Клянусь, что больше не буду вас беспокоить!

      Довезя до гостиницы вернувшую самообладание Вайолетт, Юлан не стал возвращаться домой.       - Вижу, вы и сегодня здесь.       - Хочу закончить как можно скорее, да и большинство моих вещей уже здесь.       Вероятно, он ждал, что Юлан вернется сюда, так что приготовил ужин и на него.       Юлан и Сисуи ныне находились в особняке, принадлежавшем юноше на правах частной собственности. Он был куда меньше особняка семьи Кугрус, но был красивым домом в западном стиле, с жилыми помещениями для слуг. Здесь Юлан, по-видимому, жил до того, как начал себя осознавать ── пока не умерла его родная мать. Однако у самого Юлана не было никаких воспоминаний об этом месте.       - Все почти готово, да? Теперь осталась лишь ваша комната, молодой господин?       - Как будет закончен самый минимум, остальное подстрою под вкусы Вай-чан.       Он грубо ослабил галстук и с большим аппетитом стал поглощать бутерброд: ужин, предназначенный для еды одной рукой. Выражение Юлана ничуть не изменилось, словно говоря, что ему нужно только восполнить энергию, в то время как вкус не имеет значения.       Пока они вдвоем занимались обустройством дома, Сисуи привыкал и настолько узнал человека по имени Юлан Кугрус, что тот стал ему неприятен. Он и прежде не обманывался его красивым лицом, но юноша оказался куда более радикальным и жестоким, чем тот себе представлял. Ему было плевать на добро и зло, и, не существуй в этом мире законов, он, вероятно, стал убивать бы людей с той же легкостью, с какой их приветствовал.       Как и то, что с ним самим, вероятно, обращались точно так же.       - Знаю, поздновато для этого, но ваши родители ничего не сказали?       - И правда, почести вам совершенно не идут. Отсутствие уважения налицо.       - Это не то качество, что должно вызывать эмоции.       - Мне все равно. Пока делаешь свое дело, мне нет разницы, уважаешь ты меня, или нет.       Юлан, одной рукой евший, а второй - неряшливо стягивавший одежду, проявлял грубость под стать его статусу. Было очевидно, что Сисуи он приравнивал к вещи, а не к человеку. На самом деле, с его точки зрения Сисуи, вероятно, был не более чем важной "вещью", ответственной за питание Вайолетт.       За кого бы тот его ни держал, у него не было претензий ровно до тех пор, пока тот исправно работа. В конце концов, Сисуи, имевший подобные взгляды, и сам был не особо приятен Юлану.       - Как тот, кто все это начал, я предложил им увидеть все своими глазами... и они убедились, что я был прав.       - Э?       - Мои родители - люди весьма гибкие и открытые.       В отличие от подбора слов похвалы, выражение его лица и тон голоса оставались ровными. Словно он читал по написанному, а не говорил по собственным наблюдениям и связям с ним.       Несоответствие ме ними лишь подчеркивало безразличием, коим они были окутаны.       - ... А они оказались весьма добрыми людьми.       - А-а, они именно такие, какими выглядят. Если что-то потребуется, можете положиться на них: они сделают все, чтобы вам помочь.       Хотя они встретились лишь раз - с подачи Юлана, - невинная улыбка и мягкий голос должны были прийтись по нраву многим. Конечно, была вероятность, что приятными они были лишь внешне, а потому он подобрал весьма неоднозначные выражения.       И снова тот произнес теплые слова голосом, сего тепла лишенным.       - ... Я не ненавижу их. Напротив, считаю их хорошими людьми. Чистыми, прекрасными праведно-добрыми людьми. Он прекрасный премьер-министр, хороший родитель, человек правильный и со славным характером.       Он должно быть заметил, что Сисуи уловил прозвучавшее в словах Юлана безразличие. Сказанные таким образом слова прозвучали уж слишком неубедительно.       Восхищение было произнесено ровным гладким голосом. В нем не было негатива, и, конечно, он действительно это "признавал". Но в нем не было ровным счетом никаких эмоций, и крупицы.       Но в последовавших за этим словах впервые проявилась теплота. Только выражение лица осталось прежним, он был до ужаса спокойным.       Но только для него.       - ──Он единственный не стал задаваться вопросом, почему меня бросили.       Сей мальчик был первым, кто решил сдаться──.