Сэнгоку моногатари

86 г. эры Хэйва В первый раз Митихара Кэйдзи увидел его в онсэне. Других посетителей не было, хотя источник был большой, душ десять бы уместилось, не сталкиваясь коленками. Над овальной чашей источника поднимался пар, колеблясь и растворяясь в воздухе длинными беловатыми лентами, по дальнему краю над водой клонились серебристо-желтоватые метелки сусуки, а за ними, вдали – сквозистая алость облетающих кленов. А как раз напротив выхода из павильона – единственный посетитель. Небрежно откинутая рука, на белом плече, в ямках над четко обрисованными ключицами – крупные капли то ли воды, то ли испарины, нежная шея… Округлая линия маленького подбородка, юноша, нежась в воде, чуть откинул голову, и оттого линия подбородка и шеи видна было особенно хорошо, точно нарисованная мягким движением кисти. Черты лица идеально правильные, в том неуловимом переходе между еще полудетской прелестью подростка и расцветающей мужской красотой. Цвета глаз, полуприкрытых ресницами, было не разглядеть, но черные пряди мокрых длинных волос, облепившие серые камни, отливали изумрудно-зеленым. Длинные волосы – то ли ронин, а то ли кугэ, сейчас, с разобранной прической, и не поймешь, лоб не выбрит, есть ли челка – не видно, короткие пряди, если они были, слепились с длинными, но Митихара готов был побиться об заклад, что прическа, какая бы она ни была, у него еще детская. И рука, когда он поднял ее из воды, чтобы убрать с лица налипшую прядку – узкая, с голубыми прожилками под тонкою кожей. Уже по одному этому движению, по самой небрежной расслабленной позе – угадывалась грация, по размытым очертаниям в воде – стройность. А Митихара как вдохнул – так обратно не выдохнул. Разумеется, он вовсе не собирался столь неучтиво пялиться на посетителей купален, ни на красивых юношей, ни вообще ни на кого, если бы кто-нибудь еще был, собирался просто вежливо пройти к свободному месту и окунуться в воду, взгляд попал совершенно случайно… а раз попав, оторваться не мог, словно его бакудо прикрутили. Состоял бы взгляд из духовной материи – Митихара б его в охапку взял и перетащил подальше, честное слово, перетащил. А с нематериальной вещью что сделаешь? Потому что настолько красивого юноши Митихара до сих пор не встречал даже на иллюстрированном свитке «Гэндзи-моногатари». И от взгляда на тонкую руку с голубыми прожилками и выставленные из воды колени, окутанные бледными лентами пара – он почему-то застеснялся собственных шрамов, которыми раньше гордился. Да черт возьми, возьми себя в руки, ты самурай или принцесса за бамбуковой шторкой? Митихара кое-как через силу заставил себя отвести глаза, пока не нажил себе неприятностей. Юноша столь пристального внимания к себе вроде бы не заметил, хвала богам и буддам, или, во всяком случае, не подал виду. Митихара выдохнул, вдохнул, выдохнул, прикинув подходящее место, аккуратно уложил на камни свой меч и взялся за полотенце. В конце концов, он сюда купаться пришел. И в это мгновенье – раздался грохот и крики. Митихара рванулся на звук, на бегу рявкнув: «Взмахни рукавом, Акихимэ!» и соображая: Пустые? Люди Такэдзаки? Увидел Акиру с шикаем, тело на полу, и сходу метнул десятое бакудо даже без заклинания. И только тогда задался вопросом: откуда у Акиры шикай? На самом деле он сам был во всем виноват, нечего и оправдываться. Отряду предстоял тяжелый переход, а дальше - тяжелая и однообразная гарнизонная служба на солдатском пайке, миска мисо с чечевицей, рис по праздникам, если найдется, и он решил на весь остаток дня дать им здесь, на источниках, полноценный отдых. В купальню, само собой, простым пехотинцам лезть вперед командира не подобает, так что они пока расположились поесть и выпить, он не стал запрещать, а краем глаза успел заметить и появившихся женщин. Женщины эти, четыре служанки и хозяйка онсэна, с проседью, сейчас отскочили к дверям, двое визжали, а одна ухватила шест для сушки белья, как нагинату. Митихара перевернул тело – это оказался Ёсиро, пехотинец. Мертвый. Рана с обожженными краями в груди была точно напротив сердца. Как следовало из показаний асигару и отчасти служанок, Акира спросил, нельзя ли тут найти куртизанок рангом повыше и в подкрепление своих слов достал кошелек. Сослуживцы стали над ним подшучивать, и Ёсиро спросил, откуда у него столько денег, уж не Такэдзаки ли приплачивают? Акира возмутился и схватился за оружие, Ёсиро тоже… и тут у Акиры прорезался шикай. Именно впервые высвободился именно в это мгновенье, спрошенный Акира подтвердил, что над высвобождением усердно работал, но до сих пор достичь не мог, для него самого это стало неожиданностью. Митихара смотрел на нарушителя, надежно замотанного в прозрачный кокон бакудо: губы у парня дрожали. А на конце укоротившегося копья – дрожал маленький зеленый искрящийся шарик. Будь это обычный асигару, Митихара попросту зарубил бы его на месте, и был бы прав. Драки между членами отряда недопустимы, и не имеет значения, из-за чего и кто был зачинщиком. Но у Акиры теперь был шикай, что означало, что он имеет право на офицерский чин, что, в свою очередь означало, что с ним уже нельзя обходиться подобным образом; самурай, по меньшей мере, имеет право на почетную смерть. А с другой стороны – в отряде было всего десять бойцов и единственный офицер с шикаем, он сам, Митихара. Теперь осталось девять. И еще уменьшится до восьми… сколько бойцов в гарнизоне, он точно не знал, где-то тоже с десяток, и если с последнего донесения оттуда ничего не изменилось – тоже только один шикай. В таком положении третий шикай был совершенно не лишним, разбрасываться такими вещами значило бы пренебрегать своими обязанностями коменданта форта. С третьей… с третьей, были еще и слова Ёсиро. Конечно, у Ёсиро всегда язык был как у аканамэ, вечно так шутил, что выходили всякие гадости безо всякого смысла, еще в Академии (они учились вместе, на одном курсе) за это не раз получал тумака. Но ведь и то бывает, что угорь на дерево залезает… - Акира, - он взвесил на руке злополучный кошелек. – Откуда на самом деле у тебя эти деньги? Парень вскинулся – точней, попытался, двинуться он, связанный, не особо мог, только чуть-чуть приподнять голову. - Я же получил награду за голову Ами-но Они! - И до сих пор не истратил? – удивился Митихара. - Нет, не истратил. Для чего поинтересней берёг. В драке, когда его пытались остановить, кимоно на Акире сбилось, и в распахнутом вороте виднелся амулет: колесо сансары на алом шнурке. - Митихара-доно, таких оскорблений я не собираюсь покорно выслушивать ни от кого, даже от вас! - Подержал бы ты лучше рот закрытым, - Митихара покачал головой. – Не усугубляй своё положение. Оно и так довольно… скверное. Кто-то из асигару догадался сбегать принести кимоно. Митихара надел его в рукава и подпоясался. То еще зрелище: командир проводит расследование с мечом в руке и в одном полотенце на бедрах. - Я сообщу о случившемся господину. Он примет решение. До того – Акира остается под арестом. И найдите священника. О незнакомце Митихара вспомнил еще не скоро. Составил рапорт на имя лейтенанта, приложил сопроводительную записку, запечатал, сотворил бабочку, уменьшил письмо, вложил внутрь и отправил в столицу. Наговаривать в бабочку у него получалось плохо, да и не особо ему нравилось это дело. Устное сообщение доставляется быстрее, но в данном случае днем позже, днем раньше – не такое большое имело значение, а бумага лучше пускай останется. До купальни добрался уже только в сумерках. Торчать в воде после всего у него уже не было особой охоты, но надо же было хоть разок обмакнуться приличия ради. Юноши там, разумеется, уже не было. Кстати, на шум ведь он тоже не прибегал. Неужели даже не заинтересовался, в чем дело? Хотя, может, и правильно, дураком надо быть в чужую драку лезть. Служанка, подававшая полотенца, сказала, что посетитель ушел, куда, не говорил, но сказал, что вернется к ужину. У девушки в подобранном желтом кимоно с цветочками хаги в уголке рта темнела прелестная родинка. Митихара отметил ее быстрый взгляд и усмехнулся про себя, вытягивая ноги в горячей воде: нет, милочка. Жаль, но дополнительного заработка у тебя сегодня не будет. Вода, как ни странно, была приятной, все тело само собой расслаблялось до самого последнего уголочка. Хорошо, что все-таки искупался. Ужин тоже оказался неплох, на жареной рыбе зарумянилась хрустящая корочка, а рис с каштанами был украшен яркими осенними листьями. Юноша, впрочем, за ужином так и не появился. А ночью на них напали. Часовой успел протрубить тревогу, и тут же звук раковины захлебнулся. Выскочивший Митихара увидел, как поднимается из земли огромный скелет. И через ребра его видно луну. Из-под навеса кто-то уже гвоздил по нему зелеными шарами, в основном мимо. Костяная рука смяла человеческую фигурку, точно та была из бумаги. Митихара, не раздумывая, метнул Сокацуй. Попал. Но мощности не хватило. Ради скорости, надеясь успеть, кинул без заклинания. Взрыв выбил из руки одну кость, но даже не замедлил движения. - О господин, кто носит маску из плоти и кости, пред кем все сущее машет крылами, - запоздало начал он, и синий шар родился в ладони, но изломанная фигура пехотинца, уже явно мертвого, исчезла в разинутой пасти. Зеленые огни часто били по ребрам. Митихара метнул хадо в нижнюю челюсть, череп взорвался костями, одна из них больно стукнула его по ноге. Он кинул взгляд: похоже, лопаточная. – Взмахни рукавом, Акихимэ! - Вспышка рассеялась. Череп, превратившийся в месиво, прямо на глазах собирался снова. О-докуро, не Пустой. Духовная сила от него ощущалась не как от Пустого. – Всем отойти. Поставить барьеры. Я – Митихара-но Кэйдзи из клана Митихара, вассал князя Сибы Нобуторы, пятый офицер Пятого отряда Готей-13. Понимают ли эти ёкаи людскую речь – неизвестно, но сражаться, не назвав своего имени, было бы недостойным. Акихимэ раскрылась длинными алыми лентами, и Митихара ударил в корпус. Проку было немного. Режущие ленты извивались, путали и кромсали ребра, скелет пытался руками перехватить их, ленты резали кости рук, о-докуро не двигался вперед и не мог атаковать, но и только. Митихара отскочил, резко выдернул Акихимэ и собрал ленты в клинок, давая занпакто передохнуть. Вильнул, уходя от костистого кулака. Выкрикнул: - Взмахни рукавом, Акихимэ! Цельный рукав. Из клинка снова вырвалась алая ткань – на этот раз единым широким полотнищем. Митихара ударил поперек корпуса. Отлетела перерубленная не вовремя выставленная рука, и скелет переломился пополам и грянулся на колени. Асигару торжествующе закричали. Скелет коснулся лбом земли, как раненый человек, покачиваясь из стороны в сторону и явно силясь подняться. Митихара хлестнул еще раз, поперек шеи. И на мгновенье даже подумал, что всё, зарубил. Но тут же понял свою ошибку: скелет ушел от удара, рассыпавшись – а по земле уже ползли, вытягиваясь, костяные щупальца. Он рявкнул: - Барьеры! Держать барьеры! Кто-то крикнул, похоже, щупальце добралось, не понял по голосу, кто; Митихара направил полотно по кругу, обрубая щупальца и сгребая кости в одну кучу. Акихимэ после третьей атаки сложилась. Митихара отступил на шаг и опустил меч, с шумом дыша. Кости стягивались, сползались, заново собираясь в скелет… сколько их там, каждая кость, похоже, из сотни отдельных, не меньше. Пехотинцы копьями согласованно добивали остатки костей, пролезших-таки за барьер. Вернуться к основному скелету те уже не могли, барьер работает в обе стороны, так что с этими парни управятся, об этом можно было не беспокоиться. О-докуро уже почти собрался… Митихара обеими руками перехватил меч и отвел его в позицию вакигамаэ. Прошептал одними губами: - Акихимэ, пожалуйста… знаю, эта техника еще не отработана… но, пожалуйста, постарайся. И в полный голос: - Взмахни рукавом, Акихимэ! Влажный рукав! Алое полотнище сорвалось с клинка и облепило скелет. О-докуро бестолково возился, пытаясь выбраться из мокрого шелка… Митихара взмыл вверх – и обрушил освобожденный клинок на череп посреди глаз. Какое-то мгновение две половины еще держались в воздухе – а затем повалились. И весь костяк осыпался с сухим громким стуком. Митихара не поленился накрыть груду костей куполом бакудо. И почувствовал, что очень хочет риса. Потери были: Коити, часовой, принявший на себя первый удар, погиб, Тосиро повредил ногу, щупальце до него действительно добралось. Но тут все обошлось вывихом, через несколько дней должен был быть в порядке. И еще недосчитались пехотинца Акиры. Гибель Коити видели многие, включая самого Митихару, но когда прекратились зеленые огни, никто вспомнить так и не смог. Перед тем, как Митихара отдал первый приказ о барьерах, они еще были. Все кости тщательно собрали в кучу. Митихара даже женщин из онсэна выгнал с фонарями искать и подбирать их, чтоб ни одной не осталось. Среди костей обнаружили подвеску: колесо сансары на алом шнурке. И там же поблизости нашлась берцовая кость со следами сращенного перелома. Акира пару лет назад ломал ногу как раз в этом месте. Видимо, когда появился о-докуро, Акира каким-то образом сумел высвободиться из пут и атаковал его своим новым шикаем. Прямо из-под навеса, где находился. А вот барьер поставить то ли не смог, то ли не успел. - Тут у вас часто такое, что ли? – спросил Митихара хозяйку, приканчивая вторую чашку вчерашнего остывшего риса. - Такое у нас, господин, тут в первый раз! – в голосе женщины смешались страх, облегчение и возмущение. Так и слышалось невысказанное: до вас не было! Собранные кости Митихара сжег в пепел Хайеном. Священник из города провел над этим местом очистительный обряд, утром после похорон. А незнакомца утром снова не оказалось. Хозяйка сказала, исчез вместе с вещами, так и не показавшись, только оставил в своей комнате деньги в оплату. Не слишком щедро, ровно столько, сколько требовалось, но он не ужинал, так что хозяйка не жаловалась. Митихара боялся, не стал ли и он жертвой о-докуро, но служанка в кимоно с цветочками хаги сказала, что деньги появились после всего этого переполоха, уже когда рассвело. Надо было выступать, особо времени не было, но Митихара все-таки задержался и попросил разрешения заглянуть в ту комнату. Утренние лучи били прямо сюда, так ярко, что сёдзи пришлось задвинуть. Не такое уж и шикарное заведение… Заклеенная полосками бумаги бумага на окнах, разобранная постель на полу, рядом с нею – пустая тыква-горлянка из-под воды, тоже гостиничная. Больше ничего. На постели еще был различим отпечаток тела, Митихаре захотелось потрогать его – может быть, еще теплый? Но он не стал этого делать. Но больше ничего, даже волоса не осталось на изголовье. Может, и не было смысла… Митихара попросил бумаги и тушечницу, и написал на листе: Краскам осени, жаль Не догнать весеннюю зелень. Время полной луны… - На всякий случай, - сказал он хозяйке. – Сохраните, пожалуйста, пусть будет. Местность вокруг крепости Онигава оказалась богаче, чем ожидалось, во всяком случае, в рисе и овощах у здешних крестьян недостатка не наблюдалось. Митихара этим занялся в первые же дни, закупил провианта исходя из расчета на увеличившийся гарнизон и наемную замковую прислугу. Простым душам есть, конечно, необязательно, но без необходимости лишать подчиненных простых удовольствий… может, конечно, и путь просветленного мужа, но никак не признак хорошего командира. На кухне уже кипела вода, Онацу-сан обещала офицерам приготовить сегодня на ужин утку с хурмой, и Митихара, отметив в ведомости последний пункт на сегодня, сам оттащил на кухню тяжелую корзину с плодами. Хурма выглядела – на заглядение, хоть рисуй цветной тушью. Спелая, в меру мягкая, в меру плотная на ощупь, ярко-оранжевого цвета, чуть смягченного восковым налетом, а если потереть – оранжевая до блеска под сухими матово-коричневыми листочками, и несколько темно-зеленых листьев на ветке. Для красоты. Митихара выбрал себе самую большую хурмищу, обтер рукавом. И заметил в корзине среди плодов что-то белого. Покопавшись, он вытащил сложенный вчетверо лист бумаги. Развернул и узнал свой собственный почерк. А рядом… Он рванулся бегом. - Тосиро! Кто принес последнюю корзину с хурмой? - Крестьянин какой-то, Митихара-доно, - пехотинец пожал плечами. - Где он? - Да ушли уже все. - Как звать? Как выглядел? Когда ушел? - Да я ж не спрашивал… простите, Митихара-доно. Не знал, что надо. Пожилой какой-то. Получил деньги и сразу ушел. Виноват, Митихара-доно. Примите мои глубочайшие извинения. - Ладно. Не важно, - Митихара махнул рукой. – Не за что извиняться. Заканчивайте тут. Один мешок сразу на кухню, остальные на склад. Он поднял лицо к небу. Осенние облака бежали так быстро, словно торопились куда-то. И бледный смазанный месяц в еще дневном небе был сам – словно облачко. На бумаге рядом другой рукой было приписано: Смотрит в небо, вздыхая, Рубщик бамбука.