Размышляя о прошлом,

— Ли Гуан, — кричит брюнет, убирая пряди волос изо рта и позволяя им развеваться на ветру и мешать жить, — пошли играть! У Гуана в голове крутится сотня тысяч вопросов: чего этот парень к нему привязался; почему он, чёрт возьми, никак не запомнит его имя; как же зовут незнакомца самого. Апрельский ветер треплет светлые короткие волосы, пока патлатый юноша с улыбкой ожидает ответа. Сродни статуе и молящемуся, сидящему на лавке и наблюдающему за божеством, они смотрят друг на друга, один — с любопытством и хитрым выражением лица, другой — с непониманием и неохотой. Мяч в чужих руках выглядит лёгким и пыльным, и, коснись его Гуан, точно сможет почувствовать лёгкий запах чужих мозолистых рук. Он видит, как чужая грудь устало, но часто вздымается. Лица других ребят, игравших только что с незнакомым человеком, которого разум упрямо называет другом, позади размытые, хотя пейзаж — до самых мелких деталей точен, и они все радостны, азартны. Даже несмотря на то, что уже вечер. Скоро им всем идти домой. Незнакомец кидает мяч Лу Гуану и усмехается, глядя, как тот коротким движением его ловит. — Бросок мяча человеку — самый весомый признак доверия, знаешь ли, — ведёт плечом брюнет игриво. Лу Гуан поднимается на ноги и подаёт мяч обратно в разгорячённые солнечные руки. — Благодарю, — саркастично-равнодушным голосом парирует Лу, — безымянный одноклассник. — Эй! — злится парень, потешно хмуря брови и тыкая на него пальцем, но не дотягиваясь на пару дюймов, оставляя тем самым между ними расстояние. — Меня, вообще-то, зовут шиояснэч. Картинка перед глазами резко начала расплываться. Лу Гуан, хватаясь за остатки своего подсознания, потянулся вперёд, схватив недвижимый силуэт за грудки рубашки, чей материал нельзя было почувствовать теперь. — Повтори? Но вместо внятной речи из чужих уст вырвалось то же таинственное нечто, после чего юноша рассмеялся и исчез. Лу Гуан проснулся на кухне их фотостудии. Разбросанные фотографии этого человека вместе с самим Лу лежали на столе, освещаемые лишь блеклой луной. Гуан потёр щёки. «Так вот, как мы познакомились», — подумал он. «Этого мало».                      Желание закричать — это единственное нормальное ощущение, которое, в отличие от мнения многих, рождается далеко не в горле. Сначала крик появляется в сердце, после чего вибрациями отдаётся с кровью по лёгким, оттуда экспресс-поездом добирается до горла и оседает где-то под языком. Лу Гуан сдерживается, перерезает себе горло лишь для того, чтобы пресечь вероятность заорать, хотя, чёрт, так хочется закричать как можно громче, чтобы треснули стёкла, чтобы весь мир услышал. Но соседи вряд ли будут в восторге, даже если и самим хочется поорать хорошенько время от времени. Жаль, в этикете нет пункта на подобные выходки. Ведь слушая вой потерявшего всё волка можно лишь сказать, что он сошёл с ума и заставить его закрыть пасть. Гуан касается мокрых от пота волос и пытается восстановить дыхание. Правая сторона кровати мятая, и юноша не знает, из-за чего: то ли он ворочался из-за кошмаров, то ли здесь кто-то спал недавно. Он отчаянно верит во второе, в то, что он не сумасшедший, и пропавший патлатый парень, когда-то бывший его самым близким человеком, всё ещё где-то здесь, появляется дымкой и исчезает после восхода солнца. Которое, впрочем, уже начинает слепить глаза. Гуан скалится и привстаёт. 5:20 утра. Худшее время. «Ничего не худшее, — шепчет он, — ты, видимо, никогда не готовился к экзамену за два часа до него». — Придурок, — бубнит Гуан и идёт заваривать кофе. Незнакомый друг, чьё имя невозможно услышать, даже если спросить, стоя впритык, очень редко через воспоминания проносит какие-то сообщения или едкие замечания. Приятно думать, что с тобой разговаривают, хотя, как и в очень многом в последнее время, Лу не уверен, его ли это память или сам брюнет. Так хочется прокричать его имя, разбить им стёкла в фотостудии и сломать все фотоаппараты, лишь бы он снова был здесь. Знать бы только, как его зовут.                      Лу Гуан сам не понимает, как так вышло, что он всё-таки узнал имя милого парня, приходящего через воспоминания к нему поговорить во снах, поиграть в баскетбол и попутешествовать в чужие тела. Данной работой обычно Гуан занимался сам, приходя в прошлое на ровно двенадцать минут и делая то, что поможет передать сообщение или найти нужную информацию (в зависимости, конечно же, от желания клиента). И вот, после того, как выполнить заказ, Лу восстановил силы с помощью карри и трёхчасового сна. После этого, расслабленный и ещё полусонный, он подошёл к Цяо Лин и внезапно задал вопрос, который ошеломил его самого: — Чэн Сяоши опять куда-то ушёл? Вместе с Цяо они принялись удивлённо смотреть друг на друга: одна — с недоумением и лёгким испугом, ведь она понятия не имела, о ком идёт речь, второй — со страхом и восторгом, ведь таким глупым образом он узнал чужое имя, легко оказавшееся на кончике языка. — Чэн Сяоши, — повторила Лин и посмотрела вправо-вверх. — Это кто вообще? Она вновь перевела взгляд на собеседника, который весь, словно воробей, нахохрился, волосы встали дыбом, губы застыли приоткрытыми, а лицо раскраснелось. Цяо задумалась о том, не случился ли у юноши инфаркт. — Ты в порядке? — В полном, — высоким голосом ответил Гуан и через мгновение уже исчез с кухни, направившись в сторону своей комнаты и смачно захлопнув дверь. Пожав плечами самой себе, Лин продолжила ждать кипяток. Лу Гуан сложил руки перед собой и восторженно смотрел вниз. Чэн Сяоши. Сяоши Чэн. Он больше никогда не забудет это имя. Взяв в руки фломастер, он подписал на абсолютно каждой фотографии, которые лежали перед ним: «Чэн Сяоши и Лу Гуан». Теперь он точно запомнит. «Ну наконец-то, — шепчет Чэн на ухо. — Тормоз».                      После того, как он узнал имя, воспоминания стали возвращаться с удвоенной скоростью. Каждую ночь Лу проживал целые дни, а иногда и недели, по причине чего просыпаться больше не было никакого желания, ведь в таком случае ему придётся вернуться в неприглядную ненужную ему больше реальность. В реальность, где по неизвестному стечению обстоятельств не существует человека по имени Чэн Сяоши. Способность узнавать всё, что происходило, хорошо играла на руку, благодаря чему Лу Гуан мог действовать во снах так, как уже «действовал» когда-то, таким образом не изменяя ничего, что должно случиться. Он наблюдал за происходящим, разговаривал, улыбался и плакал рядом с Сяоши. Но в «настоящем мире»… этого всего не было. Когда Лу Гуан начал рыться в архивах, пытаясь хоть где-то найти Сяоши и узнать, где он, жив ли он вообще, он боялся худшего. И худшее встретилось с ним лицом к лицу. Посмотрев списки жертв землетрясения, в котором погибли родители Чэна, он надеялся. Молился, чтобы не найти его имя. Какого же было его разочарование, когда он его нашёл.                      Сяоши — глупый (нет, нет и нет, у него реально сильно развито логическое мышление, хотя временами он становится тупее рыбки в аквариуме), симпатичный парень с патлами. Их постоянно приходится закалывать или завязывать на резинку или нить, чтобы не мешали. Он добрый до одури, по душевной наивности верящий в справедливость. Время от времени он просит отдых от работы с прошлым и будущим лишь для получения возможности закрыться в проявочной и работать со снимками. Он фотографировал чертовски много. Наверное, верил, что, случись что-то непоправимое, он возьмёт фотографию, вернётся назад и всё исправит, и ужасы станут простым очередным кошмаром, которому суждено забыться через несколько часов после подъёма. Лу Гуан находил это милым, но чертовски странным. Интересно, будь он жив, он бы и сейчас это делал? — Закрой дверь, — попросил Чэн недовольно, заметив на себе пристальный взгляд. — Свет мешает, знаешь ли. — Прости. Задумался. — Заметно. Выполнив просьбу, Лу прижался спиной к двери и продолжил наблюдать за чужим передвижением и копошением в фотографиях. В принципе, можно было бы и помочь, но Сяоши не просил, а Гуан — не мешал. На высыхающих снимках проявлялось множество различных прекрасных видов: утренняя улица, сфотографированная, когда Сяо стоял на подоконнике (эти суицидальные попытки трудно теперь забыть, но фото выходили и правда… чудесные); уставшее серьёзное лицо Лу Гуана, вставшего у стены и смотрящего на часы на фоне стеклянной двери (когда ты, чёрт возьми, успел?); кроссовки на ногах Сяоши, стоящего на краю крыши («Какого лешего ты был без меня?» «Не бойся, меня Цяо страховала». «Трындишь». «Т-ц, всё-то ты знаешь!») и глядящего вниз; тёмный силуэт в профиль с распущенными волосами, стоящий в проявочной среди висящих вокруг фотографий. Трудно такое сказать вслух, но в Сяоши жил настоящий эстет. Это вдохновляло и заставляло удивлённо смотреть на его кропотливую работу. Он выглядел так по-родному здесь, в его личной обители, с перчатками на руках и слабым ароматом спирта в воздухе. Словно орёл, обустроивший своё гнездо и постоянно добавляющий какие-то мелочи туда и сюда, работающий здесь и в определённых случаях даже живущий. Сяоши привлекателен, когда серьёзен. Сяоши красив, когда искренен. Сяоши прекрасен всегда.                      Оказавшись во сне в который раз, Гуан не знал, как подступиться. В том, другом мире, в котором они жили раньше и которое превратилось теперь в дымчатые воспоминания, у Сяоши была способность перемещаться в прошлое. Однако она требовала их сотрудничества: Лу Гуан — проводник, человек, создающий мост в прошлое, пока Чэн Сяоши — путешественник, проживающий чужую жизнь и что-то незаметно в ней меняющий, узнающий что-то новое по желанию клиента. В настоящем времени Лу Гуан делал всё это самостоятельно. Словно Инь и Ян, сосуществующие в согласии здесь, почему-то соединились в нём одном. — Сяоши, — прошептал блондин после того, как они закончили с очередным заказом и ужинали в час ночи на кухне. Чэн устал: синяки под глазами скоро могли стать размером с тарелку для лапши, от которой теперь воротило нос; кожа побледнела. Они оба сейчас были не в лучшей форме. Но Гуан понимал, что больше не может молчать. И теперь, когда он смотрел в чужие удивлённые глаза, Лу не знал, как подступиться. Что ему спросить? Как ты? Что ты хочешь делать после того, как надоест эта работа? О чём ты мечтаешь? Почему в том мире, где я сейчас живу, ты мёртв уже так давно? Чэн какое-то время молча наблюдает за неспособным подобрать слова другом, после чего делает глоток воды и выдыхает. — Я знаю, что ты хочешь спросить. — Правда? — поднимает бровь Лу. За окном проезжает вереница машин. Город продолжает жить даже сейчас, когда большая часть людей спит или занимается чем-то личным, и, кажется, мир вокруг должен был замереть, но по какой-то причине этого не происходит. Из приоткрытой форточки прямо по шее бьёт сквозняк, пробирая до костей, доводя до дрожи и пугая. Сидящие лишь при лунном свете юноши напряжённо не отрывают друг от друга взгляд. — Почему я больше не существую. Там, на улице, на несколько мгновений затухает жизнь, после чего продолжается вновь. — Значит, ты всё знаешь? Тогда какого чёрта ты молчал?! — несдержанно воскликнул Гуан, совершенно не думая о спящей в соседней комнате Цяо Лин. — Потому что всё, что ты здесь видишь — это лишь твои воспоминания, Лу. Запертые в твоей черепной коробке, затёртые, но теперь вытащенные и воспроизведённые снова. Ты не знаешь, чем всё кончится, верно? Одно из наших последних дел выпало на шестнадцатое мая. Вспомни, какой сегодня день у тебя? Лу Гуан сжал ткань брюк, после чего провёл ладонью по лбу. — Двадцатое августа. — Молодец, — мягко кивнул головой Сяоши. Он сделал глоток воды из стакана. Казалось, разговор его вовсе не беспокоил, и вся беседа была для него будничной рутиной. — Вспоминать ты начал только к двадцатому мая, правильно? Не находишь в этом ничего странного? Послышался скрип мебели. Наверное, Цяо ворочалась во сне. Гуан решил говорить потише. Хотя бы недолго. — Значит, ты исчез шестнадцатого числа, сразу после нашего последнего дела, так? — уточнил он. — Так. — Но почему? Ты изменил ключевую точку? Что произошло? — Я кое-где накосячил, не слушаясь твоих наставлений, поскольку перестал тебе верить, из-за чего мы оба провалились в темноту. Ну, знаешь, такое бывает, когда из-за тебя мир начинает разваливаться на кванты. — Что ты сделал? — Попытался предупредить людей о землетрясении, — пожал плечами Сяоши и улыбнулся. — В сотый раз. Но уже удачно, как можно заметить. Его взгляд внезапно опустел, а плечи поникли. Поставив на стол стакан с парой капель воды на дне, Чэн поставил локти на стол и положил на них голову, чуть прикрыв глаза. Гуан коснулся его длинных волос и зарылся в них пальцами, пытаясь успокоиться. Вспомнилась фотография с тёмным силуэтом в проявочной. Как же хотелось, чтобы Гуан был тем, кто её сделал. — Вот только… В том случае я… ошибся. И из-за этой самой ошибки мы никогда не встретились. Поэтому мне пришлось делать выбор: или оставить всё, как есть, и мы остались бы в этой темноте вдвоём навечно, либо я возвращаюсь в прошлое, меняю ключевую точку, и ты остаёшься жить в неизменном мире, но с несуществующим мной. — Тогда почему я и Цяо были в фотостудии, если мы никогда не встречались? — Потому что последствия в этот раз настигли нас после того, как мы вернулись, — нахмурился Сяоши. — Я не знаю, почему, но изменив прошлое, оно изменилось только в настоящем. Поэтому я существовал вместе с тобой в этой самой фотостудии, но потом в один миг происходит такое, что ты просыпаешься в том же мире, только без меня. — Но я же не просто так вспомнил всё это, верно? Тогда как мне тебя вытащить? Вопрос повис в воздухе. Чэн вздохнул и легко снял со своей головы чужую костлявую руку. — Да, я хотел, чтобы ты верил в то, что это всё — просто сон, но те фотографии, которые остались и которые ты способен видеть... Я так и не понял, что сделал не так. Но тебе нельзя меня вытаскивать. Ты и не можешь. Никак. Это место — проекция воспоминаний, в которую я попадаю каждый раз, когда ты попадаешь сюда тоже. И не пытайся менять прошлое, иначе все мои труды пойдут насмарку. Думаешь, мне легко было отпустить свою жизнь? Отправить родителей на гибель опять, лишь бы всё было так, как прежде? Всё это — моя ошибка. И мне это расхлёбывать. — Ты не обязан брать всё на себя, если это и моя вина тоже. В какой реальности тебя можно найти? Как я могу исправить всё, чтобы мы вернулись обратно? Чёлка Сяоши скрыла его глаза. — Глухой, что ли? Никак. Оставь эту затею. Потому что я тебе уже сказал: меня не существует. Если я не здесь, не с тобой, то я возвращаюсь в темноту. Даже верни ты меня каким-то образом назад, вряд ли мы будем помнить обо всём, что произошло тут. Я могу опять накосячить. Я всегда косячу, понимаешь? Настала моя пора пожинать плоды своих ошибок. — Нет, — закачал головой Лу Гуан. Его глаза расширились от испуга. Он никак не думал о том, что Сяоши будет винить самого себя в этой фатальной оплошности, от которой они не смогли уберечься оба. — Нет, я найду выход, мне хватит ума, верно? Гуан чувствовал, как сон заканчивается. Даже хватаясь по старой привычке за Сяоши, он понимал, что скоро проснётся, а Чэна засосёт обратно в небытие. Он не хотел этого. Лу закричал, желая остаться здесь, в этой проекции, где они оба живы, лишь бы задать больше вопросов, лишь бы найти выход отсюда и возможность сбежать вместе, а не в одиночестве, как это всегда происходило. Но ни крики, ни самое сильное желание ему никогда не помогали, и печальная улыбка Чэна растворялась в тёмной дымке, поглощающей воспоминание. Поцеловав Сяоши на прощание и глядя в наполненные отчаянием глаза, Гуан обнаружил себя, смотрящего в потолок на собственной кровати. С мятой правой стороной. На часах было 7:50. Двадцать первое августа. Цяо Лин постучала и вошла в его комнату с намерением будить. — Вставай, у нас полно работы. Гуан повернул голову к ней. Теперь в нём кипела, точно расплавленная сталь, решимость осуществить задуманное. — Тогда пора начинать.