Сэнгоку моногатари

Во втором этаже все двери и перегородки были сняты уже давно - открывать-закрывать их была слишком большая морока - и пущены на дрова. Еще большей морокой было возиться с каждой душой отдельно. Их, и простые души, и раненых шинигами, всех стащили сюда; для Вады Хироси, принимая во внимание его чин, отгородили пространство ширмой с тигриным семейством. Хотя, может, это было и зря, надо все-таки было следить за состоянием раненого. Хотя, с другой стороны – а кому было следить… Митихара осторожно пробирался в темноте среди лежащих на полу тел, стараясь ни об кого не споткнуться. Но, конечно, споткнулся. - Прошу прощения, - прошептал он. Лежащий ничего не ответил. Более того, он даже не охнул. И как показалось Митихаре, сам даже не шевельнулся. Митихара наклонился к нему, в скудном свете светильника с бамбуковым фитилем всматриваясь в лицо. Пощупал пульс. Всё, неживой. Это был Сэйдзи. Сэйдзи! Митихара был совершенно уверен, что уж кто-то – а этот всех переживет. На одном упрямстве и вредности выживет. Прошептав Нэмбуцу, Митихара закрыл лицо покойного краем его же одежды. Обошел – все-таки не хотелось перешагивать – и двинулся дальше. Покойников выносили по утрам. - Дяденька тайсё… дяденька тайсё! – послышался вдруг слабый детский голос, и Митихара узнал Цурукамэ. – А чего вы не спите? - Работаю, - честно сказал Митихара. - Вы замок охраняете, да? – понятливо предположил мальчик. – Потому что они могут атаковать в любое время? Он явно повторял слова кого-то из взрослых. Митихара кивнул, а потом, сообразив, что в темноте этого не видно, сказал: - Вот поэтому и охраняю. - А вот мама спит, - пожаловался Цурукамэ. – Все время спит и спит. Митихара, перешагнув еще через пару лежащих, присел на корточки рядом с ребенком. Юи лежала тут же, даже ничем не укрытая. Митихара прислушался к ее дыханию, тоже пощупал пульс, проверил… Женщина действительно спала. Вот только проснется ли она утром… Митихара не стал говорить этого Цурукамэ. Не стал говорить и про его дядю. - Мама твоя просто очень устала. Люди ведь очень устают, когда рядом сражаются шинигами. А вот ты, Цурукамэ, - он не сказал «Цуру-тян», - ты сильный. А раз ты сильный, то, значит, тебе надо сейчас заботиться о твоей маме, понимаешь? - Да, - со всей серьезностью согласился ребенок. – Я же уже большой. Митихара хотел уже подняться и идти, как снова услышал детский голос: - Дяденька тайсё, а расскажите про Бэнкэя! Митихара уселся, скрестив ноги. Спиною задел чью-то руку, и сдвинулся. Рука была теплая. - Бэнкэй был очень сильный, такой сильный, что даже тигра мог взять за шкирку и поднять, как простого кота. И он всегда следовал за господином Ёсицунэ во всех его странствиях, и во время побед, и когда они все скитались, спасаясь от людей сёгуна. И вот, когда их окружили в замке Коромогава-но Татэ люди Фудзивара-но Ясухиро, они отчаянно сражались, и все вассалы Ёсицунэ пали, остались только они с Бэнкэем вдвоем, уже оба раненые. И тогда Ёсицунэ сказал: «Похоже, нам уже ничего не остается, кроме как умереть». Митихара оперся на локоть, но тут же заставил себя подняться и сесть прямо. Очень хотелось прилечь рядом с малышом и рассказывать лежа. Только он знал, что если приляжет – сразу начнут закрываться глаза. А спать нельзя. Спать – сейчас не его очередь. - Бэнкэй сказал: «Можете идти умирать спокойно. Я их задержу». Ёсицунэ сказал: «Спасибо тебе». И ушел в замок, в сторожевую башню. А Бэнкэй с нагинатой в руках вышел на мост перед главными воротами замка. Враги на него яростно нападали, и Бэнкэй слышал, как они кричат: «Смелее, он тут один, возьмем голову губернатора Иё!» А Бэнкэй сражался один, как целое войско. Один враг ранил его копьем, он схватился за древко, выдернул копье из раны, поднял вместе с противником, раскрутил над головой и зашвырнул так далеко, что его потом еще пришлось поискать. Вот какой он был сильный. А двух других вражеских воинов он схватил двумя руками за шкирки, стукнул лбами друг об друга и раскинул в разные стороны. Так что враги уже боялись подойти к нему близко и стреляли в него из луков с другого конца моста. А Бэнкэй, загородив собою ворота замка, отбивал стрелы своей нагинатой, и некоторые отбил, но некоторые в него попадали. И тут вдруг враги обратили внимание, что Бэнкэй некоторое время уже не двигается. Они, с удивлением и опаской, подобрались к нему ближе - и увидели, что он мертв. Бэнкэй умер стоя. И упал, только когда один из людей сегуна решился дотронуться до него. В раненой руке гадко и горячо дернуло. - Тогда люди сегуна обошли его тело и поспешили в башню за головой губернатора Иё. Ну вот, опять. Котэ с этой руки пришлось снять, и рукав подвязать повыше, чтобы запястье оставалось открытым, иначе рука невыносимо прела и было совсем худо. - А Бэнкэй через некоторое время пришел в себя и поднялся. И обнаружил, что он лежит на мосту, весь утыканный стрелами. И он же одновременно стоит и смотрит на себя самого. Ран на нем не было и никакой боли не чувствовалось. «Это что – выходит, я теперь привидение?» - удивился Бэнкэй. И скорее побежал в башню. Правда, у него получилось не побежать, а полететь, но так оказалось даже еще быстрее. В башне он увидел своего господина в таком же виде. Мертвый Ёсицунэ лежал, уже без головы, люди Ясухиро успели уйти и забрать его голову. И Ёсицунэ же, целый и безо всяких ран, стоял рядом. А еще там был незнакомый воин в черном с большим мечом. «А ты кто?» - спросил Бэнкэй. «Шинигами», - сказал воин, и назвал свои имя, чин и отряд. Отряды тогда как раз появились незадолго до этого. «Выходит, они бывают! - сказал Бэнкэй. – Честно сказать, я раньше в это не очень верил. Думал, люди перерождаются сами собой, в соответствии с кармой.» Он, как ты знаешь, был монахом и хорошо разбирался в таких вещах. Но тут он ошибся. «Нет, не совсем так», - сказал шинигами, и вкратце объяснил им про Сообщество душ. «Это было великолепное сражение, - сказал он, - и я надеюсь, что в Мире Людей его сразу запишут, пока еще воспоминания не смешались. А вам пора переходить к нам. Господин губернатор Иё, позвольте проводить вас и вашего спутника, чтобы вам было обеспечено место в соответствии с вашим положением и вашей доблестью», - продолжал вдохновенно сочинять Митихара. На самом деле он понятия не имел о посмертной участи Минамото-но Ёсицунэ и его соратников. Интересно, кто это знает? Капитан Кьёраку должен знать, он тогда уже служил, а души-то знаменитые. - Шинигами рукоятью меча поставил свою печать на лоб сначала Бэнкэю, а затем и Ёсицунэ. Так всегда делается, чтобы в Сообществе душ было сразу понятно, кто отправил сюда эту душу. Не беспокойся, печати держатся недолго, сразу же сходят, как только душа займет свое место. А то, согласись, было бы странно: ходят такие важные самураи с цветочкам на челе. Цурукамэ хихикнул, видимо, представив себе такую картину. - И вот, их в то же мгновение подхватило, закружило и унесло – и они обнаружили себя уже совсем в другом месте. Они были в красивом саду, везде цвела сакура, под ногами зеленела свежая травка, и был даже маленький прудик с рыбками. А навстречу им вышли все их товарищи, погибшие раньше них, и сказали: «А вот и вы, пойдемте скорее, мы тут уже и жилье присмотрели». Там в саду был дом, правда, старый, но они общими усилиями привели его в порядок, они ведь в своей жизни много чего научились делать, и руки у всех были как надо приделаны. И стали там жить все вместе. Вот только Сидзука никак не могла к ним присоединиться, ее душа так и застряла в Мире Людей. Тогда она вселилась в одну девушку и через нее поведала всё, что с ней сталось. А девушка сразу сообразила, что надо делать, и обратилась к онмёдзи. Онмёдзи на самом деле не освобождают застрявшие души усопших, хоть в Мире Людей обычные люди так и считают, но это неверно. Но онмёдзи может связаться с ближайшим шинигами. И вот он так и сделал, и шинигами, это был уже другой, переправил Судзуку в Сообщество душ. А там, только она очутилась там, смотрит – а ей навстречу бежит мальчик и радостно кричит: «Мама, мама! Наконец-то ты пришла! Мы с папой тебя так ждали! Пойдем скорей, мы для тебя большущий дом построили, идем, я тебе покажу!». И так они стали жить уже точно все вместе, и жили в Сообществе душ очень долго, пока не стали совсем старыми, такими старыми, что у всех выросли седые бороды по семь сяку. Ну, у мужчин, понятно. - А у Бэнкэя, наверное, целых восемь, - предположил Цурукамэ. – Он же больше всех – значит, и борода больше всех должна быть. - Наверное, восемь, - согласился с ним Митихара. – А затем, тоже все вместе, ушли на перерождение. И заново родились все в один год, с небольшой разницей, в семьях, которые были знакомы между собой. Так что они и в этом рождении все опять между собой подружились. - А сёгун Ёритомо? – ревниво уточнил Цурукамэ. - А он угодил в Кусадзиси, - сказал Митихара. А вот это действительно было так, это было известно. Цурукамэ довольно хихикнул. Что провинция Кусадзиси – скверное место, чуть ли не худшее во всем Сообществе Душ, хуже если только Дзараки, про это знали даже крестьянские дети. - Там на него разбойники каждый день нападали, ему каждый день с ними приходилось драться! – мстительно высказал мальчик. Призадумался. – Нет, сёгун – он же самурай, он драться привык, это ему не очень страшно. Знаю! Ему же надо было на что-то жить, правда? Так вот – он там сам все грядки копал, вот! Митихара невольно рассмеялся. Уж каково было возмездие сёгуну-братоубийце в следующей жизни – это кто знает, но месть Цурукамэ определенно была сурова! - А Князь тэнгу? – не унимался мальчик. - Князь тэнгу?.. – воображение у Митихары уже истощилось, как духовная сила. – Тэнгу, они же долго живут. Так что он был еще жив, когда они заново переродились. И вот однажды дети всей компанией пошли в лес, и встретили там Князя тэнгу. Он-то их сразу узнал! Так что и с ним тоже они подружились заново. Ну всё, я пошел, - Митихара поспешил подняться, пока Цурукамэ не придумал еще каких-нибудь очень важных подробностей, которые ему непременно требуется узнать. И как раз тут раздался сигнал тревоги – с востока. - Все, пошел! – торопливо повторил Митихара. – Я иду защищать замок, а ты заботься о маме. Про дядю он так ему и не сказал. Подождет до утра. Когда все равно узнает. Светильник в помещении Ставки больше дымил, чем светил, отсыревший бамбуковый фитилек, заплесневевший, как и всё в этом замке. Митихара, не выдержав, махнул рукой и подвесил светящуюся сферу. Онацу взглянула на него с явным удивлением – такой расход духовной силы на просто так – но ничего не сказала. Села на свое место напротив главнокомандующего, по правую руку. Митихаре подумалось, что теперь ей подобает занять место слева. Но слева – придется говорить в пострадавшее ухо. Он сам опустился на раскладной табурет под знаменем. Левая рука занемела и все никак не могла отойти. Если получишь ранение – будешь и дальше получать по тому же месту снова и снова. И это не вопрос случайности, в пострадавшем месте защита реяцу долго остается слабее, а значит, опасные удары туда прилетать будут чаще. Сиденье совсем не казалось надежным, такое ощущение, что если зацепить нижней кромкой доспеха – влажная ткань прорвется. В толковом, в кои-то веки, свете запавшие глаза тетушки Нацу были хорошо заметны. И, такое впечатление, что-то не то с левым глазом. - Замок мы не удержим, - сказал Митихара. И сам удивился тому, как это прозвучало. Как трудно было это сказать, и как обычно это сказалось. - Похоже на то, - сказала Онацу. Она упрямо не хотела согласиться полностью. Но спорить тут было не о чем, и она наверняка понимала это не хуже него. - Помощь не придет, - сказал Митихара. – Если господин не прислал помощь за столько времени – значит, не может. Мы старались подать весть о себе, но мы точно так же не знаем, что происходит за пределами замка. Возможно, Пятый отряд тоже сражается сейчас с кем-то еще более сильным. И вполне возможно, что это уже не Тайра. Кроме двух симметрично обрезанных коротких прядок спереди, у Онацу была еще одна, которая всегда выбивалась. Вечно лезла на левую щеку. - Я принял решение сдать замок. Онацу кивнула. Митихара был благодарен ей за этот кивок. За то, что к нему не было приложено слов. И все-таки заговорил сам, торопливо, потом осадил себя, продышался, заговорил снова. Ему нужно было это сказать. - Я сегодня проходил через зал, где лежат умирающие. Они умирают. Дети, старики, матери, братья и сестры, отцы… шинигами. Мы не переживем штурма. Ни мы, ни простые души. Если даже каким-то невероятным чудом, при двух выдохшихся шикаях против банкая, лейтенанта и третьего офицера, не считая младших и пехотинцев, штурм все-таки удастся отбить - такой огромный выплеск духовной силы простые души гарантированно добьет. Никто не произносил этого вслух – не было нужды говорить. - Я смотрел на них. На этих людей. Которым всем предстоит умереть, не прожив своей полной жизни. Малыш Цурукамэ, которого нашли в снегу на Новый год и дали имя, сулящее долголетие, которого спас сэнсэй, не дал замерзнуть в снегу. Но он все равно умрет. Малыш Тикути. Он тоже умрет, так и не успев вырасти, научиться ходить своими ногами, заговорить, так и не узнав о подвиге своего отца. Мы – шинигами. Мы воины. Каждая душа ценна, жизнь любого шинигами бесценна тоже. И тем не менее. Избрав путь шинигами, каждый из нас ступил на путь смерти. Присягнув своему господину – каждый из нас заранее отдал ему свою жизнь. Это мы. Но они, простые души, крестьяне, крестьянские дети? Я знаю, что жизнь – это сон, а эта жизнь – сон во сне, и смерть – это просто переход между снами. Я верю в Восемнадцатый обет Будды Амиды спасти все живые существа без изъятия и в то, что, когда бы ни настигла нас смерть и сколько бы смертей ни прошло, все мы в конце концов обретем спасение в Чистой Земле. Это всё так… и всё же… безвременные и бесполезные смерти. Как комендант замка, я отвечаю за жизни всех людей в этом замке. Как священник, я отвечаю за их души. Если они умрут сейчас, в этом замке, не прожив полной человеческой жизни, не познав, не сделав всего того, что надлежит человеку… умрут сейчас, пропитанные всеми тремя ядами в самой их полной силе… Двеша – умрут в этом замке среди вони и плесени, в отвращении, в страхе и ненависти. Моха – умрут в спутанном сознании и неведении, не понимая, что происходит, как им спастись. Рага – умрут, не готовые к смерти, жаждущие жизни, тщетно пытаясь спасти тех, к кому так привязаны в жизни. И ни у кого уже не будет возможности это исправить. Не будет времени освободиться от яда. В какое перерождение приведет их такая смерть, сколько еще рождений прибавится им в мире страданий? Я не могу. Хотел бы сказать, что не имею права… Наверно, имею. У меня есть долг перед моим господином. Я честно выполнял его до сих пор и собираюсь выполнить до конца. Но долг можно исполнить по-разному. Наверное, во исполнение своего долга я вправе зайти и так далеко. Наверное, никто не поставит мне это в упрек… Но – не могу. Белая сфера светила ровным и честным светом. Где-то в стене засверчал сверчок. Надо же, в этом замке еще остались сверчки. - Я не Бэнкэй… Если б сейчас прорваться в ставку и зарубить главнокомандующего! – со злостью вырвалось у Митихары. Он покачал головой. – Я не Бэнкэй. - Это нужно либо очень хорошую маскировку… - сказала тетушка Нацу. - Я маскировал Тосиро, - Митихара снова покачал головой. – Но это было давно, а офицерская реяцу, как ни мало от нее осталось – это офицерская реяцу. Полмесяца назад я замаскировал асигару, но сейчас пятого офицера – это не потяну. - А я не умею, - честно сказала Онацу. Она подумала. - Либо очень хороший щит. Какого дьявола у нас нету ни одного кидошника! – взорвалась она. – Или хотя бы кого-то с кидовидным занпакто! С занпакто с иллюзиями. Да даже бы Хироси с его щитами сгодился! Так нет же - всё как назло! Оба помолчали. Вада Хироси лежал за ширмой в зале, полной умирающих душ, и никто из них двоих не мог поручиться, что он вообще выживет. Но за что точно могли поручиться оба – это что Вада не сможет воспользоваться своим занпакто ни сегодня, ни завтра, ни даже послезавтра. - Я – нет, - покачала Онацу головой на невысказанный вопрос. – Я умею работать с куполом, потому что участвовала в его строительстве под руководством моего мужа. Но я не кидошник. Я чисто силовик, как и вы. Если б мысль о вылазке пришла ему в голову раньше, еще когда все были живы, и все полны сил… ему надо было подумать об этом раньше, еще в начале осады. Стратег бы об этом подумал. Оценил вероятность того, что подкрепления не будет и придется сражаться одними своими силами. Рассчитал последний срок, до которого можно ждать. И разработал операцию по истечении этого срока, с хорошими шансами на успех. Митихара был пятым офицером и думал, как пятый офицер. В этом состояла его ошибка. Должен был – думать иначе. - Вообще, в принципе… - задумчиво протянула Онацу. – Если я вложу всю полностью силу в щит… соберу отовсюду, откуда только возможно. Попробую распотрошить занпакто. Хотя не уверена, что это получится. Занпакто плохо дает свою силу для кидо, сами знаете, моя, во всяком случае, до сих пор не давала ни разу. Но ладно, что мы теряем, попробую. Я держу щит, а вы под его прикрытием прорываетесь. Сделаем формой как перевернутая лодка, чтобы нос использовать как таран – и прямиком прём через лагерь. На тех, кто попадается, не тратим силу и время, их просто сносим. Они не заговорили о том, что сперва еще надо вскрыть внешний купол. И что, если они все же сумеют прорваться через весь вражеский лагерь и добраться до князя Такэдзаки – князь Такэдзаки капитан. С банкаем. - Как полагаете, какие у нас шансы? – спросил Митихара. - Шансы? – честно сказала Онацу. – Чуть меньше чем никаких. Но я готова попробовать. - Спасибо, - сказал Митихара. – В других обстоятельствах я бы принял вашу жизнь. Но не теперь. Если у нас не получится – это однозначно смерть для всех, кто в замке. - Да и если получится, скорей всего тоже… - проворчала тетушка Нацу. - Да, - сказал Митихара. Наверное, эта прядка была у нее всегда. Даже когда была молодой девушкой и причесывалась по-девичьи. - Завтра утром я начну переговоры о капитуляции. - Завтра так завтра, - сказал тетушка Нацу. С севера затрубила раковина. Как подгадали. - Пойдемте, - Митихара поднялся с сиденья. Тетушка Нацу поднялась тоже. Переговоры о капитуляции начнутся утром. А эту атаку требовалось отразить.