Как убить Арсения?

      Шастун, грызя и вороша сухую кожу с уст, прятал складные улики в чехол и торопился сбежать с антенной крыши высотки. Он выбрался из здания понурым и, как назло, судьба свела его и встретила лицом к лицу с перепуганным Поповым, который, успокоив Сергея и убедив, что самостоятельно доберётся до квартиры и обязательно доложится по телефону, выбрался из нудной студии. Антон молча остановился посреди тротуара, пока продавец сельских подсолнухов брёл на него, панически оборачиваясь. Арсений, словно уносил ноги от какого-то прохожего, вообразив себе, что за ним гонится наёмный убийца, и, в конце концов, он легонько столкнулся с охотником, ударившись содрогающимся телом о грудь мужчины с винтовкой, наступая кедами на грубые берцы. —Антон! Антон, простите. Я…то есть, извини, — взволновано тараторил Попов под мёртвым взглядом Шастуна, который не сводил с параноика-новичка приземлённых глаз, пока тот, вцепившись в рукав ртутного пальто, выглядывал из-за извилистой спины охотника, провожая якобы своего преследователя. —Что ты делаешь? — поинтересовался Антон, посмотрев на уходящего человека, задевшего внимание продавца беспокойных агератум. — Этот человек преследовал тебя? — профессионально подыгрывая и дёргая “когтями” безнужный страх жертвы, заботился он. —Нет, нет, конечно, нет, что ты такое говоришь? — отпуская ткань верхней одежды, отказывался Арсений верить в опасения собеседника, хотя со лба, словно дождь, лил пот. — Просто, мне показалось, что что-то не так, ха-ха, — срывались нервозные смешки с обезвоженного языка Попова, а у светло-русого ворона руки чесались, чтобы не зарезать ножом-бабочкой, обитающим в глубоком кармане пальто, пожеванное стрессом тело продавца «Питерских стебельков». —С чего ты взял? — липко наклонившись к лицу Попова, спросил он, пока мужчина постарше сковывался и переводил глаза на огнестрельное оружие. —Ты о.ох-хотни... — плутал языком Попов, отступая и выставляя ладони в пластырях к лицу друга Дмитрия. —Конечно. Квалифицированный специалист с лицензией. Всё по закону, и как в Конституции писано. Выезжаю за Москву на своём фольксвагене, глубже в лесок, с мужиками да девушкой. Там костёрчик, рыбалка, алкоголь и охота на дичь. Не знаю, зачем я тебе это вообще говорю, но знай, что люблю коллекционировать всякие острые и блестящие штучки: ножи, кастеты, — обманывал охотник, перехватывая и изучая ладони мужчины, переклеенные липучками. Прежде, он не заметил этого. — Почему твои руки в пластырях? —Я же работаю с цветами, например, с розами, стволы которых усыпаны придуманной природой защитой – шипами. Их доставляют из городской оранжереи целыми кустами, а я распределю, формирую букеты и часто царапаюсь, а также...Стой! Не надо! — резко затормозил Арсений действия собеседника, когда он сорвал наклейку и приметил залеченные временем и организмом невнятные ожоги. — У меня ожоги после пожара цветочной студии в Москве, — выхватывая кисть и прижимая к себе, молвил Попов и обессиленно вздохнул. Московская осень. Золотые поля усыпали змеиные дорожки вдоль городского парка, забросанного небоскрёбами и жалкими модными бутиками. Жители безмятежно гуляли, собирая в сердце лирическую депрессию и пиная кучи золотых листьев, пока где-то внутри аллеи срывал тенорный голос будущий знакомый читателю продавец, окликая однокурсника, которому он опьяненным отдал все заветные мечты и желания звёздной ночью на выпускном вечере. Они поклялись друг другу, что вдвоём вытянут цветочный магазинчик, накопят знатную сумму зелёных дам и навсегда свалят из серой России в нестандартный Амстердам, где продолжат цветочную деятельность. Однако жизнь потребовала жертв, и предприниматели жойско прогорели, слава Богу, что оформили банкротство, а то бы долги выплакивали выплачивали до конца светлых дней. —Руслан! Постой же ты! Белый, твою мать, остановись. Ещё ничего не кончено, — просил юный Арсений, ловя друга за ледяную ладонь. —Мы банкроты, Арсений. Это конец! Чем я только думал, когда соглашался тебе помогать, прекрасно же знал, что ты не от мира сего, продавец-неудачник, — вырывая конечность и требуя неприкосновенности, колко высказывался партнёр, пока на бледное лицо Попова падала первая сентябрьская капля. — Выкручивайся теперь сам. Не смей, даже дышать в мою сторону, понял? — ненавистно шипел обладатель болотных очей, в которых Арсений увяз в придуманной надежде быть с человеком, вдохновившего его на начальных этапах малого бизнеса и подарившего веру. —И не подумаю, — полушёпотом отозвался “продавец-неудачник”, соскальзывая на колени и прикасаясь крутым лбом к влажной земле, которая, впитав разошедшийся ливень, стреляла успокаивающим ароматом в ноздри. — «Оказывается, больнее всего не гореть в языках пламени, а догорать и чувствовать, как от тебя остаётся лишь пепел и никчёмный осадок, — пуская солёные потоки, срывающиеся с крыльев носа и хоронившихся в литосфере, думал Арсений, пережимая в порывах то ли бешенства, то ли страдания плечи. — Насколько же ты себя ненавидишь, Арсений, раз доверился человеку?». —Эй, там! Пацан, ты в порядке? — подбегая и бросая в сторону скейтборд, беспокоился низкорослый юноша с серьгой в мочке уха. Он приобнял отвернувшегося красного Попова за промокшую насквозь ветровку и усадил на ближайшую лавку, где уселся подле и проговорил: «если невыносимо терпеть, не стесняйся, плачь, как истеричная сука. Я не буду осуждать. У каждого бывает хреновый день и каждому нужно выпустить пар». Арсений взирал на него заплаканными маковыми глазами, в которых, кажется, образовался густой океан, и, уткнувшись в плечо, отрывисто засмеялся, перемешивая хохот и хныканье: —Меня эта хрень уже неделю шлёпает, как проститутку, пар выпускает, — скаламбурил он, успокаиваясь, а собеседник, чумея от прикола, залился гоготом, примечая: «какую же хуйню ты сморозил сейчас, сам-то понял? Серёжа Матвиенко, приятно познакомиться, шлюшка». С этой дождливой встречи и новым другом, который в скоропостижном времени устроил Попова на подработку в мастерскую, где Сергей проходил практику по специальности дизайнера, а также помогал выплачивать долги минимальными суммами безвозмездно, продавец-неудачник мелкими шагами избавился от кредитов и арендовал вместе с Матвиенко бывшую парикмахерскую. Арсений вкалывал сутками на трёх работах, чтобы иметь при себе достаточно денег для реставрирования цветочной студии и дорогостоящих связей, которые сыграли не малую роль в открытии цветущего агентства: менеджеры, поставщики растений, культорганизаторы и многие другие. Студия в первые дни существования привлекла большую аудиторию и вносила прибыль. На головы юношей навалились нескончаемые заказы, народ толпился каждое утро у порога магазина, чтобы бы успеть прихватить с собой цветочный букетик на семейный ужин или найти минутку обговорить стиль украшения помещения к знаменитому дню: свадьбе, встрече однокурсников, именинам и прочего рода мероприятиям. Однажды в Рай наведался невзначай Руслан с претензиями и какими-то жалкими убогими идеями, но Серёжа силой прогнал Белого, так как Арсений не справился бы с влиянием и позволил вновь собой воспользоваться, как салфеткой или бумагой в уборной. Необоснованная вина, конечно, осталась на сердце Попова, но Матвиенко перекрывал все тревоги здравым смыслом: «Арс, ты серьёзно? Забыл, как он бросил тебя со всеми кредитами и свалил к чёртовой матери? Ты хочешь снова попасться в эти сети? Я не позволю тебе натворить глупостей. Нет прощения предателям. Научись ценить свою шкуру». Жизнь налаживалась, однако предателям свойственно выжигать какую-нибудь бестию. —Мы рады, что вы согласились оформить зал для свадьбы. О вашей цветочной студии вся Москва колышется, как водоросли на дне океана, — пожимая руку приехавшего на место работы Арсения и отшучиваясь, проговорил картаво мужчина в очках, который прижался губами к виску лучезарной стройной темноволосой девушки, нежно обнимающей бардовую потрепанную годами укулеле. —Приятно слышать, Дмитрий. Будут какие-нибудь пожелания? Свадебная арка из белых роз или гирлянды из пионов? Надеюсь, что у необручённых супругов нет аллергии, — поинтересовался продавец, взирая на возлюбленных, тонущих друг в друге, и искренне ликую сердцем от ламповой атмосферы. — Сегодня, представьте себя, как к случаю, привезут партию новорождённых роз, — рассказывал он, пока в ладони не затревожился сенсорный гаджет от входящего звонка неизвестного номера. — Цветочная студия «Гипоцирта глабра. Золотые рыбки»! У телефона Арсений Попов, я слушаю вас… Попов, извиняясь перед москвичами, случайно потревоженных его лёгким касанием, терялся в народе, пока мчался к полыхающей огнём и разваливающейся на железные балки и бетонные стенки студии. Он в бешенной панике набирал Сергея, который, подняв трубку и ничего не расслышав, кроме невнятного «Студия, Серёжа, пожар!», бросился из квартиры, в чём был одет – шорты и розовое худи, прямиком за руль машины. Когда Матвиенко прибыл на место происшествия, то московский квартал был обвеян кучами чёрного дыма, охающей и снимающей на камеру огненное представление толпой, а также спасателями в касках и белых халатах. Минуту людской суеты заглушило собой секундное взрывное рвение пламени, которое вздымалось вверх, жадно истребляя кислород. Врачи в синих спецовках приняли от пожарников на носилки обожжённого и удушенного гарью продавца, из последних сил облегающего предплечьями с покрасневшими пятнами горшок со свисающими стеблями цветочных бутонов, имитирующими золотых разлинованных рыжими полосами рыб. Очевидцы сообщили Матвиенко, что Арсений, как умалишённый, ворвался в горящую студию, предположительно, для того, чтобы спасти живой товар, но стоило ему исчезнуть в здании, как на вход обвалилась арматура, и мужчина оказался взаперти. Если бы не слаженная работа спасателей, то исход мог бы быть летальным. —…Пришёл в сознание уже в больнице. За окном от заката небо розовое, как армерии, а в ушах это надоедливое «пик, пик, пик». Сергей в халате на стуле сопел, оказывается, он, как меня доставили, не уходил вовсе. Матерился, как безбожник, когда проснулся, а я уже перемазанный пантенолом, без кислородной маски сижу и реву над пустившим трещину горшком глабры, — вспоминал Попов, пока они шагали к городскому парку, пустующему и безлюдному в разгаре декабря. —Блядь, как интересно, — докуривая деву с травяной макушкой, отметил иронично мужчина, — очень круто было услышать эту историю. Я же молил тебя, чтобы ты рассказал. Сочувствую, мужик, сочувствую.       Арсений круто остановился под нищей кроной тополя и раскатил широкую улыбку на лице. «Пока петербуржцы давят меланхолию, я буду дарить им цветы, чтобы облегчить какие-то микроскопические минуты скучной обыденности», — говорил он, подобрав крупные дырявые бурно-рыжие и медные листья, и сообразил из них ветхий букет, который двинул сметенному Антону. Охотник плюнул на природное ассорти и направился дальше, отталкивая камни подошвой тяжёлой обуви. Они потерялись среди голых мадмуазелей с тощими и кривыми кистями рук, изуродованными корнями, торчащими из сырой земли, и воющих под гулы северного ветра. Набредя на скованное коркой льда побережье озера, по которому парила изящная жемчужная птица с оранжевой заплаткой, склонившей набожную головку к ледяной упокоенной глади, Попов, словно дитя малое, по-настоящему заволновался. —Лебедь! — проронил он, поймав мизинец и безымянный палец Шастуна, который оскалил зубы и напыжился. Мужчине явно не нравятся лишние прикосновения. — Нет, лебеди – да это же Ромео и Джульетта с детками. Как много лебедят! Они, скорее всего, здесь на привале. Как же я соскучился. Сколько дней прошло с последней встречи?       Продавец пылких бальзаминов осторожно подкрался к ложе водоёма и припал на колени перед символизирующими преданную любовь пернатыми ангелами. Его сердце сжалось, а грудь придавил булыжник разочарования, когда он созерцал, как нежная лебёдушка бережно касается клювом кровоточащего крыла потрёпанного главы семейства, а лебедята ужасно лепечут и пищат, словно тоскливо, ранняя слезинки, плачут. —Какое мерзкое чудовище смогло ранить столь беззащитное создание? — вопрошал Арсений, протягивая ладони к перьевым облакам. — Ромео, Ромео, плыви сюда, скорее. Ты в безопасности, дружище.       Антон признал такого самого “Ромео”, который сорвал его операцию, поэтому скривил ненавистную гримасу, пока пушное семейство подплывало к доброму телосложению Попова. Охотник выпучил глазницы и потерял ритм дыхания, когда лебёдушка возложила на плечо продавца «Питерских стебельков» крюкообразную выю, а птенцы кусали его за ткани одежды и хлопали крылышками, вытряхивая перышки. Хромающий самец еле-еле выбрался из серой воды и, падая вперёд, свалился обессиленно у колен Арсения. —У тебя есть бинт или марля? — бережно обняв птицу, обратился голубоглаз к охотнику, который, конечно же, не имел данный ассортимент. —Нет, — бросил дерзкий ответ Шастун и сунул покрасневшие ладони в карман, где нащупал сложенный нож-бабочку. — «Прикончу его здесь и утоплю нахуй», — подумал снайпер, шагнув к позвоночнику Попова.       То было поражение высокого наблюдателя, когда восковой лебедь сорвался с рук Арсения и, агрессивно шипя и кидаясь, преградил путь к мужчине, широко расставив крылья и спрятав за матрасом перьев продавца, отчего Шастун шарахнулся назад и поднял пустые ладони. Испугался, зараза, каркающая. —Ромео, нельзя, Ромео, — беспокойно просил Попов, пока белый самец рычал, а охотник пребывал в аухе. —Я могу сгонять за бинтами и хлебом, если ты хочешь, конечно, — предложил он, поправив лямку чехла с «Выхлопом» и отойдя на приличное расстояние, чтобы страж угомонился. —Было бы чудесно, — поглаживая лебедя за изгибистую шею, успокаивая тем самым горячий нрав, отвечал продавец, пока пернатый защитник складывал одно крыло, пока другое вываливалось и плелось по сухим травинкам.       Шастун был в сильнейшем ступоре и стрессе, пока остывал в ближайшей аптеке и очереди хлебобулочной лавки. «Что? Почему? Как?» — не покидало голову смутное раздумье. Он приобрёл свежий батон и перевязочный материал, а также упаковку ваты, перекись водорода и многое другое для обработки раны, хотя хотел бы приобрести свободный момент прикончить Попова. До позднего часа дня охотник и продавец маялись с болячкой лебедя, который всё-таки отомстил Антону, набросившись, когда ничего не предвещало беды, и, прокусив ему отмерзшую ладонь, после чего он гордо с перевязкой пустился в плаванье, дёрнув концом хвоста. —Вот, — виновато произнёс Арсений, заклеив частые отпечатки на коже, кровоточащие каплями, пластырем. — Не понимаю, почему он так зол на тебя. Однако после того, как ты помог перевязать крыло, его детишки не сходят с тебя, — умилялся продавец упёртых Вероник, наблюдая, как лебедята взбираются по охотнику лапками, оттаскивая его светлые локоны клювиками и залезая под пальто из-за чего мужчина наконец-таки искренне улыбнулся. — Люди становят красивыми, когда улыбаются, словно солнышки. —Ладно, парни, заканчивайте, — собирая птенцов в охапку и отстраняя от себя, молвил Антон, а затем смутился от слов Арсения, уставившегося и проедающего его волнами очей. — Не мели чушь. Отвратительно.       Попов засмеялся, а Шастун окончательно загнался размышлениями: «Как мне убить Арсения?». Молодые люди, покормив семью крошками выпечки из пшеничной муки и пообещав вернуться завтра – навестить, возвращались в более-менее оживший мир, где на улицы выходили единицы москвичей. Приближаясь к пешеходному переходу, Антон указал на развязанные пернатыми хулиганами шнурки обуви продавца, но он махнул на это, заручившись, что завяжет их на другой стороне тротуара. Однако, как только они приблизились к зебре, то ранее горевший зелёным огнём светофор переключился на красный цвет, а Антон намеренно подставил подножку Арсению, чтобы тот свалился в самую гущу сдвинувшихся автомобилей. Но к счастью Попова, чья жизнь пролетела перед голубыми радужками приближавшимся вплотную капотом внедорожника, и к невезению замученного снайпера, Арсения поймал за шиворот невысокий худой мужчина, который топтался с мальчишками позади и всё прекрасно видел, как охотник вытворил смертельную пакость. Светло-русый оттащил в сторону оглушенного шоком продавца «Питерских стебельков» и с расплывчатыми линиями губ на вытянутом лице похлопал его по плечам, приговаривая: «осторожнее нужно быть, гражданин с дорогой, хотя в вашем случае со шнурками». —Паша, милый, — затревожилась молодая девушка, сжав меж собой кисти рук в перчатках, с двумя резвыми юнцами позади, — всё хорошо? Никто не пострадал? —Ляйсан, дорогая, слава Богу, без жертв, — отозвался муж, проедая карими глазами корчившего волнение на лике охотника. —Спасибо вам, — пришедши в менее-более живое состояние, пролил Арсений, благодарствующее взирая на светлого Павла, который кивнул головой и завернул с семьёй в ресторан, правда, напоследок он задержался и не доверительно обратил внимание на Шастуна. Чувство беспокойство не покидало мужчину, но что-то подсказывало ему лучше не лезть за яйцами в это воронье гнездо. —А я говорил тебе завязать шнурки, — скрывая адское желание разъебать перегородку, процедил снайпер, пока Попов на одном дыхании завязал бантиком верёвочки и прятал их в пространства обуви, молча перебирая произошедшее и сминая дрожащие губы. —Я так испугался. Если бы не этот человек, то страшно было бы предположить исход, — утрясая сердцебиение, говорил шатен, обдумывая: «точно ли я наступил на шнурки или это была подножка? Почему тот мужчина так презрительно на него смотрел? Что происходит, чёрт возьми? Не то чтобы я боялся Шастуна, но обстоятельства, словно тычут пальцем, указывая на выходки Антона. Мне стоит переживать? Нет, должен ли я опасаться?».       Остатки маршрута герои протянули в обоюдном молчании. Охотник проводил Арсения до козырька подъезда, вычислив, где он ошивается сутками, но навязываться и выяснять номер квартиры не стал, ибо ситуация накаляется, а время стрессоустойчивости на исходе. Ощущение дерьма в груди наваливалась лепёшками, а когда продавец кровавых роз ни с того ни с сего кинулся с объятьями на шею снайпера и прошептал на ухо опаленное «спасибо» за то, что он помог позаботиться о лебедях, то чувства выскочили в глазах мерзкой пеленой морской воды. Мужчина закрыл лицо разбитого мученика и, пока мужчина отстранялся, неровно и рвано дышал. Ужасная вина за всё разодрала горло, а сердце царапали ногти невинных жертв. Сука, его истощила до боли такая ублюдская жизнь, его изнурил Арсений, который трижды должен был уже сквозь землю провалиться, но все без толку. Почему жалкий и убогий продавец растений верит в доброту и невиновность серийного убийцы, хотя очи переполнены страхом? Почему он благодарит его и считает хорошим человеком? Невыносимо отвратительно. Несносно тяжело, когда ты отрицательный антагонист, но какой-то пройдоха верит, что ты само воплощение света и на твоих пальцах не водится кровь. —Антон, всё хорошо? Должен ли я что-то услышать? Ты побледнел, — касаясь ладонями влажных Шастуновских скул, переживал Попов. —Нет! Отвали от меня, — злился растроганный охотник, смахивая прикосновения продавца решительных декабристов шлепком и удаляясь к чертям собачим.       Мужчина немедленно направился в кантору «вороньего ока», пока Попов старался найти усмирение, однако становилось только хуже. Ранее приветствие вечера навело паранойю, которая щекотала нервы Арсению у аккуратного подъезда, обступленного кустами сирени, на лестничной убранной площадке, даже в стенах предновогодней увешанной мишурой и цветастыми лампочками гирлянды квартиры. На память легло ощущение, будто бы кто-то упирался взглядом в его затылок, тогда в парке, когда Антон попросту отсутствовал. Когда продавец взбирался по ступеням, то мания преследования прошлась водопадом мурашек по родинкам на плечах. Он размашисто перешагивал, а, попав на территорию домашнего коридора, силой захлопнул дверь, дочиста не оглядываясь. Золотая канарейка нерешительно пискнула, свалившись от громкого звона с жердочки на дно клетки, а Попов устало спустился, скользя спиной по плите, на коврик и скрутился в области верхнего отделения позвоночника, надолго зажмурившись. Однако горшок на обувном комоде густой голой гипоцирты с замазанной глиной трещиной распространяло упокоение длинными вьющимися отцветшими стеблями, которые задевали хозяина и, словно невидимый друг, протянувший руку помощи, молчаливо, не давя, слушали, как мечется сердце слабо улыбнувшегося Арсения.