Клянусь, что больше не буду вас беспокоить!

      Цветущая улыбка. Столь восхитительная, что будто бы распускаются цветы.       Но то было поле с простыми маленькими цветочками, не имевшими ничего общего с розами.       Эти улыбка и легкое нежное прикосновение ее пальцев к щеке напомнили юноше об одном важном воспоминании. Драгоценном сокровище, что он спрятал за крепким замком, дабы никто не мог ему навредить.       То были ее слова в их первую встречу.       Они прекрасны - вот, что она сказала ему в тот день.       Прежде он ненавидел их.       Эти глаза, их цвет, указывавший на происхождение, коего юноша никогда не желал. Он ненавидел королевскую семью этой страны, что дала ему жизнь, а после просто выбросила, даже не понеся никакой ответственности.       Ненавидел золотой цвет, что был ее символом.

***

      "Подделка".       "Грязный цвет".       "Тусклый цвет".       Если родители старались держать рты на замке, то их еще юные дети отбрасывали приличия и наступали в открытую. То было обычным делом - публично оскорблять его, окружать толпой и распускать руки.       Не было ничего такого в том, что наложница дала ему жизнь, но стоило ему родиться с этими глазами, как все приняло иной оборот. Как же, все-таки, хрупок и поддатлив человеческий здравый смысл.       Тяжело поверить, что естественное унаследование цвета глаз его отца воспринялось как странность и даже ересь, стоило королевской семье оказаться вовлеченной.       Он ненавидел своего отца, ненавидел людей, и, сам того не замечая, начал питать ненависть к этой стране в целом.       Единственным его спасением оказалась пара из побочной ветви, оказавшаяся людьми добрейшей души и увидевшая в так называемой ереси отличительную черту мальчика. Если бы Юлан и дом получал лишь презрение, его детское юное сердце сгинуло бы в мгновение ока.       И даже так, он пострадал настолько, что его прямолинейная натура оказалась неспособна принять их доброту, что уже было поздно пытаться исправить.       Он сумел выстоять, пускай от сердца и остались одни лохмотья.       Монстры, использовавшие как причину раздражение взрослых, делали все, лишь бы заставить его ползать по земле.       Струсь он и начни плакать, как они того хотели, признал бы за собой преступление, коего никогда не совершал. Тупицы, считавшие себя смельчаками, с людскими ожиданиями за спиной выступившие одолеть короля демонов, заклеймили его злом и пытались сокрушить. Для них он был ересью - вот и вся причина.       Едва он падет, как все будет кончено. Едва он падет, как его просто затопчут, дабы больше никогда не смог подняться.       Он собрал силы в ногах и переступил через это.       Мальчик отчаянно пытался сопротивляться, но мог лишь пассивно терпеть. И все, ведь он не мог дать им отпор.       Не проиграть, чушь какая. Потому что это не игра, а односторонняя жестокость.       Он только и мог, что терпеть. Даже зная, насколько очерствело его сердце, мальчик не мог заставить его биться вновь.       Однажды, когда стресс достигнет пика, или когда он окончательно потеряет рассудок, все будет кончено. Он делал все, чтобы выстоять, но в уголке его разума мальчик с нетерпением ждал, когда его душа рухнет, а мысли застынут.       Он сдался. Оставил надежды, ведь ничего не изменится, конец не наступит, никто не захочет его спасти.       Он и не предполагал, что найдется некто, кто возьмет эту роль на себя.       - Но мне они кажутся прекрасными.       Когда же он в последний раз слышал эти слова? Он желал сохранить все свои воспоминания о Вайолетт нетленно яркими и четкими и на самом деле сохранил большую их часть, но миг их первого знакомства оказался весьма туманным. Пускай в то время он сдался, очерствел и смотрел на все подобно стороннему наблюдателю, сей факт сильно разочаровывал.       Все, что он помнил, - миг, когда ее голос коснулся его ушей, и этот миг во всех деталях отпечатался в его голове, подобно четкой фотографии.       С коротко стрижеными волосами, на первый взгляд она казалась мальчиком в официальном костюме. Пускай то место было темным под навесом зданий и деревьев, она, стоявшая к нему лицом в ореоле солнечного света, казалась истинной святой.       Несмотря на мягкую улыбку, она обводила всех взглядом собственного превосходства, отчего все обидчики Юлана растеряли свой задор и ощутили себя лягушками под хищным взором змеи.       - А-а, прошу прощения, что вмешалась в ваш разговор. Случайно услышала ваши голоса.       - Л-леди... Вайолетт... П-почему...       - Разве не сказала, что услышала голоса?       Леди Вайолетт - леди Вайолетт Рем Вахан.       Дочь семьи Вахан, что была у всех на слуху. К добру или худу, но девочка сильно выделялась и была знаменита в светских кругах.       Она словно воплощала в себе все то, чего был лишен Юлан.       Но, видимо, не один Юлан был ошеломлен ее обликом.       То, как она уверенно встала рядом с Юланом; то, как задиры ошарашенно уставились на нее и глупо шлепали губами, подобно выброшенным на берег рыбам - все казалось настолько глупо, что даже Юлан, находившийся в центре сей сцены, потерялся в собственных мыслях. Пожалуй, в этом и была причина тому, почему он помнил о том моменте так расплывчато.       Он наблюдал за происходящим словно откуда-то издалека. И лишь потом сумел осознать, что прямо сейчас некто пытался его защитить.       Но тогда он желал лишь того, чтобы время летело быстрее. Так и не пошевелившись, он опустил взгляд и позволил разуму отключиться.       - В порядке?       Не то чтобы Юлан не расслышал ее, просто в месте, где ныне повисла тишина, единственный оставшийся человек произнес два слова без малейшего намека на беспокойство.       Она не протянула ему руку. Не пыталась играть в добродетеля. Просто задала возникший вопрос, вот и все.       - ...       - Если ранен, то тебе лучше сходить в лазарет. Увы, я не знаю, где он находится.       Кажется, она решила не дожидаться ответа от все так же молчавшего Юлана. И девочка, продолжившая говорить будто сама с собой, вне всяких сомнений была странной.       Будь на ее месте некто другой, то закатил бы скандал, выставив Юлана исчадием ада просто потому, что он не стал отвечать на вопрос. Нет, начнем с того, что прежде никто не желал говорить с Юланом. Было бы лучше, относись все к нему как к прокаженному, но вместо этого он столь часто подвергался оскорблениям, что уже и сам потерял им счет.       - ... тоже ненавидишь их.       - М?       - Все считают мои глаза странными, говорят, что они - фальшивка... и даже смотреть в них отвратительно.       Так говорили остальные. Как бы ни хвалили их те, кто вырастил мальчика, брошенный незнакомцем камень оказывается намного больнее. Несмотря на трусость того, кто так и не высунул носа, бросив камень в свою жертву издалека.       В этом смысле отвращение юноши к самому себе было не более, чем сформировавшимся под чужим презрением комплексом. Не будь это тело его собственным, он бы здесь и сейчас разорвал его вклочья. Любопытно, как скоро ее взгляд обратится брезгливым.       Раз хотели бросить своего ребенка, Юлана, то вместе с этим нужно было забрать и сей цвет.       Раз хотели забрать его, то должны были вырвать его с корнем.       Раз хотели вырвать, то должны были убить его.       Раз желали ему смерти, не нужно было и вовсе его рождать.       Он никогда не желал этого цвета.       - Не фальшивка.       - ...       Ее сильный голос заставил плечи мальчика дрогнуть. Естественная реакция в свою защиту, вот только тон ее голоса чуточку отличался от злого.       Подняв лицо, он встретился глазами с прямым тяжелым взглядом, устремленным прямо на него. Он мог бы испугаться, но ее лицо, казалось, едва сдерживало слезы.       Взгляд был тяжелым, но не потому, что девочка злилась, а потому, что всеми силами пыталась задавить подступавшие слезы.       - Человек может быть лишь самим собой. Ты не чья-то подделка.       Медленно, словно обращаясь к самой себе, она произнесла эти слова. Слова, которые он всегда хотел услышать, звучали болезненно, печально, словно до крови раздирали ей горло.       - Ты это ты.       - А...       Следующее, что он помнил - то, как сидел на земле. Вайолетт склонилась над ним, не отводя взгляда, и лишь тогда мальчик понял, что силы оставили его ноги.       - Я Вайолетт. А как зовут тебя?       - Я-я... Я...       Слова не выходили. Голос осип.       И-мя. Имя. Его имя. Он не забыл его, просто не мог произнести.       Потому что у фальшивки не может быть имени. Потому что имя "Юлан" было именем подделки. Для всех, кроме него самого, имя Юлан было такой же фальшивкой.       Самая драгоценная и уязвимейшая крупица его ослабшего сердца. Он больше не хотел боли, не хотел унижений, не хотел быть отвергнутым. Слова встали комом глубоко в горле, не желая обращаться звуком.       Страх и осторожность отчаянно пытались защитить крохотное сердце юного Юлана. Все его мужество потонуло в старых воспоминаниях.       Что ему делать? Как он должен поступить?       Чем больше он торопился, тем хуже его слушались губы. Если будет и дальше заставлять ее ждать, то вскоре и она начнет считать его подделкой. Девочка перед его глазами, что посчитала его настоящим - Вайолетт - тоже решит, что он, в конце концов, был жалкой фальшивкой.       Он не хотел плакать, но глаза обожгло. Он был полон решимости не поддаваться ничьему злому умыслу, но в этот самый миг она рухнула словно песок.       Обидно, больно, грустно.       Впервые он не смог сдержать слезы.       - Ты не подделка, так скажи же мне свое имя.       Ее улыбка была подобна цветущему бутону.       Сладкая, нежная и прекрасная улыбка на лице Вайолетт, что выглядела как мальчик и говорила в той же манере.       Девочки созданы из сахара, пряностей и всего, что мило.       Песня Матушки Гусыни, которую он некогда услышал. Он не помнил, кто ее пел, может - мама, давшая ему жизнь, а может - мать, которая его вырастила.       Он больше не помнил того голоса, но впервые эта строчка всплыла в дальнем уголке его памяти.       В тот самый миг Вайолетт стала для Юлана единственной в мире "девочкой".       - Ю-юла... н... Ю-юлан К-кугрус.       - Юлан, значит. Я собиралась перекусить, сходим вместе?       - А я могу?       - Разумеется. Я же приглашаю... если ты, конечно, не против.       - Не против... идем.       Он поднялся на ноги и устремился вслед за Вайолетт. Юлан, что был ниже большинства своих сверстников, шел с меньшей скоростью и меньшими шагами, потому пару раз отстал.       И каждый раз она останавливалась и оборачивалась, дожидаясь его.       В то время он бегал за ней хвостиком, как младший братик за старшей сестрой, и немногим позже осознал, что влюбился. Пожалуй, тогда это больше походило на комплекс сестры, и мальчик сам не понимал, сколь сильно его переполняла любовь.       Старшая сестра, благодетель, девочка и первая неосознанная любовь.       Он желал быть рядом с ней, желал этого любой ценой, и каждый раз, едва увидев, подбегал и увязывался следом. Она улыбалась и принимала его компанию, отчего он хотел все больше оставаться рядом, вцепиться и никогда не отпускать.       Она ему нравилась, он любил ее, и для Юлана воплощением этой любви была Вайолетт. Юноша желал поведать ей о своей любви, подарить ей всю без остатка, окружить так, чтобы больше ничего не было видно.       "Ты не чья-то подделка".       Он не осознавал, что слова, спасшие его в тот день, отражали, как сильно страдала она сама.