Клянусь, что больше не буду вас беспокоить!

      Вайолетт пришла домой немного раньше обычного, переоделась и ныне наслаждалась заблаговременно приготовленным для нее Марин горячим молоком. Не то чтобы она была подавлена, просто Марин принесла его еще до того, как та попросила. Сладкий аромат и вкус, что приносит облегчение. Она и не думала жаловаться - любимый напиток, как-никак, - но удивительно было то, что Марин даже не спросила мнения своей госпожи.       "Интересно, что же не так..."       Все было как всегда безупречно - от приветствия и до приготовлений к отдыху. Выражение лица как всегда не выказывало никаких эмоций, ведь даже когда она была рада, лишь брови опускались вниз, придавая ее лицу некое умиротворенное спокойствие. И даже так, они пробыли вместе достаточно долго, дабы научиться понимать, что у кого на душе. Когда Вайолетт была подавлена, когда медленно гибла, эта сладость как нельзя вовремя снова вдыхала в нее жизнь. Каждый глоток служил напоминанием того, сколь сильна была их связь. Каждая капля, изливавшаяся из фарфоровой чашки, порождала счастье в много раз больше этого.       Для Марин это стало своего рода рутиной.       Даже если то был не явный сигнал бедствия, но случилось нечто, принесшее разочарование, либо скопились чувства, что Вайолетт никак не могла в себе задавить. Тогда Марин готовила горячее молоко. Потому этот вкус, эта сладость - символ ласки и любви обеих девушек.       "Мне не по себе... но в другом смысле. Если случилась беда, я бы хотела помочь".       Даже спроси она, Марин ни за что бы не ответила. Вайолетт прекрасно знала, что горничная доверяла ей, уважала ее и заботилась о ней. Для Марин Вайолетт - защитница. Благодетельница и член семьи. Если говорить точнее, она как старшая сестра. Она хочет защитить ее, та же знает, что находится под ее защитой, и потом не желает показывать своей госпоже слабости или проблемы.       Дело не в отсутствии доверия, скорее здесь виновата нехватка силы. Так что она, само собой, не могла не беспокоиться.       "Не похоже, чтобы она была ранена или болела... и слава богу".       Нормальный цвет лица, никаких ран. И даже если бы она прятала от Вайолетт бинты, есть те, кто не позволил бы ей работать в таком состоянии. В некотором смысле, эти люди смогли бы помочь Марин даже больше, чем сама Вайолетт. Некто даже более зрелый, чем Марин, что сама куда более зрелая по сравнению с Вайолетт.       "Если подумать... в этом году я еще ничего не дарила Марин на день рождения".       Но если точнее, это был не совсем день рождения Марин. Марин хоть и стала сиротой, но прежде несколько лет жила как ребенок с родителями, так что помнила свой день рождения. Просто не любила его праздновать, более того - ненавидела. В прошлом, когда девушка спрашивала ее на эту тему, та лишь отмахивалась, прикрываясь забывчивостью или незнанием, однако все равно твердо знала свой возраст.       Потому из года в год вместо того, чтобы отмечать ее день рождения, она лишь готовила для Марин подарок. Это не столько подарок ко дню рождения, сколько прихоть Вайолетт... хотя она, пожалуй, и сама это понимает.       Когда ей исполнилось двадцать, Вайолетт подарила ей перьевую ручку как памятный подарок, однако обычно она выбирала что-то из числа еды и расходных материалов - по возможности. То было необходимо, дабы скрыть подарок от матери, однако сейчас возникла проблема иного рода. Для Марин дорогой подарок может быть обременительным, так что по возможности стоило бы отдать предпочтение чему-то менее вычурному.       - Двадцать один, да...       Прошло много времени с ее детства, когда та была худенькой и ростом была меньше, не на свой возраст. Вайолетт, что сейчас еще считалась подростком, скоро перейдет в число взрослых. До совершеннолетия ребенок остается ребенком, пока не окончит школу. Аристократов же, потерявших статус учеников, ждет змеиное гнезде политики, руководства, власти и престижа.       Но к тому моменту она уже не будет ни аристократкой, ни частью семьи Вахан.       - ... Надо бы подумать о Марин и остальных.       Приближался конец года, ставший концом и для нее самой. С самого начала этой жизни она рассуждала обо всем как о проблемах кого-то третьего, в глубине чертог собственного разума отринув мысль об очередном печальном конце. Коли все продолжится в том же духе, она будет уже в третьем классе.       Клаудия и его коллеги окончат школу, а девушка не видела и намека на то, что он подумывал обручиться с Мэриджун.       Начнется другой мир, время, что ей еще предстоит пережить.       С самого начала она смутно представляла собственное будущее. Думала о подходящей ей роли - жизни монахини, но настало время стать серьезной.       Одно дело - покинуть дом, и совсем другое - пойти по стопам монахини. В стране, где вера настолько глубоко пустила корни, даже дочь дворянина может посвятить себя служению господу. В случае выбора жизни монахини необходимо иметь достаточно сил, чтобы суметь повергнуть отца, но, с другой стороны, вероисповедание сей страны таково, что даже герцог не вправе категорически ей отказать. Если удастся уговорить архиепископа, остальные не составят труда.       Проблема лишь в том, что в Вайолетт нет ни капли того, что непременно должно быть в каждом священнослужителе - преданности и веры в Бога. Коли она станет монахиней, невестой Божьей, все равно до самой смерти не сможет отказаться от своей любви. Она алчна и грешна, но у нее не хватит совести, дабы от всего сердца в этом раскаяться. И это - лишь самая малость причин, по которым она не годится в слуги божьи.       Если не будет иного выхода, она готова была врать хоть всю жизнь, но больше, чем о себе, ее беспокоила судьба Марин, Сисуи и остальных.       Ей не хотелось бросать Марин. Сей дом для Марин все равно что отрава, и если Вайолетт уедет, яд скопится до той степени, что станет смертелен. Но что будет делать Марин, едва уйдет ее госпожа? Она никак не могла сказать девочке, что сбежала из церкви и забрела в этот дом, о своем намерении стать монахиней. Однако какой дворянин станет нанимать Марин - горничную без ясных родословной и образования?       Единственным, к кому она могла бы обратиться, был Юлан. Они были знакомы через Вайолетт, так что стоило хотя бы поговорить с ним. Но разглашение планов девушки обратило бы ее к нему любовь в нещадно разбитое сердце.       Теперь она могла желать чужого счастья. Теперь могла беспокоиться о ком-то другом. Узнала, что мечи, которыми она орудовала без оглядки, могли задеть тех, чьей боли она вовсе не желала. Вайолетт стала думать о чувствах, что дарила, в той же мере, как и тех, что принимала. И получила так много, что терять было просто-напросто душераздирающе.       Она смогла найти смысл в мире после конца. Одно это сделало сей год достойным прожитого времени.       - ...       Она залпом выпила самую сладость, спустившуюся на дно чашки. Тепло и сладость медленно разлились в ее груди, вынуждая грусть отступить. Медленно, но верно растворялись.       - ... Есть хочу.       Эти слова были сказаны вслух намеренно, дабы скрыть то, что поднималось изнутри. Она в самом деле была голодна, но в то же время испытывала странное чувство сытости иного плана. Марин еще не вернулась, так что девушка уже подумывала самой сходить и позвать ее.       В тот же миг в дверь раздался стук, будто по велению господа бога.       Маленький и тихий, но в тишине комнаты прозвучавший весьма отчетливо.       - Да.       Она думала, что пришла Марин. Едва ли кто-то помимо нее решил бы заглянуть в ее комнату. Но когда в ответ не послышалось ни голоса, ни щелчка открываемой двери, в девушке зародились подозрения; после недолгих метаний, дабы узнать, не была ли это другая слуга или же Мэриджун, она медленно открыла дверь.       Хрупкая фигура. Красивые белоснежные волосы и голубые глаза. В этом доме лишь двое имели подобную внешность.       - Привет.       Она взирала на нее с милосердной улыбкой, что другие сравнили бы с миром и любовью.       - ──Госпожа Эльфа?