Всего лишь работа

Из кухни по всему дому разлетался запах корицы и масла, что не оставляло у жителей никаких сомнений — это Гордость готовила свой фирменный коричный пирог. Когда вокруг пахло так сладко и бодряще, просыпаться было легче, и вся компания собралась на кухне ещё до того, как всеми любимое блюдо было готово. Только Апатия ещё не вышла из своей комнаты, всё готовилась к новому дню, который, как она надеялась, она проведёт за работой. Гордость любила порядок, а потому внимания на голодные взгляды друзей не обращала. Пока пирог дозревал в печи, она методично заваривала кому чай, кому кофе, и не забывала периодически напоминать Зависти помешивать кашу — в конце концов, она не собиралась подавать свой десерт, пока все они нормально не позавтракают. — Готово, — тихо сказала Зависть, выключая плиту. — Разложи пока по тарелкам. — Гордость приоткрыла печь, проверяя, готово ли угощение, и Похоть облизнулась, уже предвкушая, как она получит свою порцию. — Х-хорошо, — ответила Зависть, опуская глаза. У неё был план. Он пришёл ей в голову прошлым вечером совсем случайно, когда она отыскала в гостиной тонкую книжку про ядовитые растения. Медленно листая страницы, она думала, как же плохо должно стать человеку, если он случайно съест что-то подобное. Тогда бы за ним точно начали ухаживать, родственники, друзья собрались бы, чтобы поддержать, помочь, облегчить боль. Этот человек бы точно почувствовал себя важным, пускай даже всё его тело болит. И Зависть хотела хотя бы однажды почувствовать себя важной. Все взгляды были направлены на Гордость, что доставала пирог из печи и сразу накрывала его салфеткой, чтобы немного настоялся, и Зависть решила, что более подходящего момента не будет. Достав тарелки, она стала накладывать первую порцию и по привычке отставила её в сторону. Вмиг одумавшись, она поняла, что стоило бы добавить перетёртые в порошок стебли в самую первую тарелку, ведь тогда она бы точно не запуталась в них, и её небольшой план пришлось подкорректировать. Первая тарелка заняла своё место под носом Обжорства, что с явным рвением поблагодарил её, Зависть вернулась к кастрюле, и рука сразу потянулась к карману, в который она заранее насыпала добытый ночью порошок. — У меня важные новости! — крикнула Апатия, влетая на кухню, и все взгляды оказались уставлены на неё. «Сейчас», — сразу решилась Зависть и, зажав щепотку между пальцами, стала накладывать вторую порцию. — С этого дня я буду работать с вами вместо мистера Лени! — радостно завизжала Апатия, и Зависть резко повернулась к ней, обронив щепотку в общую кастрюлю. — Чего?! — тут же завёлся Гнев. — Мне пришло письмо сверху, — продолжила девушка, взмахнув конвертом. — Вот, тут сказано, что я хорошо справилась и что мистер Лень уволен, а я теперь буду работать вместо него. — Что за бред? — разозлился Алчность, вскакивая со стула и подходя к Апатии. — Если ты так шутишь, я… — Это не шутка! Правда! — испугалась девушка. — Там даже ещё одно письмо есть, для мистера Лени. — Она указала рукой в коридор, и Гордость с Похотью одновременно двинулись к входной двери. — Проклятье! — прорычал Алчность, прочитав письмо до конца, и остальные замерли, дожидаясь вскрытия второго письма. — Открывай, — скомандовала Гордость, сунув конверт Лени под нос. — Что вы так разнервничались все? — недовольно протянул парень, открывая письмо. — Что там? — взволнованно спросила Похоть, прикусывая губу. — Хмм… — Лень медленно перескакивал глазами со строки на строку в полной тишине. Все ждали, когда он подтвердит или опровергнет сказанное Апатией. У Обжорства на висках выступил пот, Гордость отстукивала носком рваный ритм, Алчность сжимал зубы так крепко, что болели скулы, а Зависть, прикрыв рот руками, не могла оторвать взгляд от каши, в которой растворялся незаметный порошок. — Ага. — Что — ага?! — Гнев хлопнул рукой по столу, отчего тот мелко затрясся. — Меня уволили, — сказал Лень безразличным тоном, двумя пальцами протягивая письмо стоявшей ближе всех Гордости. Та резко выхватила листок и быстро просмотрела его, ещё раз подтверждая сказанное. Её молчание и плотно сжатые зубы были словно красная тряпка для быка. Гнев рвал на себе волосы, крича так громко, как это только возможно, что он был прав, что надо было работать больше, он же предупреждал, предупреждал; Алчность схватил Лень за плечи и грубо поднял его из-за стола, бесконечно повторяя бессмысленные «как?» и «что ты сделал?»; Гордость из последних сил пыталась оторвать парней друг от друга; Похоть плакала навзрыд, не желая признавать, что всё это в действительности происходит, и Обжорство крутился возле неё, не зная, как помочь. Испугавшись их реакции, Апатия убежала в свою комнату, донельзя расстроенная, что никто даже самую малость не порадовался её достижению. На кухне творился настоящий хаос, несколько чашек упали со стола, и забытый всеми пирог чуть не последовал за ними, спасённый руками Зависти, но даже сквозь салфетку пирог оказался слишком горячим, и девушка тут же подставила руки под холодную воду, чтобы не было ожогов. От криков Гнева и Алчности болели уши, Похоть, задыхаясь, не видела, что вокруг происходит из-за слёз, Лень всё пытался оттолкнуть от себя друга. Обжорство не любил конфликты, он ненавидел, когда его друзья ссорятся, но он никак не мог помочь им. Он смотрел на друзей, что, казалось, одновременно сошли с ума, и не узнавал ни одного из них. Он пятился назад, вдруг почувствовав, что земля уходит из-под ног, и, поскользнувшись на разлитом чае, с грохотом полетел на пол. От звука его падения все на секунду остановились, не сразу понимая, что произошло, но уже через мгновение они бросились к упавшему другу. Напуганные, взволнованные, они стопились вокруг него, наперебой спрашивали, не ушибся ли он, не болит ли голова, а Обжорство не знал, что ответить. Слова не собирались в предложения, в голове было столько мыслей сразу, что он никак не мог произнести ни слова, и от печали, от отчаяния, от боли на глазах выступили слёзы. Он прислонил ладонь к лицу, чтобы скрыть их, и на одно мгновение в доме воцарилась тишина. Похоть настороженно всматривалась в его лицо, не решаясь поверить в увиденное, Алчность коротко переглянулся с Гордостью, Гнев, впервые за долгое время повергнутый в шок, смотрел на друга с искренним, ни с чем не смешанным изумлением, и Лень сильнее наклонился к Обжорству, не на шутку перепугавшись. — Что ты… — полушёпотом произнесла Зависть, поглаживая друга по руке. — Ты меня слышишь? — Обжорство кивнул в ответ, и остальные беззвучно выдохнули. — Не ударился? Голова не болит? — Нет, — одними губами сказал он, убирая руку от лица. — Я в порядке. — Сесть можешь? — вмешался Алчность, присаживаясь рядом с ним на корточки и просовывая руки под спину и плечо. — Только не торопись. — В глазах не двоится? — спросила Гордость, когда Обжорство поднялся. — Голова не кружится? — Всё в порядке, правда. — Парень робко улыбнулся. Голова действительно немного кружилась, но это нестрашно. По крайней мере, не страшнее всего происходящего. — Давайте просто позавтракаем, ладно? Потом что-нибудь придумаем, но сейчас давайте просто… просто позавтракаем. Гордость беззвучно вздохнула, опуская голову. Похоть переглянулась с Гневом, Алчность покачал головой, Лень медленно пошёл к своему стулу. Несмотря на то, что весь утренний балаган произошёл именно из-за него и Апатии, со стороны казалось, что ему больше всех плевать. Он не выглядел расстроенным, озадаченным или же радостным — у него было такое же нечитаемое выражение лица, как и обычно, и только слипавшиеся глаза выдавали его сонливость. Лень сел за стол, поставив на него один локоть и положив голову на ладонь, и посмотрел на остальных с небывалым смирением во взгляде. Он знал, что Гневу не нравится такой расклад, знал, что Алчность готов свернуть горы, чтобы вернуть ему его законное место, знал, что и девушки расстроятся, если он уйдёт, но сам уже успел смириться с мыслью о том, что он больше не часть этой компании, что его место занимает Апатия, и единственное, что действительно беспокоило его, это то, что придётся навести порядок в комнате и собрать вещи, чтобы съехать, а для всего этого нужно прилагать усилия. Алчность протянул руку Обжорству, Гнев сделал то же самое, только с другой стороны, и они помогли другу подняться на ноги, на всякий случай придержав того под спину. Гордость пошла раскладывать кашу по порциям, передавала наполненные тарелки Похоти, чтобы та поставила их на стол. И всё это в тишине, неприятной, мерзкой, но никто не осмеливался её нарушить. Каждый был погружён в свои собственные мысли, все думали, нет ли какого-то способа исправить произошедшее, и только Зависть, стоя в стороне с подрагивающими руками, перепуганными глазами смотрела, как полные тарелки выставляются на стол. Нужно было остановить друзей, сказать, что в каше яд, но она не могла подобрать слов, стыд за содеянное уже давил на неё мёртвым грузом, пускай последствия ещё даже не появились. Молчание было тягучим, липким, словно каждый хотел его нарушить, но никто не решался, а оттого и напряжение за столом всё росло. Осознание того, что это вполне может быть их последний совместный завтрак, ударило Похоть неожиданно ярко. Нет, Лень никогда не был ближайшим из её друзей, да и душевных разговоров у них как таковых никогда не было, потому что парень предпочитал лишний раз полежать на диване, пялясь в потолок. И всё же картина того, как они будут жить здесь без жёлтоглазого товарища, была до того неприятной, что Похоть вновь чуть не расплакалась. — Чего не ешь? — учительским тоном спросила Гордость у Зависти, что сидела, замерев в одном положении, и совершенно не двигалась. — Нет… аппетита, — пробормотала себе под нос девушка, опустив глаза ещё ниже, хотя казалось, ниже уже некуда. Лень поднялся из-за стола. Все тут же повернулись к нему, безмолвно спрашивая, что он делает, но парень не сразу удостоил их ответом. Сначала сладко зевнул, почесал голову, обвёл присутствующих мутным взглядом, словно нарочно тянул время, что лишь увеличивало и так непомерный уровень напряжения. — В туалет я, успокойтесь уже, — выдохнул он уже в дверном проёме. — Пока не ухожу. — Не нравится мне это его «пока», — покачал головой Алчность, и Обжорство поджал губы, соглашаясь. — Я тоже в туалет схожу, — сказал он, поднимаясь из-за стола. Останавливать его не стали. Никто не знал, что происходит в голове у остальных, а сил выпрашивать что-либо не было. Вот и сидели, молча уставившись в свои тарелки, которые в этот день пустели неожиданно медленно. Лень обернулся, услышав за спиной шаги, и остановился, вопросительно приподняв брови. — Слушай, — прошептал Обжорство, вставая почти вплотную, — слушай, я же давно тебя знаю, так ведь? Я вижу, тебе же не хочется в самом деле уходить. Тогда давай вместе, вместе со всеми придумаем что-нибудь. Хотя бы попытаемся. Я… я не хочу терять друга, понимаешь? — Он посмотрел на Лень с едва заметной надеждой во взгляде, но в глазах друга была лишь обычная его усталость, приправленная фирменным безразличием. — Мы же всегда были друг за друга, с самого начала, с самого первого дня. — Они были, — вздохнул Лень, склоняя голову к плечу и прикрывая глаза. — Нет же, — самым мягким своим голосом протянул Обжорство. — Мы всегда за тебя были. — Да не про это я. — Лень кивнул в сторону столовой, словно этот жест мог объяснить всё сразу. — Раньше мы были друг за друга. Бывало, помогали, бывало, играли и тому подобное. А теперь… Посмотри на них. Они уже совсем не те. Обжорству был виден лишь край стола, но всё равно не мог оторвать от него взгляд, к собственному удивлению, понимая, о чём говорил друг. — Они все сейчас только за себя. Все в своих проблемах, даже не думают друг о друге. Только делают вид, да и то — по привычке. — Но почему... — резко погрустневшим голосом задал риторический вопрос Обжорство. — Не знаю, — пожал плечами Лень. — Запарно об этом думать. — Он отвернулся, продолжая свой путь по коридору, но Обжорство несильно сжал его локоть, останавливая. — Может, ты и прав, пускай, — сказал он, смотря на друга умоляющим взглядом. — Но давай дадим нам всем хотя бы шанс? Просто попробуем, не получится — пускай, но мы хотя бы будем знать, что пытались. Лень вытащил руку из хватки друга, отвернулся от него, засунул ладони в карманы и медленно пожал плечами. — Попробуйте. Он ушёл, оставив Обжорство в коридоре одного, и тот стоял там, не двигаясь, пока в голове неохотно обживалась мысль о том, что сам Лень попробовать совсем не хочет. То ли устал от работы, то ли ему всё равно — кто знает, но итог оставался одинаковым: Лень уйдёт, и почему-то Обжорству казалось, что уйдёт, не попрощавшись. На кухне раздался грохот, и по звуку было несложно догадаться, что произошло: кто-то упал со стула. Обжорство бросился туда и замер уже на пороге, прищурившись из-за головной боли, и перед его глазами предстала действительно страшная картина. Алчность лежал на полу, пытался подняться, но руки тряслись от бессилия, и всё его тело дрожало как при лихорадке. Рядом с ним, согнувшись, сидела Гордость, с другой стороны Похоть уткнулась лбом в столешницу, ненароком заехав волосами в недоеденную кашу. Гнев ударил кулаком по столу, отчего на пол полетела ложка, попытался встать, но грузно упал обратно на стул, обхватив себя рукой поперёк живота. Только зависть стояла, упёршись спиной в плиту, и смотрела на друзей с выражением абсолютного ужаса на лице. Грохот раздался во второй раз, и Обжорство обернулся, уже представляя, что случилось в холле. От резкой боли в животе Лень согнулся, попытался найти рукой точку опоры, которой, к несчастью, стала ручка двери. Та открывалась от него, и парень, не удержав равновесие, упал на голый пол, ударившись головой. — Что происходит?! — в панике завопил Обжорство, не зная, к кому подойти первым. — Я не… я не… — хныкала Зависть, сильнее вжимаясь в плиту, — я не знаю.

***

Обжорство не находил себе места, он метался из комнаты в комнату, всё пытаясь помочь друзьям, но, сколько бы воды он им ни приносил, сколькими бы одеялами ни укутывал, легче им не становилось, и к середине дня у Обжорства стали сдавать нервы. Он грузно опустился на стул на кухне, впервые за всё время, сколько он себя помнил, не чувствуя голода. Зависть робко присела рядом с ним, молча уставившись на стол. С самого утра она потеряла дар речи, не могла связать слова в предложения, боялась лишний раз глаза поднять, вот и заняла себя мытьём посуды и уборкой стола, на котором после завтрака остались полные миски и разлитая каша. — Не понимаю, не понимаю, — вздохнул Обжорство, роняя голову на стол. — Как это могло случиться? Мы же все вместе ели, не могли же они все отравиться, правда? Зависть понимала, что хочет сжаться в комок и укатиться как можно дальше, потому что слушать убитый голос старого друга было невыносимо. — К тому же вы с Гордостью готовили завтрак, значит, что-то не так с продуктами? Было так стыдно перед друзьями, что теперь по её вине лежали по комнатам без сил, мучаясь от боли и едва соображая. Она не хотела этого для них, она хотела только себе немного подсыпать, чтобы денёк отдохнуть от работы, как Лень, и чтобы о ней позаботились, как о Похоти, но она совсем, совсем не хотела подобного исхода. — Раньше никогда такого не случалось. Ужас, что же произошло… Зависть, не выдержав, резко повернулась и выбежала из кухни, не оборачиваясь. Обжорство удивлённо посмотрел на неё, хотел двинуться следом, но понял, что сил нет совсем, что даже ноги не слушаются, и так и остался на кухне, не зная, что же ему делать.

***

— Это всё удивительно не вовремя, — прохрипел Алчность, не потеряв при этом своего привычного лёгкого высокомерия. — А когда, по-твоему, это было бы вовремя? — Гордость повернула голову в его сторону, слегка прищурившись. Она лежала на диване в гостиной, подложив под голову пару подушек и укрывшись сразу двумя пледами. Алчность полулёжа расположился в раскладном кресле напротив, укутавшись в одеяло, которое Обжорство по его просьбе принёс из его комнаты. Сам Обжорство думал, что будет лучше, если каждый будет отлёживаться у себя, но Гордость была настолько бледная, что нести её вверх по лестнице, в её комнату, парень не решился, а Алчность, увидев, куда друг несёт девушку, заявил, что тоже останется в гостиной, на все вопросы и попытки переубедить отвечая простым и неоспоримым «хочу». — Хмм… — хрипло протянул парень. — Когда работы слишком много? — Когда работы слишком много, надо идти работать, — не согласилась с ним Гордость. — Тогда, когда слишком мало. — Тогда тоже надо идти работать. — Ты неисправима. Алчность шутливо вздохнул, и Гордость закатила глаза, впрочем, тоже слегка улыбнувшись. — Я хотела сегодня закончить с тем парнем, — сказала она, смотря в потолок. — Ты говоришь так уже который день подряд, — усмехнулся Алчность, за что получил в свою сторону устало-злобный взгляд. Должен был быть просто злобным, но в таком состоянии без усталости смотреть вообще не получалось. — Ты же, вроде, вместе с Похотью за ним вчера охотилась, нет? — Он на неё даже не посмотрел. Она как только не пыталась привлечь его внимание, а он просто прошёл мимо. — В смысле «прошёл мимо»? — нахмурился Алчность, сразу почувствовав приступ головной боли в лобной доле. — Он только на меня смотрел, будто я там одна стояла, — вздохнула Гордость. — Похоть сказала, что он в меня влюбился, вот и не видит больше никого. — Невозможно, — хохотнул парень, понимая, что смешок получился совершенно неискренним. — Он хотел пригласить меня на свидание. — Он не мог. — Алчность бы покачал головой, но та слишком сильно болела, мешая лишний раз даже посмотреть в сторону. — Они видят нас только тогда, когда мы работаем с ними, стоим вплотную, разговариваем с ними, а когда мы это делаем, они поддаются влиянию и обращаются во грех. Не может быть такого, чтобы они разговаривали с нами просто так, чтобы видели, когда мы с ними не работаем, когда… Да просто не может быть, вот и всё. — Не может, — не стала спорить с ним Гордость. — Но у него почему-то получилось. Алчность не ответил, и в комнате появилась неприятная тишина, словно бы слова, что хотели быть сказанными, так и не были озвучены и теперь бесконечно бились о черепную коробку, пытаясь вырваться наружу. Через несколько минут, а может, и час, и два — в таком состоянии было невозможно понять, сколько именно времени прошло, Алчность откинул одеяло и медленно сел, претерпевая приступ слабости и ломкости во всём теле. Гордость, что к тому моменту была на грани дрёмы, приоткрыла глаза и едва слышно спросила, что он делает. — Я в ванную, — полушёпотом ответил парень, медленно, тяжело вставая на ноги. — Скоро вернусь. Гордость закрыла глаза, удовлетворив своё любопытство, и почти сразу уснула, вымотанная борьбой организма с неизвестной отравой, и Алчность, задержав взгляд на её непривычно бледном лице на несколько секунд, протянул руку к её голове, но в последний момент всё-таки переборол давно сдерживаемое желание провести пальцами по её ярко-синим волосам. Со второго этажа, из комнаты Зависти, доносились приглушённые всхлипы, Обжорство пошёл проверить Лень, на голове которого после утреннего падения появилась явно болезненная шишка, и Алчность незаметно для остальных выскользнул из дома, сняв с вешалки своё короткое пальто. Только Похоть, дверь в комнату которой по случайности осталась приоткрытой, услышала приглушённый хлопок двери. Ближе к вечеру Обжорство, не выдержав неожиданно свалившегося на него напряжения, уснул прямо на кухне, получив первые за весь день минуты тишины и хотя бы относительного спокойствия. Лень очнулся в середине дня, но почти сразу уснул, и тревожить его совершенно не хотелось — пускай лучше отоспится, может, потом его головная боль станет хотя бы немного легче. В доме было очень тихо, словно он совершенно опустел, и Похоть решила, что уж лучше потерпит немного, но найдёт себе компанию, чем будет и дальше так лежать в абсолютной пустоте. Живот уже не болел так сильно, как утром, так что она скинула ноги с кровати и поднялась, сразу дав себе небольшую паузу, чтобы не закружилась голова. Накинув на плечи тёплый халат, она вышла из комнаты и стала медленно спускаться по лестнице, но уже на середине остановилась, пожалев о своей затее. Тяжёлая голова так и норовила упасть на стену, колени подгибались, а по всему телу разливалась такая усталость, что хотелось лечь прямо на ступеньках и не вставать до конца дня. Похоть вздохнула, облокачиваясь о стену, и Зависть, услышав это, выглянула из своей комнаты. — Ох, Похоть! — тут же вздохнула она, подбегая к подруге. — Ты в порядке? — Почти, — медленно кивнула девушка. — Я только хочу спуститься на кухню, не могу больше лежать у себя в комнате. — Ты уверена? Тебе же плохо… — не понимала Зависть, и Похоть ей слегка улыбнулась. — Мне там будет только хуже. — Выпрямившись, Похоть посмотрела на оставшиеся ступени и прикусила губу, не будучи уверенной, что справится сама. — Эмм, Зависть, ты не могла бы… — Она медленно кивнула на ступеньки, и подруга, тут же подойдя к ней, положила руки ей на живот и спину. — Спасибо. Правда, не знаю, что бы я тут без тебя делала. — Да что ты, это пустяк… — смущённо улыбнулась Зависть, хотя в груди у неё что-то сжалось от этих слов. Спустившись на первый этаж, Похоть взглянула на вешалку у входной двери — как она и ожидала, одной куртки не хватало, но вот понять, чьей именно, она не успела. Зависть повела её на кухню, где от их шаркающих шагов Обжорство проснулся и тут же засуетился, чтобы устроить Похоть поудобнее. — Наконец-то хоть кому-то стало лучше, — вздыхал он, заваривая зелёный чай. — Надеюсь, и остальные скоро подтянутся. — А разве кто-то не пошёл на работу? — удивилась Похоть. — Я слышала, как кто-то уходил, подумала, что это кто-то из вас двоих, но, кажется, это был кто-то другой. — Как же они могли уйти? — удивился Обжорство. — Всем так плохо было, что никто даже на ноги встать не мог. — Я проверю, — неуверенно сказала Зависть, потирая вечно холодные руки. — Заодно посмотрю, может, кому-то что-то ещё нужно. — Спасибо, — с искренней улыбкой вздохнул Обжорство, и девушка смущённо опустила глаза в пол. Укрыв Похоть тонким пледом, Обжорство разлил чай по кружкам и сел рядом с подругой, испытывая небывалое облегчение только от того, что та могла найти в себе силы улыбнуться и тихо поговорить с ним, а не мучилась от боли у себя в комнате. И Зависти очень хотелось, чтобы к ним поскорее присоединились все остальные, так что она собралась с силами и пошла к Лени, надеясь, что и тот уже почувствовал себя лучше. И правда, парень сидел на кровати, потирая лицо руками, и Зависть облегчённо выдохнула, чуть улыбнувшись. — Как ты себя чувствуешь? — тихо спросила она, заходя в комнату, и Лень неопределённо пожал плечами. — Устал, — лениво протянул он, откидываясь на стену. — Я так много спал последние два дня, что теперь устал даже от этого. — Тогда, может, выйдешь на кухню? Там как раз собрались Обжорство и Похоть… — Не-е, — поморщился Лень. — Не хочу опять лекции выслушивать. — Как хочешь, — смутилась Зависть, чуть прикусив губу. — А так, тебе нужно что-нибудь? Может, воды или… хочешь заняться чем-нибудь? — Не зна-аю, — вздохнул парень, задумываясь. Посмотрев в окно, он вяло пожал плечами, к собственному неудовольствию понимая, что при всём желании не сможет уснуть, и взглянул на подругу, что всё ещё неуверенно мялась у двери. — Ты мне когда-то давала книгу почитать, да? — Зависть оживлённо закивала, и Лень свалился обратно на кровать. — Можешь одолжить ещё раз? Может, мне понравится. — Да, конечно, одну секунду, — улыбнулась Зависть и едва ли не бегом направилась в свою комнату, стараясь не думать о том, что другу книга может и не понравиться. Лень немногословно поблагодарил её за услугу, и Зависть пошла к следующей комнате — к Гневу. Заходить к нему в комнату всегда было крайне опасным занятием, поэтому, чуть посомневавшись, девушка прислонила ухо к двери, прислушиваясь. Из комнаты доносился размеренный храп, и Зависть вздохнула, почувствовав облегчение от того, что друг мирно спит. Оставалась только одна комната — гостиная, где с утра расположились Гордость и Алчность, и Зависть тихо постучалась, прежде чем открыть дверь. На диване сидела сонная Гордость, обложенная подушками, на раскладном кресле валялся ком из пледа, и только Алчности нигде не было видно. — Ой, а где Алчность? — заволновалась Зависть, и Гордость бросила взгляд на кресло. — Он вышел из комнаты ещё днём. Он разве не где-нибудь на кухне или у себя? — Я его не видела, — вздохнула Зависть. — Видимо, это он ушёл… — Ушёл? — нахмурилась Гордость. — Он едва на ногах стоял, куда это он ушёл? — Ну, Похоть слышала, как кто-то уходил сегодня днём, — смутилась под её грозным взглядом Зависть, — а теперь Алчности нигде нет, вот мы и… Гордость резко поднялась и чуть покачнулась от жуткого головокружения, а Зависть, не договорив, поддержала её, не давая упасть. — Этот идиот… — прошептала Гордость. — Сначала Гнев пропадает, Лень бросает работу, а теперь и этот решил пропасть? У парней что, совсем мозгов нет?! — Может… может, он просто хорошо себя почувствовал и решил прогуляться, — попыталась успокоить подругу Зависть. — Ну Алчность-то большой фанат прогулок, — вздохнула Гордость. — Пошли к остальным, надо найти его, пока мы ещё одного греха не лишились. Она кивком головы указала в сторону кухни, и Зависть отпустила её, на всякий случай оставив одну руку на её спине. Обжорство выглянул с кухни, и всего за секунду на его лице показались и удивление, и испуг, и радость. Гордость уже открыла рот, чтобы спросить, куда делся Алчность, но что-то неожиданно врезалось во входную дверь, заставив всех присутствующих вздрогнуть. Обжорство тут же подался вперёд, намереваясь через глазок проверить, что же там произошло, но дверь открылась, и на пороге появился ни кто иной как Алчность с взмокшими волосами, поплывшим взглядом и подрагивающими руками. — О, и вы все здесь, — на выдохе сказал он, криво улыбнувшись, и тут же распластался по полу под испуганными взглядами друзей. — Алчность! — крикнула Гордость, тут же подбегая к нему вместе с остальными, но сама чуть не упала и облокотилась не стену, чтобы не свалиться прямо на друга. — В полном порядке, — прохрипел парень, переворачиваясь на спину и поднимая палец вверх. — Только устал немного. У нас ведь ещё есть кофе? Обжорство облегчённо вздохнул, усмехаясь и качая головой. Несмотря на то, в каком положении Алчность находился, он всегда оставался самим собой, и это, как бы оно со стороны не выглядело, было для Обжорства очень хорошим знаком. Никто не мог точно сказать, как так вышло, что все они вновь оказались на кухне, пускай отравление всё ещё давало о себе знать. Лень вышел из своей комнаты только для того, чтобы налить себе чашку чая и достать из морозилки холодную грелку для своей шишки, и тут же вернулся в свою комнату к раскрытой на второй главе книге, а Алчность недовольно сжал зубы, понимая, что друга совсем не беспокоит то, в какой ситуации он оказался. Обжорство пытался придумать что-то на ужин, когда из своей комнаты впервые за день вышел Гнев. Громко зевая, он появился на кухне и окинул остальных удивлённым взглядом — всё-таки он не ожидал увидеть здесь столько народа. Зависть, утомлённая за целый день, почти дремала на своём месте, и Похоть приложила указательный палец к губам, призывая вести себя потише. Хуже всего чувствовал себя Алчность, но искренне не хотел это признавать. Всё-таки пока все остальные отдыхали и приходили в себя, он вышел на работу, твёрдо намереваясь обратить одного конкретного человека в свой грех, и теперь ему едва хватало сил пошевелиться и посмеиваться над Гордостью, что всё не прекращала причитать по поводу того, что парень совершенно не умеет пользоваться своим мозгом. — Ты присаживайся, мы о тебе позаботимся, — сказала Похоть Гневу, и тот недовольно посмотрел на неё. — О себе сначала позаботься, — сердито сказал он, и Обжорство тихо вздохнул. — Обо мне уже позаботилась Зависть, так что теперь моя очередь, — улыбнулась Похоть, не обращая никакого внимания на нападки друга. — Она что сделала?! — тут же взорвался Гнев, и Зависть, окончательно проснувшись от его крика, непонимающе посмотрела на Обжорство. — То есть мало того, что мы целый день дома провалялись, так ещё и ты за компанию?! Вы вообще слышали, что я вам говорил про недоработку?! — Это экстренная ситуация, остынь уже, — бросил ему Алчность. — Такое ведь не каждый день случается. — Это у тебя экстренная ситуация, а у неё что?! — спросил Гнев у друга, указав пальцев на Зависть, что изо всех сил старалась провалиться сквозь землю. — Вот придёт вам всем завтра письмо об увольнении, вот тогда вы задумаетесь, — прошипел он напоследок, разворачиваясь и тяжёлыми шагами покидая кухню. Обжорство расстроенно вздохнул, выключая плиту, и Алчность ударил кулаком по столу, пусть и получилось в разы слабее, чем обычно. — Я с ним поговорю. — Похоть встала из-за стола, посильнее закутавшись в халат, и Обжорство тут засуетился в поиске тарелок. — Вот, отнеси ему заодно, — предложил он, кивая на лёгкий ужин. — Горячее, ему должно понравиться. — Точно, спасибо, — кивнула девушка, и Гордость с Алчностью проводили её слегка обеспокоенными взглядами. Кто ж его знает, что взбредёт разозлённому Гневу в голову. Когда все разошлись по комнатам и стали готовиться ко сну, Зависть осталась на кухне, бездумным взглядом уставившись на плиту. Во всём доме было так тихо, что можно было услышать собственные мысли, что совершенно не играло девушке на руку. Разве было правильно остаться дома и попытаться помочь друзьям, вместо того чтобы пойти на работу, которой накопилось непомерное количество за последние дни? А было бы правильно оставить друзей дома и отправиться по своим делам, не вспоминая о них до самого вечера? Хотелось спросить у кого-то совета, убедиться, что всё было сделано правильно, но спрашивать было совершенно не у кого. Вымотанный за самый беспокойный на свете день Обжорство ушёл к себе и уже наверняка уснул, да и остальных тревожить не хотелось, всё-таки целый день мучились из-за отравы. Глаза заслезились, и Зависть закрыла лицо руками, понимая, что всего этого не случилось бы, не реши она отравить саму себя. И вроде бы она помогала друзьям, но этого всё равно было недостаточно. В голове не было ни одной здравой идеи, что же делать, и Зависть вытерла слёзы, решив, что сегодня уже ничего полезного сделать не сможет. Бесшумно поднявшись из-за стола, она уже собиралась отправиться к себе, как услышала чьи-то тихие шаги. Зависть так тихо, как это только было возможно, выглянула из-за угла, чувствуя себя свидетелем на месте преступления, но это оказалась всего лишь Гордость, что остановилась у комнаты Алчности, осторожно постучалась и почти сразу зашла внутрь, плавно закрыв за собой дверь. «Получается, ещё можно что-то сделать?» — подумала Зависть, прикусив губу, но в итоге только погасила в коридоре свет. Под дверью в комнату Лени виднелась полоска света — видимо, он тоже ещё не спал, раз оставил включённой настольную лампу. Возможно, он читал книгу, а может, просто смотрел в потолок, чем очень любил заниматься в свободное время — нельзя было сказать точно, но почему-то от любого варианта Зависти становилось немного легче. Из комнаты Гнева то и дело доносился его раздражённый голос, а сразу за этим следовал тихий смех Похоти. Только Обжорство сладко похрапывал, и Апатия методично, пусть и слегка устало готовилась к новому дню. Вздохнув, Зависть тоже закрылась в своей комнате, отчего-то надеясь, что уж завтра всё точно будет очень хорошо. В следующей главе: Открытие Гордости, признание Лени, ошибка Алчности, цели Похоти и общий план.