Незавершённый проект

— Всё ещё работает? — спросила появившаяся в общей комнате Тамаки, выглядывая из-за спин друзей. Всё дружно кивнули, а Даби добавил: — Я пытался вытащить его упрямый зад на улицу, но... — он пожал плечами, изображая безнадёжность. (Надо сказать, что этот поступок был совершен исключительно ради Тамаки). Девушка нахмурила брови и с готовностью выдохнула. Она игриво встряхнула кудри и переместилась, и взгляд товарищей округлился в ту же секунду, когда Тамаки появилась на столе. Она возникла между рук Томуры, прямо под его носом, нагло ухмылялась и покачивая скрещенными ножками между его ног. Оперевшись об одну руку, она поднесла к его лицу вторую, в которой сжимала пачку бумаг. — Доку-менты. — разделила она, будто бы единственную причину её нахождения на столе. Поначалу нахмуренный, но потом смущённый и расслабленный взгляд Шигараки скользнул по телу между его рук, ненадолго зависнув на красных коленках внизу. (Даби сгорал от ревности, а все остальные от шока, но мы не будем заострять на этом внимание, а вернёмся к тому, как приподнялись уголки губ Томуры). — Спа-сибо, поло-жи на сто-л. — передразнил Шигараки и Тамаки чуть стукнула его по лбу папкой. Он не хотел нарушать конструкцию их позы, в которой чувствовал себя вполне комфортно, поэтому убрал лишь одну руку, когда желание глотнуть кофе стало невыносимым. Тамаки проследила взглядом за тем, как шевелиться его кадык во время питья и как бумажный стаканчик твёрдо оседает дном обратно на стол. Ниточки в её голове задёргались, будто в конвульсиях, она выхватила из его застывшей ладони стакан и тоже отхлебнула кофе. Поступками "что твоё, то и моё" она всегда присваивала его себе. — Иу, какая гадость! — скривилась Тамаки после первого глотка. — Отвратительный кофе! Гарсон! Гарсон! — требовательно прокричала она в сторону Ре-Дестро, сидевшего неподалеку. Мужчина округлил глаза, поняв, что обращаются к нему и выдерживая немой шок, подъехал ближе. Тамаки всучила ему бумажный стаканчик, брезгливо отмахнувшись ручкой куда-то в сторону. — Это совершенно невозможно пить. Же Ву ан при, принесите холодный черный горький без сахара. — продекламировал она, вкратце очертив все требования Томуры к кофе. Шигараки устало улыбнулся на её проявление заботы и на обращение к Дестро. — С чего ты взяла, что он официант? — всё-таки решил уточнить он, когда Ре-Дестро скрылся за дверью. Тамаки немного растерянно перевела взгляд с него на трясущихся от смеха друзей и обратно. Её ресницы непозволительно легко и часто запорхали, что заставило Томуру покраснеть. — Ну, он постоянно крутиться возле тебя и спрашивает: "Не могу ли я помочь чем-нибудь ещё?" Поэтому я подумала, что если он не раб, то официант.. А что не так?? Спиннер не выдержал, громко прыснув смехом. Он согнулся пополам, держать за собственные колени, чтобы и вовсе не лечь на пол и хрипло гоготал, обнажая звериные лезвия в пасти. Обычно из такого состояния его вытаскивал спокойный и холодный, как сама смерть, взгляд Шигараки, но сейчас Томура сам улыбался, хоть и устало. Странно, но Спиннеру казалось, что с приходом Тамаки в Альянс, он будто стал живее. — В принципе всё верно, — ответил Томура. — Но всё же на людях его лучше называть Ре-Дестро... Тамаки открыла от удивления рот, быстро зажав его рукой, чтобы не вскрикнуть от какого-то испуга. Она заёрзала на месте, часто-часто оглядываясь в сторону коридора, где скрылся мужчина в коляске. — Э-это Р-ре-Дестро?! — почему-то она перешла на шепот, но шок в её голосе всё равно был слышен. — Ч-что ты с ним сделал, что он стал таким??! Томура пожал плечами. — Я его победил. Он не стал дожидаться дальнейших реакций Тамаки, когда Ре-Дестро покорно преподнёс ей заказанный кофе. Из шока девушку вывел толчок, которым Томура сдвинул её со стола себе в руки. Она ойкнула, привычно скрестив ноги чуть выше его бёдер и уперевшись руками в плечи. Товарищи затихли и почти каждый слышал, как шипит кожа Томуры под горячим взглядом Даби. — Мне нужно работать. — прокомментировал он и Тамаки сильнее вцепилась в его плечи. — Давай погуляем... — Шигараки покачал головой, Тамаки надула губы; он устало прикрыл глаза, покачал головой; Тамаки снова надула губы: это будет продолжаться бесконечно, пока Шигараки не сдастся. — Ухм, ладно, но только не долго. — всё-таки выдохнул он, не устояв, и Тамаки всплеснула руками, зажав в зубах радостный писк. — Как же ты без меня жить буде- Выражение лица Томуры скривилось, будто он сказал лишнего. Собственно, так оно и было. Лицо Тамаки вытянулось. — В смысле, без тебя...? Шигараки отвёл глаза, закусив изнутри щёку. Он буквально почувствовал, как каждая мышца Тамаки напряглась и обеспокоился только сильнее, когда она слезла, неуверенно встав рядом. Он обреченно вздохнул — впрочем, она всё равно должна была об этом узнать — покосился на кучку замолкнувших товарищей и поведал ей о новом теле и нескольких месяцах его отсутствия. — Э-это же почти полгода... Её голос стал ещё тоньше, а взгляд совершенно опустел и Томура с беспокойством отметил, что в эту минуту перестал тонуть в болотной радужке. Её тонкие холодные пальчики судорожно сжались на его плечах, сминая рубашку, а губы робко шевелились, но Шигараки не смог разобрать звука. — Т-ты не можешь меня бросить...! — последовала долгожданная озвучка, но Томура был не в восторге от этой интонации. Тамаки смотрела на то, как он опровергает её слова, но на глаза навернулись слёзы, ведь она уже профильтровала этот диалог в своей голове. Он бросает её. Сердце в груди сжалось от страха. Теперь никто не придёт и не спасёт её. Снова она будет кричать и никто не услышит. И ей придётся бояться, бояться каждый божий день за себя. Дежавю подминал и скручивал в себе все мысли и спустя пару минут в голове был только страх. Нос заложило, тянуло ко дну. Колени дрожат, но я промолчу. Я промолчу про колющий страх, И проглочу эти слезы из глаз. Зажму чувства в тиски и глаза опущу, Ты скажешь "прости", я промолчу. Всю обиду и боль, унесу я с собой, Когда тело поглотит болотистый зной. Камнем на шее повисли проклятья. Глаза полны слёз — вот моё "счастье". Тону я в болоте, прижав руки к груди. Ты мне не поможешь, можешь идти.* — Ты не посмеешь!! — вскрикнула она, взяв самые высокие ноты и голос получился хриплым, истерическим. Из глаз текли слёзы, а в горле быстро набирался мерзкий слизистый комок. Тамаки шмыгала заложенным носом, и глотала лишь небольшие порции воздуха из-за слёз, икая при этом. Шигараки взволнованно обхватил её лицо ладонями, подняв на себя. — Всего четыре месяца! — воскликнул он. Его голос был сиплый, чуть дрожал, подобно её. — Тамаки, ты сильная, ты справишься. Всё будет хорошо. Ты в безопасности. Тамаки всхлипнула, закусив губу. Ей потребовалось время, чтобы скопить достаточное количество кислорода и выбросить его в одну громкую, охрипшую фразу: — В безопасности я только с тобой! Шигараки закусил изнутри щёку. Тамаки переместилась из его хватки, не оставив на своем месте следа (на самом деле, это всегда пугало Томуру, особенно после того, как он узнал про план внедрения её сенсеем: после, в те короткие часы сна, которые дарил ему Гигантомакия, ему снились кошмары. Он целует, обнимает, наслаждается ею, как обычно, и вдруг её нет — пустота вместо неё в руках. Прямо как сейчас...) Шигараки нахмурился. — Следите за выходами. — сипло приказал он товарищам, и вернул внимание к столу с документами. — Не хочу, чтобы в таком состоянии она натворила глупостей. По голым плечам бил холодный дождь. Тамаки вцепилась в перила так, что костяшки побелели, и её гневный взгляд был направлен вслед за каплями — вниз. Она стояла на крыше, глотала слезы и не могла понять, почему всё было так? Она ведь прошла все уровни, соблюдала все комбо, где же заслуженная коробка с сюрпризом в конце? Почему, открыв этот ящик Пандоры, она обнаружила не долгожданный подарок, а то, чего до истерики боялась? Каблуки уже наполовину стояли в луже, голые ноги дрожали от холода, а беленькое платьице, в котором она была сегодня, как ангел, уже насквозь промокло. Тамаки плюхнулась в лужу коленями, откинув голову и из самой души вырвался крик. По прикрытым, опухшим глазам, мгновенно застучали дождевые капли, но Тамаки лишь закусила губу, услышав в ответ громовой раскат. Она чувствовала себя убитой, пробитой насквозь. Как только открывались глаза, она видела своё прошлое и от этого хотелось кричать только сильнее. Цокот каблуков эхом разносится по подвальным коридорам и это страшит Тамаки всё сильнее. Она ведёт себя в тупик, не может свернуть. Никого плана бегства нет, и спасти себя может только она сама. Мимо проходит официант, толкая перед собой столик с напитками на скрипящих колёсиках. Тамаки выдёргивает из ведра со льдом увесистую бутылку японской водки и, разворачиваясь, ударяет ею по голове одного из преследователей. Второму под ноги толкает тележку, а закатившему рукава для расправы официанту перерезает горло осколками бутылки, и сползает по стенке на пол, пустым взглядом смотря на свои руки в крови и окружившие её трупы — это уже давно стало привычной картиной её мира. Тенденция. Закономерность. А вот она запирается в гримёрке перед выходом на пилон и разбивает резное зеркальце на ручке, чтобы спрятать осколок в прическу, на случай домогательств. И он всегда, чёрт возьми, пригождается. Все эти махинации. Страх. Неужели это всё сейчас вернётся к ней? Тамаки вскрикнула, когда чьи-то руки крепко сжали её тело сзади. — Зайка, ты ведь простынешь. Она узнала голос Даби и почувствовала его тепло спиной, но легче от этого не стало. Она искренне радовалась, когда их общение вновь возобновилось, но не смогла забыть ту ночь, тот тусклый свет лампы и тот скрип половиц от его тяжёлых шагов. Она всё ещё боялась этого и теперь только в два раза сильнее. Она дёрнула плечами, Даби отступил, но на плечах остался его плащ. — Детка, чего ты боишься, мы ведь с тобой. — легко и спокойно сказал он, стряхивая с волос капли резко прекратившегося дождя. Сердце Тамаки дрогнуло и замерло, а последний пучок нервов спутался к чертям. — Тебя! — выплюнула она, разворачиваясь и роняя плащ. — Ре-Дестро. Сенсея. Дока. Людей. Ному. Животных. Героев, злодеев, саму себя, ВСЕХ! Я боюсь всех! — с каждым словом её голос становился громче и тоньше, но потом вновь осип, но был таким же твёрдым. — Пока они не кучка пыли, они все могут причинить мне вред! Она прижала пальцы к глазам, закрыв ладонями лицо. Из глаз давились крупные капли, градом сползая по коже и разбиваясь о землю. Даби приблизился, заключив её в объятия. — Прекрати плакать. Я могу превратить их всех в кучку пепла, если ты захочешь. — шепнул он ей на ухо. Захлебываясь в слезах, Тамаки безуспешно протёрла глаза, подняв их на ухмыльнувшегося Даби. — Это не пыль, не так быстро и немного воняет, но всё же. Его попытка развеселить девушку не увенчалась успехом, однако Даби нашёл Тамаки не просто для обмена парой фраз. — Ты не понимаешь... — звонко проскрипела Тамаки, делая между предложениями и словами большие перерывы. — Он уйдёт, а я...Док в первый же день поймает меня и тогда... И вы ничем не сможете мне помочь. Даби хотел было много всего сказать, но смолк, когда девушка закусила губу и из кожи выступила кровь. Она опустила голову и, положив руку ему на плечо, шепнула: — Твои ожоги стали ещё хуже. Постарайся реже использовать огонь. И переместилась, оставив Даби на крыше одного. Слабые лучи солнца прорезались сквозь серые тучи, редкие капли продолжали оседать на землю. Его взгляд был направлен вниз, а мысли прикованы лишь к словам, звучащим в воздухе её голосом. ... Тамаки смотрела в зеркало, но почему-то вновь не увидела там себя. Это была какая-то уставшая, лохматая, сильно пьющая вьетнамка. В любой другой день, в любой другой час, она бы причесала, умыла и одела её, но сейчас ей хотелось только протянуть руки и вцепиться ногтями в её шею через зеркало. Её пальцы дрожали, сжавшись на краях раковины. Под глазами застыли подтёки туши, над губой красовался размазанный след от розовой помады. Платье стало серым и тяжёлым, как и намокшие кудри неопрятно вились, прилипая к лицу. Её мысли сейчас роились и путались. Она перебирала и смешивала всё из своей коллекции жизни: оружие, моменты, воспоминания. Тамаки вновь закусила губу, почувствовав металлический привкус крови во рту. Она собрала пальцем эту кровь и нарисовала в центре зеркала круг, а в этом круге ещё круг, но поменьше и так несколько раз, пока круг не стал точкой на отражении её лица. Ладонь сжалась в кулак и замахнулась, целясь точно в центр кровавой мишени, но как током Тамаки пробило воспоминаниями. Тогда они ещё спокойно жили в баре. Она стояла в старой ванной и видела всё ту же вьетнамку в зеркале. И так же замахнулась, чтобы разбить на части это отражение, ведь может быть, за стеклом, в осколках она сможет отыскать настоящую себя — не такую грязную, не такую дуру, не с такой сломанной жизнью. Но в зеркале внезапно появилось отражение Шигараки, он крепко сжал пальцы на её запястье, удерживая дрожащий кулак в воздухе. — Ты хочешь увидеть, как это будет? — сипло спросил он, смотря в её опухшие глаза через зеркало. Тамаки стиснула зубы. Он приложил пять пальцев свободной ладони к стеклу. От подушечек пальцев пошли крупные трещинки, от них ответвлялись множество мелких, зеркало стало темнеть. Тамаки смотрела на себя, на то, как отражение рассыпалось и спало осколками в раковину со страшным звоном и треском. Из её глаз потекли слезы, она закусила до крови губу, расслабилась в его руках и уткнулась носом в грудь. — Но сейчас тебя здесь нет! — вскричала Тамаки, возвращаясь в реальность и со всей силы ударила в центр мишени. Костяшки вмиг закровили и опухли, из глаз всё также текли градом слезы. Она сидела на коленях в осколках, судорожно хватаясь за них и пытаясь заново собрать, как кусочки пазла. Тонкая нежная кожа пальцев безжалостно резалась об острые края, Тамаки чувствовала эту боль во всём теле, но никак не могла остановиться. ... Пустой взгляд был направлен на пустующую часть кровати, куда Тамаки на подушку положила Отца. Платье частично высохло на ней, было запачкано каплями крови, как и кожа по всему телу, будто алыми брызгами. Слезы высохли в глазах, иногда сердце билось, иногда она дышала. Сон был лихорадочный: быстро появлялся и быстро исчезал. Тамаки казалось, что она сошла с ума, когда реальность стала путаться с воспоминаниями. Когда она начала чувствовать на себе его руки, слышать его голос и будто видеть мило дремлющую моську рядом. В основном она грустила по времени проведенном в баре. Там ей было так хорошо, тепло и уютно. Она вспоминает барную стойку не только как место, где постоянно суетился Курогири, (который тоже исчез из её жизни сейчас), но и как очередную точку, где зашкаливала их с Томурой страсть. Никого не было в баре той ночью. Они играли в игры и пили коктейли, сидя на стульчиках напротив друг друга, пока руки Шигараки не отложили консоль и не загуляли по телу Тамаки. Он вынудил её встать между его ног, невесомо касался пальцами до кожи, но у Тамаки подгибались коленки от того, насколько грязным и мокрым был их поцелуй. Щеки и уши горели у обоих, она гладила пальчиками его по волосам и шее, а его руки прижимали её всё сильнее. Томура не выдержал и встал, повалив её на стойку. Губы обжигали быстрые беспорядочные поцелуи. Тамаки чувствовала, как кипит от адреналина кровь, когда в дверь упорно стучали, а его пальцы гладили и по-хозяйски двигались у неё под юбкой, а она глушила стоны в его губы, запрокидывая голову от удовольствия. — Тен-чан... — сонно слетело с её губ, когда плеч коснулись шершавые руки. Даби нахмурился, всё-таки накрыв Тамаки одеялом. Он с беспокойством заметил на ней кровь и порезанные пальцы, и подумал, что теперь, пока Шигараки нет, ему придется вдвойне внимательнее следить за ней. А Тамаки плакала во сне: ей виделись их веселые будни в скейтпарке. Когда он прятался за капюшоном и маской и ради неё терпел всех этих людей. Учил её кататься с рампы, перепрыгивать бордюры, а она дарила ему танцы на лонгборде, плавно рассекая улицы. Он ехал сзади, наблюдал, улыбался, часто снимал, а потом догонял, брал за руку и Тамаки ныряла под неё, осторожно переступая по скейту, будто это был их вальс. Эти воспоминания пропитаны теплом, счастьем, спокойствием. Ни разу за все эти моменты её сердце не дрожало в страхе от чего-то, ведь она была уверена в том, что Шигараки рядом и в любой момент готов превратить опасность не больше, чем в пыль. А сегодня всё это просто выбили у неё из-под ног. Она повисла в воздухе пропитанным страхом, отчаяньем, болью. Сегодня она кричала и плакала, но никто не пришел спасать её. Сегодня она поранилась и никто не перевязал её ранки, никто не проворчал о неосторожности. Сегодня она легла спать и никто не обнял её. Нос заложило, тянуло ко дну. Колени дрожат, но я промолчу. Я промолчу про колющий страх, И проглочу эти слезы из глаз. Зажму чувства в тиски и глаза опущу, Ты скажешь "прости", я промолчу. Всю обиду и боль, унесу я с собой, Когда тело поглотит болотистый зной. Камнем на шее повисли проклятья. Глаза полны слёз — вот моё "счастье". Тону я в болоте, прижав руки к груди. Ты мне не поможешь, можешь идти. Зачем ты стоишь и машешь руками? Советами с берега дело поправишь? Я по горло уже погрязла в пучине. Я тону наяву, а ты лишь во взгляде видишь всю эту мглу. Уходи. Не мешай, захлебнуться в слезах. Я хочу умереть, но колющий страх... Он в груди моей с детства упорно живёт, Это он мне кричит, что спасенье грядёт. Может я хочу жить? Может всё ещё можно, Протянуть мне спасения руку возможно? Ну давай же, прошу, не хочу умирать! Спаси меня, рыцарь! Подай святочный знак! Ведь я хочу жить, хочу смеяться и плакать, Хочу убить этот страх — всё, что мне надо. Не уходи, прошу я, останься! Ты же мой щит, спасенье и счастье! И я тяну руку навстречу тебе, Болото затянет нас вместе, поверь. Но ты грубо хватаешь меня за запястье, И я слышу свой крик — спасенья и счастья. Болото шипит, зазывает на дно, Но ты обнял меня и мне всё равно.