искусство эмпатии

— Это почта, это ник в Инстаграме, это… всё остальное, а это пароли все, — Юля вручила Игорю листок со всеми нужными буковками. Быстро она, конечно, решение приняла. Игорь перевернул бумажку и пробежался глазами сначала по словам, а потом поднял их на Юлю. Та улыбнулась и склонила голову чуть набок. Ну лиса. — Войди в аккаунт мой, покажу, что от тебя требуется, — кивнула на бумажку. — Ну как тебе сказать… — улыбнулся неловко и выудил свой кирпич из кармана джинсов, в которых он и спал, и пил. Юля проследила взглядом за этим действием и разве что челюстью о пол не клацнула. — Ты с ним… -… восемь лет. Юля нервно хихикнула. *** — Я так и не понял, что от меня требуется. Юля уехала забирать дочку от бабушки час назад, а перед этим вручила Игорю свой старый телефон — на, мол, разбирайся. Игорь смог его только включить, и то не с первого раза. А когда Юля вернулась с Лизой, то так его и застала — склонившимся над маленьким экранчиком и очень нервным. Но перед Пчёлкиной-младшей растаял даже он. Сложно было, в общем-то, этого не сделать: Русые волосы по плечи, улыбка от уха до уха, взгляд полностью на Юле сконцентрирован — та держала её за руку, во второй несла рюкзак… — Мам? — взгляд вдруг немного сполз в сторону, и девочка удивлённо уставилась на гостя. Юля чуть не стукнула себя по лбу — ну «мать года», не меньше. — Это дядя Игорь, мой друг и коллега, — Юля присела на корточки и посильнее сжала маленькую ладошку в своей. — Да, я дядя Игорь, — невпопад вставил Гром. — А тебя как зовут? — Лиза, — улыбнулась на одну сторону… Яблочко от яблони… В этом случае, конечно, Пчёлка от Пчёлки. Игорь, естественно, не разобрался. Но в своих попытках понял, что сложно будет. Очень. Но он ведь, технически, ничего не потеряет?.. Магазин никуда не денется. Ладно. Жизнь одна. Юля в это время выдохнула сердито, смерила Игоря взглядом «ты жив только от того, что Лизу может ранить нож, торчащий из твоей груди» и в третий раз за полчаса повторила: — Отвечать на комментарии общего плана, просматривать и отсеивать предложения о рекламе, следить за расписанием важных встреч и дальше по списку. Пока посмотришь, через недельку полноценно приступишь. Игорь откинулся на спинку дивана. Это на «искать-ловить-сажать» не похоже — и от того мозг в смятении. Надо ли оно? Потянет ли? Игорь смотрел на стену, на пластилиновую лисичку на комоде, на часть кухни, которая в его поле зрения попадала, и не понимал, когда в нём это появилось — эта ужасная привязанность, эти мерзотные опасения. Он — Игорь Гром. Тут у окружающих должно от одного только упоминания имени всё внутри содрогаться, а он сидит… рассусоливает. Взвешивает, перебирает. Была не была. Юля создала на основе Игоревой почты аккаунт, объяснила мало-мальски, что к чему, а потом добавила ссылку в свой профиль напротив строчки «по рекламе и прочим предложениям». И тогда началось то, о существовании чего Игорь даже не подозревал — шквал идиотских сообщений. Юля заказала обед, пока Гром пытался понять, как работают маски и смотрел фотографии в профиле Пчёлкиной. Курьер приехал через долгие полтора часа — и их пришлось тоже чем-то занимать. Пока Юля переносила на бумагу все свои дела, которые она смогла набрать в период «без менеджера», Игорь и Лиза пытались построить карточный домик. Юля, к слову, так и не узнала, где они взяли карты. Раздался дверной звонок, Юля отправилась встречать курьера. Телефон, лежащий на столе, пиликнул почти следом. Игорь вздрогнул — даже тот первый ярус, на который их хватило, сложился. Он слишком привык к своим оповещениям. Лиза шмыгнула носом и принялась собирать карты по столу. Игорь захотел извиниться, но телефон пиликнул второй раз. Пришлось отложить разговор с Лизой на попозже, — Игорь, конечно, сухарь, но девочка могла не так понять, — чтобы разобраться с сообщением… «Здравствуйте, Игорь, а вы с Юлией женаты?» «Если нет, то что у неё на личном?» Игорь погасил экран и откинул телефон на диван. У Юли на личном Лиза, дорогой пользователь Инстаграма, прошу пройти на выход. Юля, когда расставила еду на столе и прочитала сообщения, лишь посмеялась: — «это почти самое безобидное из того, что в принципе возможно». Игорь, жевавший котлету, не поверил. Но безобидности на этом действительно кончились. За следующие полчаса ему дважды написали о том, что он выиграл в лотерее, четыре раза попросили передать, что закон о домашнем насилии, цитата из самого первого такого сообщения: «хуйня хуйнёй», а им в России такое не нужно. Ещё раз семь через него пытались познакомиться с Юлей — после прошлых умников это показалось глотком чистого воздуха. Пчёлкина, грустно улыбаясь, на каждое такое сообщение лишь отвечала Игорю: «ничего нового». И от этого так грустно, что выть хочется. Лиза мельтешила где-то на фоне, раскладывала игрушки на полу, а Игорь смотрел в стену и думал о том, что и ей это придётся переживать. Идиотов. Сосуществовать с ними в школе, университете, на работе. И терпеть этих умников — тех, кто с разбега и «что на личном?», тех, кому закон о домашнем насилии «хуйня хуйней». И это только час прошёл, а Игорь уже сыт по горло размышлениями о том, насколько люди вокруг не могут в обычные логические цепочки и эмпатию. А это, между прочим, он здесь «злой и страшный мент». Бывший. Ладно. Теперь во всей этой работе появилось то, за что Игорь держался в полиции — возможность защищать. Не так уж и плохо. *** Возвращаться домой оказалось сложнее, чем Игорь полагал. Не то чтобы он об этом думал, конечно, но всё же. Оставаться у Юли смысла больше не было, да и она сказала, что не всё ещё подготовила, полностью посвящаться и приступать к работе Игорю пока рано, поэтому он, пожав Лизе руку и накинув на плечи кожанку, ушёл в четыре. До своей квартиры смог добраться лишь к восьми. Чем ближе к родным измученным стенам, тем сильнее ощущалось то, на что Игорь ещё утром «забил» — стерпится, слюбится, думал — но что-то как-то «не». Похолодало сильно, когда время перевалило за семь, и Игорь только тогда встал со скамейки во дворе — абсолютно незнакомом, это, похоже, даже не Юлин район уже — и побрёл в свой личный ад. Он бывал там уже в пять, но даже дверь в парадную открыть не смог — рука окаменела будто и дёргать ручку совсем не хотела. Тогда и ушёл, раздражённо сплюнув в урну. Ключи в кармане с каждой ступенькой жгли всё сильнее, Игорю ко второму этажу начало казаться даже, что шрам останется точно. Не остался, к сожалению. Только открыв дверь, Игорь тут же наткнулся взглядом на россыпь кусочков побелки в центре пола в прихожей. Вчерашние. Надо бы подмести хотя бы… Игорю физически плохо от одного взгляда на веник. Он не убирался последние полгода, потому что было некогда, — мусорить, к слову, он тоже не особо успевал. Сейчас времени пока что навалом. И от этого страшно. Жизнь вмиг будто опустела — да, она была там, около Юли, Игорь даже позволил себе вспомнить о неизбежном и принять его… Но в одиночку он уже не вывозит. Гром привык быть один — за столько-то лет — но работа была его верной спутницей в этом одиночестве — она всегда была рядом, под боком, грела кошелёк, — пусть и слабо, — и сердце, — это теплотой в полной мере тоже назвать сложно, больше похоже на забирающий всё и вся пожар — от него не сбежать, не уплыть. Но теперь Игорь действительно один в своём одиночестве. Даже с Федором Ивановичем не хочется встречаться, хотя Игорь видел, что тот писал ему сегодня утром, но даже прочитать не смог. В Прокопенко есть эта болезненная для Грома черта. С ним нельзя общаться и не думать при этом о делах полицейских. В каждой морщинке старого лица проглядывается всё то, чего теперь у Грома нет — погони, расследования, допросы, бесконечно интересные и не очень дела. Что уж говорить… Всё это есть у Федора Ивановича, — кроме погонь, конечно, возраст для них слишком почтенный. Всё это есть ещё и у тех, кому это не нужно — но они в этом, конечно, никогда не признаются. Игорь прожил с полноценным осознанием своей неполноценности в этом положении почти сутки — и ему не нравится. А Юля в этом море самодельном и надуманном кажется ему единственным возможным и хоть сколько-то верным направлением для движения — и он уже у нужного берега. Минуту назад, в восемь ноль девять, можно было ещё оттолкнуться веслом от пристани и выбрать любой другой курс, но сейчас, когда ноль-девять сменилось на десятку, узел затянут слишком для этого туго. Игорь ничего не потеряет — и это единственная причина, по которой он не оттолкнулся; это единственная причина, по которой он саморучно привязал себя к причальному столбу.