flame contagious

Это должно было случиться лишь однажды. Минхо лежит рядом, обняв его за талию, пока видео на телефоне сливается с фоновым шумом. Джисон чувствует его присутствие каждой клеточкой своего тела, чувствует, как чужая нога касается его, как пряди волос щекочут шею. Сам Минхо, кажется, находится где-то далеко – его взгляд прикован к экрану, но расфокусирован. Все как обычно, но в то же время как-то… не так. Будто Минхо предпочел бы быть где угодно, только не здесь: не лежать рядом, не смотреть с ним видео, не существовать. У Джисона внутренности сводит от одиночества, потому что пусть Минхо и в пределах досягаемости, рядом его нет. Видео, записанный смех, выцветший фоновой звук, сливающийся с гулом кондиционера – он не чувствует ничего, лишь тревогу, тяжело давящую на грудь. Поэтому, когда видео заканчивается, а экран телефона темнеет, и они смотрят в собственные отражения, Джисон откладывает его и вздыхает. Повернувшись на бок, он глядит на стену. В груди расцветает тепло, когда Минхо инстинктивно притягивает его ближе, но он не чувствует нежность или облегчение – только раскаленную боль, прожигающую сердце, которую он всеми силами пытается подавить. Рука старшего скользит ему под футболку. Дыхание прерывается. – Зачем выключил? – бормочет он ему в шею, – Я смотрел вообще-то. – Не ври, – тихо отвечает Джисон, – Ты даже не пытался сделать вид, что тебе интересно. Минхо просто хихикает, и это единственный ответ, который ему нужен. Он притягивает его ближе, и между ними не остается ни капли свободного пространства. Пальцы нежно скользят по коже, и для них это совершенно нормально – не знать, где начинаются и заканчиваются границы, – но сейчас все по-другому. Боль в груди растет, и Джисон теряет собственный рассудок. Потому что хочет того, чего ему иметь не дозволено. Он переворачивается, оказываясь с ним лицом к лицу; тусклый свет прикроватной лампы подчеркивает чужие острые скулы и прямой нос. Глаза в глаза. Сердце в груди заходится в бешеном ритме, когда он понимает, как близко находятся их лица, и он чувствует, как оно эхом отдается в ушах. Их носы почти соприкасаются. Они дышат друг другом. – Как прошел день? – спрашивает Минхо шепотом. Джисон хмурится. Одну половину дня он провел с ним, а вторую – в студии с Чаном и Чанбином, разбрасывая по полу вырванные из тетради смятые листы бумаги, покрытые графитовой пылью. Рутина, повторяющаяся изо дня в день, пока Джисон не возвращается обратно в общежитие и не проводит оставшееся до сна время в постели. На следующий день он просыпается. И все повторяется. Снова, и снова, и снова. И Минхо это прекрасно знает. – Почему спрашиваешь? – Хочу послушать твой голос, – бормочет Минхо, и Джисон почти отпускает какую-то тупую шутку, но Минхо никогда не говорит все и сразу, поэтому продолжает, – Тебя, похоже, что-то беспокоит. – Нет, – и это ложь, – Я просто устал. Минхо кивает, прижимаясь щекой к подушке. Поначалу кажется, что разговор окончен. Но Минхо читает его как открытую книгу и всегда знает, когда Джисон лжет. Он может понять, что он чувствует, основываясь на мельчайших деталях. Однажды он упомянул об этом, мимоходом, а Джисон даже не заметил подтекста. Минхо всегда обращает внимание на мелочи. На вещи, которые даже он сам в себе распознать не может. Они молчат. А затем чужая рука прижимается к его затылку – все как обычно. Или, может быть, это происходит подсознательно, потому что Минхо делает так только когда засыпает. Одиночество гложет сердце, а воздух вокруг становится тяжелее. Он цепенеет. Они будто не здесь. Будто плавают в предельном пространстве, будто их не существует. И с каждой проходящей секундой Джисон все больше сходит с ума. Они всегда, всегда ведут себя так, но почему же сегодня все иначе? Почему его взгляд скользит по губам Минхо, и он не сможет отвести его, даже если попытается? Он быстро поднимает глаза и моргает, чтобы сфокусироваться. В глазах старшего появляется темный, но веселый блеск. Он массирует его затылок большим пальцем, и ручеек острой, как бритва, дрожи пробегает по позвоночнику. Джисон с трудом заставляет себя взглянуть на стену на другой стороне комнаты, но, когда переводит взгляд обратно, Минхо все еще смотрит на него. – Прекрати, – говорит он, дыша ему в лицо. Минхо морщит нос. – Что? Джисон шумно выдыхает. Терпеть его прикосновения становится невыносимо. – Ты знаешь, о чем я, – он надеется, что Минхо не заметит, как его голос срывается в середине предложения, – Прекрати… это, – он указывает на пространство между ними. Ему мало и слишком много одновременно. Он хочет спросить, какого черта он делает, чего пытается добиться. Если Минхо вообще отдает себе отчет в том, что делает. – Хорошо, – а затем, – Э-э, можно я…? – Можно что…? – Просто… – он слегка наклоняется, и его волосы касаются наволочки. Он будто точно знает, чего сейчас хочет Джисон, – Я подумал… просто… скажи, если это будет странно… В ушах звенят помехи. И Джисон, блять, понятия не имеет, что происходит – просто потому, что не хочет делать поспешных выводов, – пока Минхо не целует его. Нежно, едва ли касаясь своими губами его. Он берет контроль на себя, углубляет поцелуй, проходится языком по зубам, пальцами путаясь в его волосах. Он отстраняется лишь раз, а затем целует снова, быстро и сладко. – Это было странно? – спрашивает он позже, его губы блестят от слюны. – Типа того, – кивает Джисон, – Нет, даже не странно, – быстро поправляется он, – Это было… не знаю, неожиданно? – хотя и это не совсем подходит. – Ладно, – неуверенно тянет Минхо, а затем отстраняется. Но Джисон снова подается вперед – он не готов сдаваться. Он рад, что остальные парни решили сходить поужинать именно сейчас. Он скользит ладонью по его талии и снова притягивает к себе. Минхо удивляется, но на поцелуй отвечает и расслабляется в его объятиях. Джисон несильно оттягивает его волосы. Все как в тумане, пока Джисон не оказывается прижат спиной к матрасу – Минхо сверху, целует его, пока в легких не кончается воздух. И чего младший точно не ожидает, так это того, что он начинает тереться о его член. Джисон хрипло стонет, вздрагивает и дрожит, ощущая чужое тепло. Он крепче хватает его за волосы, чувствуя, как по телу проходит разряд. Слишком. Это все слишком: губы Минхо на его, одной рукой он поглаживает его щеку, а другой обхватывает запястье. Его ладони не остаются на одном месте, вместо этого блуждая по телу – теперь он скользит ему под футболку. Они трутся друг о друга, тела окутывает холодный воздух, и Джисон задыхается. Кости горят синим пламенем, и ему даже начинает казаться, что их пепел заполняет пустоту внутри. Совсем немного. – Джисон, – Минхо прерывает поцелуй. Он смотрит вниз и дышит прерывисто, – Хочешь, чтобы я…? – Чтобы ты что? – слабо спрашивает он. – Я не знаю, – почти неслышно. Он все еще нависает над ним, – Я подумал, что тебе захочется расслабиться, и, может быть… – он морщится, – Неважно. Забудь об этом. Он уже отворачивается, и все почти возвращается на круги своя, а в тишине комнаты раздается лишь их тяжелое дыхание, но… они ведь не собираются вот так забыть об этом? – Зачем ты вообще начинаешь, если потом забираешь свои слова назад? – скулит Джисон, изо всех сил стараясь не дать ему вырваться из его хватки, – Что такое? – Просто… – начинает Минхо, – Если тебе нужна, не знаю… моя помощь, то я здесь. Но если ты… не хочешь, тогда забудь, что я вообще говорил об этом. Он никогда не слышал, чтобы Минхо нервничал, говоря о чем-то подобном, но невозможно ошибиться в том, что он пытается сказать. Он хочет сделать это ради него, потому что прекрасно видит, что с ним что-то не так. Он читает его сигналы, словно в руках у него всегда есть карты с подсказками, и считает, что способен решить его проблемы. И предлагает это Минхо – его лучший, блять, друг или как он обычно его называет? Родственная душа? Да-да, именно он. И когда он думает об этом, осознание – будто выстрел в голову. Минхо. Предлагает именно Минхо. Иронично, потому что Минхо и есть источник всех его проблем. – Уверен? – спрашивает он, зная, что старший любит говорить что-то просто так, но в приглушенном свете видит покрасневшие кончики его ушей. Он не шутит, – Я имею в виду, если для тебя это не проблема, – голос сквозит притворным безразличием. – Да, – хрипло отвечает старший, – Это ничего не значит. Ничего не значит. Джисону не нужно это слышать, чтобы знать, что для Минхо это ничего не значит. Каждое слово прожигает новую дыру в сердце. Дело вот в чем: никто из них не смеет позволить себе роскошь знакомиться с кем-то и встречаться в надежде сохранить длительные отношения. Черт, да они и перепихнуться разок ни с кем не могут, слишком уж тяжело оставаться незамеченными: скрываться от менеджеров, притворяться перед фанатами, находить крупицы свободного времени между расписаниями. То, что предлагает Минхо – проще. Снять напряжение с кем-то, кто всегда рядом, пока никто не видит. И для Минхо – Джисон уверен – это всё. Минхо, наверное, думает, что для Джисона тоже. Его можно понять. – Да, ничего не значит, – повторяет Джисон, – Ты все же уверен? – Уверен, – Минхо смотрит внимательно, – Это ведь я предложил, так что… Джисон знает, что это плохая идея, но затем губы старшего снова прижимаются к его, и все сомнения рассеиваются. Он прокладывает горячие влажные дорожки вниз по его шее, посасывая кожу (не сильно, чтобы следов не осталось), и скользит ладонями по талии, превращая внутренности в горящие угольки. Слова растворяются у него на языке, заменяясь только слабыми вздохами и стонами, срывающимися с припухших губ. Пальцы Минхо играют с поясом его штанов, оттягивая резинку. – Можно…? – шепчет он, – Ты можешь сказать «нет», если это слишком… – Да, – сердцебиение ускоряется, – Пожалуйста. Он приподнимается, чтобы тот смог стянуть с него штаны. Они приземляются на пол где-то позади него, и он стонет, когда Минхо касается его уже твердого члена. Он обхватывает его задницу и укладывает на кровать, и Джисон медленно умирает, разваливаясь на части, пока Минхо оставляет легкие поцелуи на его животе. – Они скоро вернутся, – говорит он, но прерывается, громко захныкав, когда Минхо ловко обхватывает его член пальцами, – Так что поторопись. – У них уйдет минимум час на то, чтобы просто сделать заказ, – усмехается старший. Он медленно водит по основанию, размазывая преякулят по головке, – Все будет хорошо. – Хен, просто… – он замолкает, когда Минхо обхватывает плоть губами. У него это не первый раз – он часто приводил сюда кого-то, пока остальные были в разъездах, – но ни один не сравнится с Минхо. Потому что, блять. Минхо проводит языком по всей длине, оставляя влажный след, теплыми губами обхватывает головку и начинает двигаться. Он обводит его языком и медленно посасывает, и он настолько бесподобен, что Джисон вдруг задается вопросом, сколько раз он это делал. Скольким людям посчастливилось почувствовать это. Он не успевает сосредоточиться на своих мыслях, потому что Минхо берет глубже, помогая себе рукой у основания, там, куда не может дотянуться. – Блять, Минхо, – Джисон задыхается, и чужое имя, слетевшее с губ, распадается на острые осколки, – Я сейчас… Он замолкает, когда головка касается его горла. Он запускает пальцы в его волосы и нежно дергает за пряди – Минхо приглушенно стонет, и Джисон уверен, что вот-вот умрет. Все, чего он сейчас хочет, – это немного приподнять голову, и посмотреть. Посмотреть, как Минхо выгибается в спине, как стонет с его членом во рту. А Минхо смотрит в ответ, и сквозь ресницы в радужках отражается настоящее желание. Бледно-розовый румянец на его щеках и ключицах виден даже в таком тусклом свете. И Джисон жалеет, что видит это. Он крепко зажмуривает глаза. Проходит несколько жалких минут, и он кончает, прошептав его имя. Тело дрожит, и он, сжав кулак, дергает старшего за волосы и, пытаясь успокоиться, сосредотачивается на том, как жесткие простыни царапают его спину. Несмотря на все усилия, он превращается в густой клуб дыма и постепенно рассеивается в воздухе. – Блять, – выдыхает он, переводя дыхание, – Что это, блять, было? Минхо выпрямляется и вытирает губы тыльной стороной ладони. – Понравилось? – довольно спрашивает он. – Я… – он не знает, что ответить, но точно знает, что хочет, чтобы Минхо почувствовал то же самое. Хочет, чтобы он потерял над собой контроль, и плевать, что это будет из-за гребаного минета. Поэтому он выпрямляется, кончиками пальцев скользит по его руке, а коленки дрожат от одной только мысли, – Да… мне понравилось. Но теперь моя очередь. Минхо резко хватает его за запястье. – Нет, – как лезвием. Джисон хмурится. – Почему? – Они скоро вернутся, – отвечает он, повторяя его же слова. Он даже не смотрит на время и перекатывается с матраса на пол. С этого ракурса Джисон прекрасно видит чужой затвердевший член сквозь ткань спортивных штанов, – Мы же не хотим, чтобы нас застукали. – Ты только что сказал, что это будет не скоро. – Нам все равно стоит быть осторожнее, – почесывает затылок он, – Кто знает, когда им придет в голову вернуться? Всего десять минут назад он был полон энтузиазма и ему было плевать на то, что кроме них в общежитии живут еще шестеро парней. Затем он отсосал ему, при этом невинно хлопая ресницами, заставил его кончить, а теперь решил, что стоит быть осторожнее? У Джисона внутри все леденеет. Он откидывается на подушку и наблюдает за тем, как Минхо выходит из комнаты: волосы растрепаны, а покрасневшие губы припухли. Мгновение спустя он слышит, как по общежитию разносится шум воды, а пар из ванной доходит до самой комнаты. Он возвращается спустя несколько минут, на нем другая одежда, а волосы влажные. Он ложится рядом, укутываясь в одеяло. – Хочу спать, – бормочет он в подушку. В голосе слышится прежняя хрипотца, – Спокойной ночи. Еще слишком рано, Джисон не скоро уснет, но это не мешает ему сказать то же самое в ответ. После этого ни один из них не произносит ни слова. Минхо засыпает, повернувшись к нему спиной. А Джисон не спит. Он проводит остаток ночи, вспоминая чужие губы, и падает все ниже, и ниже, и ниже. Несмотря на то, что Джисон просыпается в собственной постели, он не сразу понимает, что происходит. Все вокруг кажется грязным, во рту горечь, кожа покрыта слоем пота, а сам он во вчерашней одежде. Штаны валяются где-то на полу. В окно проникает солнечный свет, оттенком турмалина пробиваясь сквозь ставни. Джисон вытаскивает подушку из-под головы и со стоном душит себя ею. Жалко. Просто жалко. Безуспешно пытаясь выбраться из одеяла, он запоздало понимает, что лежит один, и это неудивительно. Минхо всегда встает раньше него, и почти никогда не будит его (только если у них нет расписания). Все как обычно. Так что последнее, что должно быть у него на уме, – так это то, как он хотел бы, чтобы Минхо разбудил его, в надежде подавить опасения, витавшие в воздухе прошлой ночью. Теперь, когда он просыпается окончательно, он понимает, что не выспался, но ход его мыслей катится по спирали. Внезапно он вспоминает, как Минхо – ночью, пока спал – повернулся к нему, обнял его за талию и закинул ногу ему на бедро. Он вздрагивает. Еще слишком рано, – говорит он сам себе, пытаясь отбросить непрошенные воспоминания, закрасить их белой краской и сделать вид, что всего этого никогда не было, но краска превращается в кровь, несмотря на все его усилия, и всё, что ему остается, это просто… думать. Он, встряхнув головой, слезает с кровати, не потрудившись даже переодеться, но все же пытается разгладить складки, чтобы не выглядеть так, будто ночевал под мостом, и в конце концов понимает, что это бесполезно. Ступая босыми ногами по холодному паркету, он идет на кухню. Минхо там, и это тоже неудивительно. – Доброе утро, – говорит он, шаркая вокруг с тарелками в руках. Он останавливается, чтобы скользнуть по его фигуре взглядом, – Выглядишь дерьмово. Чего и следовало ожидать от всегда прямолинейного Ли Минхо. Джисон только моргает. Спустя пару секунд он уже готов подколоть его в ответ, но передумывает и внимательно рассматривает старшего, который выглядит… нормально. Он выглядит, как обычно – то есть правда хорошо, – явно не так, как Джисон. – Я приготовил завтрак, – говорит Минхо после минутного молчания. Джисон смотрит на тарелку с блинчиками, садится, накалывает один на вилку, недолго думая, откусывает кусочек, и тут же морщится. – Какого хера они соленые? – По рецепту нужно было добавить соль, – усмехается Минхо, – Это не блинчики, это что-то вроде… лепешек. Джисон вонзает зубцы вилки в лепешку. – А почему они такие толстые? – Отстань, – стонет Минхо, – Я готовил их в первый раз. – А я думал, ты у нас эксперт, – слабо поддразнивает младший, – Может, стоит дать тебе мастер-класс. – Это ты у нас заделался экспертом, посмотрев один эпизод кулинарного шоу, – щелкает языком Минхо, – Хотел бы я посмотреть, как ты будешь готовить. – Возможно, однажды тебе повезет. – Повезет увидеть, как ты спалишь все здание? – Заткнись, – отмахивается парень, – Ничего я не спалю. Минхо хмыкает. – Не приходи ко мне в слезах, когда нам негде будет жить. – Директор все оплатит. – Конечно, оплатит, – растягивает слова Минхо, качая головой в знак легкого недоверия, – За счет твоей зарплаты. Джисон закатывает глаза. Он откусывает еще кусочек – честно говоря, очень даже неплохо, только текстура странная. Затем, будто все нормально, он ловит себя на том, что спрашивает: – Хочешь кофе? – Да, – Минхо отвечает мгновенно, и он чувствует, как внутри становится тепло, хотя такого ответа и стоило ожидать, – Только дай мне десять минут. Как и собирались, они выходят из общежития через десять минут: Джисон умылся, а Минхо переоделся. Они заказывают два кофе со льдом и две булочки с красной фасолью (чтобы компенсировать завтрак из неудачных лепешек, как говорит Минхо) и садятся в дальний угол кофейни. Минхо не говорит ни слова о том, что произошло вчера вечером. И Джисон решает последовать его примеру и не поднимать эту тему. Они шутят, смеются – всё как всегда. Плевать, что они не говорят об этом, – и, возможно, никогда не поговорят, – он знает, что думают они об одном и том же: ничего не поделать, так вышло, они просто решили снять стресс. Это была случайность. Случайность, которая позволила Джисону хотя бы немного заполнить пустоту внутри, а Минхо – просто повеселиться. Все будет хорошо. До тех пор, пока они клянутся самим себе, что это больше никогда не повторится. Это всё же повторяется. Они занимаются подготовкой к выпуску нового альбома: записывают демо, занимаются хореографией, дорабатывают стиль и концепт. В то время как Минхо проводит большую часть своего времени в студии с хореографом, Джисон живет в студии Чана. Оглушительные ноты и аккорды десятков и сотен песен эхом отдаются в ушах, и к концу дня он едва ли слышит свои мысли. Поэтому Чан, заметив, как он спит на ходу, несмотря на все протесты, заставляет его уйти пораньше, потому что «в таком состоянии ничего путного ты не напишешь». Джисон делает, как говорят, только потому, что слишком устал, чтобы спорить, к тому же, он всегда может продолжить завтра. Вот она, постоянная борьба между желанием работать до упада и желанием просто существовать, ничего не делая. Он запихивает все свои вещи – бумаги, ручки, блокнот – в рюкзак, выходит из здания, и его окутывает пропитанный дымом городской воздух. Вибрирует телефон. Это Минхо. Сообщение: возвращайся. все ушли. Джисон отправляет ему ответ – иду – и чувствует острую боль в груди, когда нажимает отправить. Их с Минхо пути не пересекались всю неделю – да, они живут вместе, но всё, что у них было, – это жалкие несколько часов сна ночью. Джисон (вроде как) скучает по Минхо. Он направляется домой, наслаждаясь весенним теплом. В теле внезапно появляется прилив энергии; ему не терпится провести время со старшим, пока его у них снова не украдут. Сам того не замечая, он добирается до общежития меньше чем за десять минут. Он вставляет ключ в замочную скважину и распахивает дверь. Все вокруг погружено в кромешную тьму, в глазах только черные и серые пятна, за исключением полоски света, исходящей из его комнаты. Когда он входит, Минхо лежит на его кровати. Джисон цокает. – Проваливай. – Я ведь знаю, что ты не хочешь, чтобы я уходил, – напевает старший, листая что-то в телефоне. Джисон вздыхает, потому что да, не хочет. Он отбрасывает рюкзак и куртку в сторону, стягивает с себя толстовку и переодевается во что-то поудобнее. Минхо перекатывается на другую сторону кровати, чтобы он смог лечь рядом, а затем обнимает его за талию и притягивает ближе. Джисон поворачивается к нему лицом. – Где все? – Пошли поесть после тренировки, ну а Чан с Чанбином, думаю, всё еще в студии. – Почему не пошел с ними? Минхо смотрит в потолок, прикрыв глаза. – Не захотел. – Почему? – это странно, потому что Минхо редко упускает шанс выйти на улицу, – Что это с тобой? Минхо смотрит на него из-под полуприкрытых век, а пальцы его скользят по его подбородку. – Потому что, – шепчет он, теплым дыханием обдувая его нос, – Я хотел заняться чем-нибудь другим. Он видит в его глазах знакомый огонек. Он не знает, почему он так решил, но понимает, что есть в них что-то... чужое, и все же по венам разливается жар, и он возвращается к тому, что было неделю назад, когда Минхо смотрел на него точно так же прямо перед тем, как поцеловать. Почувствовав бог знает откуда взявшийся прилив храбрости, он берет его большой палец в рот, посасывая его и наблюдая за тем, как прикованные к его губам глаза старшего блестят в оранжевом свете вольфрамовых ламп. Он слышит, как у Минхо перехватывает дыхание. Вынув его палец изо рта, он, положив руку ему на затылок, притягивает его все ближе и ближе, а затем целует без единого сомнения, слегка наклонив голову, пока старший покусывает его нижнюю губу. Минхо обхватывает его лицо одной ладонью, другой блуждая все ниже и ниже, прямо как в первый раз. Он мажет губами по его шее, зубами задевая кожу, дергает его за подол футболки, и, сняв ее, через секунду заставляет его перевернуться на спину и проводит короткими ногтями по животу. Тыльной стороной ладони он касается его промежности, и Джисон чувствует, как становится жарко. Тело содрогается при виде старшего, выглядящего как чистый экстаз. Великолепный, настоящее произведение искусства. Потемневший взгляд, розовые искусанные губы, растрепанные волосы. Джисон полон необузданного желания, его рациональность сведена к тому месту, на которое сейчас давит старший, и он нетерпеливо ожидает, когда тот перестанет тянуть и сделает, блять, хоть что-то. – Джисон? – зовет Минхо. – Да, пожалуйста, – выдыхает младший, и он уже разваливается на части, а Минхо ведь еще ничего не сделал, – Господи. Старший торопливо расстегивает молнию на джинсах и стаскивает их вместе с боксерами. Все падает на пол, а сам Джисон пытается держать себя в руках, пока Минхо устраивается меж его бедер, и, кажется, ждет целую вечность. Но ничего не происходит. Джисон обычно намного терпеливее, но в такие моменты, как этот – когда он, раздвинув ноги, лежит перед старшим, когда собственный член истекает смазкой, пачкая живот, и когда чужие пальцы впиваются в его бедро, – точно нет. Он резко втягивает воздух, и иррациональность растет. – Какой же ты, блять, медленный, – шипит он, – Если хочешь что-то сделать, делай. Минхо не отвечает, и раздражение тает вместе с огнем, который заставляет кровь в венах кипеть, потому что тот плюет себе на ладонь и ловким движением обхватывает пальцами его член. Джисон стискивает зубы, когда он начинает поглаживать его, и весь его словарный запас сводится к громким, протяжным стонам. Ему нужно больше. Пожалуйста, больше. И если это – его реакция, когда тот едва ли прикасается к нему, он может только гадать, каково было бы, если бы Минхо решил растянуть его. Каково было бы, если бы он сейчас вошел в него пальцами и целовал, пока губы не онемеют, пока в легких не остается воздуха. Или… или все могло бы быть наоборот. Джисон заставил бы его забыть собственное имя, сделал бы что угодно, чтобы услышать его тихие, мелодичные стоны. – Блять, – скулит он, вцепившись в простыни, пока Минхо набирает темп. – Ты даже в постели только и делаешь, что болтаешь, – усмехается старший, а Джисон мельком замечает его взгляд: стеклянный, будто вода, отражающая лунный свет. Он самостоятельно толкается ему в руку, желая почувствовать больше, больше, больше, желая оказаться на самом краю, прямо у пропасти. – Я… – пытается сказать он, но его бедра непроизвольно дергаются, а мышцы сжимаются, – Блять, Минхо. Дыхание рваное, учащенное; он кончает ему в руку, в последний раз прошептав его имя, а биение собственного сердца громом отдается в ушах. Он отключается от внешнего мира на добрых пару минут; его грудь быстро поднимается и опускается, пока он не приводит дыхание в устойчивый ритм. Придя в себя, он видит, что Минхо сидит рядом, так и не вытерев руку. В конце концов он тянется к прикроватной тумбочке, хватает коробку с салфетками, чтобы вытереть ладонь, и от того, как без него резко становится холодно, хочется рыдать. В вакуумной камере его комнаты воцаряется тишина. Джисон медленно переводит взгляд на его штаны. – Давай я помогу, – нарушает тишину он, пока старший бросает салфетки в мусорное ведро. Минхо оборачивается и прослеживает за его взглядом; его щеки краснеют, но он качает головой. – Не беспокойся об этом. Джисон пытается ответить, что его это не беспокоит, и он просто хочет помочь, но не успевает, потому что Минхо снова уходит. Через пару минут включается душ. Он не понимает, какого черта происходит. Он только что кончил с его именем на губах, а затем… Вода отключается, и Минхо возвращается, как ни в чем не бывало. Он одет в ту же одежду, что и раньше, кожа сияет розоватым оттенком, а пряди волос прилипли ко лбу. У Джисона пересыхает во рту. Что ж, Минхо решил справиться со всем сам. В ванной. Прекрасно. – Подвинься, – говорит он, и Джисон сначала даже застывает на месте. – Иди в свою комнату, – парирует он, вернувшись к реальности, но все же чуть отодвигается к стене. – Ты постоянно это говоришь, но я же знаю, что ты хочешь, чтобы я остался, – он ухмыляется, – Хватит вести себя так, будто я не прав. Джисон раздраженно хмурится, пока старший забирается под одеяло. Честно говоря, да, он говорит это для виду. Потому что на самом деле ему ничего не хочется так сильно, как быть рядом с ним. Больше всего на свете он хочет, чтобы Минхо был здесь. И да, Минхо и правда здесь, прижимается к его боку, кончиками пальцев невесомо касается его плеча – они теплые, кожа от них совсем не горит, как это обычно бывает. Он затылком чувствует его обрывистое дыхание и понимает, что на душе вдруг становится спокойно. Проходят недели, и они снова оказываются в общежитии одни. И это уже третий раз. Минхо заходит в его комнату, они лежат рядом – ничего не делая, просто наслаждаясь чужим присутствием, – а затем Минхо целует его. Или наоборот, Джисон не знает. Губы старшего скользят вниз по его шее, рисуя на его теле карту, а глаза его – темное море безграничного желания. Затем Джисон оказывается на спине, а Минхо нависает над ним или сидит меж его бедер. Он вытаскивает его член из боксеров и начинает с головки, пока Джисон пытается подавить собственные стоны, прекрасно зная, что времени у них совсем немного, и кто-то в любую секунду может вернуться домой. Он сильно дергает его за волосы, чувствуя, как с губ старшего слетают слабые вздохи. А потом он кончает ему в рот, прикрыв свой тыльной стороной ладони, выгибаясь в спине. Сладкая нега мгновенно пронзает все тело. Прерывистое дыхание наполняет комнату, но через несколько минут он успокаивается, и Минхо подается вперед, чтобы оставить на его подбородке несколько слабых влажных поцелуев. Джисон хватает его запястье и предлагает сделать то же самое. Минхо ожидаемо отказывается, выходит из комнаты, а сердце Джисона все равно режет тупым лезвием. Включается душ. Минхо возвращается – растрепанные волосы, раскрасневшиеся щеки, – и засыпает в его объятиях. Джисон не спит. Когда Чонин возвращается с уроков по вокалу, он указывает на спящего у него под боком старшего и просит Яна вести себя тише, чтобы не разбудить его. Несколько часов спустя он, наконец, засыпает. Третий раз создает цикл. Но на пятый укрепляется рутина. Всякий раз, когда они одни, – что теперь случается намного чаще, – Минхо целует его, пока у него не начинает кружиться голова, а после все идет по старому сценарию. В тех редких случаях, когда у них больше времени, Минхо помогает себе ртом, доводя младшего до белых звезд перед глазами, до затрудненного дыхания, до дрожащих коленей. Каждый раз Джисон говорит одну и ту же фразу, и Минхо отвечает одним и тем же «Нет», а затем уходит в ванную. Вернувшись, он ложится к нему в постель, и они засыпают друг у друга в объятиях. Неважно, что они делают, Минхо никогда не позволяет Джисону прикоснуться к нему. И младший, блять, понятия не имеет, что с ним не так, но решает, что, если Минхо так хочет, он не будет настаивать. Не стоит забывать, они делают это только потому, что так проще. Джисон делает это, чтобы хоть чем-то заполнить с каждым днем растущую внутри дыру, Минхо – чтобы скоротать время. Потому что это весело. Потому что это самый простой способ снять стресс без каких-либо вытекающих из этого проблем. Правда, никаких проблем. Джисон впервые встречает Ли Минхо в тесном конференц-зале, который компания отказывается ремонтировать, потому что кроме стажеров им никто не пользуется. Как позже узнает парень, стажеры – не приоритет для JYP. Они предоставлены самим себе, пока никто из руководства не начинает кричать на них, говоря, что они должны быть лучше, работать усерднее, учиться быстрее. Лицемерие в лучшем его проявлении. Как бы то ни было, их первая встреча случается в этом самом старом зале без окон. Джисон оглядывает комнату. С некоторыми парнями он дружит, с другими – просто знаком. Чан, самый старший стажер, к которому он частенько обращается за советом; Чанбин, рэпер; Ян Чонин, самый младший из всех, вокалист; Ким Сынмин, еще один вокалист, и… Незнакомое лицо. Десятью минутами позже парень представляется как Ли Минхо, новый стажер и танцор, но больше Джисон ничего не слышит, потому что уши наполняются белым шумом в ту самую секунду, когда Ли Минхо снова опускается на свое место. Он полностью отключается до того момента, когда Чан начинает говорить что-то о группе, шоу на выживание и возможном дебюте, и понимает, что нужно послушать. В конце концов, они обсуждают его будущую карьеру. Но он ничего не может с собой поделать и проводит следующий час, беспечно пялясь на новенького стажера. Технически, у него нет первого впечатления о старшем, потому что его разум выходит из строя и замыкается. Если это можно считать первым впечатлением, то он может сказать одно: Ли Минхо красивый. Очень красивый. Он внимательно слушает Чана, слегка поджав губы и прищурив глаза, и Джисон думает, что Минхо оказался не в том месте. Кто-то с подобной внешностью должен работать моделью, его лицо должно смотреть на тебя с огромных щитов, баннеров и автобусов, рекламирующих пиво, соджу или косметику для ухода, а не сидеть в грязном конференц-зале в здании JYP с семью другими парнями. Затем Чан отпускает какую-то шутку, и Минхо улыбается. И у Джисона перехватывает дыхание; на грудь давит, будто на педаль. Он скользит взглядом по его губам, по нежной, теплой и соблазнительной улыбке. Такую он видел только у актеров, играющих персонажей, что только что воссоединились со своей любовью. Джисон уверен, что это не галлюцинации; это просто его естественная улыбка. Она красивая. Как и он сам. В тот день он не обменивается с ним ни словом, и он вообще не уверен, знает ли Минхо о его существовании. Чуть позже той ночью у него складывается второе впечатление о Ли Минхо. Он ему совсем не нравится. Дебют – это соревнование, и он прекрасно слышал слова Чана о том, что шансы дебютировать мизерные. И Минхо слышал. Поэтому Джисон иррационально приходит к выводу, что Минхо – его конкурент. В течение следующих нескольких дней он пару раз сталкивается со старшим в коридорах, каждый из которых он опускает голову, чтобы не встречаться с ним взглядом. Через время он понимает, что Минхо подружился почти со всеми. Он предлагает Чанбину пообедать вместе, и Джисону приходится справлять свою трапезу в компании совершенно незнакомых ребят. Он учит Феликса тонкостям корейского языка, и Джисон чувствует укол вины за то, что, когда младший попросил помощи у него, он, пусть и помогал, делал это без особого энтузиазма. Итак, Ли Минхо. Красивый, добрый, дружелюбный парень, который пришел сюда не только для того, чтобы составить ему конкуренцию, но и для того, чтобы вовсе его заменить. Да, что они играют совершенно разные роли – Джисон – рэпер, а Минхо – танцор, – они все же борются за одно место. Потрясающе. Неделю спустя Джисон готовится к ежемесячному оцениванию стажеров, которое состоится через несколько дней. Футболка прилипает к влажной, пропитанной потом коже, а волосы – ко лбу. В комнате жарко, находиться в ней неприятно, но он не может уйти, пока не выжжет каждую гребаную ноту в своих голосовых связках и каждое танцевальное движение не запечатлеется в мышцах. Затем он слышит стук. Он стонет. Наверное, это Чан или Чанбин решили проведать его, принесли что-нибудь поесть. С неохотой он тащится к двери, бубня себе под нос что-то о том, что они его отвлекают. Почему-то он уверен, что это Чан, несмотря на то, что панель из матового стекла размывает фигуру с другой стороны двери. Он распахивает дверь. И застывает, как вкопанный. – Привет, э-э… – начинает Минхо, и его глаза расширяются, когда он видит младшего. Будто он ожидал увидеть кого-то другого, – Я просто… Не раздумывая, Джисон захлопывает дверь. Он вздрагивает, когда в затуманенный мозг поступает сигнал о том, что он только что сделал. Молодец, Хан Джисон. Ты просто тупица. Ты только что захлопнул дверь прямо у него перед носом. Минуту спустя он снова ее открывает. Минхо стоит на том же месте, но былая нерешительность на его лице сменяется явным замешательством. – Я хотел спросить, – осторожно начинает он, и его голос на удивление спокоен, – Можно я позанимаюсь здесь? Если это не проблема, конечно, просто… все остальные залы закрыты. Джисон выглядывает из дверного проема. Конечно, остальные тренировочные залы по всей длине коридора затемнены и заперты на всю ночь, потому что в здании почти никого не осталось. Попросить Джисона разделить этот, видимо, было единственным вариантом. – Конечно, – говорит Джисон, отступая в сторону, чтобы он мог войти. Минхо, кивнув, проходит мимо и подключает к телефону наушники. – Кстати, извини, – запоздало бормочет он, – Я не хотел. Замешательство заметно переходит в самодовольство, и на его губах появляется улыбка. Она шире, чем та, что он видел в конференц-зале, а глаза его принимают форму полумесяцев. Джисон игнорирует собственное трепещущее сердце, понимая, что улыбается он так ему. Больше никому. Только ему. – Значит, ты не всех приветствуешь, хлопая дверью у них перед носом? Только меня? – спрашивает парень, издав смешок, – Неудивительно. Джисон не может отвести взгляд от его губ, но все же слегка хмурится. – Что это значит? Минхо пожимает плечами. Улыбка чуть поутихла, но не исчезла. – Ты мне скажи. Джисон прищуривается, глядя на старшего, что невозмутимо идет в другой угол комнаты, вставляя в уши наушники и включая музыку. – Кстати, я Джисон, – выпаливает он, пока Минхо не оказывается слишком далеко. Он не знает, что на него нашло, откуда в нем взялась смелость представиться, но Минхо быстро поворачивается и выключает музыку. Под его пристальным взглядом младший неловко потирает затылок. – Я знаю, – легко отвечает он, и Джисону требуется мгновение, чтобы понять, что Минхо и правда знает, кто он такой. Когда, наконец, приходит осознание, он чувствует, как сердце в груди делает кульбит, – Минхо. Приятно познакомиться, Джисон. Он слегка съеживается от легкой формальности в его словах. – И я рад знакомству. И неприязнь, которую он питает к Минхо, превращается в интригу. Он хочет узнать побольше о Ли Минхо, парне с колкой манерой общения, но самой красивой на свете улыбкой. Джисон теряет счет тому, в который раз это происходит. Это всегда начинается в его комнате; Минхо проводит кончиками пальцев вниз по линии его челюсти, а затем все ниже, ниже и ниже, пока не касается пояса брюк. Минхо шепчет что-то похожее на «Можно?», и Джисон кивает, потому что ответ всегда один и тот же. А потом Минхо с упоением наблюдает, как он ловит ртом воздух, как каждый порыв кислорода, поступающий в его легкие, разжигает огонь в его грудной клетке и горит вечность. Бывают дни, когда они вообще ничего не делают, но Джисон знает, что через пару дней все повторится, и когда этот момент наступает, он не думает ни о чем, кроме его губ. На вкус они как зеленый чай, что он пьет вместо кофе по вечерам. На вкус как всепоглощающая сладость, остающаяся на языке даже после того, как он отстраняется. Иногда он вовсе не чувствует вкуса. И не знает, чувствует ли вкус сожаления. А потом наступает момент, когда Джисон спрашивает, не хочет ли Минхо поменяться местами. Иначе, в чем же смысл всего этого? Иногда он даже увлекается мыслями о том, как Минхо смотрелся бы под ним; как напрягались бы его изящные, сильные бедра, как содрогалось бы его тело от того, как он растягивает его своими длинными пальцами. Но спрашивать становится все труднее, потому что каждый гребаный раз Минхо отвечает холодным, твердым «нет». Иногда Минхо, все же задумавшись, покусывает нижнюю губу, но ответ остается тем же. Это чертовски бесит, но Джисон успешно делает вид, что его отказ не прорезает в стенах его сердца новую трещину. Минхо возвращается в комнату, ложится рядом и его дыхание, будто колыбельная, помогает Джисону заснуть. На следующее утро он просыпается, и аромат завтрака, который Минхо приготовил на всех, разносится по общежитию. Весь оставшийся день он чувствует сильную боль в груди и одну из причин обнаруживает сразу: ему кажется, что всему виной старший, который все утро отпускал шутки, от смеха над которыми у Джисона заболели ребра. А вот вторую… Не имеет значения, говорит он сам себе, потому что когда Минхо затаскивает его в его собственную комнату, все мысли разом рассеиваются. – Это тебе, – говорит Минхо, протягивая ему стакан с кофе, – Второй дали в подарок. Джисон хмурится. Он сидит в тренировочном зале, – единственном месте утешения, которое у него осталось, – притворяясь, что чем-то занят. На часах только девять утра, и входит Минхо, держа в руках два стакана из Старбакса, который, как вспоминает Джисон, находится в десяти минутах ходьбы от общежития. Выходит больше двадцати минут, если учесть, что он направлялся в компанию. Значит, Минхо решил потратить время и черт знает сколько денег на кофе вместо того, чтобы, как и все остальные стажеры, пить эту разбавленную дрянь из автомата. Джисон его понимает – он тоже любит хороший кофе. Но когда он принимает во внимание тот факт, что он почти ничего не знает о Минхо, кроме его имени, возраста и того, как он попал в JYP, это становится… Странно. – Спасибо…? – говорит он, принимая стакан. Минхо устраивается рядом с ним, прислонившись спиной к гипсокартону. Это не первая их встреча после инцидента в тренировочном зале. Это вошло в привычку: Минхо приходит к нему всякий раз, когда Джисон находится здесь один, а город за окном встречает рассвет (они практически поселились здесь). Он здоровается, и больше не говорит ничего. Вставляет наушники в уши и отрабатывает танцевальные движения в противоположном углу. Но бывают такие моменты, как сегодня, и они в напряженном молчании просто сидят рядом. Единственный звук, прорезающий тишину, – это стук льда о стенки стакана. Или хлюпанье кофе. Или удары ногой по полу в переменном ритме. Джисон не знает, как начать разговор. Помимо того, что они часами проводили время в компании друг друга, они никогда по-настоящему не разговаривали. Они здороваются, когда видятся в главном здании, время от времени Минхо спрашивает, как у него дела, над какой песней он работает. Этих вопросов хватает на то, чтобы завести разговор примерно на десять жалких минут. И это все. Джисон, если честно, хотел бы узнать его поближе. Причина в том, что старший немного, совсем немного его пугает. Минхо – это красивая внешность, отточенные движения и остроумие. Внутри него поселился крошечный – абсолютно крошечный – огонек зависти, потому что Минхо, кажется, дружит со всеми. Буквально со всеми, даже с вечно сердитым администратором у входа и ремонтником. Со всеми, кроме Джисона. (Хотя он скорее съел бы тарелку песка, чем признал, что это его как-то задевает.) Он решает запихнуть свою гордость куда подальше. – Не стоило ничего мне приносить, – нарушает тишину он. Минхо пожимает плечами. – Почему бы и нет? У них была акция. – Серьезно? Старбакс, в который ходил старший, печально известен своей дороговизной, и никто из стажеров не осмеливается пойти туда, если только у них нет лишних денег. Кроме строгого учителя по вокалу и вечно изменяющихся планов на дебют, у них нет ничего, о чем можно было бы посплетничать. Поэтому такие вещи, как купоны в круглосуточный магазин и скидки на кофе, обычно служат новостью дня. Если бы в Старбаксе внезапно появились скидки, Джисон бы узнал об этом первый. – Не поверишь, сколько он стоит, – наконец, говорит Минхо, сделав глоток, – Решили содрать с меня всё до последней копейки. – Но ты все равно купил его, – Джисон подносит к губам соломинку. Прошло много времени с тех пор, как он пил кофе без привкуса подгоревшей воды, – Теперь, когда ты заплатил им один раз, тебе придется вернуться. – Видимо, да, – вздыхает он, ставя свою чашку на пол, – Об этом я не подумал. Джисон закатывает глаза. – Бедный. – Вот же… – усмехается Минхо, – Я купил тебе кофе, и вот как ты со мной разговариваешь? Джисон вскидывает бровь. – Я думал, это была акция, хен. – О боже, – усмехается он с притворной горечью, и кончики его ушей краснеют, – Заткнись уже. Джисон не может перестать поддразнивать его. Он никогда не видел, чтобы перед ним Минхо выходил из своего леденящего душу образа. До этого самого момента. – Признай уже, я тебе нравлюсь, – напевает он, – Настолько, что ты даже захотел угостить меня кофе. Минхо смотрит на него. – Кто сказал, что ты мне нравишься?   – Я сказал, – просто заявляет Джисон, – Если я так сказал, значит, это правда. – Конечно, – отвечает Минхо, а затем выхватывает стакан из его рук. – Эй, отдай, мое! – вскрикивает младший, когда он делает большой глоток, – Вот же придурок! Усмехнувшись, Минхо возвращает кофе обратно. – Больше никогда в жизни не жди от меня чего-то хорошего. Джисон самодовольно кивает. – Хорошо. – Останешься гнить в этой комнате один. – Хорошо, – повторяет Джисон, – Как думаешь, чем я занимался здесь до того, как ты пришел? Минхо ничего не отвечает, лишь угрожающе косится в его сторону. Хан снова прищуривает глаза. Они решают сыграть в гляделки, но Джисон совершает досадную ошибку, забыв расфокусировать взгляд. Он чувствует, как щеки заливает яркий румянец, пока продолжает пристально смотреть на старшего, и, если он еще раз посмотрит ему в глаза, наверняка сойдет с ума от кристального блеска, отражающегося в них, поэтому он с трудом заставляет себя отвести взгляд и разражается смехом. Минхо тоже раскалывается и начинает смеяться вместе с ним, и его глаза вновь принимают форму полумесяцев. Его смех, его яркая улыбка, его глаза, и Джисон остро ощущает, как сердце делает пируэт от того, какой он красивый. Минхо красивый. Всё в нем красиво. – Прости, хен, – говорит он сквозь замедляющиеся приступы смеха, – Ты самый лучший, спасибо за кофе. – Кого ты обманываешь, – отвечает старший, видя его сладкие речи насквозь, – Я знаю, что ты обманом хочешь выманить у меня деньги. Джисон кладет ладонь себе на щеку, выпячивает нижнюю губу и надувается. – Разве может мошенник выглядеть вот так? Минхо смотрит на него. Серьезно. Смотрит так, будто у него на лбу написаны невидимые для него самого слова, а для Минхо они вычерчены черным маркером. Джисон дрожит. Через пару секунд старший отводит взгляд и усмехается. Поговорить с ним оказалось так… легко. Они не говорили о чем-то важном, но Джисону кажется, что теперь он знает его намного больше, чем раньше. Будто он знал его всю свою жизнь, хотя на деле это только начало. В Минхо слишком много всего, что ему еще предстоит узнать. Мысль об этом ужасает, но он этого хочет. Он никогда не хотел чего-то так же сильно. Это был очень длинный день. Четырнадцать из двадцати четырех часов он провел, сочиняя лирику за лирикой в темной, неосвещенной студии. Ему ничего не нравится. Он пишет так, будто ему все еще пятнадцать, а история поиска в его телефоне заполнена чем-то вроде синонимы для слова грусть. Когда мозг превращается в одну сплошную массу, он говорит парням, что уходит, комкает вырванные из блокнота листы и выходит из комнаты. Он вздыхает. Этого бы никогда не случилось, не приди ему в голову гениальная идея добавить в альбом еще один трек прямо перед крайним сроком для записи. Этого бы не случилось, не расскажи он об этом Чанбину, который тут же сообщил Чану. Они ведут себя так, будто эта песня потенциально может стать самым инновационным изобретением сразу после сборочной линии. Но это не так. Текст звучит грустно, тускло и сухо, будто он решил поплакать прямо на бумагу, а затем дрожащими пальцами провел по оставшимся на ней каплям. Он просто хочет домой. Лечь на кровать. Смотреть аниме. Спать всю неделю. Увидеться с Минхо. Забыть о своих обязанностях. Приготовить рамен. Снова увидеть Минхо. Переехать в деревню. Провести остаток своей жалкой, затворнической жизни с Минхо. Он достает телефон из заднего кармана и смотрит на время. Цифры ослепляют, но он отвлекается на сообщение, которое час назад отправил старший. минхо~ я в тренировочном зале, маленьком, у торговых автоматов наверху Джисон ловит себя на мысли о том, что ему хотелось бы проверить свой телефон на час раньше, вместо того, чтобы все это время пытаться выжать из себя хотя бы пару строк и в итоге ничего не получить. Тем не менее, он считает, что лучше поздно, чем никогда, поэтому ускоряет шаг и быстро поднимается по лестнице, а легкие уже начинают кричать о помощи. Он смотрит на коридор, в котором стоит торговый автомат. Свет все еще горит. Он со скрипом открывает дверь. Минхо сидит за электрическим пианино, медленно нажимая на клавиши одну за другой. Из динамиков не доносится ни звука, потому что пианино отключено, но Минхо так увлечен «игрой», что даже не замечает младшего. На его губах легкая улыбка. – Привет, Бетховен, – говорит Джисон, выводя его из транса, – Что ты здесь делаешь? Минхо вздрагивает и, нахмурившись, поворачивается к нему лицом. – Кстати, обидно, – он отодвигается в сторону, освобождая место на скамейке у пианино, – Я намного красивее Бетховена. Джисон роняет свой рюкзак на пол. И садится к нему на колени. – Красивее. Возможно, это был не тот ответ, которого ожидал Минхо, потому что он тут же морщится. Здесь тихо. Какое-то мгновение они просто смотрят друг на друга. Рука старшего оказывается на его бедре, и Джисон не сводит с него глаз, пока его пальцы скользят все выше и выше. По коже пробегают мурашки. Он обхватывает пальцами его запястье и выражение его лица, последовавшее за этим, – то, чего Джисон никогда раньше не видел. Воздух вокруг тяжелеет. Минхо слабо улыбается. Решив забыть о том, как много ему предстоит обдумать наутро, Джисон подается вперед и целует. Наклонив голову, он обвивает его шею и чувствует, как Минхо крепко сжимает внутреннюю часть его бедра. С губ срывается тихий стон, когда пальцы впиваются в кожу сильнее. Но этого мало. Джисон запускает пальцы в его волосы. Скамья у пианино маленькая и узкая; на ней едва ли хватает места. – Встань, – шепчет он ему в губы. Он с трудом соскальзывает со скамьи и чувствует, как кости постепенно превращаются в патоку. Он тянет старшего за руки и понимает, что их ладони идеально подходят друг другу. А потом его прижимают к двери; Минхо мажет губами по его шее, оставляя пылающие отметины на самых чувствительных местах. Так больно, будто это их первый и последний раз. – Никаких засосов, – бормочет Джисон, – У нас завтра утром тренировка. Минхо отстраняется, но не совсем, вместо этого скользя губами по его ключице. Он оставляет след из легких поцелуев, которые на завтра точно не привлекут никакого внимания. Черт возьми, они не в его кровати, они в гребаной тренировочной комнате, но ему так плевать. Ему плевать, потому что все, что делает Минхо – будь то горячий поцелуй или легкое прикосновение, – он горит. – Блять, Минхо… – стонет он, и голос его звучит более прерывисто, чем он ожидал, и оставляет послевкусие, от которого Минхо заметно ухмыляется ему в шею. – Господи, ты постоянно болтаешь, – хрипит он между поцелуями. – Я же знаю, тебе это нравится. Минхо мычит в ответ. Поцелуи превращаются в нежные прикосновения губ к коже. – Комната должна быть звуконепроницаемой, но я не уверен, что тебя это спасет. – Заткнись уже, – шипит он и дергает его за нижнюю часть футболки, притягивая ближе, – Ты собираешься что-то делать или нет, малыш? Он не успевает подумать, как последнее просто… вырывается. Слова назад не взять, как бы сильно он не пытался. Он только прерывисто дышит, заглушая то небольшое пространство между ними. Нельзя так просто собрать слоги и буквы, засунуть их в карман и сделать вид, что их никогда не было. Джисон видит, как то самое слово доходит до Минхо, потому что старший замирает. Его ладони остаются на его талии, но сам он начинает отстраняться. И Джисон знает. Он знает, что только что облажался. Он облажался. Потому что они просто снимали стресс. Ничего больше. Существуют неписаные правила, которые прилагаются к подобным вещам. Он не уверен, что знает каждое, но в чем уверен точно, так это в том, что только что нарушил главное из них. Минхо моргает, а тень от его длинных ресниц падает на скулы. Он ничего не говорит. Джисон гребаный идиот, который испортил все одним простым словом. Одним словом. Только вот… проходит секунда, и Минхо подается вперед и целует его, притягивая ближе. И с этим поцелуем не сравнится ничто. Он страстный, жадный, он пьянит, и они друг для друга – сильнее, чем самый крепкий алкоголь. Минхо обхватывает его лицо, большим пальцем поглаживая щеку, они целуются, кажется… вечность. Минхо не спускается ниже, не оставляет поцелуи на его шее, как делает обычно, не тянется к его ширинке. Они просто… целуются. Джисон чувствует, как его наполняет тепло, колени слабеют, а внутренности вот-вот сгорят, превратившись в пепел. А затем из-за двери раздается глухой стук. Их будто ударной волной отрывает друг от друга. Здесь кто-то есть. – Ты проверил, есть ли кто-то поблизости? – Минхо озвучивает именно то, о чем он думал. Джисон забыл о том, что им стоит быть осторожнее. Он не проверил, занята ли какая-нибудь из комнат рядом. Кроме того, в двери есть прозрачная стеклянная вставка, и любой, кто проходил мимо, мог точно их увидеть. Он увидел его сообщение, и его чувства полетели вниз по лестнице и вылетели в окно, пока он быстро шел (бежал) к тренировочной комнате (Минхо). Он сходит с ума, и его разум превращается в рой чумных бабочек, которые хлопают крыльями у него в груди и заставляют его катиться прямиком в пропасть. А потом превращаются в мелкий порошок, пылью оседая на пальцах. – Не проверил, – бормочет он себе под нос. Минхо отходит назад. Делает ровно три осторожных шага. – Нам не стоит делать это здесь, – говорит он почти шепотом, – Потом. Это первый раз, когда один из них признает, что то, что происходит между ними, случится снова. – Да. Потом, – кивает Джисон и чувствует, как глубоко внутри разрастается тревога. Когда «потом» наступает, все меняется. Они больше не целуются. Джисон подается вперед и ожидает, что губы старшего коснутся его, но это всегда только челюсть или шея. Он пытается поцеловать его, когда их лица находятся в сантиметрах друг от друга, и уже чувствует, как дыхание Минхо смешивается с его собственным, и они так близко, что кажется, будто они вот-вот… Но этого не происходит. Ничего не происходит. Это просто... прекращается.