебск Время действия: XI–XII вв. Шагнув в светлую, празднично прибранную просторную залу, пан Полоцк подбоченился, заложив большие пальцы рук за расшитый золотом пояс, да не без интереса огляделся. На его губах появилась для сурового владыки редкая гостья — тихая умиротворенная улыбка. Было ясно, что Полоцк доволен тем, как его встретили. Младший брат — взъерошенный вчерашний подросток, совсем еще юный мальчик с пытливыми васильково-синими глазами и веснушками на носу — сновал рядом, то и дело трогая владыку за руку, обращая его внимание то на то, то на это… Немудрено: он ведь так готовился к приезду старшего брата, так хотел выслужиться перед ним. Проверка длилась до поздних сумерек: обойдя каждое помещение замка, осмотрев казну, канцелярию и тщательно проверив бумаги, делегация плавно переместилась в трапезную, где, согласно древней традиции, подытожила работу богатым пиром. На столах, застланных вышитыми льняными рушниками, появились всевозможные блюда из мяса диких кабанов, лосей и косуль, в изобилии водившихся в здешних лесах, а также рыбы, выловленной в Двине. Пан Полоцк и его окружение не переставали нахваливать местных поваров, то и дело поднимая кубки за здоровье молодого хозяина с зычным «няхай вечна жыве пан Видбескъ!». Сам пан Видбескъ, или, как его будут величать позднее, Витебск, который по возрасту и из личных предпочтений хмельного в рот не брал, в ответ краснел и улыбался, с надеждой глядя на старшего брата Полоцка. Тот ободряюще кивал, осушая за новый центр удельного княжества новый келих. Разумеется, гулянье завершилось далеко за полночь. Слуги Витебска молча подобрали нетрезвого владыку под белы рученьки да проводили в опочивальню, где тот, заботливо раздетый ими, вскорости заснул счастливым сном победителя. Разбудил его негромкий стук в дверь. Утреннее летнее солнце, пробиваясь сквозь ставни, рисовало на дубовом полу причудливые узоры, напоминавшие кветки из старинных легенд. Сладко потянувшись, пан Полоцк прислушался к ощущениям в теле: как ни странно, но вчерашний хмель начисто выветрился из его головы, и только едва приметная жажда напоминала о разухабистых возлияниях. «Вот что значит добротный мед, — смекнул владыка, потирая затылок. — Не зря хвалят местное питье мои полочане!». Он уж было пустился в приятные размышленья о предстоящем дне, который, в отличие от минувшего, планировал посвятить не серьезным государственным заботам, а забавам вроде княжеской охоты, как в дверь опять постучали. Полоцк вздрогнул, но осипшим голосом таки гаркнул, чтоб явившийся заходил. Дверь скрипнула, и в опочивальню неслышно проскользнула тонкая фигурка младшего брата. Витебск, умытый и одетый в простые светлые брюки и широкую рубашку навыпуск, чей воротник украшал старинный орнамент, выглядел бодро и вдохновленно. Скорей всего, он даже не сомневался, что прием организовал на должном уровне, и теперь влиятельный брат — первый град кривичских земель, между прочим! — обязательно отметит его своей лаской: выдаст какую полезную грамоту или, скажем, снизит подати для жителей. Юный Витебск впервые получал самостоятельность и просто не мог не волноваться. — Як спалось, брате? — вопросил он, осторожно присев на скамейку, придвинутую к постели Полоцка. — Вчера, памятую, ты был выпил немало крепкого меду. В его голосе слышалось беспокойство: росший под крылом матери-Двины и всячески ею опекаемый, младший отпрыск великой реки перенял от нее умение заботиться о других. Полоцк знал это, а потому, выпрямившись, поспешил снять с брата лишние хлопоты. — Не турбуйся, Алеська, я ж закаленный, — посмеялся владыка, ласково потрепав витьбича по светлым пушистым волосам да невольно залюбовавшись: непослушные локоны того так напоминали материнские — едва вьющиеся, воздушные, цвета спелой пшеницы, они нежно щекотали лицо полочанина, когда брат целовал его, а нынче, коротко состриженные в честь вокняжения, так и норовили выскользнуть из чужих пальцев. — Мне вино як вода, а медовуха як та гарбата. Да и на твоих перинах нават самый усталый ваяр сном младенца выспится. Витебск улыбнулся, но все же чуть отодвинулся от брата, показывая, что уже не ребенок. Полоцк вздохнул: видит бог, сколько бы часу ни миновало, старший город по-прежнему хотел видеть в младшем своего милого малыша, которого он в прежние времена так часто баюкал на коленях, которому рассказывал на ночь сказки, подоткнув одеяло, с которым мог часами играть во дворе, кататься в траве, беззаботно хохоча и не всерьез мутузя друг друга, пока мать не начнет кричать, чтобы Михась отпустил Алеся… Было же время. А теперь, так же незаметно, как когда-то пролетали за гульнями их детские годы, Витебск повзрослел. Вырос, стал серьезнее и грустнее, умница, освоил грамоту, все церковные книги перечитал от корки до корки, в государственные вопросы вникать постепенно начал, на равных со своими знатными мужами в вече состоял. Вырос хлопча. Хочет сам княжить на своей земле. Такие вот дела, господи. — Брате Михась, я зашел до тебя не только справиться о твоем здоровье, — выдохнув, Алесь потупил взор. Стало ясно, что покуда с серьезными задачами не будет покончено, он не сумеет по-настоящему расслабиться и, как всегда, беззаботно побалакать с родичем за жизнь. — Мне важно ведать: ты готов дать мне волю иль нет? Обязуюсь, як домовлялися и мы, и наши князья, служить тебе верой и правдой, по первому кличу дружину высылать, исправно собирать подати. Дозволь только… — Ты уже взрослый, Видбескъ, — владыка кривичей вздохнул да положил на хрупкое плечо брата тяжелую большую ладонь. Цепкие очи города, что добрую половину своей непростой неспокойной жизни провел в боях да переговорах, бегло окинули фигуру сидящего перед ним юноши — затаившегося в ожидании приговора, сосредоточенного, едва дышащего. Вот дерзкая вьющаяся прядь маминых волос упала с высокого, отцовского, лба в глаза, мешая смотреть. Вот на переносице меж бровей залегла первая напряженная морщинка. Вот пускай пока и тонкие, но уже по-мужски сильные пальцы, знававшие рукоять верного меча, сжали одеяло… Под воротом рубахи в треугольнике голой бледно-молочной кожи на острых ключицах поблескивали крупные капли пота. Витебск дышал часто, но неглубоко, испуганно закусив губу. «Детская привычка», — вспомнилось Полоцку. И вдруг само собою подумалось, что тело-то у брата уже вовсе не детское: за последние пару лет Витебск заметно возмужал, разнесся в плечах, подрос, в его фигуре мало-помалу появлялись черты взрослого мужчины. Было бы дико повалить его сейчас на постель да, как в детстве, начать щекотать, залезая руками под одежду… Полочанин сглотнул: ему вдруг стало не хватать воздуха. Ладонь покрепче сжала чужое плечо, точно то было камнем стены неприступной крепости. Крамольные, недопустимые мысли захватили Полоцка… и через мгновение он отточенным в ближнем бою движением заставил брата лечь рядом. Еще мгновение — и Михась оказался сверху, властно усевшись на ошарашенном родиче и заговорщицки прикрыв тому рот рукой. — Тише, нас могут услышать, — напомнил он. — Брат… мы же не… — начал было Витебск, когда Полоцк отнял ладонь и наклонился к самой его шее, обжигая кожу возле уха дыханием. Владыка не удержался — широко, по-волчьи, ухмыльнулся: пред ним, словно взятая осадой желанная цитадель, лежал его родной брат, лучший друг и соратник, такой беспомощный, такой доверчивый в своей невинности… такой доступный сейчас. Полоцк облизнулся и бережно коснулся губами горячей шеи, скрепляя их вечный союз — отныне как равный равному. Сердце Витебска колотилось как бешеное, готовое вот-вот выпрыгнуть из груди. Сам не свой от потрясения, он не мог сопротивляться, не мог говорить, не мог дышать. Краска стыда залила его щеки, пробудив совсем не нужные ныне воспоминания: они с братом были очень, очень близки, как только могут быть братья — вместе росли, вместе учились, играли, становились достойными воплощеньями своих городов. Они делили друг с другом самое сокровенное, знали один другого как свои пять пальцев, всецело доверяли друг другу и, конечно, нередко спали в доме матери в одной кровати. С недавних пор младший стал с ужасом понимать, что испытывает к старшему не одну лишь богоугодную братскую любовь, что неумолимо созревавшее человечье тело толкает его на грех… Не раз Алесь под разными предлогами вроде «ты храпишь» или «жарко» уходил спать к себе в опочивальню, уже там, оставшись в одиночестве, отдаваясь во власть своих горячих первых фантазий, а потом долго-долго молился, стоя на коленях пред образом, со всей искренностью прося прощения у Всевышнего за «проклятый юр». Он знал, что перерастет. Что гормональная буря однажды обязательно стихнет, а братская верность, преданность и нормальное благоговение заслонят нездоровое желанье. Что он встретит хорошую женщину, остепенится, у них появятся дети… Но сейчас брат снова был слишком близко. — Ты уже совсем взрослый, — ласково погладив по щеке смущенного Витебска, повторил Полоцк. — По человеческим меркам тебе шестнадцать. Князи в твой век на равных выходят с отцами да дядьями на поле битвы, негоже тебе отсиживаться за моею спиной. Витебск непонимающе уставился на владыку, который, словно прочитав все недостойные мысли младшего товарища и теперь дразнясь, отстранился, молча взял его за руку, убеждая присесть, а затем медленно покинул нагретую постель да, как был — в одной ночной сорочке до пола — многозначительно опустился пред братом на колено. Сильные ладони главы всех кривичей от Киева до самого Варяжского моря обхватили тонкую ладонь витьбича. — Быть тебе отныне центром удельного княжества, пане Видбескъ, — глядя прямо в глаза растерянному родичу, повелел владыка Полоцк. — Служи своему краю преданно, береги его, люби и защищай, не щадя живота, ото всех ворогов наших. Многая лета тебе. Хай квитнее земля придвинская, украшай ее церквями, заботься о жителях. Храни верность нашей общей державе, и пан Бог не оставит нас. Так сказал Полоцк, и Витебск, чуть не плача от охватившей его вмиг святой радости, бросился старшему брату в ноги, благодаря. — Полно, — остановил его владыка. Пройдясь по опочивальне, он отворил ставни, впуская солнечный свет, и, прищурившись — то ли от ярких летних лучей, то ли с хитрецой, — заметил словно бы между прочим: — А жену мы тебе подыщем: за пылкого князя любая прыгажуня пойдет. Як думаешь, а, Алесь? Резко обернувшись, он устремил взгляд на новообращенный центр удельного владения. Витебск промолчал, растеряв от смущения все слова, а Полоцк беззлобно рассмеялся — так, как раньше, открыто и беззаботно.

Написано и отредактировано: 30.06.2021.