Драбблы по "Тихоокеанскому рубежу"

Они всегда царапают друг друга до крови, под ногтями остаются кожа и мелкие волоски. Им обоим нужно как можно больше улик, следов, доказательств, они боятся исчезнуть, потерявшись из виду. Герк и Стэкер не скрываются по-настоящему, любой, кто умеет подсматривать, увидит всю правду – но никого не беспокоят чужие тайны, не сейчас, когда битва с кайдзю почти проиграна. Чак, разумеется, все знает – в дрифте такое не спрячешь – но держит за зубами все, что мог бы по этому поводу сказать отцу, и дело не в уважении, просто они договорились, очень давно: «ты не трогаешь мое, а я не трогаю твое». Оставшись наедине Герк и Стэкер почти не разговаривают – все, что действительно их волнует они успевают обсудить с другими, глядя на мониторы с вычислениями, пересматривая отчеты систем егерей, внося изменения в схемы и планы. Когда-то давно они говорили о собственной любви, шептали разные глупые слова, самые банальные на свете – но все слова давно выучены наизусть, ни одному из них не удастся придумать что-то новое. Теперь они слушают дыхание друг друга. В начале они всегда торопятся, жадно сдирая друг с друга одежду, как подростки, боящиеся возвращения родителей; они неуклюже целуются, неловко прижавшись друг к другу – зато потом растягивают время как только могут, будто боятся, что их отнимут друг у друга. Потому, что, рано или поздно, их друг у другу отнимут, они оба понимают это, помнят об этом, каждый день, каждый час. Герк стискивает запястья Стэкера, не давая ему к себе прикоснуться, стараясь не кончать как можно дольше, а тот наваливается сверху всей тяжестью, от резких движений у него чуть кружится голова, он боится, что сосуды в носу или глазах лопнут, но все равно сохраняет утомительный ритм. Они должны быть вместе, до тех пор, пока не наступит ночь, потому, что по ночам приходят чудовища. Однажды ночь затянется навсегда, не сменится рассветом, и чудовища не уйдут.