Как убить Арсения?

      Середина декабря в Санкт-Петербурге: влажный и грязный снег прилипает к подошве жестких берц, тучи неуловимым взглядом пыли застывают на шерховатой ткани пальто до колен ночного цвета, тонкие перчатки с трудом согревают хрупкие, но крепкие ланиты, которые перестали волноваться, твёрдо фиксируя спусковой крючок бесшумной крупнокалиберной винтовке где-то часом ранее на здании небоскрёба, когда Антон Шастун в очередной раз посягнул на жизнь заказанной жертвы.       Мужчина нервно жевал кончик сигареты, так и не заискрив белоствольную деву с травой на макушке зажигалкой. Он завернул в прокуренные малолетками дворы, скрылся в глухом подъезде, где столкнулся с бродячим котом, который показался Антону на удивление умиротворённым, хотя был на грани смерти — худощавый, потрёпанный подзаборными псинами, но его гордые круглые глазные яблоки не слезились и не тяжелели от страданий. Наёмный убийца подхватил дикаря за шкурку шеи, что, конечно, не понравилось вольному зверьку, и вломился в чужую забытую собственными воспоминаниями в квартиру. Он толкнул деревянную плиту, грубо кинул животное на обувницу, а когда перед ним восстал человечек среднего роста в древних очках и густой щетиной, то навалился на вздрогнувшее тело, уронив чехол с «Выхлопом» и крепко вжавшись в коренастую спину пальцами, кончики которых отмёрзли на плюсовом морозе. —Тош, охота не удалась? — поинтересовался Дмитрий, раскинув руки на восток и запад. — У меня ладони запачканы в грифеле от мягких карандашей. Замараю. —Удалась, — прошептал грустно мужчина и обхватил усердные ладони друга, припав к граням сухими губами. — Марай, Господи, это же не кровь, а грифель. Он смоется.       Позов скривил лицо в недоумении, пока охотник, а в ближайшее время, читатель, будем кликать его так, ласкался, подобный коту о конечности мужчины и строил из себя несчастного мученика. Усатый бродяга спрыгнул с чемоданчика с обувью, мягко прошёлся к фигурам в полумраке, прицепившись к ногам архитектора, позади которого тянулась тропинка из листов бумаги, ведущих в лагуну искусства. —Ты знал, что тебе придётся убивать, — грозно заметил Дима, обхватив тощее лико охотничьего снайпера, оставив на уголках скул смазливые кляксы. — Не смей сейчас ныть. Одно радует, что всё законно и на твоей совести. Раздевайся, я на лью тебе чая. —Я хочу кофе, — невнятно процедил мужчина, упрятав верхнюю одежду в шкаф и пройдя в искрившуюся гирляндой гостиную, где расположился на кривом диванчике с перьевой подушкой. —А я хочу, чтобы ты поспал, — откликнулся Позов, шевелившись резво на кухне, которая была соединена с главной комнатой перегородкой. — Зачем ты опять притащил мне кота? Сначала Филл, затем сраные рыбки, а теперь ещё один проглот корма?       Антон засмеялся, пока кипел и розовел архитектор, как и чайник на газовой плите с двумя конфорками. Дмитрий обмочил стенки кружки кипятком, запарил чайный пакет, закинул в ёмкости головку ромашки, мяты и веточку базилика, которые вырастил на подоконнике. Мужчина достал чистый пододеяльник, укрыл уличного товарища, моментально поглотившего напиток и сопевшего, сложив густые ресницы, на мебели. Рыжий кот Филл, не обративший никакого внимания, мирно пробежал мимо кошачьего гостя, устроился на бёдрах охотника, пока подъездный дикарь велял хвостом, рассматривая искусственную ёлку в углу двухкомнатной квартиры. Он последовал за Позовым, который впустил чужеземца в свою страну линий, чертежей и линеек.       Ближе к более-менее ясному взору из окон до безумия уставший архитектор, зевая и потирая поникшие коричневые пуговки, отпёр входную дверцу, чтобы забрать свежие газеты и налоговые квитанции за ЖКХ, которые усердно доставляют питерские почтальоны. Он поднял с хлопчатого коврика стопку бумаг, перевязанных ниткой, из которых вывалилось чистое, словно айсберг письмо, выделявшееся на сером фоне чёрных букв и блеклых изображений. Дмитрий наклонился за конвертом, на марке которого был изображён чёрный ворон, а когда выпрямился, анализируя весть, шастуновская рука аккуратно выхватила запакованную информацию. Позов вздрогнул и переполошился, так как не ожидал, что его друг пробудился от грёз сна. —Это, кажется, моё, — молвил охотник, охотно отрезая верхушку конверта лезвием складного ножа. —Что за письмо, Шастун? — подозрительно спросил Позов, выедая мужчину недоверием, ибо не получал раньше Антон писем. —Не беспокойся, Дим, — ответил он, пока собирался выбраться на девственную улицу, где в центре города ожидает своей погибели адресат письма.       Архитектор изогнул бровь и скрестил руки на груди, но отпустил безумного Шастуна, который быстрым шагом, не застегнувшись, рванул из ждущей Новый Год квартиры. Он спустился по ступеням подъездной лестницы, а когда резко толкнул слабо державшуюся на болтах дверь, которая вследствие сшибла с ног человек, пиздец, как расстроился. —О, Господи! Простите меня! — нервно дрожал Антон, присев одним коленом на бутон цветка, перед покалеченным лицом пострадавшего. —Пожалуйста, встаньте. Вы задавили цветок, — бредил, как оценил охотник, продавец бутика «Питерских стебельков» Арсений Попов, конечно, инициалы были аккуратно накарябаны на бейджике.       Мужчина зажмурил веки, когда почувствовал, как по щеке скатилась струя крови, и в речных очах затанцевала ночь. Он поднял корпус тела, опираясь на локти, но вновь свалился под натиском ладоней Антона, который не позволял шевелиться резко и обрывисто. Охотник откинул помятое цветение к мусорной урне, набрал номера Дмитрия и молитвами уговорил его выйти на улице, где морозец дергал за кончик носа, и солнце толпилось в облаках. —Какого чёрта, Шастун?! — возмущался Позов, протягивая продавцу упаковку ваты, перекись водорода в стеклянной бутылочке и вопрошая извинения за бестактность сумасшедшего друга. — Арсений Сергеевич, простите Антона за столь грубое знакомство. —Да ничего страшного, — сказал Попов, разглядывая виновника, который подбирал рассыпавшийся букет из пионов, однако ни презрения, ни злости не было на изуродованном лике. —Дим, я должен уже бежать, — пихал стебли с оторванными листьями и поникшие головушки цветов охотник очкарику в грудь, чтобы тот поскорее забрал лепестковый "якорь". — Sorry, за, ну вот это, — запнулся он, пожав плечами, — Арсен, ну, или Арсен Сергеевич. —Антон! — недовольно вскрикнул вслед рванувшему из дворов Санкт-Петербурга архитектор, хмурясь и надувая маковые щёчки от холода. — Какой дурак, — признался мужчина. — Арсений Сергеевич, пойдёмте поднимемся ко мне, чертежи вашего нового магазина готовы, осталось договориться о сумме, заключить контракт и встретиться с вашим дизайнером.       Позов, приобняв талию Арсения, зафиксировал его на прямые обмякшие ноги, аккуратно воткнул в ноздрю вату, пропитанную лекарством, и тысячу раз извинился за принесённый вред. Когда они добрались до квартиры Дмитрия, то Попов попросил разрешения погладить усатых кавалеров, как дитя малое взирать на гумми, пока архитектор возился с карандашными изображениями, и порадовать грустные пионы водой в хрустальной вазе. —Антон — ваш друг? — спросил продавец, устремив умилительный взгляд на золотых рыбок, переливающихся и блестящих, коснувшись подушкой указательного пальца прохладного аквариума. —Он мой друг детства, — глухо, повысив голос, произнёс Дмитрий из комнаты, где натягивал на крепкие бёдра штаны и скрывал под тканью ветровки зябкое тело.       Мужчина закатал бумагу в цилиндр и закрепил его резинкой, зацепил локтём стакан с карандашами с разной мягкостью и твёрдостью. Грифельные стержни свалились на пол, рухнув на голову рыжего кота, отчего он нервно дёрнул хвостом и фыркнул. Кошачий друг резко прыгнул в ноги хозяина, зацепившись за голень когтям и шипя, архитектор, как бы признавая вину и виновато улыбаясь, потрепал бешенного по уху. Филл скоропостижно успокоился и запрыгнул на позовскую кровать, где борзо развалился сажевый незнакомец. Кот улёгся подле пушистых лап и прикрыл дикие глазы.       Позов, поторопившись, запнулся о косяк стены коридора, буркнул и выронил чертежи, которые с глухим треском свалились на пол. Продавец оторвался от животных с жабрами и поторопился явится к истоку шума. —Я такой неосторожный, — ворчал Дмитрий, поправляя раму очков и благодаря Попова за то, что он поднял листы. —Вы мне напомнили чудесную историю, — признался Арсений, мягко засмеявшись, отчего архитектор вновьизогнул в изумлении густую бровь. — Мой друг, а я его представил вам, как дизайнера, служит в кружке для скульпторов. —Служит? — неуверенно переспросил Позов, обращая на слово акцент. —Ну, работает, — уточнил мужчина, почесав конец носа и вызволив вату из ноздри. —Извините, Арсений Сергеевич, я же из Воронежа родом, питерские штучки мне особо не знакомы, — отозвался Позов. — Там всяческие замысловатые формулировочки. —Ничего страшного, — ответил Арсений и вернулся к старому повествованию. — Это случилось майским утром...       Удушающий май резвится за пластиковыми окнами. Пятый час утра лучами солнца нападает на ранее улитую ночным мраком мебель. Птицы визжат, как резаные, и пугают безмятежных прохожих низким пилотажем. На шоссе изредка слипаются кучки машин, и неуспевшие рассердиться лица облегченно вдыхают аромат отцветающей сирени. Продавец васильков, укутавшись простынёй и забившись головой в пух матраса, сладко сопел. Подле кровати на книжном столике со стеклянной поверхностью жила мелкая клетка с канарейкой, которая при первом свете завертелась, как волчок или метель в поле. Она внимательно изучала взъерошенный ночью хохолок Попова, расправляла крылышки и готовилась заполнить квартиру звонкой трелью тонкого голоса.       По тихой лестничной площадке, пробуждая домочадцев и сонные углы подъезда, мчался, перепрыгивая ступени и придерживаясь мраморных стен, Серёжа Матвиенко, который после долгой прогулки по питерским улицам и мостам забарабанил в дверь давнего товарища кулаками и яркими возгласами. Арсений от шума невольно растопырил мутные очи, а после сжал и натянул на лицо край громоздкой наволочки, ибо солнце ошпарило нежную пелену глаз. Он вяло уселся на кровати среди скомканных тканей, согнулся в хрустящей спине, по которой выпирали позвонки, словно сугробы на рельефе Антарктиды, встал на тяжёлые ступни и побрёл к коридоровским дверям, однако по тупой сонливости забрёл на кухню, где включил чайник и позевал. —Попов, я знаю, что ты дома! — разбивал тишину бойкий голос Серёжи, а когда заспанный хозяин показался в дверной щели, радостно добавил, — я, кажется, видел Музу. —Мне кажется, ты конченный, — с призрением огласил продавец хризантем, пропуская занесённого ранним часом гостя, пропитанного ароматом сырой улицы.       Матвиенко воодушевленно принялся рассказывать, как он, качаясь на детских качелях у кого-то в старом дворе, приметил среди спящих и покойных окон, окно, горящее и живое, будто оно и вовсе не желало покоя. Звёзды ещё пекли небосвод, но розовый рассвет томил мрак. Двор задрожал по швам от гула скулящего двери балкона четвёртого этажа, на который зашёл проветриться некий мужчина. Скульптор приметил его черты лика весьма приятными и даже желанными, весь взгляд был направлен на сочные губы, пробавшие сигарету и уютные, как семья, беззаботные карие глаза, смотрящие вдаль, в светлое будущее. —Я правильно тебя понимаю, что ты увидел какого-то мужика и по каким-то неясным мне причинам вообразил его своей Музой? — бестактно выдал Арсений, заливая кружку водой в 60°C и рассыпая в ней растворимый кофе. —Это не просто "какой-то мужик", — злобно огрызнулся Матвиенко, — я же не называю твои цветочки "растениями", вот и ты будь добр, меня понять. В нём было что-то особенное, греческое. —А-а, — будто понимающе протянул Попов, протягивая Сергею стакан приторного напитка, — если ты говоришь про что-то греческое, значит, это действительно было важным или захватывающим. Я прекрасно помню, что ты без ума от Греции, её культуры и истории, а также архитектуры. Все эти удивительные гармоничные сочетания человеческого тела с природным окружением и его замыслом, — смеялся Попов. —Какой же ты всё-таки бесчувственный человек, — вынес заключение Матвиенко и жалобно запил горе и в ужасе съёжился. — Фу, какая гадость. Как ты это пьёшь? Для тебя сахар существует? —М? — любопытно посмотрел Попов, облизнув трюфельные уста, — А мне нравится. Парой даже к самому горькому и не вкусному привыкаешь таким образом, что слаще будто бы никогда и не было.       Сергей чисто из-за уважения одолел 250 миллилитров горечи, сообщил, что ценой жизни и смерти нарисует портрет из камня и глины Музы, и исчез, словно он не появлялся вовсе, однако напоследок изволил высказаться: «Я такой неосторожный, влюбляюсь в каждого прихожего. Ну, или вышедшего на балкон».       Попов проводил его задорным смехом и пообещал навестить в мастерской тем же днём. —«Я такой неосторожный, влюбляюсь в каждого прихожего. Ну, или вышедшего на балкон», — дословно цитировал Арсений Дмитрию, которые шагали по извилистым переулкам, ступая на грязные седые кучи сырого снега, миллиметром выпавшим за ночь.       Позов внимательно слушал воспоминания продавца, пока его шестерёнки в сознании прокручивали знакомую картину. Он помнил, то самое майское утро, будто оно было вчера, и того самого "Сергея", правда, из-за того, что архитектор был без очков, то принял гуляющего за юного молодца, убитого пьянью да такого состояния, что он качается на качелях, предназначенных для малышей. Неловко, конечно, но стоит ли теперь переживать? Вдруг Дима ошибается и это всё-таки был набуханный подросток.       Мужчины завернулись заугол, а Шастун гневался на неработающий лифт, из-за которого снайперу пришлось пешком взбираться на двадцатый этаж, таща на плечах, с одной стороны, несобранную, поэтому лёгкую винтовку, с другой стороны, тяжелую от грехов. Пока он перебирал берцами, то всматривался в фотографию заказанного человека. С каждой секундой его сердце легонько кололо от изображенного: до ужаса теперь знакомые глаза то ли серого, то ли голубого цвета, похожие на питерское небо над головой, спрятанной под оранжевой бини, ямочки в уголках дряхлых скул, потрёпанная чёлка и добрая улыбка с здоровыми белыми зубами. Чёрт, да это же продавец бутика «Питерских стебельков», Арсений. Антон как-то нетвёрдо остановился, всматриваясь в инициалы заказчика и опечалено подумал: «Чем же тебе, N**, так не угодил несчастный продавец цветов? Букет что ли неправильный выбрал для дамы или где-то дорогу рассадой перешёл?». С мыслями данного типа Шастун взломал смычком замок, который запирал чердак на крышу, словно кот, бесшумной прокрался наверх, где расстегнул чехол, вызволил разбитое по частям оружие и профессионально, а руки за столь долгое время выучили ход сборки наизусть, не задумываясь, установил «Выхлоп» на подставку и принялся осматриваться, как ястреб над ржаным полем.       Высотные здания втыкали углы в серый небоскрёб. Воздух стоял тяжким, едким и давил легочные мешки, однако снайпер, дабы упокоить душевное волнение вновь закурил пассивную сигарету. Табачный дым тонул в бурых облаках, пока Дмитрий и Арсений знакомились с мастерской Сергея. Помещение проживало на втором этаже каменного особняка, соединенного подобными на одной стороне питерской улицы. Она представилась мужчинам огромной аудиторией с величественными окнами, чрез которые пробегал блеклый свет. В дальнем углу притаилась небольшая дверь, она вела в кухонную комнату, где с едой, часто забытой в нерабочем холодильнике, протухала краска и твердели сосуды с глиной, где неуютный пружинистый диван зарос слоем пыли и стол скривился от постоянных царапин долота. В зале хаотично стояли десятки глиняных статуй, накрытых белой простынёй, чтобы тучи пыли не прилипли к вырезке. Они сковали в себе всю молчаливость и невозмутимость. —Хозяин дома? — испугал мёртвую тишину голос продавца и звон колокольчика над верхним брусом двери. —Ты уверен, что это место не заброшено? — с недоверием спросил Позов, пройдя вглубь комнаты и не отрывая взгляда от высоких каменных манекенов, среди которых реально можно заблудиться. — Не очень-то здесь и чисто, — заключил он, встав спиной к скульптуре. —Это творческий срач, — откуда невозьмись появился голос возле уха архитектора, который в тихом ужасе отпрыгнул к стремянке и нахмурил и до того хмурые брови. —Серё-ёжа, — пропел Арсений, заключая друга в объятья и утыкаясь ему лицом в плечо, чтобы сдержать приступы хохоты, щекочущее горло.       Матвиенко улыбнулся, подмигнул новому знакомому и пригласил их на кухню, чтобы выпить горячего чаю, а на улице явно температура не превышала и трёх градусов. Попов начал рассказывать про утреннюю взбучку с Антоном, пока они миновали студию, а Дмитрий медленно тянулся за мужчинами, однако одна из скульптур, отличавшиеся средним размером, заинтересовала его. Архитектор отложил чертежи и осторожно, пока хозяин мастерской и продавец шуршали в другой комнате, подобрался к мраморному изделию. Он аккуратно стянул белое покрывало, которое с тихим шорохом ударилось об испачканный глиняной смесью линолеум. Позов, пробегая деревянными глазами по портрету, словно смотрел в зеркало. Перед ним стоял он же, только без глупых очков, без мешков от бессонных суток и стресса, без густой бороды и лишних скоплений липид на лице. Творчески вырезанное тело облегала римская тога, а на голове был воздвигнут оливковый венок. —Это я? — задумчиво спросил он, однако, отвлекшись на зов Арсения употреблять напиток, который согреет внутренние органы, потянулся за свитком с карандашными линиями, избавился от стекляшек в оправе на носу, оставив их подле камня, и вежливо вошёл в трапезные покои.       Они совсем не долго пили чай с чёрствым печеньем, ведь нужно было перетереться архитектору и дизайнеру о цветочном магазине Арсения, обсудить нюансы, детали, поспорить о дизайне и оправдать свой выбор постановки мебели в данном месте. Клин сошёлся им на столике, который якобы не должен вертеться у входа, ведь его предназначение держать что-нибудь на себе в центре помещения. Когда дискуссия была разрешена, и творческие личности заключили компромисс, пожав ладони, Позов, поблагодарив Арсения за предоставленные в конверте деньги, удалился из их общества, мол, нужно поторопиться в квартиру, чтобы накормить домашних зверей. Хозяин, конечно же, проводил архитектора, попутно отворяя окна, ведь по словам продавца букетов в помещении и вправду веяло несвежее дуновение. —Мне кажется, что кто-то милый и очень любопытный изучил твою Музу, вышедшую на балкон, — произнёс Арсений, примерив скульптуре стекляшки Дмитрия, которые удачно легли на переносицу каменной фигуры. — Батюшки, да ведь он был красным не от чая, — смеялся Попов, расхаживая по студии. —Арс, блин, не смешно, — серьёзно заметил скульптур, накрывая статую и задераясь, — а если он узнал себя? Как же неловко-то вышло... А если я где-то напортачил? Чёрт. У меня так сердце ёкнуло, когда я увидел его. Вблизи ещё красивее, — отзывался Сергей, ласково пробегая возлюбленным взглядом по мраморному Дмитрию. —Да ты втрескался по уши, — придавив лопатки спины к стене, заметил продавец, приковав речные очи к экрану гаджета, пока Матвиенко тяжело вздыхал сквозь прикосновение губ к ледяным губам статуи.       Шастун, которому нужно было узнать, где находятся Дмитрий и жертва, набрал номер друга, который с бурными чувствами начал тараторить по ту сторону трубку. —Антон, я сейчас был в студии дизайнера Арсения, который будет отслеживать ход постройки его цветочной лавки, и ты представить себе просто не сможешь, что произошло. Он когда-то увидел меня курящим на балконе и, чёрт возьми, вырезал скульптуру, а, как точно и красиво, зараза этакая армянская, — лепетал вспыхнувший архитектор, перебирая пальцы в неотмывшимся грифеле. —Ого! Как круто, — пропустив мимо себя пол рассказа, ответил Антон. — А где находится эта студия? Ну, на какой улице? Я бы с удовольствием зашёл и посмотрел на это, — стыдно врал мужчина, ступив на выкружку многоэтажки и пустив сосредоточенный взгляд вниз, предполагая возможное местонахождение здания и, бинго.       Студия по описанию Дмитрия находилась прямо над снайпером, а вон — открытые настежь панорамные окна и, к слову, стоящий перед ними Арсений, ярко светившийся как звезда на изумрудной верхушке ёли. «Повезло, повезло», — подумал мужчина и направил ствол огнестрельного оружия на продавца. Одна пуля и привычные десятки ударов сердца, если не нажать курок сейчас, то грех цена всем тем, умершим от его рук тогда. Снайпер возложил указательный палец на курок, стиснул зубы, и задержал дыхание, которые сбивалось от яростных волнений кровяного мотора. —Сейчас, сейчас, — шептал Антон, наводя прицел на грудь жертвы, чтобы шальная пробила самое слабое, однако любимое романтиками место человека.       Выстрел произошёл мгновенно, однако мимо. В поле прицела неожиданно появился лебедь, из-за которого снайпер дрогнул, и траектория пули изменилась на какие-то сантиметры, спасшие жизнь продавца алых роз. Свинцовая глубоко засела в бетонной стене, которая посыпалась известкой на надплечья одежды Арсения. Шастун взбесился не на шутку, он, рыча и скалясь, швырнул в птицу острый кусок разбитой стеклянной бутылки, задевшего и вонзившегося в нежное крыло. Лебедь не смог долго удерживаться в просторе высоток, поэтому с истошным стоном начал падать, хлопая по телу здоровым крылом. —Пиздец, молодец, — выпалил Антон, забрасывая в рот сигарету, которую был готов сожрать со всеми потрохами. — Во-первых, ты только что упустил жертву, во-вторых, ранил невинную птицу, а , в-третьих, подставил под угрозу всю организацию. Ебануться мне с двадцатого этажа, сука, — бранился наёмный убийца, зарывая ладони в сальные волосы. —Арс, у тебя штукатурка на худи, — молвил Серёжа и недопонимающе обратился к потолку. — Странно, я же вот ремонт сделал. Потолок, вроде, целый. Откуда она осыпалась? — задавался вопросом скульптор, пока продавец стряхивал мел и думал о чём-то своём, правда, когда он приметил отверстие чуть правее виска, то с ужасом навострился. —У тебя когда-нибудь были дыры в стенах? — сглотнул он, проведя подушечкой пальца по ровной окружности. — Серёж, а есть щипцы? —Дыр не было, да и быть не может. Стены-то из бетона, — диву давал Матвиенко, шагая за прибором в уборную комнату, где зачем-то оставил на сохранение такого рода вещи. — Держи.       Попов осторожно захватил ножками щипцов ствол пули, вытащил её и, переживая притупившуюся помесь чувств, слабо захихикал. —Серёжа, не хочу паниковать заранее, — странно мямлил он, — но меня, кажется, хотели пристрелить, — кончив повествование, мужчина свалился в обмороке на паркет, инструмент ударился со звоном, а свинцовая покатилась к ногам скульптора.       Через десять мнут ухаживаний и приведения в сознание, Арсений очухался от запаха нашатырного спирта и Серёжи, который взволновано советовал обратиться в полицию. Он объяснил, что по газетным статьям в неком городе N завелась незаконная организация «Воронье око» и распространилась по всей России, как вирус, целью которой являются заказные убийства. Правда, по словам тех, кого поймали за обращением к куратором-воронам — это лишком дорогое удовольствие. Информации о них настолько мало, что предугадать последующие шаги невозможно. —Почему ты думаешь, что это именно "вороны"? — приходя в реальность, интересовался продавец молочных астр. —Да потому что на гильзе вырезана их печать, — ответил Матвиенко, показывая крошечный силует тёмной хищной птицы по металлу. —Да, а я так давно мечтал об открытии своего бутика и спокойной жизни, — проныл безвыходно Попов, приложил холодную ладонь ко лбу. —Ты бы лучше мечтал о своей безопасности, — возразил встречно скульптор. — Сейчас выйдешь на улицу, забредёшь в безлюдный переулок, а там тебя какой-нибудь паж возьмёт и пырнёт ножом в бок. И доставишь ты тогда сам себе цветы на могилу.       Арсений промолчал, поджав сухие линии губ, а ведь, на самом деле, друг говорил правду, что теперь ему делать? —Что мне теперь делать? — поспешно думал Антон, слетая со ступенек лестничной площадки. — Как убить Арсения?