Сплетение душ

Все Несущие слово были фанатиками, а Лоргар — первый и самый безумный среди них. А потому сейчас они были не просто усмирёнными. Они были раздавлены тем, что у них отняли самое дорогое — веру. Им было совершенно не важно, правильной ли она была. Тот факт, что она разбилась на режущие осколки, потому что перестал существовать её универсум — Бог-Император, который жестко отказался от своего титула, сломил гордые души легионеров. Робаут с чётко выверенным оттенком презрения и недовольства называл брата слишком переменчивым, не приемлющим умеренности. Вот и сейчас примарх Несущих слово утопал в собственном горе. Его глаза… Они принадлежали не великому полководцу и одному из сынов Императора, а потерявшемуся и испуганному ребёнку. А Жиллиман ему представлялся не иначе как врагом, которого он ненавидел всем своим пылающим сердцем. *** Они шли по бесконечным коридорам величественной крепости, больше похожей на храм. Обилие украшений, аромат благовоний и едва уловимые литании только усиливали сходство. Лоргар за всё время не сказал ни слова. Необыкновенное безмолвие великого оратора насторожило Робаута. Аврелиан даже не обернулся ни разу, чтобы удостовериться, что Жиллиман всё ещё следует за ним. — Лоргар, — позвал примарх Ультрамаринов. Аврелиан остановился, но не стал оборачиваться. Как ребёнок, который не хочет, чтобы взрослые видели его слёзы. Даже свободные одеяния, похожие на рясу монаха, не скрывают напряжённые мышцы спины и проступившие позвонки. Сейчас Лоргар похож на каменную статую, которой безразлично всё, и только едва заметно дрожащие кончики пальцев выдают его. Будто что-то решив для себя за несколько мгновений вязкой тишины, он всё-таки оборачивается. Пурпурные глаза впервые за долгое время вспыхивают. Лоргар хватает брата за руку и дёргает в сторону мрачного коридора, больше обозначая своё желание, чем принуждая, а потом понимающе замирает. Смотрит своими невозможными глазами фанатика… еретика. Робаут решает. Он делает шаг, ещё. Идёт след в след за Аврелианом, который всё ещё сжимает запястье брата. Не доверяет, но и не прогоняет. Почти все примархи смеялись над мягкосердечием Лоргара. Но теперь он покажет этим глупцам своё истинное лицо. Они все прозреют свет истинной Веры. Аврелиан приводит Робаута в небольшую залу, центром которой является чёрный алтарь, увитый золотыми узорами. Если очень долго смотреть на них, разум вскоре потеряется в заколдованных переплетениях древнего наречия. Откуда-то с потолка на чёрный камень лился мягкий золотистый свет, который даже непоколебимый сторонник Имперских Истин Робаут Жиллиман мог назвать не иначе как божественным. — Где мы? Аврелиан молчит, только указывает на алтарь, в безмолвном призыве лечь. Робаут недовольно скрещивает руки на груди — он уже по горло сыт причудами Лоргара и всем своим видом показывает, что без объяснений не сдвинется с места. — Ляг, — прежде звучный и будоражащий голос оратора тих и тускл, — Я не раню тебя, даю слово, — поспешно добавляет он, будто и вправду думает, что дело именно в этом. — Где мы? — не отступает Робаут. Лиловые глаза на мгновение прячутся за пушистыми ресницами. — Когда-то здесь приносились кровавые жертвы, — неохотно, ломано выдаёт Аврелиан, — Но не теперь. Ляг, Робаут. Пожалуйста. Тихое, почти невесомое «пожалуйста». Что оно для Владыки Ультрамара, верного, правильного сына своего великого Отца? Робаут одним плавным движением ложится на алтарь, устремив холодный взгляд голубых глаз куда-то вверх, к свету. Золотые лучи ласкают прекрасное лицо, путаются в таких же золотых волосах, что разметались по алтарю будто нимб. Лоргар видит перед собой святого посланника Отца. Ему хочется преклониться перед ним, восхититься им… Аврелиан осторожно опускается на колени перед алтарём, стараясь не тревожить божественного брата. — Что дальше? — нетерпеливо спрашивает Жиллиман, разрушая иллюзию. Дальше? Лоргар теряется, не знает, что ответить, а потом его взгляд падает на лицо Робаута, и ему хочется… Аврелиан плавно поднимается с колен и уходит куда-то в дальний, неосвещённый угол залы, но вскоре возвращается с небольшой баночкой и кистью. — Что это? — Просто краска. Она абсолютно безопасна, — в доказательство Лоргар проводит кисточкой по своему запястью. Золотистая молния вспыхивает на смуглой коже. — Зачем она? — вопросы Жиллимана чёткие и однозначные, интонация выверена до полутона. Он словно противовес для Лоргара, полыхающего в своём фанатизме. Две противоположности не так уж непохожи: у обоих — идеальный послужной список, их легионы — самые многочисленные, оба несли волю Императора, но понимали её по разному. Истина была у каждого своя, и они не желали услышать друг друга. А теперь они здесь. — Позволь мне нарисовать… Может, тогда ты поймёшь. Робаут кивает. Это странно. Лоргар сосредоточенно прикрывает глаза, пытаясь представить, какой узор лучше ляжет на лицо его брата, но образы, словно стая вспугнутых птиц, вьются в голове, стучась о стенки черепной коробки. Аврелиан встряхивается и решает, что лучше уж хоть как-то начать, пока Жиллиман не потерял терпение и не ушёл. Несущий слово осторожно вытаскивает кисть. Набухшая на кончике капля краски срывается вниз, превращаясь в золотистую слезу, катящуюся по щеке Робаута. Братья смотрят друг на друга, будто поражённые этой случайностью. Лоргар наконец понимает, что должен делать. Кисть порхает по недвижимому лицу Робаута, создавая великолепный узор. Каждая линия, завиток или точка подчёркивает красоту примарха. Но есть и обратная сторона — спрятанная в золотистых переплетениях литания скорби. В ней Лоргар раскрывает всю свою боль и отчаяние, безмолвно умоляет о помощи, но Робаут не понимает. Узоры сползают на шею, но Аврелиан уже не может остановиться. Последним усилием воли он просяще касается одеяний Робаута, не смея вымолвить ни слова. Жиллиман тяжело вздыхает и позволяет Первосвященнику обнажить себя. Прохлада камня резко контрастирует с жаром смуглых рук, которые трепетно касаются его тела будто святыни. Лоргар в экстатическом полутрансе расчерчивает идеальное тело паутиной узоров, в которые вкладывает собственную боль. Тишина исцеляет… Блаженство заканчивается вместе с краской. Лоргар наконец отстраняется, чтобы взглянуть на своё творение. Робаут с ног до головы окутан золотистым сиянием, причудливо сплетающимся в загадочные узоры. Ему передаётся настроение Аврелиана, и он безмолвно, одним взглядом, спрашивает: «Что теперь?» Лоргар осторожно берёт брата за руку и подносит раскрашенную ладонь к своей щеке, кожей ощущая звучание литании. Робаут тоже слышит её. Несущий слово расписал его собственной болью, и вот в золоте Жиллиману чудится кровавый отблеск. Ему не стоило сюда приходить, не стоило позволять наносить на кожу узоры, не стоило слушать… Ведь он принимает. И хочет ещё. Храмовый дурман или собственные желания, погребённые под монолитом правил и обязанностей? Робаут целомудренно касается губами лба Аврелиана, чувствуя горьковатый вкус краски. Лицо Лоргара покрыто строками древнего писания, которые, в отличие от рисунков, можно содрать лишь вместе с кожей. Они — символ его веры. Но она не слепа, как казалось Робауту. Лоргар верил в Богов, потому что знал их. И сейчас Жиллиману дарован шанс прикоснуться к вере Несущих слово. Свет согревает сплетающиеся в объятиях тела, тишина не осуждает пламенного влечения, уступая место несдержанным стонам и мольбам, ведь богам позволено…