Гармония

Капитан Вальтер затрудненно дышал, взбираясь на крутой холм в женской части лагеря, чтобы найти сборщика трупов. "Лиен, черт тебя дери, заставляешь меня целую вечность искать черного психа, с какого-то перепуга умеющего играть на старомодной тарахтели. Надеюсь, он действительно умеет играть, иначе мне крышка. И тебе, Лиен, тоже", – он мысленно выругался. Вскоре Вальтер добрался до вершины, но увидел только женщин, работающих на снегу. Он спросил у часового, где находится сборщик трупов, и вскоре уже бежал вниз по другой стороне холма. Хорошая разминка получилась. Вообще-то Вальтер редко бывал в этих краях – слишком далеко они находились от его офиса. Через некоторое время он наконец заметил проклятого отступника, стоявшего у подножия холма. Вальтер остановился, заметив, что юноша согнулся, судорожно кашляя, и сделал несколько поспешных шагов в сторону от ручной тележки. Вальтер очень надеялся, что Яков не болен, ведь времени у него оставалось совсем немного. Но тут отступник повернулся, прикрыв рот рукой, и Вальтер проследил, как он возвращается к тележке. Нацист злобно усмехнулся, увидев причину такого поведения. Рядом с телегой лежало тело Черного отступника в стадии разложения. И, судя по тому, как вел себя Яков, от трупа исходил мучительный гнилостный запах вперемешку с едким запахом машинного масла. Последние несколько недель капитан Вальтер тоже искал трупы, только с другой целью. Он находил их, крал и прятал в укромном месте, где было достаточно тепла и сырости для нормального разложения. Когда он убеждался в том, что тела сгнили, он приносил их обратно в лагерь и размещал в стратегически важных местах на пути рабов-отступников, но вдали от рабочих полей. Это был его личный розыгрыш для Якова, и он хотел, чтобы об этом больше никто не знал. Он пробирался в лагерь после наступления вечера, когда все отступники возвращались в казармы, а солдат на полях не было. Он действовал скрытно и двигался незаметно в тени, как шпион. Яков сам виноват: нечего было скрывать от Вальтера самое заветное. Эту карму сложно назвать чрезмерно жестокой, но знакомый алхимик так от этого шарахается! Он весело наблюдал за Яковом, на мгновение забыв о том, зачем он проделал этот путь. Отступник быстро оправился и принялся забрасывать труп снегом. Он старательно размазывал лед по разложившейся коже, а затем поднял труп, чтобы положить его на телегу. Вальтер наблюдал за его действиями с некоторым благоговением, понимая, что Яков использует снег, чтобы замаскировать вонь. "Чертов гений", – подумал он, слушая, как отступник произносит какие-то громкие и злые ругательства. — Блядь!.. Какой же он больной!.. Отвратительно! – жаловался Яков, забрасывая труп снегом, пока тот не скрылся под белым слоем, а вместе с ним и запах. Когда Яков поднял тележку и начал уходить, не замечая присутствия Вальтера, упомянутый вспомнил, зачем он здесь. — Эй! Яков! – крикнул Вальтер, и Яков замер. Он медленно обернулся: этот конкретный голос был последним, что он хотел бы сейчас услышать. Однако не видеть глумливого нациста несколько дней подряд слишком хорошо, чтобы быть правдой. – Иди сюда! – приказал капитан, и Яков повиновался, оставив тележку позади себя, и пошел, опустив голову и глядя на белый снег. Он остановился, увидев перед собой темные сапоги. – Смотри, что я нашел, – сказал Вальтер сладким голосом. Яков медленно поднял глаза и увидел гармонь. Вальтер удовлетворенно ухмыльнулся. Ему не нужно было спрашивать, принадлежит ли она сероволосому, так как его лицо сказало все само. Глаза Якова сильно расширились от вида давнего музыкального инструмента. Он буквально засиял от счастья, когда увидел свою дорогую к сердцу вещь целой и невредимой. Необъяснимое счастье ворвалось в его сердце. — Нам с тобой очень повезло, что я спас ее от огня, – гордо заявил Вальтер, и Яков, не задумываясь, поднял голову, чтобы посмотреть на него. Он тут же понял, что натворил, и перевел взгляд обратно на снег. Но этого было достаточно, чтобы Вальтер увидел удивленно поднятые тонкие брови и бледные губы, искривленные в подобии улыбки. Как же давно он не видел мимолетной радости на обреченном безразличном лице... Вальтер прочистил горло. – Пойдем со мной. Через несколько шагов Вальтер понял, что идет только он один. Яков стоял на месте, как парализованный. — О своей работе беспокоишься? – сказал Вальтер, состроив насмешливую гримасу. — Нет, – просто отрезал Яков и нерешительно последовал за ним. В голове у отступника горела тысяча вопросов. Почему у Вальтера оказалась его гармонь? Как он узнал, что она принадлежит ему? Яков был абсолютно уверен, что никогда не демонстрировал своего увлечения перед новым, но недолго пробывшим членом отряда. Неужели он увидел гармонику во время своих шпионских обысков? Но ведь Яков всегда упаковывал ее в слои ткани, дабы она покоилась в защищенном месте... Означает ли это, что подлый шпион успел проверить все вещи досконально? При этом сложив все ровно так же, как и было, не оставив отпечатков? Нет, он совершенно неопытен по части скрытности... Или... — У меня сегодня важный вечер, – Вальтер вдруг заговорил обычным тоном. Он обернулся, чтобы посмотреть, идет ли юноша позади него. Яков шел, и его глаза были прикованы к снегу. Вальтер усмехнулся, довольный его покорным поведением. – Один из них играет на кларнете, но этот урод сегодня сломал палец. К сожалению, я не смог найти ему замену. Вот тут-то ты и пригодишься, – "Я, наверное, с ума сошел. Совсем с ума сошел!", – с горечью подумал Вальтер. Внезапно он повернулся, и Яков чуть не врезался ему в грудь. – Насколько ты хорош? — Параллельно с самообучением в области алхимии я нашел себе еще одно дополнительное занятие. Я начал ходить на занятия в Музыкальную школу **** во ******** и был одним из лучших – скорее всего, из-за скудной популярности губной гармони в современном обществе. Но я не играл на ней уже около четырех лет, – искренне ответил Яков. Слова, на удивление, давались ему легко, поэтому он говорил плавно и без запинок, растеряв где-то страх и подозрительность. — Перестал из-за поступления в ряды Бернарда Шульца? – раздраженно спросил обеспокоенный Вальтер. Это долгий срок без тренировок. — Да, – ответил Яков. Имя знаменитого военачальника и командира некогда вселявшего надежду "Отряда Будущего" отозвалось в неприятном сжатии горла и подрагивании застуженных пальцев. — Тогда, надеюсь, немного практики будет достаточно, чтобы ты вспомнил, как правильно играть на гармонике. Если ты хоть в малейшей степени вызовешь недовольство моих гостей, это обернется гибелью для тебя и твоих несчастных состайников, – нацист холодно угрожал, глядя прямо в глубокие черные глаза. Как обычно, в них он ничего не увидел. Яков, помолчав несколько секунд, вкрадчивым шепотом напомнил кое-что: — Не ты ли клялся, что в случае просветления памяти, кем бы ты ни оказался, не станешь убивать нас – членов Специального отряда? Не бросай слова на ветер хотя бы при мне, – Вальтер какое-то время смотрел на него пустым взглядом. — Ты отнюдь не в том положении, чтобы мне указывать. Смирись уже с этим, – очевидно, капитан намеренно не стал отвечать на вопрос, и Якова это напрягло: "Вполне возможно, что Вальтер вообще не помнит о своих отношениях с членами Отряда Миротворцев, существовавших во время его амнезии... Не помнит всех разговоров, откровений и клятв", – и отступник поежился от того, во сколько раз ситуация стала мрачнее. ... Капитан Вальтер повел Якова в ту часть лагеря, где тот никогда не бывал. С каждым шагом он удалялся от рабочих полей и приближался к нацистскому кондоминиуму. Это была запретная зона. Территория обезумевших верующих. Внезапно Якова посетила ужасная мысль: "А что, если это ловушка? Что, если Вальтер просто хочет покончить со мной сегодня ночью? Или хочет применить на мне методы пыток пожестче! Но к чему ему это? Не думаю, что он на меня сильно обозлен. Был бы – давно бы уже на кол посадил. Он просто испытывает ко мне неприязнь, как ко всем "черным", в других чувствах ему на меня плевать с высокой ели. Да, скорее всего, он помнит обо мне целое ничего. Тем более, у него есть, в конце концов, моя гармонь. Это является прямым доказательством правдивости его слов о вечере", – с прыгающим сердцем он послушно шел за Вальтером, потому что другого выхода не было, и держал все свои переживания при себе. Они дошли до большого здания. Вальтер отпер дверь. Яков едва не задохнулся, так как уже забыл, как выглядит внутреннее убранство дома. Он с каким-то удивлением и ностальгией смотрел на чистые стены кремового цвета, согретые темным деревом и золотистым искусственным светом. Только прихожая уже свидетельствовала о том, как богато украшен дом, заставлен ценными материалами, мебелью и картинами. Вальтер бросил лишь беглый взгляд на отступника, стоявшего на пороге его дома и беспокойно озиравшегося по сторонам, и не удержался от небольшой улыбки. — Альфред!!! – крикнул Вальтер, и вскоре к ним присоединился полысевший мужчина средних лет, одетый в черный сюртук. Кое-где на голове у него остались приглаженные клочки фиолетовых волос. Мужчина по имени Альфред растерянно нахмурил брови, увидев подростка в черной униформе. – Этот отступник будет сегодняшним музыкантом. Мне нужно, чтобы его вымыли, одели как следует и как можно скорее доставили в мой кабинет, – приказал он, блеснув потемневшими хитрыми глазами, и оставил Якова с дворецким. Наступила неловкая минута. Оба уставились друг на друга: один с недоумением, а другой с неловкой улыбкой. — Как я могу к тебе обращаться? – Альфред наконец нарушил молчание. — Меня зовут Яков, – с опаской ответил отступник. — Яков... Это звучит гораздо приятнее, чем номер, не так ли? – умиротворенно сказал он, и Яков непроизвольно улыбнулся. – Пойдем. — Я могу сам помыться, – неожиданно сообщил Яков и сжал губы до онемения. Неужели он заставит его перед ним раздеться?! К непомерному облегчению Якова, Альфред не стал возражать: — Хорошо. Я приготовлю для тебя ванну. ... Пока Альфред набирал ванну, Яков узнал, что дворецкий был обычным верующим и вдовцом, которого в тот самый Божественный день, когда началось Новое и впоследствии Лучшее правление, – Яков недовольно нахмурил брови, – забрал к себе Вальтер благодаря хорошим отношениям с его сыном Лиеном, и он, безработный, на грани обеднения, зачислился в слуги Нового правителя. Когда Альфред покинул его и остановился ждать у запертой двери ванной комнаты, Яков, предварительно включив кран в раковине, дабы его не слышали, облегченно вздохнул. Одиночество. Неужели? Яков встал около зеркала и, не теряя драгоценные минуты личного пространства, снял мешковатую и немытую униформу раба. Ему стало мерзко от вида грязных, уже давно сгнивших коричнево-желтых бинтов, туго обмотанных вокруг зоны его груди. Снять их было невозможно, настолько они засалены, и Яков отыскал в напольном шкафчике тупые маленькие ножницы, с трудом разрезал часть ткани, которая почти стала одним целым с его телом. Оставшуюся систему сгнивших бинтов он разорвал и откинул в сторону. Ему ни капли не хотелось лицезреть глубокие лиловые вмятины, покрывающие тело от ключиц до талии. И ничуть не хотелось смотреть на свою сущность. Он не взглянул в зеркало на себя, предпочтя этому вдохнуть полной грудью впервые за долгие месяцы. Было приятно и чрезвычайно свободно. Яков быстро нырнул в горячие воды, – он собственными глазами видел, что Альфред заполнял ванну только неядовитыми жидкостями, – и позволил себе отпустить судорожный вздох. Было очевидно: намного лучше вариться в этом кипятке сутками, чем стоять под холодными редкими каплями душа концентрационного лагеря. Обнюхав какие-то гель, шампунь и жидкое мыло и полностью изучив их состав, написанный подозрительными мелкими расплывчатыми буквами в совсем не видном месте, Яков приступил к тщательному мытью. Как было хорошо наконец-то избавиться в полной мере от неприятного трупного запаха, въевшегося в тело как долго использующийся парфюм, аромат которого привязан к тебе как к личности, убрать землистые пигменты пятен, отпечатавшиеся на руках и ногах от черной работы, почувствовать исчезновение зуда от неправильного мытья, если ледяную воду в лагере по короткому расписанию да собственные ладони, пытающиеся выдрать откровенно прилипшие куски земли и навоза, плюя на остальные правила гигиены, вообще можно назвать мытьем. Почувствовав себя вкусным, Яков ущипнул мокрую руку губами. От приятностей, кажется, совершенно банального жизненного занятия, как комфортное мытье, у Якова закружилась голова. "Когда я стал таким сентиментальным?" – думал он, погружаясь с головой в пенную воду. Серые волосы медленно избавлялись от накопленных жира и грязи и становились более светлыми и живыми, хотя в их прочности Яков сомневался: стоило слегка потянуть одну из волосинок, как та сразу вырывалась. Неудивительно: попробуйте проходить всю зиму без шапки. Легкая одежда в холодную пору года повлияла, очевидно, не только на шевелюру Якова. Кожа стала суше пустыни, и на многих ее участках, особенно на конечностях и на лице, образовались трещинки. Вода немного смягчила их, а они, в свою очередь, щипали и чесались, больно напоминая о своем существовании. Таким образом, все ссадины, синяки, порезы и царапины, покорившие всю наружную оболочку Якова, ревели, ныли, и казалось, что расслабиться при таких ощущениях невозможно. Но Яков настолько погрузился в спасительное тепло, дарящее эйфорию, туманность сознания, что воспринимал визжания боли как второстепенный шум. — Яков, твое личное время вышло, – приглушенно, словно на задворках мыслей, раздался голос Альфреда. Яков резко открыл глаза и машинально прикрылся, несмотря на то, что был по плечи в пене. — Стойте, не входите! – Альфред, хвала таким людям, не вошел. Яков, все еще прикрываясь на экстренный случай, вышел из воды, завернул себя в два полотенца для уверенности, наскоро вытер волосы и приоткрыл дверь. – Можете ли Вы дать мне бинты? – с готовностью спросил он. — Бинты? Хорошо, дам после приведения тебя в порядок, – Альфред не стал уточнять, зачем они Якову, тем не менее, отступник напрягся: ему придется находиться рядом с дворецким в одних полотенцах неизвестно сколько часов. – Садись на табурет. Альфред смыл воду в ванне и подошел к Якову с инструментами. Яков сидел как на иголках, глядя на себя в зеркало, пока дворецкий колдовал над его невысохшими волосами. — Концы слишком ломкие и секущиеся. Придется подстричь, – волосы у Якова росли медленнее, чем должны были: за полгода его каре превратилось в всего лишь удлиненное каре, поэтому, когда Альфред подстриг кончики, пряди стали доходить до шеи. Вскоре прическа приобрела красивую модельную форму благодаря небольшой завивке. Ногтям и зубам было уделено особое внимание. Дворецкий проследил за тем, чтобы они выглядели чистыми и весьма здоровыми. Яков действительно радовался от того, что чувствовал себя чистым. Он не мог этого отрицать. — Нужно что-то делать с этими черными синяками, – продолжал Альфред, пробегаясь пальцами под глазами Якова. Отступник, моргнув от внезапного прикосновения, усмехнулся: — Не представляю себя без них. Их непросто вывести, – дворецкий, присмотревшись к более-менее живому, но все-таки истощенному лицу Якова, немного погодя хмыкнул: — Пожалуй, они тебя не портят, – и выпрямился. – Сейчас я принесу тебе одежду и бинты, как ты хотел, – спустя минуту Альфред опять стоял за дверью, а Яков сидел с праздничной одеждой на руках и новой связкой белоснежных бинтов. "Том был не единственным адекватным верующим во всем этом бардаке", – думал отступник, перевязывая грудь. После оглядел одежду. Ему вручили типичный мужской костюм для богатых: классические черные брюки и темно-серый сюртук с белой рубашкой. В комплект также входили черные туфли с маленьким каблуком и носки. Примерив на себя все это, Яков недовольно вскрикнул: костюм смотрелся крайне облегающим. Пришлось перевязывать бинты. С грудью он справился, а со всем остальным, кажется, пришлось бы смириться: нагло просить брюки большего размера, которые не обтягивали бы как заднюю часть, так и переднюю. Но Яков не желал оставлять подобный разврат на вольность судьбы. — Не могли бы Вы предложить мне брюки побольше? Эти напирают, – пожаловался Яков чрез щель двери. — Ох, Вальтер приказал выдать тебе именно то, что он выдал мне, – объяснился Альфред и немного удивился, когда дверь с недовольным рыком закрылась. "А если бы у меня был член, как бы Вальтер перед гостями оправдывался за мое выпирающее достоинство? Ублюдок", – бранился в мыслях Яков, оглядывая себя со всех ракурсов, – "Все подчеркнул. Доволен? Я еле дышу из-за тебя!". И снова присмотрелся к себе. "И чего я прохлаждаюсь?" Яков, включив воду, чтобы вновь замаскировать шум, начал лихорадочно лазать по шкафчикам. Всякие баночки, тряпки, губки... На тупые ножницы черт знает для чего и смотреть смешно... Путного и острого ничего не попадалось. Видимо, и в этом моменте Вальтер не сглупил. Яков хотел было издать огорченно-раздраженный вздох, как вдруг, приподняв очередное барахло, он заметил... бритвенный станок! Чуть пискнув от радости, Яков принялся разглядывать его. Таких новых, красивых и, главное, острых станков он еще не видел. — Пора идти, Яков, – Альфред постучал в дверь. Яков быстро и надежно спрятал небольшой станок в карман и переступил порог ванной комнаты. Альфред вытаращил глаза на вышедшего Якова, на его новый образ, не стесняясь рассматривать того с ног до головы. Яков увидел его несомненно заметное недоумение и нахмурил брови. Через несколько секунд дворецкий неловко спросил: – Ты что, девушка? Яков понял, что все пропало, и, прежде чем ответить, испепелил удивленного слугу циничным взглядом своих черных впадин. — Нет, – это прозвучало настолько злобно, что всю дорогу до кабинета Вальтера они шли в смущенной тишине. Уже скоро дворецкий стучал в дверь, а Яков стоял за ним, нервно теребя ткань пиджака. Ему вдруг захотелось снова оказаться на рабочих местах, снова надеть свою старую грязную форму, в общем, вернуть все надоевшее старье, лишь бы не показаться Вальтеру в чертовом облегающем костюме. К тому же, этот вечер навевал старые воспоминания о том времени, когда быть чистым, одетым в красивую одежду и играть на гармони было чем-то нормальным. Яков вспомнил свою довоенную жизнь, которую он надолго вычеркнул из памяти. И вот теперь воспоминания возвращались. Он услышал голос капитана Вальтера, приказавшего войти, и Альфред открыл дверь. Яков почувствовал, как его беспокойство достигло предела, когда он вошел в кабинет один. После того как за Яковом закрылась дверь, наступила тишина. Вальтер с нетерпением ждал отступника, надеясь, что тот хотя бы будет выглядеть прилично. Но такого преображения он не ожидал никогда в жизни. Альфред справился с задачей более чем превосходно. И костюм тоже. Он оскалился, встал и зашагал по комнате, приковав взгляд к Якову. — Посмотри на меня, – уже привыкший к такому приказу, Яков поднял голову, не забыв презренно прищуриться. Отступник не выдержал: — Этот костюм... — Дал тебе шанс выглядеть презентабельно, – с капелькой усмешки произнес Вальтер, и Якову пришлось прикусить язык, дабы не ляпнуть чего похуже. Яков чувствовал себя до безумия незащищенным и уязвимым. Поля были его территорией, с ними ему удалось примириться, но теперь он оказался в незнакомой местности. Он находился в мире господина Вальтера – в тени той жизни, которую когда-то давно знал. Его сердце учащенно забилось, когда Вальтер остановился рядом с ним, при этом ничего не сказав и не сделав. Он просто стоял и смотрел на него. Яков старался скрыть свою неловкость, не отводя взгляда от янтарных глаз. Он не мог допустить, чтобы Вальтер заподозрил что-то неладное. Хотя, с большей вероятностью капитан не только что-то заподозрил, но уже и раскусил его. Вальтер, напротив, был загипнотизирован взглядом юноши. Теперь, когда Яков был вымыт, бледная кожа перестала быть украшена пятнами и разводами. Костлявые черты лица Якова смягчались серыми прядями, придававшими ему приятную форму. Даже его глубокие нечитаемые глаза казались мягче. Мысль о спасительном бритвенном станке помогла Якову очнуться от забвения. Как это глупо. — Знаешь, Вальтер, – начал отступник, растягивая слова. Капитан по-прежнему смотрел на него в упор, не замечая легкого движения бледных пальцев в карман сюртука. – Твои идеалы омерзительны и допотопны, как и твое Божество, – с этими словами Яков попытался вонзить немудреное оружие в лучшее место – в открытую шею. Лезвие пришлось не по шее, а по ладони Вальтера, невольно попытавшегося прикрыться и шикнувшего от боли: лезвие прямо-таки вошло в незащищенную плоть. Вторая ладонь капитана проворно схватила запястье Якова и сжала его, тем самым заставив отступника уронить станок с вскриком. Вальтер здоровой рукой без лишних слов сжал горло Якова, который тут же принялся метаться, но почти сразу отпустил. — Я не буду портить твой прикид рукоприкладствами, – неожиданно тихо прошелестел Вальтер, и Яков осознал, что поступил куда глупее, чем думал – просто по-идиотски, – и мурашки пробежались у него по коже. – Но учти. Тебе это с рук не сойдет. Вальтер повернулся к своему столу. Яков, содрогнувшись всем телом, не выдержал: — Ты взаправду ничего не помнишь?! — Я помню все, – в ту же секунду отозвался Вальтер, отыскавший в столе аптечку. Он повернулся обратно к Якову только тогда, когда обработал края неглубокого пореза на ладони йодом и наложил на него заготовленную повязку. Состояние Якова в тот момент невозможно не описать: и без того большие глаза расширились до огромных, плечи и голова то и дело явственно подрагивали, как в припадке, он сжал себя руками и иногда покусывал нижнюю губу. Взгляд отступника, неразборчивый в эмоциях, был направлен на Вальтера, и, когда капитан наконец удосужился заметить его, Яков едко прошипел: — Тогда как ты смеешь делать такое с нами? Болезнь прямо-таки ударила тебе в голову? Или подкинула ложные воспоминания? Стерла твои совесть и мораль? Скажи, какого хрена ты осмелился брать в рабство не абы кого из "черных", а Специальный отряд! – с каждым предложением интонация Якова менялась, становилась громче и въедливее. — Я не намерен вещать тебе свою историю после того, как ты попытался напасть на меня, – Вальтер только и ждал, когда Яков кончит тираду, и ответил таким же испускающим желчь голосом. Заметив, как отступник растерялся и потускнел, вновь погрузившись в размышления, Вальтер добавил чуть тише: – И у нас нет времени. Вальтер вернулся к столу. Яков ощущал бешеное биение сердца. "Это самый глупый поступок в моей жизни. У меня был золотой шанс узнать Вальтера поближе... – отступник с мнимой злостью и глубоким самобичеванием посмотрел на бритвенный станок, лежащий на полу. – Рабство дурманит меня, изменяет...". Вальтер вернулся к нему как ни в чем не бывало. — Итак, у меня здесь ноты композиций, которые я хочу, чтобы ты сыграл сегодня вечером, – сказал он деловым тоном, протягивая их Якову. Тот машинально взял бумаги, по-прежнему отрешенно смотря в пол, видимо, коря себя за безумную глупость. Вальтеру этот вид понравился, и он даже немного улыбнулся. Затем он вручил губную гармонику. — Сыграй немного. Посмотрим, как у тебя получится, – Вальтер наблюдал, как Яков держит гармонь слегка дрожащими руками. Он приблизил ее к своему лицу, закрыл глаза и позволил губам скользить по отверстиям, издавая звук. — Уф, не в такт, – глухо признался Яков, нахмурив брови. Нормально играть сильно мешали свежие бинты, коих было накручено несколько слоев поперек всей грудной клетки. Яков вздохнул и решил, что терять ему больше нечего, посему нагло спросил: – Может, предложишь мне более свободный костюм? Дышать невозможно, не то что играть. — Я думаю, что он сидит на тебе идеально. По какой причине ты в нем задыхаешься? – спросил Вальтер, иронично приподняв бровь. "Какой же ты несносный деспот", – лицо Якова так и источало ядовитое презрение: отступник заметил хитрый огонек в безмятежных янтарных глазах. — Не хочешь объясняться? Как хочешь. Даже не буду интересоваться твоим здоровьем. У тебя нет дороги "домой". Приступай, – Яков нахмурился максимально сильно, вдалбливая в подсознание нациста свое негодование по поводу сложившейся заварухи, и с превеликим раздражением вернулся к инструменту. Вальтер, со смешком смотря на эмоции юноши, начал завороженно наблюдать за тем, как отступник регулирует свое дыхание, положение головы и губ, проверяет ноты, регулирует, проверяет, пока его не удовлетворяет звук, издаваемый инструментом. Это, несомненно, было профессиональным поведением настоящего музыканта. — С какой... начать? – поинтересовался Яков, чуть задыхаясь. Пока Яков переводил дыхание, Вальтер разложил листы с нотами в нужном порядке и стал ждать. Еще два часа, и гости прибудут. Он надеялся, что отведенного времени им хватит. Первые попытки были сыграны нерешительно и неуклюже. Вальтер подумал, что сейчас впадет в отчаяние, и уже собирался выругаться, как вдруг понял, что расстроен не он один. Яков то и дело вздыхал, нелепо поднимая брови в грустном жесте и недовольно сжимая губы. Он расслабил лицо, глубоко вдохнул-выдохнул и закрыл глаза. После небольшой паузы музыка стала более мягкой, менее торопливой, и капитан выдохнул с облегчением. Яков позволил себе забыть обо всех заботах и о том давлении, которое оказывало на него здание и его обитатели. Он утонул в музыке, открывая глаза только для того, чтобы бросить короткий взгляд на бумаги. Играя, он забыл об окружающем мире. Он забыл о страданиях на полях, о голодных и холодных днях, о мрачных лицах мертвых. Он забыл, кто он, где он и какова его задача на этот вечер. Все его мысли улетучились вместе с музыкой. Когда прозвучала последняя нота композиции, он открыл глаза и выжидающе посмотрел на Вальтера. На лице капитана было странное выражение: смесь шока и благоговения. Музыка была исполнена так красиво, так нежно и в то же время так мощно... Это напоминало их последнюю посиделку в кастелянной. Вальтер, почувствовав на себе пытливый взгляд отступника, быстро восстановил самообладание, выпрямил спину и слегка приподнял подбородок. — Звучит неплохо, – он прочистил горло, так как его голос немного дрожал. – Продолжай. Вскоре Вальтер тоже закрыл глаза и отдался звукам музыки, позволив ей унять все его проблемы. Бритвенный станок, никем не поднятый, по-прежнему лежал на полу. Отступник и верующий остались вдвоем в кабинете, в мире, где не нужны были слова, где не существовало рас, иерархий и войн. Где такие чувства, как ненависть, боль и печаль, были под запретом. Они оставались в этом идиллическом мире, состоящем только из мелодичных звуков, пока Альфред не постучал в дверь, сообщив о приходе гостей.