***
Когда Виктория приходит к нему в первый раз, она выглядит слишком неуместно в его почти пустой комнате. Она сидит и держит его за руку. Взвешивает каждое слово и прикрывает глаза. Нейтан, как ни парадоксально, именно тот, кто говорит, что всё будет хорошо. Когда у неё, наконец, получается выдавить из себя хоть что-то, она захлёбывается потоком сдерживаемых слёз. — Мне очень жаль. Он встаёт со стула и уходит. В следующий раз, когда она приезжает, она отдаёт ему его любимую камеру. Он играет с объективом, думая, что вообще он может фотографировать в этой дыре? Всё здесь уже изначально чёрно-белое, полный монохром. Ему даже не нужна специальная линза, чтобы понять это. — Но в этом весь ты, Нейтан, — говорит Виктория. Нейтан лишь качает головой. — Больше нет. Я больше не я. — Это нелепо. Ты такой же, как и раньше. Это всё равно, что заболеть простудой, а потом сказать, что ты не в себе до тех пор, пока не выздоровеешь. — Это, блять, не простуда, — выпаливает он. Теперь между ними пропасть. Пару дней назад он бы с радостью перевернул стол с этими словами, но теперь эти дни сочтены. Перед ним сидит Виктория, которая едва держит себя в руках. — Просто прибереги её, — настаивает она. — На случай, если вновь найдёшь себя. Нейтан оставляет камеру на комоде, и объектив следует за ним, когда он измеряет комнату шагами, расхаживая взад и вперёд. Иногда ему кажется, что перед ним зеркало. Иногда ему кажется, перед ним призрак.***
Когда Нейтан медленно приспосабливается к лекарствам, чтобы иногда лежать ночью без сна, он слышит крики и сдавленные рыдания других пациентов, и санитаров, которые без промедлений спешат на помощь. Крики звенят в пустоте его головы, и он приберегает их на чёрный день. Он сидит на высоком стуле перед дамой в голубом. Она задаёт ему слишком много вопросов. Больше, чем он вообще может выдержать. «Когда начались видения?» «Что говорят голоса?» «Как бы ты описал свои отношения с мистером Джефферсоном?» И он отвечает ей, но его ответы больше похожи на обрывки мыслей и воспоминаний. Для неё он разбирает свой мозг по частям, точно конструктор, раскладывая его у себя на коленях. Вот Кейт. Вот Рейчел. Вот Джефферсон. Вот тревога под глазами. Вот неописуемое напряжение. — Глаза, которые тебе чудятся — это отголоски напряжения, — говорит она ему, и Нейтану хочется рассмеяться ей в лицо. Просто стресс. Травма. Всё, что происходит с ним — просто стресс. Ему бы хотелось с такой же лёгкостью переподключить свой мозг, с какой она произнесла эти слова. Переподключить стресс. Вот его отец. Иногда он навещает Нейтана, и они кричат друг на друга. Иногда бывают моменты, когда они смотрят друг другу в глаза и приходят к какому-то соглашению. Нейтан не может уйти. Пока что. Стены больницы ему кажутся более безопасными, чем стены дома. Когда наступает день его отъезда — независимо от его желания — он понимает, что не может вернуться домой. И его отец с колючими, точно проволока, глазами и прижатыми к бокам кулаками говорит ему об этом в лоб. — Куда ты отправишься? — спрашивает он. Нейтан глядит на свои собственные руки, которые скручиваются, царапают его колени. — Куда-нибудь. — Я подыщу для тебя что-нибудь, — и это единственное адекватное предложение, которое делает его отец. Главное, чтобы он не возвращался домой. Главное, чтобы он был тише воды и ниже травы до тех пор, пока пресса не утихнет. Тишина обрушивается на них. Она громче любых аргументов. Когда отец уходит, Нейтан прокручивает в голове их разговор вновь и вновь, пока не разбирает на части каждое слово. И этого всё равно недостаточно.***
Он не позволяет Макс приезжать сюда. Когда Виктория приходит с открытками от ребят из «Циклона» или от учителей, с его любимыми снэками и тюбиком губной помады, которую она раз за разом наносит подушечкой безымянного пальца, он может выбрать абсолютно любое место на стене, чтобы бездумно выжечь в нём дыру, протиснуться в неё и попасть в параллельную реальность. Иногда это деревья, заглядывающие в его окна и приветствующие его. Иногда это небо, точно покрывало, заполненное звёздами и городскими огнями. Иногда это безлюдное поле со скошенной изумрудной травой. А иногда это Макс с её мягкими и светлыми глазами. Он путается пальцами в её волосах и целует её ключицу. Однако, если бы она сидела напротив него, он не смог бы смотреть в одну точку на стене и не понести за это наказания. Она бы привлекла его внимание, засыпала бы вопросами, на которые он устал отвечать. Словно ободрениями, которые он устал слышать, и которые интересуют его меньше, чем носки в ящике. Она звонит, а он говорит ей всё то же самое, что говорил уже несколько дней или недель назад. Провод больничного телефона обвивает его палец до тех пор, пока он не перестаёт чувствовать его. Он рассказывает ей обо всём, что только может придумать, чтобы держать её подальше. Он выбросил перед ней все свои секреты, точно гранаты. Нейтан, прошу тебя… Она всё равно приезжает. И он запирается в своей комнате до тех пор, пока она не убирается восвояси. Отказывается отвечать на её звонки. Она всё равно звонит. Иногда с промежутками в несколько дней, иногда — в неделю. Нейтан, прошу тебя… Он не может больше отказываться от её звонков. Он вздыхает, слыша её голос на другом конце линии. Она умоляет его рассказать обо всём в подробностях. — Нейтан, прошу тебя… — Я проебался, — говорит он, слова невольно срываются с его губ. — Я знаю. — Серьёзно, я проебался. — Нет, ты сделал неправильный выбор. Действительно неправильный выбор. Но уж точно не проебался. — Нет, я проебался, — стонет он и вешает трубку. Щелчок по её голосу слишком резок в тишине, в которой он оказывается.***
Виктория приходит в один прекрасный день. Её каблуки, как металл, стучат по полу. У неё под мышкой ноутбук, и на лице у неё абсолютно деловое выражение, которым гордился бы его отец. — Прошли месяцы, — заявляет она, просовывая ноутбук между ними. Нейтан отрывает взгляд от колоды карт, которые он лениво перебирал, сортируя их по мастям. Он раскладывает карточки одну за другой, точно календарь всех недель, что он здесь провёл. Виктория вздыхает, когда он отвечает на её слова тишиной, открывает ноутбук и пытается подключиться к слабому Интернету. — Если не хочешь видеться с ней вживую... — она поворачивает экран ноутбука к нему, и угрюмое лицо Макс предстаёт перед его взором. Нейтан вздрагивает, роняя одну из карт, которую держал в руках, и позволяет остальным упасть на стол. — Блять, нет… — он пытается оттолкнуть ноутбук, но рука Виктории останавливает его, прежде чем он успевает пошевелиться. — Нейтан… — умоляет Макс. — Не хочу, чтобы ты видела меня таким, — вздыхает он. Она качает головой. — Но ты можешь видеть меня во всей моей диванной красе, — она указывает на свои волосы, которые выглядят как обычно. — Я в ещё большем беспорядке. Нейтан сухо смеётся, наклоняясь за карточкой, которую уронил. Он перемешивает их между собой. — Живи уже своей жизнью, Колфилд, — говорит он, постукивая пальцем по столу после каждого своего слова. — Ты не нуждаешься во мне. — Есть множество вещей, в которых я не нуждаюсь. Но я сама решу, спасибо, — она наклоняется вперёд, поджав под себя ноги, и весь юмор из её голоса полностью исчезает. — Он пользовался твоим положением, Нейтан. А теперь и ты перестань пользоваться им в своих интересах. — Это не оправдание, — отвечает Нейтан. Если бы не оцепенение от лекарств, он бы хлопнул рукой по столу. Но всё вокруг липкое, точно патока. Даже в лучшие времена его мысли кажутся расплывчатыми. — И ты это понимаешь. Если бы ты осталась со мной наедине сейчас, смогла бы мне доверять? — Нейтан, — ворчит Макс. Он думает, что она прикажет ему перестать хандрить, перестать задавать вопросы, на которые он не хочет получать ответы, но она просто вздыхает. Виктория хмуро смотрит на него сверху вниз. — С чего мне тебе не доверять? — продолжает Колфилд. — После всего того, что было? Как ты собираешься выбраться отсюда, если не можешь ответить на этот вопрос? — Я спас тебя, — бормочет он, роняя голову на стол. — А что на счёт тебя? — Я не могу спасти себя. — Нейтан, пожалуйста… — Мне нужно идти, — он поднимается со стула и швыряет колоду карт на стол, направляясь в свою комнату. Он всё ещё слышит голос Макс, кричащий ему вслед: — Но ты сделал это, Нейтан. Ты остановил его. Если ты смог сделать это, ты… Он захлопывает за собой дверь.***
Он обменивает колоду карт на письма, которые посылает Макс. Он начинает получать их по выходным, в перерывах между телефонными звонками, между визитами Виктории со Скайпом, которые становятся всё реже и реже. Ему ещё повезло, что они случаются хотя бы раз в месяц. Но даже так они полны жизни и остроумных наблюдений, независимо от того, сколько они длятся. Она рассказывает ему о новой учительнице по фотографии, которая, кажется, думает, что ей двадцать, а не шестьдесят два. Она рассказывает ему о своей поездке в Сиэтл к старым друзьям. Она рассказывает ему о летних путешествиях по колледжам Калифорнии. «Я скучаю по тебе» всегда следует в конце. Словно запоздалая мысль, нерешительные каракули, которые так близко к её подписи, что слова практически неразличимы. Он ведёт пальцами по ним, пока чернила не размазываются по его коже. Он их никогда не смывает. Нейтан сидит в своей кровати, свернувшись калачиком под одеялом, которое вязал целый месяц. Он перебирает письма, раскладывая их одно за другим. Затем он читает их так, будто видит в первый раз, будто её голос прямо у его уха, совсем рядом. Затем он идёт в кафетерий, в игровую комнату, раскладывает письма там и вновь читает их, будто их содержание меняется изо дня в день. Он берёт их с собой на свой урок по управлению гневом. По правде говоря, это худшая часть его пребывания в больнице. Нейтан терпеть не может пациентов — их рыдания, их крики. Он понимает их. Держится на расстоянии, но терпит, когда они пересекают его личные границы, разделяя с ним один воздух. Он может выносить ужасную еду, которую ест только для того, чтобы санитары были удовлетворены. Он может вынести всё, кроме маленькой комнаты, заполненной этой группой. Нейтан сидит в кругу, который извивается, душит его, и на него вновь сыплются новые вопросы. Как ты к этому относишься? Как ты можешь относиться к этому так? Каков наиболее подходящий способ справиться с этим? Но он на них не клюёт. Это лишь заметки к сценарию. Он позволяет разговору закручиваться спиралью вокруг него, пока не выдерживает и не уходит. Но каждый раз он задерживается. На следующий месяц, когда наступает его очередь говорить, головы поворачиваются в его сторону, безразличные, потому что он будет лишь с каменным лицом смотреть вперёд. Нейтан чуть наклоняется и вздыхает: — Я не хочу никого сломить. Никто не движется с места, если не считать пустых взглядов и пары кивков. На следующей неделе Нейтан пытается ещё раз: — Я не хочу, чтобы кто-нибудь был сломлен. Я не хочу быть сломленным. Всё раздроблено меж его пальцев — его детство, его отец, Джефферсон, проявочная. Он задаётся вопросом, как сможет сохранить кусочки себя в целости и сохранности, если не собирается собрать себя воедино? Как он доберётся до финиша? Я не буду сломлен. Я не буду целым. Я застрял посередине. К концу года его история срывается с его губ, как кусочки мозаики, не связанные между собой, но собранные воедино. Нейтан помнит, что остановился, когда Джефферсон протянул ему шприц. Он не хотел, чтобы чья-то жизнь угасла прямо под ним, точно лампочка. И когда Джефферсон выхватил шприц из его пальцев, он не колебался. Затуманенный, сбитый столку, одурманенный наркотиками, Нейтан пытался броситься вперёд, оттолкнуть его от Рейчел, прежде чем свет вокруг погас. Шанса на ошибку больше нет. Он всё ещё чувствует грязь под ногтями, когда хотел оттолкнуть Джефферсона от её наполовину погребённого тела. Он не желал той власти, что нужна была Марку. Он желал жизни. Той, что отражается в слезящихся глазах, мчится по венам, точно молния. Тёплая, пульсирующая, громкая. Нейтан провёл всю свою жизнь, принимая её такой, какая она была. Он завёл туда Рейчел, Кейт. Девушек было так много, что их имена сливались у него в голове. И он не знает, как выкарабкаться оттуда. В маленькой переполненной комнате он смотрит вперёд, на своё отражение в окне — многолетний недосып привычно пролегает тенью под его глазами, широко раскрытыми и пустыми.***
Этот час никак не может закончиться. Нейтан отползает от остальной части своей группы и хватается за сумку. Он вздыхает, когда, наконец, добирается до своего грузовика. Его чёртов телефон гудит весь день. Он достаёт его из кармана — экран похож на стену, заполненную сообщениями, которые можно прокручивать вечность. В основном, большинство из них от Виктории, которая напоминает ему о каком-то семинаре по психологии в местном колледже, куда она хочет, чтобы он пошёл. Он говорил ей «нет» тысячу раз, но его телефон всё же не прекращает гудеть.Там будет бесплатное печенье.
Её последняя попытка заставляет его усмехнуться. Будто его когда-то можно было купить едой, как пятилетнего ребёнка. — Пока, Нейтан! — кричит женщина из его группы, выглядывая из открытого окна. Он морщится, неопределённо кивая в ответ. Он кладёт телефон на сидение рядом с собой, довольный тем, что покинул больницу, расплывающуюся в зеркале заднего вида. — Ёбанная группа, — бормочет Нейтан, когда дождь начинает долбить по лобовому стеклу; слепо он нащупывает кнопку, чтобы включить дворники. Он говорит это каждую неделю, выходя из больницы и желая как можно быстрее оказаться в изоляции своего грузовика. Какая-то часть его с нетерпением ждёт следующей недели — он хочет слышать их голоса, уже лишённые привычной осторожности, когда они делятся друг с другом своими историями. Есть в этой группе чувство единения, чувство ценности. Нейтан участвует в групповой терапии уже много лет, даже несмотря на то, что она ему больше не нужна, потому что это часть его условно-досрочного освобождения. В глубине души Нейтан думает, что продолжал бы посещать занятия, несмотря ни на что. — Ёбанная группа, — повторяет Нейтан для пущей убедительности. Дождь сильнее барабанит по его лобовому стеклу. Когда он заходит в свою квартиру, он открывает окна настежь, позволяя резкому запаху дождя проникнуть внутрь. Квартира слишком широкая и пустая для одного человека. Нейтан терпеть не может оставаться здесь дольше, чем нужно, но ему в большинстве случаев больше некуда идти. Шум дождя, кажется, заполняет собой пространство, вновь делая его пригодным для проживания. Телефон снова гудит. Нейтан думает о том, чтобы проигнорировать звонок или просто сбросить, но быстрый взгляд на экран всё же заставляет его ответить. — Привет, — говорит он и почти морщится от того, как нетерпеливо звучит. Он валится на диван и бросает свою сумку рядом. — Скажи мне, что у тебя сегодня день получше, чем у меня. — Ну, — дребезжит голос Макс на противоположной линии. Похоже, у неё тоже идёт дождь. — Возможно, я сделала кое-что очень импульсивное, — следует лёгкий смешок. — Немного. Стук в дверь выводит Нейтана из задумчивости. Он открывает её с хмурым видом. Никто и никогда не навещает его, кроме Виктории — он отпугивает своих соседей грязными взглядами и хлопающими дверьми. Хмурость на глазах растворяется, когда он видит Макс, стоящую на крыльце. Она изо всех сил пытается закрыть зонтик. — Привет, — снова говорит она, когда он стоит перед ней с отвисшей челюстью. — Я хотела сделать тебе сюрприз. Он не отвечает. Прошло три года с тех пор, как Нейтана выписали из больницы. После этого он видел её несколько раз. У него сохранилось несколько воспоминаний о последних встречах с ней. А потом она запаковала свою жизнь в багажник, набитый коробками, чтобы отправиться в колледж, и их встречи стали совсем редкими. Он не винил её. Макс была беспокойной, полной жизни, а он всё ещё учился заново, как дышать. Однако она всё ещё слала ему письма, звонила каждую неделю по Скайпу, показывая свой фотоальбом, полный студенческих приключений. Но почему-то сейчас, стоя перед Нейтаном, она выглядит точно так же. Правда, её волосы стали немного длиннее, а улыбка более сдержанной. Она всё ещё роет землю своими конверсами и вздёргивает в его сторону лицо, полное веснушек. — Колфилд, — наконец, выдавливает из себя он, выхватывая у неё полуоткрытый зонтик и отбрасывая его в сторону. — Хорошо выглядишь, — он подходит ближе, и носки их ботинок соприкасаются. — Спасибо. Ты тоже, — отвечает она с лёгкой улыбкой на губах. — Отрастила волосы, — замечает Нейтан и тянется пальцами к кончикам, которые застыли в нескольких дюймах от её плеч. — Такие спутанные. — Нет, их просто нужно немного подстричь. Потратила большую часть своих денег на… в общем-то, на дорогу досюда. — Ну да, они выглядят, как… Я имею в виду… Блять, заходи внутрь, пока не утонула, — он пятится в сторону от открытой двери. Макс следует за ним, её шаги подстраиваются под его. — Я была в городе, — говорит она, закрывая за собой дверь. — И подумала… — Скучала по мне? — Нейтан приподнимает бровь и прислоняется к лестнице, ведущей наверх. Макс смеётся, скользит взглядом по лестнице. Он прочищает горло, возвращая её внимание к себе. — Мне нравится твоя квартира, — она указывает на единственный диван и журнальный столик рядом с ней, на телевизор, на который ему пришлось копить месяцы, на стены без картин. Она проходит дальше в гостиную, будто намереваясь присесть. — Ну, что ж… Да, это мой дом, — он не двигается, преграждая ей путь у перил. Её пальцы переплетаются с пальцами Нейтана. Она выжидающе смотрит на него. — Принести полотенце или что-нибудь в этом роде? — кивает Нейтан на её волосы, мокрые от дождя. — Я в порядке. Нейтан делает шаг назад, уступая ей место, но вместо этого она прижимается к нему плотнее, вытягивая шею. Он чувствует, как его губы вжимаются к её. Он подаётся навстречу знакомому запаху её геля для душа, подаётся навстречу её теплым рукам, застывшим в районе его плеч. Он целует её до тех пор, пока необходимость в кислороде не становится проблемой. Её дыхание наполняет его лёгкие лучшими воспоминаниями — именно это ему и нужно было. — Я скучал по тебе, — он ловит себя на том, что шепчет, чувствует её смех у своих губ и откидывает голову назад. Макс тянет руки к его щекам, притягивает к себе. — Я тоже скучала по тебе, — говорит она ему в губы. Он закрывает глаза и кивает, сначала неуверенно. — Чай, — бормочет Нейтан, и её губы подёргиваются в замешательстве. — Я имею в виду, хочешь чаю? — Ты начал готовить чай? — её тон выдаёт лёгкую издёвку. — Нет, — парирует он, полностью отстраняясь от Колфилд, чтобы нахмуриться при виде её улыбки. — Дальше по улице есть кофейня. Кофе дерьмовый, но чай не так уж и плох. Да и атмосферка получше будет, чем здесь. — Хорошо, — соглашается она. Нейтан чувствует себя слишком комфортно, когда она сидит на пассажирском сидении его грузовика, выкручивая вентиляционные отверстия, чтобы направить тепло на себя. Будто не прошло и нескольких месяцев с тех пор, как она последний раз ездила с ним. Будто не пройдёт ещё несколько, прежде чем это повторится вновь. Её рука легко находит его руку, их пальцы сплетаются воедино. — Нужно тебя куда-нибудь потом подбросить? — Не совсем, — отвечает она. Нейтану нравится, что даже спустя столько лет она всё ещё не разучилась краснеть. Атмосфера в кофейне определённо теплее, хотя Нейтан мог бы спокойно обойтись и без людей поблизости. За столиком возле выбранного ими места собирается небольшая толпа. Макс выглядит невозмутимо, но Нейтан продолжает то и дело оглядываться, бросая подозревающие взгляды на случайные приступы хриплого смеха за спиной. Он разрывает ещё один пакетик сахара, чтобы засыпать его в свой чай, к которому всё ещё не притронулся. В нём нет кофеина, но он не может себя заставить выпить его. — Не жирно будет? — Макс указывает на растущую кучу мусора рядом с ним. — Не знаю, — Нейтан комкает бумагу и бросает её рядом с остальными. Он кивает в сторону её чашки. — Как тебе? — Неплохо, — она прячет улыбку за чашкой и делает глоток. — Тяжёлый групповой день? Ты, кажется, на взводе. Нейтан усмехается. — Это было что-то с чем-то. Я имею в виду, они сейчас, скорее всего, поют Кумбайю. — Ну, если так, я могу одолжить тебе свою гитару. — Не умничай, — Нейтан бросает в её сторону одну из скомканных обёрток. Она благополучно ловит её и бросает обратно. — Как думаешь, сможешь потерпеть меня целую неделю? Сейчас весенние каникулы. Она что-то говорила об этом на той неделе, но не упоминала, что приедет к нему. Вот в чём заключался сюрприз, догадывается Нейтан. — Смотря сколько… — он наклоняется вперёд, чтобы запечатлеть поцелуй. — …Сколько времени я могу монополизировать. Нейтан чувствует улыбку Макс на своих губах. — Сколько хочешь. Дождь прекращается к тому моменту, как они подъезжают к его дому. Нейтан почти не беспокоится о том, чтобы закрыть за собой дверь, когда тянет Макс к лестнице. Она смеётся, толкая ногой оставленную им дверь. — Целая неделя впереди, — напоминает ему она в перерывах между поцелуями. — Не к чему спешить. — Я и не планировал, — шепчет он ей в ответ. Она не отвечает, лишь берёт его за руку и чуть сжимает её, прежде чем улыбнуться. — Идём, — просит он, и Колфилд наклоняется к нему. Он спотыкается на ступеньке позади себя и снова тянет её за собой. Кровать каким-то неизвестным образом находит их, потерявшихся между шаркающими шагами, между скидываемой на пол одеждой и между одеялом, которое Нейтан срывает с кровати, когда оно не прекращает цепляться за их лодыжки. Макс чувствует себя иначе в его объятиях. Напряжение внутри неё движется, извивается там, где его пальцы её не касались. Она чувствует беспокойство, постоянно выскальзывая из его объятий, чтобы провести руками по синякам и шрамам, которые, грубо зажив, покрыли его кожу. Он сбрасывает её руки, выцеловывая каждый их дюйм. Затем он берёт один из её пальцев в рот. Она широко распахивает глаза и смотрит куда-то вниз, не успев сфокусироваться. Нейтан лишь тянет её вперёд, вжимаясь своей грудью в её. Его твёрдость против её мягкости. В ней есть какая-то уверенность, с которой он не знаком. Он гоняется за её поцелуями, пытаясь завладеть её губами, когда она плотнее прижимается к нему. Когда она смеётся, прерывистое дыхание покрывает его лицо. Он проводит влажными пальцами по её бокам, прежде чем схватить за бёдра и подтянуть к себе поближе. И когда Нейтан проникает в неё, он чувствует, будто ныряет в какой-то тёмный омут. Её кожа красная от его прикосновений, её руки кольцом вьются вокруг его шеи, её волосы щекочут ему подбородок. Все её детали окружают его так же сильно, как шок от холодной воды. Она повсюду. Её глаза — ясные, голубые, любопытные — наблюдают за ним. Наблюдают, когда он прижимает одну ладонь к её ключицам, а затем нежно обхватывает ею грудь. Наблюдают, как его другая рука обхватывает её за талию и тянет ближе. Наблюдают, как его рот снова захватывает её рот, и его язык скользит между её губами, лаская изнутри. И когда Макс прикрывает глаза, она поднимает дрожащие руки к его лицу, движется мимо скул, через брови и прямо вниз, к векам, беспокойным под подушечками её пальцев. — Всё в порядке, — шепчет она ему в губы. — Ты можешь закрыть глаза. Под веками Нейтана — целая галактика, которая кружится вокруг него, стоит ему только пошевелиться. Он одновременно нигде и везде. Он ослабляет хватку и, наконец, растворяется.