Носитель

      Уиллу нездоровилось уже несколько недель. По крайней мере, «нездоровилось» — было наиболее подходящим определением, чтобы описать его состояние. Его лечащий врач так и не смог поставить ему внятный диагноз, разом способный объяснить все симптомы: непрекращающуюся лихорадку, постоянную тошноту, периодические головокружения. Кроме того, ночные кошмары теперь мучили его гораздо сильнее и чаще, и это уже не на шутку пугало. Сразу же после того, как у Уилла впервые проявились симптомы, Ганнибал вручил ему пузырёк с таблетками, вот только после них ему стало ещё хуже. Ганнибал поспешил заверить его, что никакие побочные эффекты от приёма препарата не окажут на его организм негативного влияния, так что Уилл продолжил их пить. Однако в конечном счёте настал день, когда Уиллу пришлось отменить их еженедельный сеанс терапии, потому что он почувствовал себя настолько плохо, что просто не смог приехать. Как всегда демонстрируя колоссальную заботу о благополучии Уилла, Ганнибал напросился к нему в гости, чтобы проведать.       Когда приехал Ганнибал, Уилл всё ещё был в пижаме, хоть давно уже перевалило за полдень. Идея переодеться во что-то более подходящее показалась ему слишком утомительной. Открыв дверь, он смущённо поморщился, но сразу же выставить Ганнибала, после того, как тот проделал такой длинный путь, было бы невежливо.       — Насколько понимаю, никакого улучшения симптомов, даже после увеличения дозировки лекарства? — спросил Ганнибал. Это легко можно было сказать по одному только взгляду на Уилла, он и не сомневался, что выглядел сейчас чертовски больным — он был смертельно бледен, его подташнивало, а ночью он так и не сомкнул глаз. Уилл поёжился и, натянув на плечи халат, рухнул в кресло, жестом приглашая Ганнибала сесть напротив него.       — Лихорадка спала, но я всё ещё не могу смотреть на еду без рвотных позывов. Сплю так же погано.       — Сегодня рвало?       Уилл покачал головой.       — К счастью, это говорит о том, что, хоть твоя болезнь и малоприятна, ты вряд ли от неё умрёшь. Однако… — Ганнибал наклонился вперёд, опёршись локтями на колени, на лице его застыло выражение предельной честности. — Если твои страдания продолжатся и дальше, но не появится никаких улучшений или новые показательных симптомов, придётся рассмотреть вариант, что болезнь может носить психосоматический характер.       Уилл нахмурился.       — Другими словами, в действительности я не болен. Просто мой мозг заставляет меня так думать, и у него довольно неплохо это получается.       — В некотором роде. Изначально ты мог подхватить, к примеру, простуду, но более необычные симптомы вроде головокружения могут быть связаны со стрессом, а не с физическим состоянием.       — Конечно. Только в мой мозг могла прийти идея сделать мою и без того жалкую жизнь ещё ужаснее, — он провёл рукой по лицу. — Так. Ладно. Что я могу с этим поделать?       — Первым же моим предложением будет терапия.       Уилл хмыкнул.       — Не хотелось бы вас расстраивать, доктор, но если терапия, по-вашему, должна это вылечить, специалист из вас не очень хороший.       Ганнибал, казалось, ни капли не обиделся.       — Я бы не стал рассматривать твои симптомы, как психосоматические, не имея на то веских оснований. Теперь, когда я подозреваю, что это скорее психическая, нежели физическая проблема, у нас есть варианты.       — И какие?       — Значительную пользу могут принести дальнейшие наблюдения.       — Наблюдения — типа как при исследовании сна?       — Ничего столь формального. Подобная обстановка может оказаться для тебя более напряжённой и попросту усугубить уже имеющиеся симптомы. Я бы, скорее, предложил для этого собственную кандидатуру. Я могу понаблюдать за твоим состоянием, отслеживая физические симптомы на случай, если возникнут какие-либо причины для беспокойства, помимо психических, и, возможно, это поможет получить более чёткое представление о том, какие факторы стресса могут способствовать возникновению проблемы.       Уилл нахмурился.       — У тебя ведь, вообще-то, и работа есть. Мне бы не хотелось вот так навязываться…       — Ты вовсе не навязываешься. Ты стал для меня больше, чем просто пациентом, Уилл. Ты мой друг. И я буду счастлив сделать всё, что в моих силах, чтобы твоя жизнь стала хоть капельку лучше. Ну а если тебя беспокоит, как это отразится на моей работе, ты мог бы рассмотреть возможность разрешить мне собирать и в дальнейшем опубликовать информацию. Анонимно, разумеется. В качестве изучения конкретного случая. Уверен, это может кому-нибудь пригодиться.       Уиллу не особо нравилась идея сбора каких-либо данных, но в данный момент у него, похоже, было не так уж много вариантов.       — Мне нужно будет подготовить для тебя комнату, чтобы мы смогли заняться этим у меня дома или…       — Можно и так. Однако я бы предложил тебе на время переехать ко мне. Так у меня появится возможность вести наблюдения, практически не нарушая твоего привычного распорядка, кроме того, то, как ты отреагируешь на новую обстановку, тоже может дать представление об источнике твоих проблем.       Уилл, хоть и с неохотой, но согласился. Позаботившись о том, чтобы на время отсутствия Уилла за собаками хорошо присмотрели, Ганнибал помог ему собрать предметы первой необходимости, и Уилл в тот же день переехал в гостевую комнату Ганнибала.       Первая ночь прошла без происшествий. Ганнибал приготовил ему лёгкий ужин, который, по его словам, был полезен при желудочно-кишечных расстройствах, и Уиллу впервые за очень долгое время удалось заснуть без труда.       Проснувшись на следующее утро, он почувствовал себя лучше, но эта иллюзия мгновенно развеялась, стоило ему только подняться с кровати. Голова тут же закружилась, он упал на колени, и его вырвало.       Он услышал, как открылась дверь.       — Уилл? — Ганнибал опустился рядом с ним на корточки и положил руку ему на лоб. — У тебя где-нибудь болит?       Уилл застонал, пришлось напомнить себе, что не стоит мотать головой во избежание нового приступа головокружения.       — Просто жутко кружится голова. Укачивает от малейшего движения.       — Отлично. Не волнуйся, теперь осталось потерпеть совсем недолго.       — Потерпеть до чего?..       Ганнибал не ответил. Он просто протянул Уиллу руку, помогая подняться.       — А пока возвращайся в постель. Я дам тебе кое-что, чтобы успокоить желудок.       Уилл со стоном откинулся на спинку кровати, а Ганнибал протянул ему дымящуюся чашку с каким-то горьким травянистым настоем. Поморщившись, он залпом её осушил. Он уже был согласен на что угодно, лишь бы это действительно помогло.       Он почти сразу же почувствовал, как на него навалилась невероятная усталость. Сонливость, будто он только-только открыл глаза и снова был готов немедленно заснуть. Он подавил зевок, затем прищурился. От света, проникающего в комнату через окно, начинала раскалываться голова.       — Ты не мог бы задёрнуть шторы, пожалуйста?       — Конечно же.       В комнате воцарилась тьма, и Уилл с облегчением вздохнул. Закрыв глаза, он пробормотал:       — Кажется, я сейчас отключусь.       — Спи. Позже тебе понадобятся силы.

***

      Уилл даже не заметил, как провалился обратно в сон, не заметил он и как снова проснулся. Но неожиданно Ганнибала больше не было возле окна, он вошёл в комнату, скрипнув дверью, а свет, пробивающийся сквозь шторы, казался мягче, чем ранний утренний свет.       Однако он всё ещё чувствовал усталость. Кости его, казалось, налились свинцом, притягивая назад к матрасу. Уилл попытался поднять руку, но не смог сдвинуть её больше чем на дюйм, и, бросив на неё взгляд, обнаружил, что вокруг запястья была затянута кожаная манжета наручника, другой конец которого плотно обхватывал столбик кровати. Посмотрев вниз, пытаясь сориентироваться, он увидел, что полностью обнажён.       — Ганнибал? — голос его дрожал от напряжения. — Что происходит?       — Пока ты спал, я внёс некоторые коррективы, которые помогут упростить процесс.       — Процесс? — он снова попытался высвободить запястье, потом другое, но оба они были надёжно зафиксированы. Он дёрнул ногами и с облегчением обнаружил, что хотя бы они ни к чему не привязаны. — Какой ещё процесс? Что ты несёшь? Почему я связан?       Ганнибал не ответил. Он подошёл к кровати и наклонился к нему почти вплотную. Уилл отчётливо услышал, как Ганнибал сделал глубокий медленный вдох.       — Ты что, только что меня понюхал? — спросил Уилл. Мысли лихорадочно заметались у него в голове. Всё это мгновенно переросло в нечто невероятно жуткое. Он знал, что в больницах буйных пациентов иногда связывают, если они представляют опасность для себя или окружающих, но ведь Ганнибал непременно сказал бы ему, если бы так и было, и у Уилла случился какой-то психический срыв?       — Мне нужно было убедиться, что ты готов, — мягко ответил Ганнибал. — Лекарства, что я давал тебе, изменили структуру твоего тела, подготовили тебя, однако время в нашем с тобой случае имеет решающее значение. И теперь ты, похоже, достиг идеальной стадии для того, чтобы я смог продолжить.       — Подготовили меня? — с надрывом в голосе спросил он, отчаянно пытаясь понять, каким образом его тело могло измениться. — Как? Для чего?       — Для того, чтобы стать носителем, — Ганнибал хрустнул шеей и начал раздеваться, почти не оставляя сомнений в том, что и как именно он собирается «продолжить», но Уилл так и не мог понять, почему. — Я не могу объяснить тебе всё прямо сейчас, но ты должен знать самое необходимое. Мой вид живёт на этой планете уже очень и очень давно, если не дольше вашего. Нас осталось не так много, но наши технологии не стоят на месте, и мы научились модифицировать человеческие тела, чтобы они стали совместимы с нашими для воспроизводства потомства. Это и было истинной причиной твоей болезни. Теперь твоё тело завершило процесс, и ты готов.       Весь этот монолог о другом виде казался бредом, абсолютным безумием, но прежде, чем Уилл смог задать Ганнибалу хоть один вопрос, его снова прервали — на этот раз скрип. Низкий, но отчётливый, напоминающий звериное рычание или звук, с которым оседает очень старый дом. И Уилл немедленно заткнулся, весь превратившись в слух, потому что звучал этот скрип так, будто исходил от Ганнибала, но его разум отказывался понимать, как человек мог издавать подобный звук.       Ганнибал снова хрустнул шеей, но уже громче, и изгиб её теперь казался слишком резким, будто под кожей она ходила ходуном во все стороны. Раздался новый скрип, и по спине Уилла пробежал холодок, как если бы он был собакой, у которой встала дыбом шерсть.       Ещё один хруст, и шея Ганнибала сломалась — она выглядела, как сломанная, она должна была быть сломана, согнувшись почти под прямым углом, — но Ганнибал по-прежнему уверенно стоял на ногах, он даже не вскрикнул. А затем, всё с тем же хрустом, шея начала удлиняться, позвонки с громким треском приобретали более длинную извилистую форму. Шея его всё росла и росла, пока не стала длиной в целый фут или даже больше, а после ужасающе вывернулась, изогнулась, как лебединая.       Плечи Ганнибала перекатывались и хрустели, позвоночник деформировался и скручивался, образуя на спине внушительный горб, и Уилл увидел, как позвонки один за другим впиваются в кожу изнутри, острые и вот-вот готовые отделиться друг от друга — пока они и в самом деле не разорвались с душераздирающим треском, а из-под ошмётков кожи не показались торчащие в разные стороны окровавленные кости. Они выросли буквально на глазах, на несколько дюймов выступив из его спины. Из плеч и локтей, с треском распарывая кожу, точно так же вырвались костяные шпоры. Из ран обильно сочилась кровь.       Ганнибал снова издал леденящий душу скрипучий рык. Уилл вжался в кровать, изо всех сил стараясь не шевелиться, пока Ганнибал быстро моргал, резко зажмуривая и распахивая веки, будто пытаясь разорвать и их тоже. Затем глаза его широко раскрылись, и он посмотрел прямо на Уилла. Радужки стали кроваво-красными, белки кровоточили от полопавшихся сосудов, зрачки вытянулись, превратившись в узкие щёлочки, как у гадюки.       Они прошли точку невозврата. Точку, после которой любые дальнейшие вопросы отпали сами собой, и Уилл, казалось, растерял последние крупицы здравомыслия.       Ганнибал положил руки на изножье кровати, и Уилл был благодарен за то, что успел поджать ноги, благодарен за каждый лишний разделявший их сейчас дюйм. Наручники крепко стягивали запястья, но он не мог заставить себя сопротивляться, хлынувший в кровь адреналин ослеплял и лишал возможности двигаться или говорить.       Раздался ещё один тошнотворный хруст, и Ганнибал с рычанием оскалил зубы — острые, слишком острые. Тонкие и изогнутые, как змеиные клыки, и их было неестественно много. Через секунду Ганнибал поставил на кровать одну ногу, а потом и вторую, и до Уилла дошло, что хруст сопровождал перестраивание костей, потому что Ганнибал мог сидеть на корточках, согнув колени назад.       Во рту у Уилла пересохло, голова раскалывалась. «Что ты такое?» — вертелось у него на языке, но единственным, что сорвалось с его губ, был тихий, растерянный вздох.       Ганнибал наклонил голову набок — с вывернутой под таким углом шеей он смотрел на Уилла вверх тормашками. На глазах сбоку мелькнула белая полупрозрачная перепонка, и в памяти Уилла мгновенно возник яркий образ однажды увиденного в зоопарке комодского дракона с точно такой же перепонкой — третьим веком.       — Процесс может показаться тебе… неприятным, — прошипел Ганнибал, неловко двигая губами, проговаривая слоги. «Слишком много зубов», — снова подумал Уилл, снова испытывая головокружение. — Не все выживают. Но ты сильный. Ты выживешь.       Уиллу стало плохо. Хотелось закрыть глаза, но он не мог оторвать взгляда от находившейся так близко к нему твари даже на секунду.       Ганнибал потянулся к его лодыжкам, и теперь Уилл действительно зашевелился, неистово заметался, охваченный паникой, стараясь подтянуть ноги ближе к себе. Ганнибал зарычал, тревожный скрип при этом отозвался эхом ещё громче, плавно переходя в белый шум, как при тряске хвоста гремучей змеи. Он схватил Уилла за лодыжки и дёрнул на себя, и Уилл задохнулся от боли, когда в его плоть до крови впились острые, как иглы, длинные когти.       — Веди себя хорошо, Уилл, — сказал Ганнибал. — Я был с тобой настолько вежлив, насколько мог. Я ведь могу сделать всё гораздо хуже для тебя, если будешь сопротивляться.       Уилл не знал, куда уж может быть хуже, но не горел желанием это выяснить. Огромным усилием воли он заставил себя оставаться как можно неподвижнее, хотя по телу то и дело прокатывалась дрожь, а запястья напряжённо дёргались в своих оковах.       — Пожалуйста, — почти беззвучно прошептал он, не в силах произнести что-либо громче.       Ганнибал склонился над ним, с нажимом проводя когтями по ногам Уилла. Голова его раскачивалась взад-вперёд на длинной шее, как зачарованная факиром змея, пока не оказалась прямо перед лицом Уилла.       Уилл побледнел, широко распахнув глаза.       — Открывай, мой дорогой мальчик, — сказал Ганнибал, и желудок Уилла сжался, когда он понял, что именно тот имел в виду.       Он коротко мотнул головой, промычав что-то сквозь стиснутые зубы, отказываясь подчиняться. Это было последнее, что ему хотелось бы сейчас сделать. Ганнибал нахмурился, уставившись на него, затем внезапно резко опустил голову и вцепился зубами в плечо Уилла.       С дюжину или даже больше острых зубов вонзились в его плоть, и Уилл закричал. Плечо обжигало огнём, невыносимая боль мгновенно разнеслась вверх и вниз по руке — Уилл не знал, задел ли Ганнибал нерв, а может, впрыснул ему какой-то ужасающий яд, но в ответ он мог сделать лишь немногим больше, чем взвыть от боли.       Двигаясь молниеносно, Ганнибал схватил его за челюсть, пока рот его всё ещё был приоткрыт в крике, и накрыл губы Уилла своими. Это был не поцелуй. Зубы Ганнибала одновременно впились глубоко под подбородком Уилла и в его верхнюю губу, и Уилл не хотел даже думать о том, как ему удалось так широко раскрыть челюсть. А потом в его рот так же быстро вторглось нечто длинное, склизкое и извивающееся. И на случай, если одной только угрозы впиться в его лицо острыми как бритва зубами оказалось недостаточно, чтобы его усмирить, это нечто было довольно широким, чтобы удерживать его рот широко открытым, пока оно стремительно проникло в горло. Кожа Уилла покрылась мурашками от отвращения, а горло конвульсивно сжалось, отчаянно пытаясь исторгнуть то, что пробиралось внутрь.       Но оно продолжило свой путь. Он чувствовал, как оно извивается у него в горле, горячее и живое, проникая в него всё глубже и глубже. До сих пор подавляемая паника вырвалась на свободу: он больше не мог лежать смирно и заметался на кровати, выгибая спину дугой. Ему хотелось кричать, хотелось освободиться от невыносимого давления страха, сдавливающего грудь, но это нечто прилегало к стенкам слишком плотно, растягивая мышцы горла и делая любые попытки высвободиться совершенно бесполезными. Всё тело онемело, кожа на запястьях стёрлась в кровь, следы от когтей нещадно ныли. Так продолжалось, пока единственным, что он мог чувствовать, не осталось это — язык Ганнибала, или хоботок, или жало, как у насекомого, или чем бы там ни была эта проклятая адская штуковина, — и бешеное биение его собственного сердца.       Наконец движение прекратилось. Должно быть, сейчас оно добралось до самого желудка, и ощущение этого внутри было невероятно дезориентирующим. Уилл давился, пока глаза его не закатились, и он не перестал дышать. Он подумал, что вот-вот потеряет сознание, возможно, даже умрёт.       Холодные острые когти почти с нежностью скользнули по его щеке, а после раздался новый непривычный звук — не резкий ажитированный скрип, но приглушённое мурлыканье, эхом разносящееся по телу везде, где бы Ганнибал ни касался Уилла, даже внутри него.       У него снова закружилась голова, и он безвольно рухнул обратно, оглушённый, будто его только что ударили по голове лопатой. Давление внутри горла немного смягчилось, и ему удалось вдохнуть крошечный глоток воздуха. Мурлыканье раздалось снова, сопровождаемое ещё одним нежным прикосновением когтей к его щеке.       В голове Уилла промелькнула мысль, что Ганнибал ласкает его, как животное.       Потом придаток в его горле задрожал. Сперва он просто хаотично изгибался, как постепенно наполняемый водой шланг, но затем…       …через него протолкнулось нечто настолько большое, что у Уилла заныло мягкое нёбо, когда оно упёрлось в него. Оно задвигалось внутри придатка, внутри своей мерзкой склизкой оболочки, уверенно и неумолимо пробираясь по нему вниз. Так продолжалось до тех пор, пока оно полностью не вошло в его горло. Как же он ошибался, думая, что растянуть его мышцы сильнее вряд ли удастся. Эта штука раздвинула его горло так широко, что он почувствовал, как она с хрустом раздавливает его адамово яблоко, кожа натянулась до предела, грозя лопнуть, а позвонки подверглись настолько огромному давлению, какого не должны были вынести физически. Глаза заволокло жгучей белой пеленой, его охватили невыразимый ужас и полная уверенность в том, что он умрёт, разорванный этой штукой, вот-вот готовой заставить его кости прорвать кожу, и раздавить трахею, если не задохнётся раньше.       Но предмет прошёл по придатку через весь его пищевод, пока не достиг желудка, а затем Уилл ощутил его вес, когда тот упал на самое дно желудка.       Уилл как мог старался урвать побольше воздуха через ноздри, от удушья и адреналина перед глазами замелькали искры. Он ожидал, что после этого Ганнибал наконец отстранится, но тот этого не сделал, и Уилл издал жалобный сдавленный стон, почувствовав, как в его рот протолкнулась вторая шишка, такая же большая. А чуть погодя и ещё одна.       Слова Ганнибала о «воспроизводстве потомства» эхом пронеслись в его голове, и он с ужасом понял, что это, вероятно, были своего рода яйца. Слёзы навернулись на глаза и растеклись по щекам. Ему хотелось кричать, биться, попытаться вызвать рвоту и исторгнуть их из себя, но он был пригвождён к месту и абсолютно беспомощен.       Ганнибал снова замурлыкал, и начался новый залп яиц. Уилл застонал, запястья слабо дёрнулись в своих оковах. Сколько их ещё ему придётся вынести? Сможет ли он выжить со всеми ними внутри?       Он чувствовал, что живот его неестественно раздувается, и кожа на нём туго натягивается. А затем он заметил, что нечто такое влажное и такое же слизистое, как то, что орудовало у него во рту, потирается о его живот. Ганнибал замурлыкал громче.       Уилл чувствовал, как давление в животе нарастает гораздо ниже, чем должно бы было. Чувствовал, как яйца гротескно перестраивают и расширяют его тело. Это было почти болезненно — он поразился, что это не так, — но заполнявшие его яйца также сильно давили на его мочевой пузырь и простату. И чем полнее он становился, тем сильнее становилось это ощущение, пока Уилла не начало охватывать совершенно неуместное противоестественное возбуждение, заставившее его густо покраснеть от стыда.       Наконец Ганнибал оторвался от его горла, отстраняясь при этом. Уилл с ужасом увидел, как встаёт на место его, казалось, вывихнутая челюсть, и в его рот медленно втягивается извивающаяся ребристая трубка. Ганнибал закрыл рот, однако шея его по-прежнему оставалась пугающе длинной, а глаза — такими же кроваво-красными, напоминающими глаза рептилий.       Ганнибал откинулся назад и посмотрел вниз, оглушительно громко удовлетворённо мурлыкая. Уилл не смог удержаться от нездорового любопытства и проследил за его взглядом. Посмотрев вниз, он тут же пожалел об этом, потому что увиденное внезапно сделало ближайшие перспективы ещё более реальными и ужасающими.       Живот деформировался, гротескно выпирая от основания грудины до тазовой кости, и мог бы выглядеть так, будто Уилл вынашивал тройню на девятом месяце беременности, если бы не тот факт, что он мог различить очертания нескольких отдельных яиц, прижимающихся к его коже изнутри. Кожа оказалась натянута сильнее, чем он мог себе представить, гладкая, как барабан, с бледными бегущими по ней растяжками. В голове его промелькнула истеричная мысль, что живот может вот прямо так и лопнуть, обнажая яйца, уютно устроившиеся в колыбели из его кишок.       Дыхание резко участилось от подступившей паники.       — Нет, нет, нет. Господи, Ганнибал, что… что за хуйню ты со мной сотворил?       На лице Ганнибала отчётливо читалась крайняя степень гордости. Внезапно Уилл почувствовал, как тело его невольно пошевелилось, Уилл увидел то, что, как он предположил, было пенисом — длинным, розовым и влажным, — хоть он пока и оставался бесформенным и мягким, скорее больше похожим на щупальце, чем на что-либо ещё. Самый его кончик потирался о его огромный выпирающий живот, оставляя за собой скользкий след.       — Ты был создан для этого, — сказал Ганнибал, ласково поглаживая рукой самую выступающую часть живота. — Лекарства сделали твой желудок более податливым и эластичным, чтобы он мог растягиваться, и немного сократили кишечник, чтобы обеспечить больше места. Ты выглядишь идеально.       Уилл отчаянно замотал головой.       — Я не могу… как… как мне теперь передвигаться? Что мне делать, когда они вылупятся, мне придётся… откладывать яйца?       — Всю следующую неделю ты практически не будешь двигаться, но беременность продлится недолго. Когда они вылупятся, они сами найдут выход.       Уилл до конца не понимал, что это значит, но был почти уверен, что не хочет знать. Ганнибал сказал ему, что он выживет, но расплывчатого «сами найдут выход» было недостаточно, чтобы прояснить, появятся ли они на свет относительно традиционным способом или как какое-нибудь инопланетное паразитическое отродье из второсортного ужастика, пробиваясь наружу через его живот. Если второй вариант, он сомневался, что сможет переварить какие-либо дальнейшие подробности.       Он закрыл глаза, желая, чтобы тошнота отступила.       — Как бы ты предпочёл, чтобы я их оплодотворил? — гортанно прорычал Ганнибал. Глаза Уилла снова широко распахнулись и остановились на внушительном отростке твари. — Неважно, сверху или снизу, любой из путей ведёт к твоему желудку.       Возможность выбора должна была принести некоторое облегчение, но вместо этого он почувствовал себя плохо и крайне неловко.       В любой другой ситуации он бы подумал, что рот был бы предпочтительнее, но с таким переполненным желудком он просто не мог вынести мысли о том, что ему снова придётся чем-то давиться. Он подумал, что если его и не стошнит по-настоящему, рвотных позывов, вероятно, избежать не удастся, а поскольку его желудок под завязку набит яйцами, он моментально окажется в мире боли.       — Только не в рот, — хрипло выдавил он.       Ганнибал удовлетворённо хмыкнул, и звук плавно перетёк в мурлыканье.       — Очень хорошо.       Он приподнял бёдра Уилла, кончики когтей иглами впились в мягкую плоть его ягодиц. Уилл снова закрыл глаза, только чтобы не видеть, как эта склизкая розовая штуковина вторгается в него, но достаточно ярко это почувствовал. Сначала, горячая и влажная, она потёрлась о его вход, а затем извиваясь протолкнулась внутрь, ему казалось, что она шевелится, как живое разумное щупальце, пробираясь сквозь его плотно сжатые мышцы прямо в кишки.       Больно не было, по крайней мере, поначалу. Щупальце было скользким и относительно тонким, но ощущения всё равно нельзя было назвать приятными. Он ожидал, что в какой-то момент оно остановится, физически не имея возможности проникнуть дальше — в длину щупальце, как ему казалось, не превышало восьми дюймов, но оно не остановилось. Оно продолжило двигаться в нём. Он почувствовал, как оно с ощутимым нажимом на стенки проникает глубоко в его кишечник, вызывая неприятные спазмы, волнами расходящиеся в нижней части живота. Уилл всхлипнул. Давление всё нарастало и нарастало, пока движение наконец не прекратилось вовсе, и он почувствовал мощную пульсацию, прокатившуюся по всей длине щупальца и вперёд и назад по его кишкам.       Ганнибал отстранился с мурлыканьем, и Уилл почувствовал болезненный рывок, будто щупальце собиралось вытащить за собой его кишки, покидая тело. Он заскулил от неожиданно неприятного ощущения, всё ещё заполненный до отказа, и Ганнибал свернулся калачиком вокруг его живота, инстинктивно защищая потомство.       Уилла затрясло, когда уровень адреналина в крови резко упал, и он больше не смог себя сдерживать. Ему казалось, что его снова бросило в холодный пот, как при лихорадке. Ганнибал, должно быть, тоже это заметил, но продолжил вести себя так, будто ни о чём не подозревал, и просто неотрывно смотрел на его огромный выпирающий живот, осторожно поглаживая его и самодовольно любуясь своей кладкой. Уиллу невольно стало любопытно, сколько же яиц у него сейчас внутри. Хотя имело ли это сейчас какое-то значений?       Когда Ганнибал, казалось, удовлетворился количеством внимания, уделённого животу Уилла, он предложил ему тот же отвар, чтобы облегчить сон, и Уилл без колебаний согласился.       Смерть стала бы для него милосердием.