***
Дженни просыпается вечером. Что-то заставляет её проснуться. Она с трудом приоткрывает глаза — вокруг темнота. В горле пересохло и дышать трудно. Пить хочется невозможно, но вокруг тишина. Она глазами бегает по помещению и моргает часто, стараясь привыкнуть к отсутствию света, но получается плохо. В этой темноте замечает чей-то силуэт где-то в углу палаты. — Х-хосок? — ей не отвечают, — Я хочу пить. Дай мне воды, — фигура молча подходит к тумбе рядом с больничной койкой и, набрав из графина стакан воды, протягивает девушке. — Помоги мне, — глаза так и норовят закрыться, видимо лекарства ещё действуют. В ответ ей цокают недовольно, но одной рукой всё же придерживают за затылок, а другой подносят к губам стакан. Дженни, сделав пару глотков, может наконец немного прийти в себя. Взгляд её падает на чужое запястье. Тату нет. Той самой, которую Хосок когда-то набил, проиграв ей спор, — спасибо. Когда незнакомец ставит стакан на тумбу, в живот ему упирается дуло пистолета. Он голову медленно поднимает, чтобы на девушку глянуть. — Ты кто такой? — смотрит настороженно, ведь наконец взгляд получается сфокусировать на человеке: одет во всё чёрное, в кепке. Пытается под неё заглянуть, но на лице маска, а глаз не видно. Молчит. — Я задала вопрос. — жёстче. Дженни слаба очень. Она пистолет одной рукой с трудом удерживает. Понимает, что даже если незнакомец без оружия, он легко сможет защититься и убить её, стоит только захотеть. Но просто лежать нельзя. Не в её духе. — Отвечай мне, ублюдок, — рука предательски подрагивает, — иначе останешься без ноги. — оружие вниз направляет, — Если прострелю колено, считай нормально ногой пользоваться уже не получится. — молчание, которое окончательно выводит Дженни из себя. — Я считаю до трёх. Раз, — всё ещё не звука, но он руки в кулаки сжимает, напрягается, — два, — ничего, а кисть совсем слабнет, — ладно, может после этого разговоришься. Она уже собирается нажать на курок, но незнакомец ее за запястье хватает и пытается обезоружить. Дженни на это действие дергает его за воротник кофты на себя. Хочет вырвать руку из крепкого захвата, но незнакомец сильнее. Он запястье сдавливает, из-за чего пальцы девушки размыкаются и оружие с грохотом падает на пол. Дженни на это отвлекается и не сразу замечает руку с платком, которой ей зажимают рот. Перед тем, как отключиться, она видит ворона. Чёрного, смотрящего прямо в душу.***
— Мама, — Джин садится рядом с Хису, которая смотрит в пустоту куда-то, не двигаясь. Лицо её не выражает никаких эмоций, она молчит. — ну скажи что-нибудь. Они уже второй час сидят у операционной, в которой отца оперируют. За все это время мать ни слова не проронила. Намджун у дверей стоит и нервно ногой дергает. Ждёт. Когда увидел отца в крови, как будто все мысли отключились. Не помнит, как бросился к нему. Как пытался зажимать рану, как просил ни в коем случае не закрывать глаза. Пока Гона на каталке везли в операционную, он смотрел Намджуну в глаза неотрывно. Хотел что-то сказать, но так и не успел. Намджун сейчас только об этом думает. Он вспоминает невольно, что даже не поклонился отцу, прощаясь. Вспоминает свои резкие слова брошенные ему в лицо и хочет очень себе врезать. Голоса и звуки вокруг смолкли. Ничего не слышит, кроме биения своего сердца. Это снова происходит. Снова становится тяжело дышать. Жарко. Настолько, что хочется рвать на себе одежду. Стены будто давят на него со всех сторон. Паника медленно начинает охватывать его. Намджун пытается взгляд концентрировать на предметах вокруг. Порыв сдержать хочет, но не получается никак. — Ты не видел лиц? — вопрос Джина заставляет прийти в себя. Он становится рядом, прислонившись к стене спиной. Намджун отрицательно машет головой. Дыхание получается нормализовать, и ясность ума наступает потихоньку. — Номер машины? Что-нибудь примечательное? — Нет, — он сам себе усмехается, — я так завис на этой тачке, но ничего ничего не могу вспомнить. — Чёрт, — ругается Джин и прикрывает глаза, — из-под земли достану выродков. — Думаешь, — Намджун не хочет этого говорить, — это были те же люди, что подстрелили Дженни? — Я уверен. Джин раздражён. Сильнее, чем обычно. Это не первый раз, когда отец получает ранение, но первый, когда все настолько серьезно. Дженни не может встать с постели, отец без сознания, мать вот вот сойдёт с ума. Джин не знает, что ему делать, с чего начать, кого из стала ублюдков порешить первым. Мысли у голове образуют рой. Этот шум не даёт покоя. — Чонгук, — братья синхронно поворачиваются в сторону матери, что впервые за два часа заговорила. Чонгук стоял перед ней в крови. В крови Тэхёна, к которому бросился сразу после происшествия. В крови Тэхёна, которого взвалил себе на спину и занёс в больницу. Он смотрел на Хису, словно искал в ней утешение. Руки его дрожали, дыхание было учащенным, а глаза покраснели сильно из-за слёз. Намджун хочет к нему подойти, но Джин его останавливает, схватив за плечо. Качает головой. Не время. Чонгук сейчас только в Хису нуждается. — Как мой Тэхён? — спрашивает едва слышно женщина, — Он в порядке? Чонгук молчит. Намджун с Джином напрягаются от этого. Он зависает ненадолго на руках Хису. Не верит в то, что произошло несколько часов назад. Не хочет верить. Когда он часто кивает в знак согласия, с его глаз предательски скатываются слёзы. Намджун с Джином облегченно выдыхают, а Хису улыбается робко. Она ловит взгляд Чонгука, который тот старательно пытался спрятать, и хлопает себя слегка по коленям. Чонгуку от этого жеста умереть хочется. Он буквально падает на колени в её объятья. Обнимает за талию крепко и плачет. — Мама, — не знает, как подобрать слова, — что делать? Пуля попала почти в сердце. Они сказали, что он пролежит в коме некоторое время. — ему тяжело говорить это вслух, — А что, если, — задыхается, — если он не проснётся? — Нет, — она ладони кладёт ему на лицо и отрывает его голову от себя, заставляя поднять глаза, полные слез, — хватит, — пальцами вытирает мокрые дорожки с щёк, — всё будет хорошо, сынок. И Тэхён, и Председатель. Оба будут в порядке. — Правда? — ему нужно было это, нужно было, чтобы Хису привела его в чувства. — Правда, — кивает. — Обещаете? — Обещаю, — улыбается ему и гладит по волосам, — разве я могу соврать своему сыну? — Не можете. Он садится рядом с ней, и Хису кладёт голову ему на плечо. Чонгук её за руку берет и поглаживает большим пальцем. Намджун в стороне стоять больше не может. Он к Чонгуку подходит и смотрит выжидающе. Ждёт от друга одобрения. Когда Чонгук кивает ему едва заметно, Намджун садится рядом. Он треплет его по волосам и закидывает руку ему на плечо. Они так и сидят: рука Хису в Чонгуковой ладони, а рука Намджуна гладит мать по голове. Идиллию нарушает доктор, вышедший из операционной: — Госпожа Чхве, — Хису подрывается сразу с места. — Что там? — она боится услышать что-то ужасное, но вопрос всё же задаёт, — Что с моим мужем? — Мы смогли достать всё три пули, — отвечает доктор, глядя на всех присутствующих, — но в результате травмы произошёл разрыв селезенки. Началось внутреннее кровотечение, — с каждым новым словом слушать становилось всё тяжелее, — мы сделали всё возможное, чтобы остановить его. Остаётся только ждать, когда Председатель очнётся. — То есть, — спрашивает аккуратно Джин, — хотите сказать, что он может не проснуться? — Я не могу говорить наверняка, всё индивидуально, — доктор выдыхает тяжело, но продолжает, — скажем так: всё зависит от его желания выжить. Он потерял очень много крови. На операционном столе его сердце остановилось на минуту. — Я могу его увидеть? — перебивает Хису, проигнорировав резкую боль в груди. — После того, как его переведут в реанимацию, можете заходить по одному. Находится там можно не дольше десяти минут. — женщина выдыхает облегченно. Доктор руку ей на плечо кладёт, — Госпожа, главное много с ним разговаривать. Это может ускорить процесс. Председатель обязательно очнётся, я верю в это. И вы верьте. — Спасибо вам, доктор, — Джин хлопает мужчину по плечу, — мы позаботимся об этом. — Вы можете обращаться ко мне по любым интересующим вопросам, — кивает врач, — я пойду. — Да, отдыхайте. Когда доктор уходит, Хису подходит сразу к Джину и, схватив его за рукава пальто, спрашивает: — Он откроет глаза, правда же? — Конечно, — отвечает он, притягивая мать в свои объятья, — обязательно откроет. Им предстояла тяжелая ночь. Ночь, полная ожидания, переживаний и слёз.***
Дженни приходит в себя, когда Хосок трясёт её за плечи и похлопывает по щекам. Она не сразу фокусирует на нём свой взгляд, но когда это получается выдыхает облегченно. Парень смотрит на неё обеспокоенно и спрашивает наконец: — Какого черта тут произошло? Дженни осматривается: разбитая ваза с цветами на полу, как и её пистолет, графин с водой упал на тумбу, образовав перед ней лужу воды. Она пытается привести мысли в порядок и вспомнить, что произошло до обморока: — Сюда кто-то приходил, — выдаёт она резко, схватившись за предплечья Хосока, — я пыталась выяснить кто, но этот человек меня вырубил. — Чимин снаружи без сознания лежал, его сейчас приводят в чувства, — Хосок её осматривает со всех сторон, — нигде не пострадала? Ничего не болит? — Только рука, ублюдок схватил сильно. — Видела его лицо, сможешь вспомнить? — Нет, — машет головой, — он был в кепке, а под ней маска. Даже глаза разглядеть не смогла. — Может было что-то особенное? Что могло бы помочь в поисках. — Перед тем, как отключится я что-то увидела, — она массирует виски, будто это поможет вспомнить, — тату. Или часть тату. Она набита на груди видимо, потому что я увидела только голову. — Чью? — Ворона. — В двадцать втором году кто-то ещё бьет тату с птицами? — хмыкает Хосок и, быстро набирая номер в телефоне, прикладывает его к уху, — Говоришь, на груди была набита? — Да, — кивает девушка, потирая запястье и хмурясь. — Тогда сложно будет искать. — цокает парень, — Да, Ихён, мне нужны записи с камер наблюдения больницы за последние семьдесят два часа, можешь организовать? Да, с меня выпивка. Жду. — он отключается и переводит взгляд на Дженни, которая следит за ним внимательно, — Поманиторим видео, мимо камер он точно не прошёл. И переведём тебя в другую палату. — Хорошо, — Дженни выдыхает вымученнно и только сейчас замечает кое-что, — а как он вообще смог сюда попасть, когда меня столько людей караулит? Где они вообще все? — Говорю же, он вырубил Чимина, — хмурится Хосок, — вколол ему какую-то дрянь по типу снотворного. — Я не о нём, — отмахивается, — где Госпожа Чхве, Джин и остальные? Хосок врать не умеет. Он после её вопроса взгляд отводит сразу и хмурится ещё сильнее. Дженни старается посмотреть ему в лицо, но парень его старательно прячет. — Глянь сюда, будь добр, — ничего, — эй, Чон Хосок! Смеешь не слушаться? Ты вообще-то работаешь на меня. — Не на тебя, а на твоего отца. — Сюда смотри, — жестко, что аж дрожь берет, поэтому Хосок поворачивается медленно, — отвечай на вопрос. Один урод меня сегодня уже проигнорировал и я чуть не прострелила ему колено. Так что будь умницей — говори. Хосок в замешательстве бегает глазами по её лицу. Не уверен, хочет ли и должен ли он рассказывать, но видимо от неё ему точно не отвертеться. — Только пообещай, что будешь спокойна, что бы я сейчас не сказал, — кивок, — обещаешь? — Мне тебе врезать? Я правда теряю терпение. — Ладно! — он садится на край койки, — Слушай, пока ты была без сознания, кое-что произошло. — Что? — Председатель и Тэхён, они, — не знает, как правильно подобрать слова. — Что? — Хосок нервно поджимает губы и отводит снова взгляд, из-за чего Дженни не выдерживает и хватает его за грудки, — Что с ними произошло?! — Дженни, — он кладёт ладони на её руки, заставляя себя отпустить, и опускает их себе на колени, — в них стреляли. Она молчит. Не верит. Не хочет верить в это. Смотрит Хосоку в глаза и искренне пытается найти в них хотя бы намёк на шутку. Она бы его тогда отлупила и заставила говорить правду, менее шокирующую, чем сказанное им ранее. Но Хосок серьёзен. Он ждёт от Дженни реакцию. Что-нибудь, лишь бы она не молчала. — Что ты сказал? — нет, не заставляй его говорить это снова. — Их уже прооперировали, — Дженни, кажется, перестаёт дышать. И моргать тоже, — остаётся теперь только ждать. — Чего ждать? — трясёт головой немного, не отводя от него глаз. — Придут ли они в себя, — не успевает Хосок договорить, как Дженни скидывает с себя одеяло и толкает его слегка, чтобы он встал с кровати. — Отведи меня к ним, — она слишком резко опускает ноги вниз и шипит от боли. — Не глупи, — он за плечи пытается ее сдержать, — твоя мама и братья там, Чонгук тоже с ними. Твоё присутствие ничего не изменит. — Отпусти, — пытается скинуть его руки, но усилиями причиняет себе только большую боль, — я должна их увидеть. — Хочешь, чтобы у тебя швы разошлись к чертям?! — злится Хосок, выпрямляясь перед ней и отпуская наконец-то. Дженни смотрит хмуро и просит снова: — Отведи меня. И Хосок решает поддастся. Не потому, что слишком мягкотелый иногда. И не потому, что побаивается Дженни в гневе. Просто из глубокого уважения к её семье и к их с ней многолетней дружбе. Точно из-за этого. Он выдыхает громко и, хрустнув шеей, подходит к девушке, чтобы через пару секунд взять её на руки. — Какого хрена? — Поедешь в кресле, — говорит мужчина, неся ее к двери, — не собираюсь смотреть на тебя, истекающую кровью, снова. Зрелище не из приятных. — Дженни на его слова не отвечает. Смотрит по-доброму и хватается за шею сильнее.***
Намджун не помнит, чтобы родители как-то проявляли друг к другу чувства при детях. Они всегда держались отстранённо будучи вместе, но по отдельности — любили очень сильно. Поэтому Намджун вырос с определенными мыслями, касаемо любви: именно находясь порознь дорожишь человеком ещё сильнее. И он точно знает это. Особенно понимает сейчас, когда смотрит на мать, что сидит рядом с отцом, держит его за руку, передирает пальцы и что-то говорит с улыбкой на лице. — О чём думаешь? — спрашивает Джин, когда замечает намджунову усмешку. Намджун в ответ пожимает плечами и улыбается ещё шире. Джин от этого то ли злится, то ли прибывает в замешательство. Он подходит к нему и становится рядом с диваном, на котором сидит Намджун. Проследив за его взглядом, замечает родителей за стеклом, отделяющим палату реанимации от коридора. — Просто подумал, — хрипит после долгого молчания Намджун, — неужели у нас в семье, чтобы так улыбаться друг другу обязательно кто-то должен пострадать? — Джин на его слова пожимает плечами, усмехнувшись. — Знаешь, это ведь снова происходит. — Что? — Снова из-за него страдают члены семьи, — хмурится Намджун, — только в этот раз ещё и он сам. — О чем ты? — не понимает Джин и присаживается рядом, заглядывая брату в лицо. — Кто ещё пострадал? — Ты ведь не знаешь, почему я уехал? — игнорирует вопрос Намджун. — Слишком сложно было смотреть на него. Я путешествовал. Много где успел побывать, но не было ни одного места, где я не слышал бы о нём. И я не скучал. Упоминания о нём не вызывали положительных эмоций. — голос дрогнул предательски, — Я так хотел вернуться, хотя бы на пару дней, если не навсегда, но я не смог бы находится рядом с ним. — по щеке скатывается слеза, — Я в какой-то момент как будто остался один. Знаешь, очень тяжело до безумия хотеть позвонить кому-нибудь из вас, но не иметь возможности сделать это, потому что никто твоего звонка не ждёт. Потому что ты бросил их. — он поворачивается к Джину, который слушает его внимательно с нечитаемым лицом, — Но я не хотел. Я правда не хотел, но был вынужден. Я бы не смог. — Почему? — спрашивает тихо, — Расскажи мне. Почему ты был вынужден? Скажи мне, чтобы я перестал злится на тебя, потому что мне больно от этого. Ты представить себе не можешь, как сильно я хотел тебя обнять, как только увидел, но это очень сложно. — Намджун качает головой. — Не могу. — Почему? — вымученно спрашивает, теряя всякое терпение. — Потому что я трус. — он на брата смотреть больше не хочет, поэтому переводит взгляд снова в сторону родителей. Джин злится ещё сильнее. С Намджуном разговаривать, словно в закрытую дверь стучать, за которой никто тебя не ждёт. Всегда так было. Младший никогда не говорил, что у него на душе. Молча терпел и закрывался в себе, если что-то было не так, а потом, остыв, приходил в норму, будто по щелчку. Джин приносил ему шоколадные конфеты, которые мама прятала на самую высокую полку в кухонном шкафу. Они вместе поедали их, за просмотром какого-нибудь шоу. Если Намджун хотел, он рассказывал о том, что его беспокоило. И Джина грела мысль, что он единственный, кому брат может вот так открыться. — Так просто наверное оставаться трусом? — злобно цедит он, поднимаясь с места, — Ладно, беги и бойся сколько хочешь, плевать уже. — Иногда ты такой узколобый. — усмехается Намджун по-доброму на обиду брата. — Это с хера ли? — закипает Джин, хмурясь. — Не знаю, — пожимает плечами в ответ, — тебе виднее. — Вот же придурок, — возмущается, — эй, я вообще-то старше тебя! Веди себя уважительней. — Не собираюсь я из-за перерыва в две минуты тебе задницу лизать, — снова подтрунивает Намджун, из-за чего на него цокают недовольно. — Засранец, да я, — он не договаривает, потому что взгляд его задерживается где-то за Намджуном. Там на инвалидной коляске Дженни. Сидит и смотрит то на одного, то на другого. Хосок за ней глядит виновато, потому что она ничего знать не должна была. У Дженни в глазах злость. И немного страха, где-то глубоко. Из палаты выходит Хису и зависает сразу, заметив дочь. Казалось, эти трое побаиваются Дженни. Хотя, стоит сказать, в гневе её действительно стоит бояться. Потому что не видит перед собой ничего. Потому что становится нечеловечески жестокой. — Госпожа, она буквально заставила меня говорить, — бурчит Хосок, когда ловит на себе вопросительный взгляд женщины, — вы же знаете, что ей, чтобы на меня надавить, много усилий прилагать не надо. — парню самому от всей этой безысходности обидно. — Прощу прощения. — Всё нормально, — улыбается едва заметно женщина, подойдя к дочери и присаживаясь на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне, — долго это скрывать все-равно не получилось бы. — Ты наверное расстроилась? — язвит девушка, сузив глаза. — Слушай, — Хису её берет за руки и большими пальцами начинает массировать середины ладоней, — я просто хотела, чтобы ты отдохнула. — Что сказал доктор? — игнорирует порыв нежности от матери. Хису это, как ни странно, совсем не напрягает. Она выдыхает устало, но отвечает всё же на вопрос. — Оба будут находиться без сознания какое-то время, — поглаживания становятся сильнее, более тщательными. Хису дочери в глаза смотреть не может и концентрируется на её ладонях. — Доктор сказал больше разговаривать с ними и ждать. Дженни сглатывает гулко ком в горле. За эту минуту она испытала целый шквал эмоций: от злости до радости, а от неё до разочарования. — Если вы все здесь, — она окидывает взглядом присутствующих, — то кто тогда сейчас с Тэхёном? — Чонгук, — улыбается сама себе Хису и чувствует, как чужие руки дрогнули. Она смотрит на Дженни, которая глядит сквозь неё, задумавшись о чем-то на секунду. Затем она голову к Хосоку поворачивает. — Хочу увидеть. — объяснять парню не надо. Он кресло подкатывает к окну. Дженни, чтобы хоть что-то увидеть приходится голову задрать. — Погоди, — Намджун сзади подходит и кивает Хосоку, давая возможность предоставить всё ему, — давай помогу. — он сестру берет под руку, помогая встать, — Держись за меня, — сам ее за талию другой рукой поддерживает. — Я помогу, — с другой стороны появляется Джин, который так же придерживает её, создавая опору, чтобы она могла стоять без какого-либо дискомфорта. Теперь Дженни всё хорошо видно. Председатель лежит на койке, подключённый к куче всевозможных аппаратов. Она смотрит на экран: зубцы ЭКГ совсем редкие и короткие. Но они есть. Ким Гон не умрёт просто так. Дженни об этом часто задумывается. Но легче не становится. Ей жаль: его, за то, что лежит тут еле живой, Хису, за то, что ей приходится переживать, братьев. Но себя не жалко. На себя злится, потому что слишком много стало происходить дерьма, но сделать ничего не она не может. А Дженни терпеть не может, когда что-то не получается. — Оппа, — она похлопывает Джина по плечу, — не думаешь, что мы подрасслабились? — парень на это заявление напрягается едва заметно, а Намджун неоднозначный взгляд на сестру бросает. — Не знаю. — коротко отвечает. — А мне вот кажется, что очень даже расслабились, — хмыкает она, не сводя глаз с Председателя, — иначе я не пойму, — жестко, от чего Намджун напрягается, — какого чёрта какие-то шавки решили, что могут наводить свои порядки в моём городе? Вот она. Настоящая Ким Дженни. Серьёзная, жесткая и чертовски злая. Намджун её не такой запомнил, от того и не понимает, что происходит. — Что будем делать? — спрашивает Джин как что-то обыденное, шумно выдохнув. — Плохих собачек обычно усыпляют. — Намджун вздрагивает едва заметно, — Но нужно поставить их хозяев в известность, — говорит это спокойно и размеренно, — мы же не изверги какие-то, правда? — улыбается слегка, глядя то на одного, то на друго брата. — Я бы присела. — Мне заняться этим? — спрашивает Хосок, когда Дженни садится обратно в кресло. — Да, — кивает девушка, глядя куда-то перед собой, — Джин пойдёт с тобой и возьмите ещё несколько крепких ребят. — Ты точно будешь в порядке, если я уйду? — спрашивает Джин, подцепив её подбородок пальцем, заставляя посмотреть на себя, — Выглядишь бледной. — Всё в норме, я тут не одна, — отмахивается девушка, — поторопитесь и найдите мне каждого. Я хочу, чтобы сегодня это дело закончилось. — Я понял, — на Намджуна смотрит, который всё это время слушал внимательно, — позаботься о ней. — получив в ответ утвердительный кивок, Джин уже разворачивается, чтобы уйти, но Дженни его окликает. — Я хочу, чтобы вы не сдерживались, — смотрит серьезно, — можете сломать пару костей или отрезать пару пальцев, мне плевать. Заставьте их говорить, это самое главное. Мне нужен каждый: с того вечера, тот, кто приходил ко мне и те, кто сделал это с Председателем и Тэхёном. Не упустите ни одного. — Кто-то приходил к тебе?! — будто выйдя из транса спрашивает Джин и поворачивается сразу к Хосоку. — Я расскажу по дороге, — успокаивает его парень, — давай не тратить время. Намджун долго смотрит им в спины и не может поверить в то, что услышал минутами ранее. Он словно под водой находится. Ничего не слышит и не видит. Ни как Хису бросается к Дженни, ни как расспрашивает её о недавнем нападении. Не слышит, как Дженни отмахивается от матери и смотрит на брата снизу вверх, пытаясь понять, о чем он так задумался. — Джуна, — он приходит в себя, когда Хису дергает его за ладонь, — что с тобой? — смотрит обеспокоенно. Дженни тоже не понимает, от того и наблюдает так же молча. — Побудь здесь. — говорит коротко матери, не отвечая на её вопрос. Потому что скажи он правду, она бы не выдержала столько потрясений за день. Его сейчас больше сестра интересует. — Поговорим? — не дожидается никакой реакции и, схватившись за кресло, везёт её куда-то в другое место, где мешать никто не станет.***
Мотор старенького пикапа шумит слишком громко, пока он едет по шоссе к причалу. Дорогу освещают редкие фонари и луна, но видно всё равно ужасно, потому что у колымаги и фары работают на божьем слове. Он доезжает до пункта назначения, после получаса в пути и с облегчением глушит противный мотор. В машине, взятой со свалки, нет ничего, что могло бы ему принадлежать. Кроме, может быть, его отпечатков или ДНК, оставленных по-неосторожности. Поэтому он старается как можно скорее её покинуть. Дергает за ручку, но дверь с первого раза не поддаётся. Он цокает недовольно и пинает её плечём. Приходится дернуть ручку несколько раз и стукнуть звонко кулаком, чтобы выйти наконец из душной тачки, если это корыто можно так назвать. Оказавшись на улице он сразу снимает с лица злосчастную маску и делает глубокий вдох. Морской воздух заполняет легкие и от этого становится как-то легче. Злость уходит потихоньку. Стоит так несколько секунд пока не замечает подъезжающий чёрный мерс. Идёт к нему размеренным шагом, находу расстегивая чёрную кожанку. — Господин, — секретарь оказывается перед ним буквально сразу, как только выходит из машины, — прошу прощения за опоздание, — сгибается пополам, стоит, как солдатик. — возникла проблема на дороге. — Плевать уже, — он снимает куртку и вручает её секретарю, — вы за последние трое суток много как успели накосячить, поговорим об этом позже — от кепки тоже избавляется и лисьи глаза щурит, — но сейчас мне другое интересно. — за спиной сотрудника замечает кого-то мужика из охраны, стоящего у машины. — Кто из вас, дегенератов, достал мне этот гроб на колёсах? — охранник от этого спокойного тона дергается едва заметно. Секретарь молчит. Но по глазам и так понятно всё. Он разворачивается и кивает охраннику, чтобы тот подошёл немедленно. Мужчина подбегает неловко и кланется. Господину в глаза не смотрит. Боится. Долго думать не надо. Его все боятся. Потому что слишком жестокий иногда бывает. В не зависимости от причины. — Тебя как зовут? — спрашивает сразу, не давая времени прийти в себя. — Ч-что? — не ожидал именно этого вопроса. — Обозвали тебя в детстве как, спрашиваю, — закатывает глаза Господин, засовывая руки в карманы. — Ч-чанхо, — заикаясь, — меня зовут Пак Чанхо, Господин. — Ясно, — кивает, — сколько тебе лет, Пак Чанхо? — Тридцать. — Ого, — вздыхает, — так ты старше меня, Пак Чанхо. — усмехается по-доброму, вызывая облегченную улыбку у охранника. — Да, — смеётся тихо Чанхо, когда Господин кладёт руки ему на плечи и похлопывает по ним. — Но как же так, Пак Чанхо, — улыбка медленно сползает с его лица, а глаза наполняются чем-то темным и очень не добрым. — ты уже такой большой мальчик, но умудряешься так глупо ошибаться? — лбом бьёт мужчину в лицо с такой силой, что тот отшатывается и падает на землю, схватившись за нос, что начинает кровоточить. — Поднимайся. — приказывает и ему подчиняются сразу. Мужчина встаёт и выпрямляется, оставив нос в покое, но долго устоять на месте не получается. Его бьют ногой по голени, а затем снова толкают на землю. Удары обрушиваются один за другим, в лицо, живот, по спине, везде. Господин молчит всё время, пока наказывает его. Вымещает злость долго и со вкусом, пока мужчина у его ног не теряет сознание. — Какого? — носком ноги пинает его в лицо: ничего. — Посмел отключится? — теперь он злится ещё больше, — Чертов ублюдок. Слышь, — обращается к секретарю, что всё это время стоял в стороне и наблюдал, — приберись здесь, — бросает ему ключи от пикапа, а сам идёт в сторону настоящей тачки, — я буду у себя через полтора часа, чтобы был там, когда я приеду, — говорит не оборачиваясь на ходу, — не опаздывай, Тэ Хо-я. — Вот же псих, — говорит сам себе секретарь, когда босс садится в машину и заводит её, — поехавший совсем? Как я по-твоему выберусь из этой задницы? — бурчит, согнувшись пополам, когда машина начала отъезжать. — Эй! Вставай, придурок, я знаю, что ты в норме. — говорит он охраннику, который не реагирует никак, — А ну поднимайся, или мне добить тебя?! — Как вы поняли? — спрашивает мужчина, откашливаясь и садясь на землю. — Лучший способ успокоить босса — это потерять сознание. Ему скучно избивать кого-то, кто не реагирует никак. — Ого, — восторгается, — Тэ Хо — вы лучший секретарь! — показывает палец вверх и улыбается, обнажая кровавые зубы, отчего Тэ Хо дрожью пробирает. — Не улыбайся, жутко выглядит. И не называй меня по имени, я твой начальник! — Кажется, он мне зуб выбил. — игнорирует замечание мужчина. — Странно, что ты реально в сознании остался. — Да я с детства крепкий, меня сложно вырубить. — отмахивается мужчина, поднимаясь. — Но почему он такой сильный? Худой же, а удар сильнее чем даже у меня. — не понимает Чанхо и сплёвывает кровь. — Если не хочешь снова испытать на себе его удары, пошевеливайся и избавься от тачки. — приказывает Тэ Хо, копаясь в телефоне, — Чёрт, как я приеду туда раньше него?!***
Когда он подъезжает к особняку переваливает уже за двенадцать часов ночи. Тэ Хо встречает его у дверей дома. Выглядит запыхавшимся и помятым, но до последнего старается держать лицо, даже когда ловит ключи, что ему бросает босс. — На сколько успел опередить меня? — спрашивает как бы невзначай по пути в дом, краем уха прислушиваясь к шагам за спиной. — На две минуты. — коротко и ясно, как должен отвечать секретарь. — Почему-то я не удивлён, — когда заходит в кабинет сразу подходит к шкафу и извлекает из него коньяк и два бокала, — иногда мне кажется, что ты родился для этой работы. — Вы переоцениваете меня. — смотрит перед собой и стоит смирно, — Я всего лишь выполнил приказ. — Можешь расслабиться, — разливает напиток по стаканам, — тут кроме нас никого, — протягивает один Тэ Хо и смотрит выжидающе. Тот, недолго думая, принимает стакан и опустошает его почти сразу. — Иногда мне хочется прострелить тебе бошку, ты в курсе? — мужчина снимает пиджак и плюхается на кожаный диван под тихий смех своего начальника и, по совместительству, друга, — Серьёзно, ты в курсе как я вообще добрался сюда? — выдыхает устало. — Могу себе представить, — усмехается, — от тебя несёт рыбой. — Потому что добираться пришлось почти вплавь! — Ой, не преувеличивай, у тебя всего-то морская болезнь, это не смертельно. — отмахивается и делает большой глоток. — Мин Юнги! Не смей обесценивать чужие проблемы, особенно мои, — ругается Тэ Хо, запрокидывая голову и прикрывая глаза. — Хватит истерить. Как будто я просто так разозлился. — Кстати, — поднимает голову и смотрит внимательно, — а что случилось? Ты не убил его? Юнги смотрит в ответ сурово. Не находит слов. Не знает, с чего начать. Он молча допивает остатки напитка и снова наполняет стакан. — Не убил. — делает вывод Тэ Хо, — Ты же обосрал всех вокруг и решил сам это сделать, так с хрена ли не получилось? — Ой, не еби мне мозг. — кривит лицо в ответ и цокает раздражённо, — Это твои болваны сказали, что Ким Гон лежит себе в палате целёхонький. — А где он был? — А с хуя ли у меня спрашиваешь? — спрашивает, облокотившись о стол, — Ты должен был сам это узнать. — Тэ Хо от злого взгляда дрожь берет и он отвлекается в эту же секунду на телефон. «Ким Гон в реанимации без сознания. Хер знает придёт в себя или нет». Глаз дергается. Он сглатывает ком в горле и взгляд на Юнги переводит, который по его лицу понял, что за сообщение ему сейчас пришло. — Я всех накажу. — говорит на выдохе, — Обещаю. — Ага, хочется верить. — кивает ему парень, откидываясь в кресле, — Я еле свалил оттуда незамеченным. А ещё, — задумчиво, — мне чуть колено не прострелили. — Чего?! Ты устроил перестрелку? — Нет же, — отмахивается Юнги. — Погоди, — Тэ Хо зыдумывается, облокачиваясь на свои колени, — если в палате был не он, то кто тогда? Юнги на его лице зависает. В мыслях прокручивает последние события. Как он узнал нужную палату, потому что охранник у дверей стоял. Как вколол ему снотворное, потому что целью видел смерть одного единственного человека. Как зашёл в палату, дверь сразу заперев на ключ. А потом охренел. Потому что вместо старика на койке лежала его дочурка. Та самая, о которой говорят «принцесса Мокдже». Правая рука своего отца, один из важнейших акционеров компании и машина для убийств. И с последним Юнги действительно согласится, потому что девчонка не простая от слова совсем. Даже полуживой умудрилась схватиться за пушку, угрожать и реально была готова выстрелить. Даже впечатлила немного. — Ким Дженни, — отвечает коротко и Тэ Хо ясно всё становится. — От неё сложно уйти целым, — задумывается он, — тебе повезло, что она больная там лежит. — Она спит с пистолетом под подушкой. — Серьезно? — кивок, — Реально мясорубка ходячая, с ума сойти. — Сам не понял, как вырубил её. — тянется к бутылке, чтобы снова себе налить. — Разобраться с ней? Она видела твоё лицо? — Сомневаюсь. Конечная цель не она, оставь её. — цокает раздраженно, — Как будто проблем мало. — А если начнёт искать тебя? — не унимается Тэ Хо, ослабляя свой галстук, — Начнёт копать и проблем не оберёшься потом. — Нам в любом случае пора представиться. — тянет задумчиво Юнги, сложив руки в замок, — Дождёмся, когда уважаемый председатель встанет на ноги и явим себя миру. — Боже, эта манера разговора раздражает больше всего. — возмущается Тэ Хо, — Реально стрёмно становится, — под хихиканье Юнги наливает себе, — прекращай. Когда Юнги наконец попадает в свою спальню, на часах как раз показывает три часа ночи. Они с Тэ Хо почти два часа выпивали и обсуждали грядущие дела. Он не помнит, как они впервые встретились. Но никогда не забудет момент, когда твёрдо для себя решил: этот пацан будет не просто моим подчиненным, он станет мне братом. Так и произошло. Они часто не понимают друг друга и ругаются, но в случае чего готовы глотки рвать за брата. Рядом с Юнги много людей. Очень много. Но только На Тэ Хо заслуживает доверия. Юнги принимает душ быстро. Даже через чур. Он вообще привык во всём укладываться в строго определенное количество минут. Темные мокрые пряди волос взъерошивает всего лишь и в банном халате выходит на балкон, чтобы закурить. Он закуривает сигарету, присев в кресло. Смотрит на то, как на фоне полной луны рассеивается дым и задумывается. В голове пробегает мысль о том, что её глаза так же светились. Он много чего о ней слышал. И, видимо, слухи не врут. Она действительно никогда не ждёт. Но Мин Юнги даже подумать не мог, что глаза Ким Дженни могут хранить в себе столько храбрости и огня. Им предстоит еще много встреч, в этом он уверен. — Будет интересно. Поток мыслей прерывает телефонный звонок, доносящийся из спальни. Когда Юнги поднимает трубку, слышит итальянскую речь, так давно ставшую родной. — Я говорю с Карлосом Грассо? — Да, это я. — Я консильери семьи Коссес, Поло Коссес, — представляется мужчина, — хотел сообщить вам, что товар и бумаги для сделки готовы, когда заберёте? — Я хочу доставку. — отвечает Юнги, — Разве не так мы договаривались? — садится на край кровати и выдыхает шумно. — Вы расстраиваете меня, Поло. — Мы обговаривали, что вы заберёте всё сами, о доставке речи никакой не было. — мужчина звучит спокойно и стойко. — Так уж вышло, друг мой, что я сейчас нахожусь не Италии, как и все мои люди. — приторно, с наигранным разочарованием, — Меня очень расстраивает, что из-за такого пустяка я не могу получить свой товар. Ты же не хочешь, чтобы я расстраивался, Поло? — на том конце долгое молчание. — Куда? — спрашивает нехотя юрист. — В Сеул, Южная Корея, будьте добры. — говорит так, словно пиццу заказывает. — Хорошо. Я свяжусь с вами позже. — Нет, Поло. Ты свяжешься со мной через три часа и скажешь, что через три дня я смогу потрогать свою дурь. — в голосе Юнги ярко слышатся стальные нотки, от которых Поло дрожь пробирает, — Ясно? — Я вас понял. — отвечает на выдохе мужчина. — Вот и славно. Буду ждать звонка, Поло. Три часа, ты понял? — напоминает Юнги, улыбаясь. — Понял. — Тогда всего доброго, мой понятливый друг. — улыбается приторно Юнги и отключается, проигнорировав прощание на другом конце.***
Намджуну приходится стукнуть кулаком по автомату с напитками, чтобы кофе в жестяной банке упал наконец вниз. Он протягивает его сестре. Дженни отвлекается от созерцания ночного неба, чтобы взять банку из рук брата и, открыв её, сделать пару глотков. — Мне не нравится сидеть в кресле, — говорит внезапно девушка, недовольно цокнув, — я ведь не инвалид. — На скамейку? — спрашивает Намджун. Получив утвердительный кивок, он закидывает ее руку себе на плечо и помогает пересесть. Сам устраивается рядом и отпивает кофе. — О чем хотел поговорить? — Намджун с мыслями пытается собраться, не знает, с чего начать, что спросить в первую очередь, поэтому просто выдаёт свою последнюю мысль: — Какого черта происходит? — О чем ты? — О том, как ты отдавала приказы парням, — смотрит строго на сестру, — что это было? — Долго объяснять. — отворачивается Дженни, не имея никакого желания объясняться с братом. — Я не тороплюсь. — Уверен? — язвит, сузив глаза, но Намджун на намёк внимания не обращает. — Выкладывай давай. Дженни вздыхает громко и снова отводит взгляд. Смотрит куда-то перед собой и как будто задумывается о чем-то. — Когда ты ушёл, — начинает с самого начала, — Председатель запретил о тебе разговаривать. Никто из нас не упоминал Ким Намджуна. Ни он, ни госпожа Чхве, ни Джин, ни я. — Намджун зубы сжимает, — Председатель почти не появлялся дома, Джин тоже, потому что учился и начал параллельно помогать ему в делах. А я… — замолкает почему-то, глядя на банку в своих руках. — А ты? — спрашивает аккуратно, напряженный из-за её паузы. — А я, словно стала другим человеком. — теперь молчит Намджун. — В каком смысле? — спрашивает он, нахмурившись. — Меня раздражало, что никто не говорит мне о причине твоего ухода, что я не могу тебя увидеть. — уголок губ немного вверх тянет, — Один брат ушёл из дома, другой перестал в нём появляться из-за занятости. Меня это злило. В школе начались всякие неприятности. — на вопросительный взгляд Намджуна усмехается, — Один раз я сломала руку одному ублюдку, за то что приставал к однокласснице. — Неприятности? — переспрашивает Намджун, — Ты это просто неприятностью назвала? — Случались вещи и хуже, —пожимает плечами Дженни, отпивая кофе, — Потом поступила в универ, — продолжает она, — там тоже всё было непросто. В какой-то момент я перестала себя контролировать. Когда узнала, что, — запинается и делает глубокий вдох и выдох, — Короче, всё стало ещё сложнее. Тогда Председатель позвал меня к себе. Он сказал, что хочет отправить меня лечиться. Что не допустит, чтобы я сошла с ума и мне стоит молча поехать, потому что это для моего же блага. — И ты. — И я поехала. — Намджун её руку своей ладонью накрывает, — Я правда боялась сойти с ума. Провела там полгода. А когда вернулась домой узнала, что Джина чуть не убили. Он чудом остался жив. — Намджун выдыхает обреченно, тяжело становится слушать, — Помню, как он лежал без сознания, борясь за жизнь. Я смотрела на него, и чем дольше, тем сильнее злилась. Узнала, что Чимин с Хосоком нашли тех ублюдков. Они обсуждали это и собирались уже сообщить Председателю, но я остановила. — замолкает. — Дженни, — зовёт, будто из транса вытягивая. — Знаешь, что я с ними сделала? — усмехается, — Чтобы выяснить, кто отдал им приказ, пытала долго. Ломала им кости. Била током. Приказывала избивать. Не давала им отключаться ни на секунду. А когда они рассказали все, выколола глаза обоим. Своими руками. Они сдохли от боли. — Намджун молчит, — Я даже на лечении такого умиротворения не чувствовала. Мне вдруг стало очень спокойно. Наверное, я действительно психопатка. — смеётся тихо, — Потом Председатель сказал, что хочет, чтобы я занималась переговорами на сделках. Сказал, что даст мне волю делать так, как считаю нужным. Я не убиваю всех подряд, — будто оправдывается и для убедительности качает головой, — только тех, кто посмел тронуть мою семью. Только ублюдков, не заслуживающих жить. Приступы агрессии теперь совсем редкие. Я пью таблетки почти перед каждой встречей и не закипаю из-за пустяков. — улыбается сама себе, — Моя маленькая победа. Намджун молчит. И Дженни совсем не нравится это. Она боится, что брат начнёт осуждать её. Это страх сковывает и даже посмотреть на брата не даёт. — Оружие? — спрашивает с хрипом Намджун. — Оружие. — кивает, — Я при делах уже два года. Успела заработать репутацию похлеще, чем у Теда Банди. Многое придумывают, много недоговаривает и о много даже не подозревают. Они могут называть меня как угодно, факт остаётся фактом: я вырезаю людей не потому, что мне это нравится, а потому что хочу защитить нас всех. И я защищу. Даже если для этого придётся последние крупицы разума растерять. Намджун смотрит на неё неверяще. В какой-то момент не может понять его ли это Дженни. Та, что до смерти боялась темноты и сбегала ночью спать к нему в комнату. Та, что ходила за ним по пятам всё детство. Та, что была трусихой, не умеющей постоять за себя, потому что боялась обидеть другого человека. Добрая, светлая Дженни. Единственная отрада своих братьев. Роза, которая увяла. По вине Намджуна. Если бы он только не ушёл тогда. Если бы он не струсил, всё сложилось бы по-другому. Из-за осознания этого в груди щимит. Намджун сестру обнимает. Прижимает к себе крепко, не может отпустить. — Прости. — шепчет с придыханием, — Всё из-за меня. — Эй, — она гладит его ладонью по спине, — не говори глупостей. Тебе не за что извиняться, — Дженни всегда такой доброй была. Это Намджун ещё больше в ней любит. Но слишком тяжело от этого. Чувствует, что она должна знать. — Слушай, — отрывается от сестры, — последнее, чего я хотел, чтобы ты узнала об этом. Но… — Не рассказывай. — перебивает его Дженни, — Не заставляй себя. Я в порядке, правда. — улыбается ему широко. — Мне хватает того, что я могу спокойно обнять тебя. Правда, я в порядке. — Нет. — мотает головой, — Я только тебе смогу рассказать. Я должен. — делает глубокий вздох, готовится. — В тот вечер, отец отвёз меня на стрельбище. Ты знаешь, как я не любил туда ездить. — кивок, — Как всегда заставлял стрелять по мишеням. Все проходило как обычно, но что-то беспокоило меня. Мы в очередной раз поругались и я ушёл в машину, собирался уехать, но что-то заставило меня вернуться к нему. — с каждым новым словом говорить становится всё сложнее, — Он лежал связанный по рукам и ногам. Рядом стоял человек спиной ко мне, весь в чёрном. Он разговаривал по телефону, не обращал ни на что внимания. Я инстинктивно вытащил пистолет. — Дженни вместе с ним напрягается, — Отец заметил меня и кивнул. Я прямо по глазам прочитал: «Стреляй». Не мог решиться никак. Поэтому тихо подошёл сзади и попытался вырубить ублюдка, но не получилось. — зажмурился, будто так перестанет вспоминать, — Мы начали драться и в какой-то момент отец крикнул: «Убей его». — дышит часто от волнения, не может насытится воздухом, — И я выстрелил. Я из-за него убил человека. Сделал то, чего боялся больше всего. И не выдержал этого в итоге. — голос дрожит слегка, как и руки. Намджун не думал, что расскажет об этом хоть кому-нибудь. Чтобы отойти от того шока, пришлось потратить два года. Два года самобичевания и панических атак. Два года на антидепрессантах, которые он пил беспорядочно даже не разбираясь. Он не мог спать. Каждый раз, закрывая глаза видел то лицо. Слышал крик отца. Звук выстрела. Пил кучу дряни, тренировался, писал тексты. Делал всё, лишь бы не спать. Не слушал Чонгука, как бы тот не пытался привести друга в чувства. Трус. Вот, что он говорил себе каждый раз. «Никто не должен узнать, что ты трус». — Ты не виноват, — слышит сбоку и поворачивается на звук, — Ты ни в чем не виноват, Джун-а. — лицо озаряет добрая улыбка, а в глазах слёзы застыли. Она гладит его по голове. — Прости. — За что? — Я очень злилась на тебя, — слеза бежит по щеке, обжигая, — но тебе было так тяжело. Прости. — Намджун не выдерживает. Притягивает сестру в свои объятия. — Всё хорошо, — успокаивает, — я в порядке. — отрывается от неё и лицо берет в ладони, вытирая её слёзы, — мы оба теперь в порядке, правда? — девушка кивает часто в ответ, — Вот и славно. — Ненавижу тебя, — всхлипывает, — почему ты остаёшься таким милым в любой ситуации? — А ты почему такая вредная, что бы не случилось? — они смеются, как в детстве.***
На дворе только начало октября, но какого-то черта на улице холодно, как в декабре. Запах сырости будто въелся в кожу, а звук бъющихся об бетонный пол капель раздражает до невозможности. В нескольких метрах слышен сдавленный стон боли, от которого голова сильнее гудеть начинает. Джин делает последнюю затяжку и тушит сигарету о стену, бросает взгляд на Хосока, который кажется снова сломал что-то одному из выблядков. Трое мужчин валяются на холодном полу в собственной крови. Связаны по рукам и ногам, находятся под пытками уже часа три точно. Двое потеряли сознание, а третий держится из последних сил. Его правый глаз опух и кровит, нос разбит безбожно, вместо лица сплошное месиво, что тут говорить о теле. Когда дело касается выпытывания информации, Хосок самый первый. Он знает, как заставить людей говорить. Поэтому Джину остаются только переговоры. Когда Хосок хватает мужчину за волосы и заносит руку для очередного удара, Джин останавливает его. — Ты так убъешь его, Хосок-а, — он поднимается со вздохом и размеренными шагами подходит ближе, — мы ведь не хотим смерти этих джентельменов, — засовывает руки в карманы и принимает расслабленную позу. — Мальчики, я бы на вашем месте уже давно ответил на поставленный вопрос. Убить нет, но покалечить Хосок может легко. — Пошёл ты, ублюдок, — плюётся ядом мужчина, — строите из себя богов, а на самом деле просто кучка надменного дерьма. — затыкается, когда Хосок его бошкой о стену прикладывает. — Эй, ты оглох, пока я с тобой болтал? — цедит парень, — Лучше тебе выложить всё, а то я действительно начинаю терять терпение. — Видишь, — Джин присаживается на корточки, — Хосока контролировать невозможно. Так что не выводи из себя ни его, ни меня. — лицо его принимает серьёзное выражение, — Говори. Кто отдал вам приказ? — вместо ответа плевок. Джин глаза закрывает и под мерзкое хихиканье вытирает лицо рукавом пальто. — Ладно, как хочешь. — кивает Хосоку и отходит в сторону. — Я бы отрезал тебе язык, — буднично говорит Чон, — но к сожалению или к счастью он тебе понадобится, поэтому, — откуда-то вытаскивает нож и с силой вгоняет его в чужое бедро, усмехаясь громкому крику. — поступим по-другому. — чужое лицо искажается от боли, — Да ладно тебе, это меньшее, что я мог сделать, — он клинок сжимает сильнее, — теперь слушай внимательно, — надавливает и наслаждается сдавленным мычанием, — слышал же про бедренную артерию? Так вот, я попал прямо в неё, так уж сложилось, что глаз на такие вещи намётан, уж извини, — пожимает плечами, — В общем и целом, ситуация такая: если я вытащу нож, кровь брызнет фонтаном и ты умрешь от её потери. Нам от этого будет не холодно, не жарко. Я и дружков твоих разговорить смогу. — от страха, мелькнувшего в чужих глазах пиздец как хорошо становится, — Либо ты можешь наконец рассказать нам, кто отдал вам приказ и облегчить свои и наши страдания. — Вы ведь всё равно убьете нас, — шипит сквозь зубы. — Нет, с чего ты взял, — наигранно удивляется Хосок, — вызовем скорую и ты спасёшь свою попку. Ну так что? Расстанемся на доброй нотке? — улыбка, вызывающая дрожь, озаряет его лицо. Когда Джин выходит на улицу, на складе раздаётся три выстрела. Он набирает номер по телефону и под гудки снимает пальто. — Я узнал имя, — говорит сразу, как на другом конце поднимают трубку, — Карлос Грассо. Человек, отдавший приказ. Я приеду и расскажу подробнее, отдохни пока. — отключается и вытаскивает сигареты. — Я вызвал парней, они приберутся, — Хосок принимает протянутую сигарету и закуривает, — куда мы теперь? — Сначала душ, — выдыхает Джин, — из-за этого ублюдка придётся выкинуть пальто. — цокает, — Надо было врезать хорошенько выродку. — Как думаешь, — спрашивает Хосок, — что нужно этому итальянскому хрену? — Не знаю, — смотрит, как дым рассеивается в воздухе, — но ему не стоило прикасаться к мои близким. Я точно, — вздыхает, — убью этого урода собственными руками.