В разрезе рваного

Холодный ветер дует в спину. За спиной двери очередного ночного клуба и жизнь, которая окончательно укатилась ко всем чертям. Арсений прикрывает глаза, опускаясь прямо на ступеньки, и глубоко вдыхает прохладный ночной воздух. Когда случай не слишком запущенный, это помогает хоть немного прийти в себя и утихомириться, и сейчас он отчаянно пытается что-то осознать, понять хотя бы даже поверхностно, но не выходит — и дышит, просто чтобы дышать. Чтобы занять себя хоть чем-нибудь, чтобы мысленно отсчитывать промежутки между вдохами и выдохами, а не метаться по всем уголкам затуманенного рассудка в поисках решения, что делать дальше, что делать следующим утром. Вдох. «Шлюха», «ёбаная дырка», «животное». «Пей, блять, пока на мебель накидываться не начал», «ты заебал меня уже в край», «тебе по пути только с хуём резиновым». «Господи, кого же мы вырастили». Выдох. В голове мешаются размазанные картинки моментов и безликие пятна телесно-бежевого цвета, чьих имён Арсений никогда уже не узнает, эхом разбиваются голоса тех, кто так хотел, чтоб он стал нормальным, но только гасил всю надежду на это. Собственные стоны, крики, грязный флирт и порнушное «ещё» — это всё стало так неотъемлемо, но так противно, так мерзко, невыносимо. И раз за разом Арсений, как бы ни старался, позорно проигрывает желанию тела и идёт у него на поводу, самостоятельно зацикливая жизнь, словно день сурка: просыпается, наизусть уже зная, что его ждёт, и хочет стереть, исправить, спастись, но с пробуждением идёт всё по тому же сценарию. Можно ли его осуждать за такую слабость? Можно ли его осуждать за то, что он просто физически не может иначе? Глаза слепят жёлтые огни фонарей у трассы, и Арсений горько усмехается, потому что, видимо, только сюда ему и дорога. А куда ещё, если он не то что торгует своим телом, а целенаправленно раздаёт его направо и налево, лишь бы взяли? Вечный недотрах, который с каждым разом становится всё сильнее и сильнее, ставит жирный крест на прекрасное далёко и обрывает крылья на качелях, и из всех возможных актёрских сфер, которые казались светом в конце тоннеля, Арсению светит, получается, только порноиндустрия. И, казалось бы, пошло оно всё нахуй, Арс пойдёт скакать на хуях, удовлетворит требования распалённого либидо, так ещё и зарабатывать на этом будет, но, наблюдая за следами лютого выгорания уже сейчас, когда сначала он захлёбывается в чьей-то сперме, а спустя минуту — в ненависти к себе, он понимает: не выдержит. Ему бежать бы, пока не стало слишком поздно, но он опомнился, сука, только тогда, когда уже просто не хватит дыхалки, чтоб добежать до ближайшего выхода. Арсений ведь в самом начале пути по этой грёбаной Виа Долороса понимал, к чему дорога ведёт, пробовал предотвратить страшное, стучался во все двери, но его либо игнорировали, либо посылали далеко и надолго, либо давали совсем не тот ключ, который был нужен. Кто-то, узнав, шарахался, как от чумного, и, может быть, был прав, потому что с таким, как он, водиться — себе дороже. Кто-то давал советы из разряда «думай о чём-нибудь невозбуждающем», как будто Арсений настолько тупой, что ни разу не пробовал. Кто-то оправдывал молодостью и горячностью, говорил, что это с годами пройдёт, и Арс верил, надеялся, ждал, но время его не вылечило, а только усугубило положение. Положение лёжа. Под кем-то. Арсений смотрит куда-то вверх, в темноту, но россыпи звёзд ему ничего не говорят, а он сам уже устал бороться. Как бороться, если он просто не знает, что с этим делать? Наверное, неправильно, но в его жизни правильные вещи можно по пальцам перечесть, и он сдаётся, прекращает барахтаться, потому что ничего не помогает. Когда-то Арсению нравилось привлекать, отдаваться самому и брать за это такое необходимое наслаждение, пробовать новые позы и кинки, подставляться под чужие фетиши. Когда-то он гордился тем, что может без проблем получать желаемое и свободно менять партнёров, а вместе с ними и ощущения, как перчатки, но, несмотря на весь испытываемый им в те времена кайф, вспоминать это больно — если б так не затянуло тогда, сейчас было бы легче. Сейчас он бы не был подобен наркоману с трясущимися руками, у которого без дозы начинается такая ломка, что даже подумать жутко. Арсений ощупывает карманы и находит пачку сигарет с одиноко завалявшимися в ней последними двумя штуками, но зажигалки, как назло, нигде нет. Где он мог потерять, выронить? Когда раздевался? А, впрочем, какая теперь разница? Курить хочется дико, и Арсений тихо матерится себе под нос. Это последняя капля для того, чтобы чаша весов окончательно переполнилась. — Эй, парень, стрельнёшь сигарету? — голос раздаётся откуда-то сзади, но Арсений на его хозяина даже не оборачивается, молча протягивая одну из двух. — От души. А сам чё не куришь? — Зажечь нечем, — сухо отвечает Арсений без доли эмоций, прокручивая оставшуюся сигарету в пальцах и рассматривая её без какого-либо интереса, но теперь наступает очередь незнакомца помогать, и он, усаживаясь рядом, тоже без лишних слов щёлкает зажигалкой. Взаимовыгодный обмен. — Спасибо. От тепла чужого тела рядом Арс чувствует, как потихоньку начинают отдаваться в теле первые звоночки возбуждения, и кто бы, блять, сомневался. Как давно он кончил? Полчаса назад? Какое же жалкое существо. Остаётся надеяться, что парень докурит быстрее, чем стояк станет заметен, и Арсений сможет более-менее спокойно доехать до дома, подрочить и лечь спать. Никакого удовлетворения это, конечно, не принесёт, но хотя бы член опадёт до утра. — Я тебя на танцполе видел. Ты круто танцуешь, — парень предпринимает попытку начать разговор, но Арсений по-прежнему на него не смотрит, расфокусированным взглядом наблюдая за тем, как в воздухе тает дым. — Меня, кстати, Антон зовут. Познакомиться хочет, глупый. Арсений знакомств не ищет, потому что о знакомстве с ним все в итоге жалеют. — А меня никуда не зовут, — в итоге отвечает он, стараясь интонацией сразу, но без лишней грубости дать понять, что ловить тут нечего. — Значит, я буду первым. И Арсений всё-таки поворачивается. Он из тех, кому на вид то ли семнадцать, то ли двадцать семь, этот Антон, и нет в нём ничего голливудского, глянцевого, он не похож на мужчину с обложек или секс-символ, но цепляет чем-то сразу. Арсений давно перестал обращать внимание на внешность и черты лица, на цвет волос и глаз, но сейчас оценивает очерченный профиль, густую кудрявую чёлку, губы не по-мужски пухлые и признаёт, что парень красивый. По-живому красивый. Только лучше бы он оказался каким-то уродом, потому что низ живота от этого скручивает лишь сильнее. — Ты так и не сказал своё имя, — напоминает Антон, делая затяжку и выпуская в ночную темноту сизо-серые кольца. Арсений думает: можно ли? Сердце хочет чего-то тёплого, человеческого, тело хочет трахаться, мозг понимает, что, выбрав первый вариант, рано или поздно вскроется второй, и всё окажется зря. Или всё-таки рискнуть? — Арсений. — Приятно познакомиться, — Антон улыбается, и вокруг глаз у него тонкими паутинками расползаются мимические морщинки. Арсений чуть растягивает уголки губ в ответ. — А ты планируешь покурить и в клуб вернуться или всё уже? — Всё уже, — эхом повторяет его слова Арсений. Всё уже — и этим всё сказано, даже больше, чем нужно. Можно, конечно, Антона соблазнить, да и парень, раз уж сам знакомиться полез, при определённом раскладе явно не будет против, но Арсений просто не хочет его в это впутывать, пользоваться им не хочет, выбросив зайку на скамейку после одной проведённой вместе ночи. Он с теми спит, про кого не знает ничего, с теми, на кого кристально похуй, а Антон… Он ведь Антон, то есть уже кто-то, а не просто дополнение к члену в виде человека, и поэтому беспринципно поебаться с ним в разы сложнее. Арс покурит ещё немного, а потом достанет телефон, вызовет такси и уедет. И не было смысла начинать, если конец уже проспойлерен жизненными обстоятельствами. — Хочешь, подвезу? Настырный. — Хочешь сказать, что ты был в клубе и не пил? — Арсений скептично выгибает бровь. Парень усмехается. — Представь себе. Дыхнуть, чтоб удостоверился? — Чем, дымом? — Ага, цыганочкой. Цепляет, цепляет, цепляет. Внешностью, поведением, словами, а член уже ощутимо ноет, но неловких моментов, как в кино, не предвещается — Арсений привык, что возбудиться может в любом месте и в любое время, поэтому старается носить либо толстовки, прикрывающие пах, либо широкие штаны, в которых, если что, будет тупо незаметно. Дерзость и напористость смешиваются с неприкрытым и, кажется, искренним интересом, Антон притягивает и располагает к себе с первых же секунд, и в иной ситуации Арс бы точно его не отшил, а сам сделал всё, чтобы у этого внезапного ночного общения на ступенях ночного клуба был шанс на продолжение, но он себя знает, а потому язвит, уходит от ответов и не идёт навстречу. Он бы хотел с Антоном познакомиться, правда хотел бы. Только есть одно, но очень весомое «но», и от него Антона хочется обезопасить, не дав каким-либо отношениям развиться даже в зародыше. — Молчание — знак согласия, — в итоге жмёт плечами Антон, не дожидаясь, когда Арсений изволит ему ответить, и тушит свою сигарету о подошву кроссовка, кидая её в стоящую недалеко мусорку. Мамкин баскетболист. — Я не докурил, — меланхолично отзывается Арсений, не дёргаясь с места. Слишком это рискованное дело — домой любовников водить, потому что были уже в его жизни сливы, слухи, нелестные отзывы, которые распространялись потом по компании и накладывали злобно-насмешливое клеймо шлюхи. В общем-то, вполне справедливо, но правда была слишком горькой, а Арсений был слишком неопытен. Теперь это всё в прошлом и почти уже не болит, а Арс не оставляет номера на салфетках, не озвучивает фамилию и даже об имени часто врёт, а уединяться предпочитает где угодно, только не в собственной квартире, чтобы не было потом ни у кого возможности постучаться в дверь и потребовать ещё. Банальная техника безопасности, и ради Антона, пусть и выбивающегося чем-то из ряда серых однодневок, Арсений её нарушать не собирается. — Докуривай и поедем. — Докурил и езжай. — Как мне тебя потом найти? — Антон не давит, но сдаваться явно не собирается, и Арсению за него даже обидно немного. Отшивать не хочется, хотя обычно Арс так и поступает, когда к нему пытаются подмазаться: обрубает всё на корню, после секса уходит, не попрощавшись, а тут даже в открытую «нет» ни разу не сказал. Антон ведь парень неплохой, просто не с тем человеком связался. — Пойдёшь за солнышком, потом за облачком, три леса обойдёшь, море переплывёшь, к горам повернёшь, дракона победишь, а там заебёшься меня искать и повернёшь обратно. — А если не заебусь? «Значит, заебёшься потом со мной ебаться», — подкидывают мысли исчерпывающий аргумент, но знать об этом Антону совершенно не обязательно. — Да никак ты меня потом не найдёшь, Антон, — Арсений прерывается, чтобы сделать очередную затяжку, и продолжает, сжигая самый последний из всех последних мост: — Я не ищу отношений. Он не позволяет себе полноценно повернуться в его сторону, но краем глаза замечает, как Антон поджимает губы, открывает их, наверное, чтоб что-то сказать, но, видимо, так ничего дельного и не придумав, закрывает и поджимает снова. Между ними тишина оседает такая тяжёлая, едкая, как никотин, а курить Арсению остаётся всё меньше и меньше, и он очень надеется, что Антон уйдёт быстрее, чем догорит сигарета. Пусть бросит что-нибудь колкое, пусть оскорбит напоследок, пусть просто молча встанет и уйдёт, потому что Арс понятия не имеет, как ему себя вести, когда занять руки, губы, взгляды и мысли будет уже нечем. Встать самому и уйти в неясном направлении, вызвать такси уже оттуда? Гордо, красиво, по-английски, но как же, сука, не хочется. И почему сигарет было только две? А член всё ещё болезненно трётся о джинсы, требуя внимания. Арсения к Антону влечёт, как и практически к любому мужчине от двадцати до пятидесяти, но в то же время по-другому, и что с этим делать, он не знает. Он ничего не знает, он живёт от секса к сексу, который стал настолько частым, что потерял весь свой смысл, кроме удовлетворения физических потребностей. Даже страсти Арсений уже не испытывает, просто чувствует стояк и желание потрахаться вопреки всему, и с потенциальными партнёрами уже в соблазнения не играет, сразу и в лоб выдавая, чего хочет. Посылают нахуй — идёт к другому. Посылают на хуй — идёт на хуй, и на время жажда утоляется, но чем чаще и больше он её утоляет, тем короче становится временной промежуток, когда ему спокойно. Может, не травить душу отказами и увиливаниями, если хочется, и просто предложить Антону секс без обязательств? Но в ней-то и дело, в этой самой душе, которая требует хотя бы иногда оставаться чистым и думать о людях, а не о собственном благе. У Арсения дома куча игрушек: дилдо разных размеров и материалов, пробки, вибраторы, вибропробки, и лучше ему вернуться и просто вставить в себя что-нибудь из этой богатой коллекции, пока возбуждение ещё не дошло до той степени, что придётся от безнадёги, как последнему извращенцу, за кустами прятаться и дрочить. А оно вполне может. Арсений снова закрывает глаза. Тлеющая сигарета обжигает пальцы. Почему он просто не может пойти на поводу у своих симпатий и познакомиться с человеком, не боясь сломать ему жизнь своими отклонениями? — Арсений, — голос выводит из раздумий, напоминая, что Антон ещё здесь, и Арсению хочется взвыть. Уходил бы, глупый, не толкал на непоправимое. — Дай свой телефон. — Не дозвонишься. — Не номер, а сам телефон, — в голосе Антона нет злости и раздражения, и он мягко касается пальцами запястья, чуть придерживая, и аккуратно вынимает смартфон из несопротивляющихся пальцев. Арсений слишком много думает, чтобы хватило батарейки думать ещё и сейчас, поэтому он просто снимает блокировку и смотрит куда-то вдаль. Возможно, Антон — вор, который под предлогом знакомства разводит его и прямо сейчас вместе с разблокированным телефоном убежит в закат, хотя закат был часа четыре назад, но через пару минут устройство снова ложится в так и раскрытую ладонь, а Антон, переместившись и опустившись на корточки уже перед Арсением, а не сбоку, смотрит в глаза, по плечу треплет почти невесомо и говорит с полуулыбкой: — Захочешь — позвони. Антон встаёт и неспешным шагом удаляется в сторону парковки, не оборачиваясь. Арсений не окликает, но наблюдает за ним вплоть до того самого момента, пока он не пропадает из поля зрения, и только после этого включает успевший уже потухнуть телефон: в открытом списке контактов среди привычных и приевшихся номеров значится лаконичное «Антон». Без подписей, без ассоциаций типа «Антон клуб» или «Антон зажигалка», хотя именно зажигалкой Арс его бы и назвал: зажёг сигарету, зажёг возбуждение, зажёг интерес, блеском в глазах своих мутно-зелёных зажёг. А Арсений, по жизни погасший, вдруг правда зажёгся, хотя это всем правилам и законам физики противоречит. Он нажимает на эту новую строчку и сверлит взглядом одиннадцать цифр. Наверное, он никогда не позвонит. Наверное, и не удалит никогда тоже.