Сэнгоку моногатари

-… Эти слова Будды Бхагавана услышав, и Шарипутра, и все бхикшу, и все бодхисатвы вместе со всем миром богов, людей, асуров и гандхарвов, возрадовались и будду восхвалили. Наму Амида Буцу. И так – да обретет душа сего старца благое рождение в Чистой Земле. Митихара закрыл молитвенник. И в очередной раз подумал: как вовремя он принял обет. Во всяком случае, теперь есть кому проводить на перерождение души, умирающие в крепости. Сегодня хоронили старика, крестьянина, того, который сам в свое время занимался похоронами Китиро, сразившегося с Пустым. За месяц с небольшим – уже десятый, и это из беженцев, для шинигами – отдельный счет. Умирали старики, умирали дети, случайным шаккахо убило женщину, разносившую на стенах еду. От бесконечной сырости некуда было деваться, не просушиться, ни даже просто дышать в этой влажной липкой жаре, от нее плесневели простыни, одежда покрывалась плесенью прямо на теле. От застоявшейся воды пахло тиной, и, кажется, даже абрикосовые косточки уже не очень помогали. Во всяком случае, ни вкус, ни запах лучше не становился. От сырости обострялись болезни. От сырости, от невозможности выспаться – атаки можно было ждать в любое время. Простые души давила постоянно клубящаяся в воздухе духовная сила, и от этого тоже было не передохнуть. А на шинигами уже начало сказываться недоедание. В первые дни осады порции – чтобы не пропадало добро, мокрое все равно скоро сдохнет – были даже несколько больше обычных. Так предложила Кумико, и Митихара, подумав, с ней согласился. И даже полностью передоверил распределение пищи ей. Раз уж она взялась за это дело и пока хорошо с ним справляется. Только попросил тетушку Нацу напомнить ей основные принципы, как и сколько шинигами требуется пищи. Ему не хотелось обижать Кумико недоверием, тем более что она уже достаточно давно работала на замковой кухне и должна была уже все это выучить. Но тут дело было слишком важным, риск слишком велик – намного серьезнее, чем риск случайно задеть чьи-то чувства. Да и сама Кумико была женщина вполне рассудительная, должна все-таки понимать. Сейчас, спустя месяц с небольшим, еды бойцам выдавалось уже очень мало, меньше половины нормы, рассчитанной для гарнизонной службы в мирное время, когда нет большого расхода духовной силы. Хироси предположил, что если воду такэдзаковский банкай забирает прямо из водоема как есть, он вполне мог захватить с водою и рыбу. На «замковом пруду» попытались было наладить рыбную ловлю, но противник из-за купола каждый раз прицельно обстреливал рыбаков; потеряли одного человека убитыми и еще двое были ранены, так что от этой затеи пришлось отказаться. Обстреливали замок почти ежедневно, иногда по нескольку раз, в любое время дня и ночи, Митихара пытался отследить закономерность и пришел к выводу, что она в том, что закономерности нет. Били в основном бьякураем, реже тридцатыми, в сырости они работали все-таки плохо. Издалека, с почти безопасного для себя, но почти безопасного и для защитников расстояния. Спустя некоторое время прекращали обстрел и отступали за купол. Если защитники отвечали контратакой – отступали сразу же. Если защитники не отвечали совсем (Митихара пару раз провел такой опыт) – шли в атаку сами. Встретив отпор, конечно же, отходили. Как бы то ни было, защитникам экономить духовную силу не получалось никак. Судя по всему, в этом и заключалась тактика Такэдзаки. Вынуждать защитников замка постоянно расходовать свою духовную силу в условиях нехватки провизии, и не давать им отдыха, постоянно держать в напряжении. В те редкие дни, когда обстрелов не случалось, ждать их было еще мучительнее. Несколько раз показывались и офицеры, Митихара наконец разглядел нитирэновца и даже узнал его имя: Касакава, шестой офицер. Интересно, как это пишется – «шляпная река»? Но в поединки никто из них не вступал, командовали перестрелкой с нужного расстояния. Видимо, таков был капитанский приказ. Сугавара, кстати, остался жив, Митихара видел его. Молчаливый офицер в оранжевом доспехе несколько раз проявлялся тоже, но тоже ничего не предпринимал, наблюдал издалека и потом исчезал. Полноценного штурма больше не предпринимали. Один раз к северной стене вышел довольно большой отряд, тетушка Нацу приказала на выстрелы не отвечать, через некоторое время нитирэновец (осаждающие как-то перемещались вокруг замка, одних и тех же офицеров видели на разных позициях; насчет асигару, в одинаковых кирасах и касках, сказать было трудно, но похоже, что и они тоже) скомандовал «Вперед!», пехота побежала по воздуху – и тут-то тетушка Нацу скомандовала залп окасеном по воде. Воплей и криков в этот день было больше, чем в дни самых горячих боев. Впрочем, и этот бой вышел чрезвычайно горячим, как смеялись они между собою после. Кипяток и горячий пар – серьезное оружие, без шуток. Жаль только, что второй раз на эту уловку никто уже точно не попадется. Три дня назад похоронили гарнизонного писаря. Старик попросил у Митихары разрешения тоже сражаться вместе с другими шинигами. Митихара не стал возражать. У старика даже был шикай, вот только не было сил его высвободить. На бьякурай духовной силы хватило. Но погиб он не в бою. Закашлялся кровью, потерял сознание, слег и больше не встал. Оказалось, у него давно уже была чахотка. - Я тенгу, я тенгу – несу Ёсицунэ! Митихара аж подскочил. Выскакивающие откуда ни попадя дети способны снести даже опытного бойца! Говорят, нынешний капитан Кутики начал отращивать усы именно для того, чтобы спрятать шрам, оставшийся после того, как его сбила с ног подружка дочери, когда мчалась прятаться – дети играли в прятки в саду. А ведь Кутики Гинрей, с банкаем! Цурукамэ пронесся мимо, топоча босыми чумазыми пятками и раскинув руки – как крылья. За спиной у него привязан был малыш Тикути. Уж понимал ли что годовалый ребенок, нет ли – но хохотал он заливисто. Хоть и голова болталась так, что того и гляди оторвется. Наверное, в годик как раз от такого и весело, это взрослым – смотреть страшно. Тикути оказался самым младшим из всех детей в замке. Совсем маленький, новорожденный, из дальней деревни за рекой, к сожалению, ушел к Дзидзо. Цурукамэ охотно возился с малышом, то ли как с живой любопытной игрушкой, то ли как с младшим братцем. В первые дни осады и потопа, когда схлынул первый ужас и начала как-то обустраиваться замковая осадная жизнь, мальчишки и девчонки целой командой носились по этажам, лазили по всему замку и играли в прятки среди мокрых обломков. - Держись, Ёсицунэ, летим на гору! «Князь тэнгу» мчался обратно. Митихара посторонился и придержал рукоять катаны, но все равно – ширины коридора никак не хватало на взрослого шинигами в доспехе и полный размах тэнговых рук. Однако тэнгу искусно накренился в полете, обходя препятствие, и рокового столкновения не случилось. А то усы у Митихары и так были, вторые не отрастишь. Тэнгу круто завернул обратно. - Дяденька тайсё, а дяденька тайсё? - Да? Зуб на месте выпавшего у Цурукамэ так пока и не вырос, даже не начал расти. Он потоптался, набираясь храбрости. - А можно вы будете Бэнкэем? - Что? – изумился Митихара. - Мы с Тикути в Ёсицунэ играем, Ёсицунэ у нас есть, Князь Тэнгу есть, даже Ёритомо есть, Ёсико знаете какая вредная? Правда, она девчонка, сёгунов девчонок ведь не бывает? Но зато очень вредная! Она прямо сама сказала, что она ужас какая вредная, прямо как Ёритомо. А Бэнкэя нету. - Да чем я Бэнкэй? – удивился Митихара. - Как чем? – не меньше удивился Цурукамэ. – Вы большой и у вас голова лысая! Для такого Ёсицунэ, конечно, и Митихара вполне сходил за «большого». - Прости, малыш, - Митихара присел рядом с ним на корточки. – Но мне сейчас прямо очень некогда. - Вам войну воевать надо, да? Да я понимаю… - Цурукамэ вздохнул. – Никто с нами играть не хочет. Даже Ёсико – говорит, играть буду, я буду сёгун и буду приказы отдавать, а бегайте их исполняйте вы сами. Спустя месяц уже почти не носились. Кто-то и вовсе слег, а у большинства хватало сил разве что на «камень-ножницы-бумагу» или веревочку. Собственно, по-настоящему бегать получалось теперь только у Цурукамэ. И у на диво хорошо державшегося Тикути. - Послушай, Цуру-тян. – Митихара прямо посмотрел на него. Из-за плеча Цурукамэ высунулась любопытная мордочка Тикути. – И ты, Тикути-тян. Сейчас у меня правда времени нет вот совсем. Но я вам обещаю: когда мы победим и избавимся от этой воды, я с вами обязательно сыграю одну полноценную большую игру, какую захотите. Договорились? Собственная голова, Митихаре казалось, тоже пропахла тиной, как застоялая вода. Первые дни осады Митихара забросил бриться, было не до того. А потом в один прекрасный день вдруг подумал: а собственно, с какой стати? То, что я главнокомандующий в осажденном замке, не отменяет моего сана. И, когда чисто выбрил и голову, и подбородок – внезапно почувствовал себя гораздо лучше. Спокойнее, тверже и сосредоточеннее. На обед ему досталось полчашки водянистого мисо, в котором плавали несколько волокон сушеной рыбы и с десяток кунжутных зернышек. С чашкой Митихара поднялся на крышу предпоследнего этажа и устроился на краю, свесив ноги. В мирное время это бы называлось «любоваться пейзажем». Управиться с такой скудной трапезой было делом недолгим, но и тут поесть спокойно у него не получилось. На него рухнуло сверху что-то коричневое и мохнатое. - Чайник!!! – завопил Митихара, отчаянно пытаясь одновременно удержаться на краю крыши, не опрокинуть драгоценную чашку и увернуться, чтобы не зажевать ни хвост, ни ухо, тычущиеся ему прямо в лицо, при этом, похоже, одновременно. Надо отдать монаху должное: завопил он только «Чайник!» - не прибавив к этому даже «паршивец мохнатый». Чайник, очень довольный своей «охотничьей» проделкой, принялся лизать Митихару в нос. От зверька пахло мисо, тиной (теперь от всего пахло тиной), и, на удивление – все еще чаем. А вот собственного запаха, собачьего или кошачьего, или какого-нибудь в этом роде, у него пока еще не образовалось. Чайник, кем бы он ни был, определенно относился к хищникам, и чем больше раскрывались его повадки, тем ясней это становилось. Митихара все-таки надеялся, что Чайник «охотится» не только на шинигами, но и всерьез охотится на мышей, если мыши в затопленном замке еще существуют. Во всяком случае, чтобы он похудел, особо заметно не было, правда, был он теперь уже не таким пушистым, шерсть его местами перепачкалась, местами свалялась. А еще, как обнаружилось, он способен передвигаться по воздуху. Правда, не полностью самостоятельно, а по свежим следам, оставленным шинигами, любым. Любопытно, подойдут ли ему следы Пустых. По идее, должны. Митихара кое-как зажал мохнатого озорника под мышкой и торопливо залпом допил оставшийся суп. После чего почесал Чайника за ушами, отчего тот довольно замурлыкал и закрутил хвостом одновременно, ссадил его на землю и отправился искать Ваду-сана. Заместитель коменданта обнаружился на боевом посту. Вот только занимался он там, пользуясь передышкой, совсем другим делом: прислонив к стене выломанную створку фусума, что-то писал на ней кистью. Митихара разобрал (почерк у Вады был посредственный): Злые духи войдут в тела, И те будут поносить и оскорблять нас. Но мы, почитая Будду и веря, Наденем латы терпения. Для того, чтобы проповедовать эту Сутру, Мы вынесем эти трудности. Мы не любим тел и жизней И преданы только Пути, Не имеющему высшего… - Что это вы делаете? – полюбопытствовал Митихара. Хироси поднял на него удивленные глаза: - Переписываю Лотосовую Сутру. - Это я вижу, - сказал Митихара. – Но почему на таком странном материале-то? Прежний Хироси бы, наверное, смутился и что-то промямлил. Но теперь Вада-сан (Митихара с удивлением осознал, что как-то незаметно Хироси превратился для него в Ваду) просто ответил: - Бумага закончилась. А это штука все равно уже ни к чему не пригодна – ну вот я и подумал, что можно ее использовать. Написать на ней и здесь и поставить, чем-нибудь укрепить – пусть будет. -А хорошая мысль. Пускай будет! – согласился Митихара. Самому ему в голову не приходило ничего подобного. Но почему бы и нет. Но вообще Митихара шел к нему за другим. Оглянулся: кучка асигару занималась своими делами в достаточном отдалении и вроде бы не прислушивалась к офицерскому разговору. - А на меня сейчас Чайник напрыгнул, - сказал Митихара. Улыбнулся. – Вот уж кого ничто не берет! - Да, его, на удивление, никакая реяцу совсем не давит, - обрадованно закивал Вада. Самого его брало, еще как. Под глазами у него залегла чернота, и одежда висела мешком. Даже котэ умудрялись болтаться. Тяготы осады второй офицер отчего-то переносил едва ли не хуже всех остальных шинигами. Не жаловался, ничего такого не говорил – но Митихара помнил, как на последнем военном совете, когда он отпустил офицеров, Вада начал подниматься, и его повело, едва не упал; позже сказал, что голова закружилась. – При том, что Чайник – определенно духовно существо. В смысле, что он перерабатывает духовную силу… а может, даже и вырабатывает, я пока не разобрался, - с воодушевлением рассуждал Вада. Глаза у него разгорелись. - Мне кажется, что он по своей природе ближе к нам, шинигами, чем к простым душам или обычным животным. - А не может так быть, что его природа как-нибудь сродни природе занпакто? – предположил Митихара. - А может быть! - подхватил Вада. – Точно пока не знаю, но не исключено. Во всяком случае, это точно не обычное цукумогами. Я в них не очень разбираюсь, но бакэдзори однажды довелось видеть – от них реяцу слабенькая-слабенькая, едва различишь, но она точно совершенно другая, идет по-другому. - А если он близок к шинигами, то, получается, как и мы, нуждается в пище? – уточнил Митихара. Вада сам подвел разговор к нужной теме. - Ну да, - согласился Вада. Митихара еще раз кинул взгляд в сторону асигару. - Вада-сан, - осторожно начал он, - а вы не замечали за Чайником ничего странного? Не может быть такого, что он подворовывает с кухни еду? - Не может! – Вада вспыхнул. – Конечно нет, Митихара-доно! - Я замечал, что от него пахнет мисо, - уточнил Митихара. - Это совершенно исключено, Митихара-доно, - решительно повторил Вада. Кисть у него в руке дрогнула. Он спохватился и положил ее радом с тушечницей. – Чайник, в самом начале, правда попытался сунуться было на кухню… ну, он же все-таки не человек, он же не понимает… но я его оттуда увел. Я его отругал и сказал, чтобы он больше так никогда не делал. Вы не сомневайтесь, это уже проверено, Чайник такие вещи понимает и всегда слушается. Если я запретил ему на кухню лезть, он точно ни за что не полезет. - Я не сомневаюсь в ваших словах, Вада-сан… - Митихара задумался, как бы сказать это помягче… - но, тогда, получается, что же он ест? А он что-то определенно ест. – Митихара уставился на заместителя, в перекосившемся на левом плече котэ, с осунувшимся лицом и чернотой под глазами. Внезапно осознав. – Вы отдаете ему свою порцию. Вада вспыхнул, как подожженный, залился жаркой краснотою по самые уши. - Я… его немножко подкармливаю. Ему же правда надо хоть что-нибудь кушать… я ему не всё, честное слово! - Вада-сан, - Митихара покачал головой. - Я не могу вам запретить... но, как комендант, ответственный за жизни всех обитателей этого замка, в том числе за вашу, и за жизни тех, кого вы защищаете - я прошу вас ещё раз подумать, верно ли вы поступаете. - Но ведь Чайник - тоже обитатель замка! - горячо воскликнул Вада. - Причем особенный, таких больше на свете нет! Митихара-доно, вы поймите: даже если не считать, что Чайник тоже живая душа, а он ведь живая душа, он ведь удивительное существо, как можно отказаться от возможности изучить его повадки и свойства? – на осунувшемся лице Хироси топорщились тонкие черные усики, и черные ресницы метались вверх-вниз, как две бабочки. Еще черней – из-за голодной бледности. – Митихара-доно, я все понимаю. Что я рискую, и не только собой… но клянусь вам, я все рассчитал, чтобы риска было как можно меньше, сколько я могу ему отдать без необратимого ущерба для себя. Митихара-доно, понимаете… души живут, души умирают, души заново рождаются в другом мире, пока не вырвутся из круга сансары – но никто еще не сумел задержаться в одном и том же мире навечно. А знания – они остаются и будут служить еще тысяче поколений. Может быть, знания, которые сейчас мы получим благодаря Чайнику, в будущем принесут пользу и помогут защитить множество душ, больше, чем одна моя, даже больше, чем все мы тут, вместе взятые! - Звучит логично, - вынужден был признать Митихара. – В таком ключе я об этом не думал – но, пожалуй, вы правы. Вада-сан… - Митихара помедлил, подбирая слова. – Чайник – ваше создание, и, соответственно, это – ваше решение и ваша ответственность. Я уверен, вы – ответственный офицер и способны взвесить все за и против, вы понимаете, что вы делаете, и вы учитываете, вам нет нужды напоминать, что эти знания – это ценность, но все же это – возможность и в будущем, а здесь и сейчас у нас есть замок, живые души в нем и приказ нашего господина. - Да, - твердо кивнул Вад. Митихара не увидел нужды говорить что-либо еще. - Вада-сан, - заговорил он совсем о другом. - У меня к вам вообще-то еще одно дело… Вообще это дело логичнее было бы обсудить на военном совете. Но Митихаре отчего-то упорно хотелось переговорить об этом именно с Вадой. По крайней мере сначала. Такамура-сан тоже был на своем боевом посту. Он штопал прожженный рукав косоде. Под липнущим к телу, влажным от пота дзюбаном было не видно, но Митихара знал, какой там огромный шрам на боку. Такамуру после ранения вообще как-то перекосило набок. Если сравнивать с Вадой – он выглядел ненамного лучше. Но третий-то офицер – он совсем по другой причине. - Жаль, нельзя послать вести к отцу. Да и бумага закончилась… - Такамура перекусил нитку, внимательно осмотрел свою работу и принялся одеваться, заправляя косоде под пояс штанов. – Тут ведь у нас – хоть мемуары пиши! Конечно, когда Саго защищали от Катаямы Сирокаву – вот это была длинная осада, дай боги и будды, чтоб нам столько времени сидеть не пришлось. Но все-таки и тут есть, о чем написать. - Вада-сан вон пишет на фусума, - улыбнулся Митихара. - Правда? – изумился третий офицер. – Нет… для мемуаров это все-таки неудобно, придется потом как-то отделять бумагу от рамы, и чтобы не повредить текст. Эххх… - Такамура, поднявшийся на ноги, потянулся. Это было не очень почтительно, потягиваться перед главнокомандующим, но мышцы требуется разрабатывать после ранения. Тут нельзя было придираться. Такамура понаклонялся в одну сторону и в другую. – Когда все это закончится – вот точно напьюсь. Сяду, поставлю перед собой кувшин – и выпью очень много саке. А потом лягу, накроюсь одеялом – и буду очень долго спать. А вы, Митихара-доно? А? - Буду, - от всей души согласился Митихара. – Спать – точно буду. И очень-очень долго. - А пить? - И пить буду, - подтвердил Митихара. – Три чарки.