Изнанка

Девятнадцатое июля, запись в дневнике: "Я думала, то, что мне снилось ранее — это полный трэш, угар и больная фантазия какого-то особо извращенного эпилептика, случайно получившего доступ к моей голове. Но "вишенка" на торте этого абсурда ждала меня впереди. Странно, но подобные сны начали мне почти нравиться. Это было страшно, больно, даже при свете дня перед моими глазами стояли кошмары из снов, но остановится я не могу. Или не хочу? Похоже, осознанные кошмары — это новая форма садизма". День, ночь или вечер — понять невозможно, да это и не имеет значения. Вроде и видно каждую деталь до мельчайших подробностей, а определить время суток всё равно невозможно. Меня не отпускает странное ощущение, что я упускаю из виду что-то важное, вот только понять не могу, что именно. Сейчас я стою в красивой гостиной — всё довольно гламурно, но без пошлости. Огромный диван у стены напротив камина, рядом стеллажи с кучей баночек и скляночек различных форм, цветов и содержимого. Подробнее разглядеть не удаётся, внимание перетягивает мой спутник — статный высокий мужчина в самом расцвете сил. Он тянет меня за руку, приглашая присесть на диван. Я отлично понимаю, кто он и кто я, и искренне недоумеваю, что мы делаем здесь, в квартире его бывшей жены. А вот и она, помяни, как говорится, говно... Рыжеволосая бестия, выглядящая старше своего возраста лет на десять, вплывает в комнату. На её губах омерзительно торжественная улыбка — такая, знаете ли, бывает у людей, которые уже совершили пакость и с нетерпением ждут, пока её обнаружат. Эту "идеальную" картину завершает принесённый дорогим гостям (по её словам конечно же) чай. По моим ощущениям, прошёл примерно час, как мы пьём не заканчивающийся, но остывший чай, а эта сволочь вьётся вокруг моего дорого Мэтью, заливаясь соловьём. Благо, он на неё не реагирует — ффух, ну хоть где-то я могу быть спокойна! Но минуты идут, и он всё чаще смотрит на нёё и всё реже на меня. А эта торжествующая лисья улыбка на губах этой... кхм... дамы... Что-то тут явно не так. С чаем действительно не чисто — меня резко разморило, ничего не хочется и на всё становиться плевать, просто дайте, суки, мне немножечко поспать! Так! Соберись, тряпка! Вокруг тебя творится полный пиздец! Я попыталась встать, но комната поплыла перед глазами. Мой взгляд привлёк огонёк в бутылке, стоявшей на полке стеллажа, противоположного дивану. С трудом сфокусировавшись на нём, я двинулась к нужному стеллажу. — Куда? Ты уже опоздала, милочка, — Господи, неужели смех может быть таким омерзительным?! — Он теперь мой! Мой! Его душа теперь моя. Как раз он в том флаконе! И тебе её больше не увидеть. Голова болела всё сильнее, в глазах снова расплылось, но желание забрать флакон перевесило. Рыжая сука со смехом наблюдала за моими попытками дойти до стеллажей и, когда мне до финиша оставалось пара шагов, поставила подножку. Падение никогда ещё не было таким болезненным; всё тело ныло, левая рука (как раз та, которой я задела стеллаж) отнялась, в голове окончательно все перемешалось, перед глазами начинали плясать звёзды. Утешало только одно — падая я всё-таки задела флакон. Вот только бы дотянуться, дотянуться... Тяжёлая нога придавила мою ладонь. Из глубин души начинает подниматься ярость. Это хороший знак. Это значит, что больше никто ни за кого ничего не будет решать. Из последних сил вцепляюсь в ногу. Ультразвуковый ор проходит сквозь меня, абсолютно не задевая. Левая рука соглашается сотрудничать — ну, ещё чуть-чуть, ещё рывок... Есть! Шатаясь, как последняя пьянь, с помощью стеллажных полок встаю на ноги, и со всех сил кидаю флакон в стену. Последнее, что я вижу и слышу — это красиво разлетающиеся осколки, дикий визг, полный ненависти и голубо-фиолетовый огонёк, возвращающийся к хозяину. Не знаю, сколько прошло времени, прежде, чем я обнаружила себя на даче. Чьей? Без понятия. Этакий симбиоз дачи моих родителей, моего дедушки и ещё чего-то нового. Большая территория, красивый ухоженный сад, кованые ворота. Со мной какие-то люди, но я не могу их рассмотреть. Картинка снова меняется — я по-прежнему на даче, но уже в комнате третьего (или второго?) этажа: помещение явно чердачное, но довольно просторное. У окна большой стол с кучей электросхем и прочих атрибутов радиотехники. Мои друзья — теперь я их узнаю — копаются в схемах и о чем-то спорят между собой. В углу около кровати стоит большой старинный комод с кучей мелких и крупных ящичков. Почему-то я уверена, что это моя комната. А ещё я прекрасно знаю, что наполняет комод: в маленьких ящичках рукотворные яды и всё, что необходимо для их приготовления, а так же для создания духов, дезодорантов и чая с кофе. В средних — вышивки, алмазные мозаики, инструменты для работы над поделками и прочее. Дальше, в самых больших ящиках, лежит одежда, а в самом нижнем, закрытом на ключ, все схемы и накопители с кодами разработок, над которыми я и мои друзья корпели последние года два. Я тихо спускаюсь на первый этаж, и мимо меня с диким топотом проносится маленький ребёнок не больше трёх-четырёх лет на вид. По-моему девочка. Но что она здесь делает? Из приоткрытой двери в большую комнату слышны голоса Мэтью и какой-то женщины, кажется, они ругаются. Я закатила скандал, на что меня спросили, что "если не она, кто будет содержать дом?". Ушла, хлопнув дверью, поставив перед выбором "Либо она, либо я". Всей из себя, довольной моей ссорой с Мэтью женщине, чьё лицо я так и не смогла разглядеть, как ни старалась, я посоветовала осторожнее пить чай, ведь "И в чай я могу добавить яд!". Единственное моё утешение — друзья, что хоть как-то пытаются поднять настроение. Напоминают про наш новый проект. Кажется, моему предупреждению про яд не внемли, потому что эта туманность (а как еще можно назвать то, что никак не можешь разглядеть?) засунула свой любопытный нос не в свои угодья. Любопытной Варваре на базаре нос оторвали! Ну что же, заварю последний в её жизни чаёк... С милой улыбочкой спускаюсь на первый этаж, со словами извинений приношу чашечку чая. Ведьма выпивает, даже не заподозрив подвоха. А я предупреждала! Картинка снова меняется, как в хреновом кино: крыльцо дома, я и Мэтью куда-то уходим. Мои друзья сидят на крыльце. Туманность вышла проводить нас. Крепкий у неё организм однако! По моим расчётам её должно было свалить ещё пять минут назад. Лицо бледное, но ещё держится. Ну-ну, недолго мыши сыру халявному радоваться! На крыльцо к мегере выбегает малышка и обнимает мать. На мгновение мне даже становится жалко несчастную женщину. Но во-первых — сделанного не воротишь, действие яда отменять уже поздно, а во-вторых, она сама виновата, нечего было по чужим дорогам ходить. И совершенно наплевать, что раньше это была её дорога. То было раньше, а сейчас она моя! Прошла пара секунд — туманность медленно оседает на пол. Взгляд расфокусировывается, но тех нескольких секунд, что она была ещё в сознании мне хватило для фразы "А я же предупреждала, что даже в чае может быть яд". Злорадная ухмылка расползается по-моему лицу и я сама погружаюсь в бессознательное состояние. Значит всё хорошо, сон заканчивается... А маленькую девочку жаль. Ну и что, врагов нельзя жалеть! Эти мысли были последними перед полнейшей темнотой. Запись в дневнике, двадцатое число: "Каждый сон кошмарнее и бредовее. У каждого свои страхи, но мои уже выходят из под контроля. Я окончательно запуталась, но не сдамся. Наоборот, ещё интересней, что мне подготовит следующая ночь".