Клянусь, что больше не буду вас беспокоить!

      Недолгая безмолвная прогулка, и они остановились как раз там, где ожидала Вайолетт.       Красиво украшенная дверь выглядела бессмысленно вычурной, даже для этой школы. Но, пожалуй, она была подобающей как для президента студсовета, так и для члена королевской семьи, что управляет страной, сидя на вершине.       Едва юноша открыл дверь, и перед лазами Вайолетт предстала великолепная комната, прямо как она и представляла ее себе.       - Что бы вы хотели выпить?       - ... Могу я попросить черного чая с молоком?       - Хорошо.       Он подозвал прислугу в форме дворецкого, ожидавшего у стены, и тот покинул комнату, спешно поклонившись.       Это салон, которым владел студсовет. За дверью в конце салона же находился рабочий кабинет студенческого совета, доступ в который имели лишь его члены и преподаватели. Поначалу это ограничение ввелось из соображений безопасности, потому в кабинет помимо вышеперечисленных могли войти и несколько проверенных дворецких, как и те, чье посещение одобрил студсовет. Честно говоря, правило не такое строгое, как может показаться: без лишних слов ясно, что все во имя осторожности.       Правда в том, что члены студсовета часто получают излишнее внимание, будь то хорошее или плохое, потому им нужно место, где можно расслабиться. Нет смысла делать из кабинета студсовета проходной двор, так что правила и название, в общем-то, больше показные.       Пока с ней был президент студенческого совета, Клаудия, Вайолетт могла спокойно посещать это место.       - ... Присаживайтесь.       - ... Прошу прощения.       Воспользовавшись предложением Клаудии, севшего напротив нее, Вайолетт тоже опустилась на алую подушку. Окружившие ее мягкость и уют действовали успокаивающее, заставляя забыть, что она все еще была на территории школы.       Вайолетт расправила юбку, не желая оставить ни единой складки. Она села на диванчик, достаточно широкий, чтобы вместить двоих. Клаудия сел посередке точно такого же, устроившись напротив нее.       Несколько мгновений тишины, и вот еле слышно гремя въехала тележка с чаем. Сладкий запах молока смешался с ароматом кофе.       - Ждите снаружи, пока не позову.       Он велел дворецкому, аккуратно сервировавшему стол, подождать снаружи, и тот, молча кивнув, покинул комнату. Было не по себе от того, что его лицо даже не дрогнуло, но нанятые школой слуги должны были уметь действовать в соответствии с ситуацией. В людном месте вроде столовой необходимо вежливо улыбаться, но в месте, изолированном от нежданных гостей, ценилось умение отбросить свою человечность. Здесь, где люди обменивались секретами, требовалось быть безликим призраком, что не станет слушать чужие разговоры и позволит людям говорить без страха.       Комнату наполнил шелест тихого мерного дыхания. Другими словами, тишина.       Но в ушах Вайолетт неприятно гулко отдавалось собственное сердцебиение. Тепло покинуло кончики пальцев, а кровь прилила к груди, повышая давление.       Она боялась держать чашку плохо слушающимися пальцами, так что обхватила ее ладонями, наслаждаясь ее теплом. Едва в пересохшем рту растечется сладкий напиток, она сможет успокоиться. Она чувствовала это.       Кажется, помимо самой Вайолетт так думал и Клаудия, сидевший напротив нее.       Сделав глоток кофе, он вернул чашку с оставшимся напитком на блюдце и поднял взгляд на Вайолетт.       - Прошу прощения, что так внезапно вас вызвал.       - Нет, ничего страшного. Все же это была ваша просьба, принц Клаудия.       Нельзя просто так отклонить просьбу принца. Да даже будь веская причина, принц будет в приоритете.       Какими бы ни были мотивы Клаудии, это правило незыблемо. Пускай для него это дело неважное, для других "требование принца" затмевало что бы то ни было. И Вайолетт, будучи дворянкой, не была исключением.       В прошлом Вайолетт была бы вне себя от счастья, что Клаудия приблизился к ней первым, и радостно отправилась бы за ним, не чувствуя ни смущения, ни неловкости, как сейчас.       Оглядываясь назад, Вайолетт казалась самой себе отвратительной. В очередной раз она осознала, как важно смотреть на все с объективной точки зрения.       Вдруг Вайолетт вспомнила, что сама недавно сказала.       Для нее то было делом годовалой давности, но для Клаудии все случилось совсем недавно. Пускай время обернулось вспять после сожалений и раскаяний Вайолетт, знала об этом лишь она, и она не мола изменить того, что уже случилось.       Ее резкое изменение поведения не могло не стать подозрительным, но чувствовал ли он от этого облечение?       Разум Вайолетт - единственное, что изменилось, и Клаудии это было неизвестно. В его глазах она так и осталась раздражающей девушкой, чья одержимость им превзошла все мыслимые пределы.       С чего бы Клаудии просить такого человека о разговоре? Вайолетт покрылась мурашками от одной лишь мысли о том, в какое русло все может перейти.       Вайолетт была напряжена, стараясь абстрагироваться от окружающего мира. Пускай лицо ее оставалось спокойным, внутри девушка места себе не находила.       - И все-таки другая.       - ... Э?       Она уже приготовилась услышать его полный недовольства тон в сопровождении искаженного лица. Но олос Клаудии оказался неожиданно мягок, а при взгляде на нее на его лице заиграла слабая улыбка.       Не тот резкий взгляд, который она получала раньше; не тот низкий пренебрежительный голос.       Ему было неловко, но в то же время... кажется, он чувствовал облечение, словно в чем-то убедился.       - Сейчас... я не чувствую, чтобы вы что-то ко мне испытывали.       В прошлом все, что Вайолетт говорила Клаудии, было похоже на калейдоскоп.       Не только нежность, но также ревность и слабая надежда. Все это она сплела в свою любовь, но выбивавшиеся смешанные эмоции не заставляли сердце ликовать.       Честно говоря, ей было тошно. Настолько, что, казалось, вырвет здесь и сейчас.       Она вела себя как влюбленная девушка, но глаза ее не отражали любви. Было смешно и в то же время жутко видеть, как она цеплялась за Клаудию, считая, что он наполнит любовью ее пустую оболочку. Вайолетт, бывшая предельно честной лишь в своем эгоизме и самолюбии, наверняка казалась Клаудии отвратительным чудовищем.       Даже перестав ее видеть, он не смо расслабиться из-за терзавшей его паранойи. То было правилом большого пальца, своего рода предубеждением. Для Клаудии Вайолетт была той, кого он не мог не опасаться.       Она была его врагом.       - Когда мы перестали видеться и общаться, я решил, что что-то случилось. Тогда-то... я и узнал о семье Вахан.       Стоило ее матери испустить дух, как появилась вторая жена с ее единокровной сестрой.       Он был убежден, что их появление так сильно выбило ее из колеи, что на Клаудию просто не осталось ни времени, ни сил. Пускай звучит неприятно, он все же надеялся, что теперь Вайолетт потеряет к нему интерес.       Но Клаудию мгновенно разочаровала сцена того дня. В конечном итоге, Вайолетт ничуть не изменилась.       То, что случилось потом... даже говорить не нужно.       - Я опирался на домыслы, казавшиеся мне наиболее убедительными. Я посчитал это за правду... и обвинил вас.       То были просто предрассудки, он ни в коем случае не должен был так поступать. Простой наблюдатель может думать все, что пожелает, но едва он решит принять участие в инциденте, и все его решения должны стать беспристрастными. Он обязан был смотреть на ситуацию объективно, а не субъективно.       Пускай Клаудия желал защитить пострадавшую дарованной ему властью, нельзя было спешить, не разобравшись в деле. Он должен был понять, кого и за что нужно было винить.       - Я действовал, основываясь на своих предрассудках, подставил вас, леди Вайолетт, повернулся к вам спиной... тогда я не имел права говорить о справедливости.       Клаудия встал, и Вайолетт подняла взгляд. Она должна была увидеть его белоснежную кожу и золотые глаза.       Но никак не упавшие на лицо золотые локоны.       - ...?!       - Я прошу прощения... мне искренне жаль за доставленные проблемы.        Ч-что вы...       На мгновение она опешила, не понимая, что происходит; но когда она опомнилась, было уже поздно. При виде его поклона она ощутила невыносимый ужас.       Принц должен держать голову высоко, чтобы все извинения растворялись в воздухе, так никого и не достигнув.       - Прошу, поднимите голову... Если кто-то увидит..!       Изначально королевской семье не позволялось просить прощения у нижестоящих. Обычный незлой человек хмуро сдвинул бы брови, услышь он об этом, но в действительности королевские извинения стоили куда больше, чем могло показаться.       Это своего рода высокомерие человека, стоящего на вершине, и оно не позволит ему признать вину перед теми, кого он должен возглавлять.       Это важный принцип власть имущих и их гордость. Чтобы люди подчинялись закону, легитимность короля должна быть неприкосновенной.       Если, чисто теоретически, принц станет просить прощения... наказание ждет того, "кто заставил его извиниться". То есть Вайолетт.       Как Клаудия мог этого не знать? Каким бы прямолинейным он ни был в своей жажде справедливости, он должен был понимать, какая ответственность лежит на его плечах. Не понимая такой простой истины, он не сможет стать королем.       - Не волнуйтесь. То, о чем мы здесь говорим, ни за что не выйдет за пределы комнаты.       - Может... может и так, но....       Этим местом могли пользоваться лишь леди и лорды, занимавшие самый верх дворянского общества. Простота использования, пожалуй, несоразмерна строгости внутри. Единственный посторонний - дворецкий - стоит снаружи, и звукоизоляция помещения должна работать как надо.       Здесь и сейчас Вайолетт была единственной, кто знал о поступке Клаудии.       - Покинув комнату, можете забыть о том, что я сказал... я сделал это не чтобы получить ваше прощение. Если вы желаете притвориться, что ничего не случилось, я поступлю так же.       В чем смысл так поступать, зная, что об этом все равно забудут? Какова цена извинению, коли он не хочет прощения?       Он сам себе противоречил, оправдывался как ребенок, но был честен до последнего слова.       Ей незачем его прощать. Она может забыть об этом. Может притвориться, что ничего не было.       То, что он хотел донести - не раскаяние, сожаление или его чувство вины.       - Просто знайте... что недоразумение того дня разрешено.       Он не мог стереть то, что уже совершил, не мог открыто извиниться.       Он усвоил урок, что преподал ему Юлан в порыве ярости, но Вайолетт от этого ни холодно, ни жарко.       Столкнувшись с осознанием того, что он совершил непростительную ошибку и ему не по силам что-либо с этим сделать, он... хотел подарить сердцу Вайолетт хоть какое-то облегчение.       Он думал, что будет лучше не торопиться и выждать время. Это казалось ему наилучшим выходом, и все же он не смог окончательно расстаться с сомнениями.       И все же решил действовать, ведь подобные недопонимания наносят удар сильнее, чем кто-либо думает.       Ложно обвиненная жертва, держась за свою невиновность, сможет выстоять лишь первое время. Какими бы ни были побуждения, ими можно с легкостью разбить человеку сердце. Верно, ее невиновность обернулась преступлением.       - Просто знайте, что я понял и осознал, кто в тот день был на самом деле неправ.       Возможно он снова совершает глупость. Возможно, снова вызовет гнев Юлана.       И все же есть кое-что, что он не переступит. Решение Клаудии, от которого он не откажется.       Убедиться, что Вайолетт, пострадавшая по ошибке, не испытает боли вновь.       "Я единственная, кто ничего не замечал".       Даже не пыталась узнать. Не желала понимать.       Она навязывала себя ему, не желая ничем делиться. Хотела исцелить свои душевные раны, закрывая глаза на все причиненные ему неудобства.       Она создала для себя удобный образ принца Клаудии и попыталась воплотить его в жизнь, опустив себя ниже благородных леди, мечтавших о его внешности и титуле.       Мечтающая дева очаровательна, но ровно до тех пор, пока не теряет контроль и не выходит за пределы своих грез. Она же уже давно сбежала от реальности, миновав мыслимые границы.       Все началось с Вайолетт.       Впечатление, которое мечты и фанатизм Вайолетт произвели на Клаудию. Так он решил, что Вайолетт была злом во плоти. Да, в тот раз ее обвинили ложно, но само по себе Вайолетт не была невинна и чиста.       И все же Клаудия склонил голову. Он извинился.       Со всей искренностью он признал свою вину и волновался о ранах Вайолетт больше, чем о прощении с ее стороны.       И все же он человек искренний. Искренний, серьезный, пожалуй, немного наивный. Несмотря на несчетные недостатки и излишества, он был и остается тем самым идеальным сказочным принцем.       Клаудия чересчур прямолинеен. Вайолетт была уверена, что однажды это разобьет ему сердце. Как бы стойко Клаудия ни стоял на своем, глупые убеждения стоящего на вершине страны лишь навредят ему и его государству.       Она больше не видела того прекрасного будущего, что прочила ему раньше.       Она была грязна, расчетлива и полна лжи. Она желала окружавшее Клаудию счастье, потому использовала любовь как оковы.       Клаудия был прав. Он видел истинную сущность Вайолетт и один-единственный ее смысл.       Слишком уродливо, чтобы зваться любовью. Столь грязные чувства были недостойны звания любви.       Да, в них не было ничего чистого, но...       "Ты... так сильно мне нравился".       Добрый, искренний, прямолинейный, одержимый правосудием наивный несчастный принц, к которому она тянулась.       То чувство не было любовью. Оно не было страстью.       И даже так Клаудия был первой любовью Вайолетт.