Выбор. Или за свое надо бороться.

Чат3 Продолжение переписки — Собака! Абонент был в сети 4 часа назад — Собака на сене ты. Сама не пользуешь, и у меня забрала Сообщение не было прочитано — Дань, подвинься. Диана, открывающая ключом двери, разбудила Глейхенгауза сидящего в своем белом великолепии под дверью утром. — Ты чего под дверью, не заходишь? Твой же, вроде, дом. Мама ключи не забирала. — Я ждал ее. Не хотел без нее. Не хотел ее упустить… — Где она? Диана молча собирает вещи. Ее вещи. Самое необходимое. — Довели вы ее, придурки, своими игрищами. Я вас ненавижу! И Диана посмотрела на Даню своими карими глазами полными слез. И расплакалась. Ребенок сидел и плакал. Даня сел рядом, обнял ее. Диана долго отворачивалась от него. Но потом уткнулась и разрыдалась. Ей всего 18. Она еще ребенок. И к такому ее жизнь не готовила. — Я думала, у меня есть вы вдвоем…а у мамы есть ты, а оказалось нет, нет, нет… я ненавижу вас! Даня тоже плакал. Два ребенка плакали без мамы. — Диан, что с ней? — Она не разрешит тебе говорить. Все будет нормально. Она восстановится. Она у меня сильная. Я никуда не уеду больше. Диана еще долго была в Москве. И только потом, по сильному настоянию матери, все-таки, уехала в Штаты. В Новогорск она приехала, как обычно, улыбаясь. Но не как обычно вовремя. Еще более легкая, еще более похудевшая, заострившаяся на лице. И только следы от катетеров на руках выдавали что, все-таки, была причина ее позднего приезда. Но их никто не видел. На льду все скрыто. Все было как обычно. Словно не было этих каникул. Адских каникул. Работа не давала расслабиться. Постановки позволяли сосредоточиться на главном. Работа, лед, искусство, дочь — главное. А остальное — приложится. Привез ее Эдуард Михайлович. Лично. На личном авто. Занес все сумки в номер. Немного задержался. Но ровно настолько, чтобы обнять ее и что-то сказать прямо в ухо. На что она ему ответила серьезно, без улыбки: — Да, конечно, жду. И погнал процесс. Весело. Задорно. С шутками, иронией, криками. Но шуток было, все-таки больше. Любили спортсмены постановочный период. С Даней общались нормально. По работе. — Этери! — Да, да? — весело и задорно. — Давай поговорим. — Давай! По чьей программе? — По нашей. Она разворачивалась и уходила прочь. Все разговоры закончены. Только на вечер второго дня пребывания на тренировочной базе, она включила первый телефон, не тот, который для Диши, а тот, который для остальных, и прочитала все сообщения. И о собаках и неприглашении в том числе. И после смс о неприглашении, ее телефон словил еще кучу мышей, сердечек и разных-разных слов. С того номера, который был обозначен, как 💓💓 Сидела. Думала. Звонила Дише. Много думала. Даня принес под двери черешню. Ела черешню на балконе. Сплевывала косточки в зеленую зону. Пусть от них останется, хотя бы дерево. Если ничего больше они построить-родить не смогли. Стучал. Просил поделиться. Пусть собирает косточки. Первый канал приехал со съемками, четко по графику. Спортсмены Этери на льду не узнавали. Нет, она всегда была вовлечена в постановки и бегала за ними, топала в своих луноходах, показывала. Но, все замечали, что-то было не то с момента ее возвращения. Что-то было не так. Огня не было. С приездом камер огонь загорелся и тренер начала исполнять. Все показывалось ею настолько страстно, что, кажется, камеры снимали только Этери. Ее постановочный процесс в этот день — был как особый вид искусства. Когда разучивалась Сашина связка, Этери заметила наглый и любопытный взгляд на ее движения. Сашка никак не могла повторить. — Саш, наверное слишком взрослое движение. Но оно здесь уместно. Понимаешь? Нет, ты не понимаешь. А вот Оля понимает. Давай, иди сюда, — обратилась она к корреспонденту, — ты ж у нас катаешься. Наверняка сможешь повторить. Режиссер не дал права обдумать предложение Этери. Назревал крутой контент. И Ольга вышла. — Я без коньков… — Я тоже, — в снимающую ее камеру, а значит весело и миролюбиво заключила Этери. — Давай, пробуй! И гибучая змея-тренер выдала первоклассный элемент, в котором были задействованы и верхняя часть и нижняя часть туловища и руки. В синтезе это давало невероятный шарм. Особенно, если в финале прогнуться с самым сексуальным взглядом и тряхнуть кудрями. Сколько Оля не пыталась — выходило все топорно, грубо и нелепо. Этери сжимая ее руки, ноги своей хваткой умноженной на 200, пыталась показать на ней, направить ее. А вдруг Ольга именно по-неопытности не поняла? А сейчас, если показать, пусть даже и больно, но поймет? Пусть хоть синяки останутся. У Этери в душе остались. — Вот так вот, уважаемые телезрители, — то ли в камеру, то ли для более узкого круга собравшихся на катке слушателей, сказала Этери, — молодость — не всегда значит гибкость, пластичность, умение, огонь в глазах, слышишь Даня, да не ты, я к Самсонову, а еще не всегда это мудрость, любовь, прощение, тактичность и умение уважать чужой выбор. И на моем льду, — уже в глаза Ольге, — меня превзойти невозможно. Даже повторить, элементарно скопировать — проблематично. Не тот уровень опыта и подготовки. Опыт превосходит молодость. Так бывает. Этери оттопала к Майе. Занимались ее программой. — А в конце, ты как-будто отдаешься всему тому, что с тобой случилось. Вперед всей грудью, закинув назад голову, словно ловя на закате бриз. Принимаешь это, как величайший дар. Опыт — это самый величайший дар, запомни Майя. Ну ты делаешь не так! Вот как ты делаешь… О, Приветики! Камера на них. Смайл. Этери наклоняет голову и машет ручкой. ТВ вместе с Эдуардом готово уезжать. Этери вместе с ними на парковке. Провожает. Докуривают, допивают кофе. — Друзья, — на таком же энтузиазме вещает Этери, — вы же не забудьте в репортаже об Эдуарде Михайловиче. Этот человек делает для спортсменов и их тренеров просто невозможное. Удовлетворяет все их желания. Этери подошла близко, обняла недвусмысленно Эда, приложилась к его груди и все это на длинном и победительном взгляде на Ольгу. И добавила. — Он мне очень близкий человек. Когда техника грузилась, Эд вместе с Этери отошли в сторону. Он ее приобнял за талию, она наклонившись к его уху что-то говорила. Смеялась и смущалась. — Этери, может я все-таки останусь? — Эд…ну…давай как-нибудь потом… когда-нибудь. Ну, а общем не могу я сегодня… Не те дни, понимаешь? — Жаль. Ну тогда я позже заеду. Ты напиши. — Обязательно напишу. «Обо всем напишу. Когда-нибудь» Ольга внимательно наблюдала за их разговором. И видела то, что ей хотели показать. По дороге в Москву Ольга присела в машине возле Эдуарда Михайловича. Все рассказывали о своих новостях. И Эдуард тоже разоткровенничался. — А я на стройке пропадаю. Ну как пропадаю. Когда есть возможность приезжаю увидеться с прорабом. Все засмеялись. — Сына родил, дерево посадил, теперь дом строю. Вот даже проект сам делал. И начал показывать на телефоне — здесь жилая зона, здесь гостевая с отдельным входом, большой холл — гостиная, столовая, 4 детских. — Ого, зачем столько, Эдуард Михайлович? — кокетничает Оля, — вы сборы с Новогорска хотите перенести к себе домой, селить спортсменов будете? Все опять засмеялись удачному пассажу. Громче всех смеялась сама Оля, заливистым серебристым смехом. — Детей у меня, Олечка, много. А будет, я надеюсь, еще больше. Здесь у нас —  хореографический класс. — А каток, каток будет? Этери заказывала каток? Ей же Президент пообещал каток, а вы, уважаемый Эдуард, — она провела легко рукой по колену рядом сидящего, словно невзначай, — его построите. Все смеялись дружелюбно. — Этери Георгиевна пока еще не знает ни о катке, ни о доме. — Эдуард Михайлович, — остановил девичий крик Эда, когда он приближался к авто на парковке телецентра, — мне надо с вами закончить титрование. Ольга стояла и смотрела хитрой улыбкой. — Как однако у вас все причудливо на телевидении называется, — подмигнул зам.директора. Этери стояла на балконе своего номера в Новогорске. На телефон прилетела фото. Селфи. Ольга в постели с Эдуардом. И подпись. «Ты отобрала у меня близкого человека, а я отберу у тебя» — Как же вас благословить получше?  Какая же она все-таки глупая, примитивная и предсказуемая. А еще наглая и подлая. Небольшая манипуляция с зам.директором. Пришлось использовать Эдуарда, да простит он ее, но ее он использовал в своих целях гораздо чаще. Пару томных взглядов, намеков, слов — и все наживка проглочена. Действия развернулись именно так, как предполагала Этери. Борьба началась. Она долго думала эти дни и вечера. Приглядывалась, прислушивалась, рассматривала все, что произошло с разных сторон и просто физически ощущала, как вырастала над собой. Как-то их поколение с детства неправильно воспитывали. Вкладывали в головы абсолютно нежизнеспособные истины. Что есть прекрасные принцессы и есть не менее прекрасные принцы. Которые должны бороться за своих принцесс. А принцессы должны скромно ждать, когда придут по их душу. А в жизни все нет так. Есть рабочие лошади, хитрые щучки и очень мало нормальных мужчин, с которыми можно строить отношения и семью. Никаких тебе борющихся принцев. И девочка, женщина, воспитанная на этих непреложных истинах, встретив своего принца, ждет, что принц начнет за нее бороться. Ждет, ждет, а принц все не борется и не борется. Зато за голову принца борются другие, более прохаванные по жизни щучки. Вот и получается, нельзя любовь пускать на самотек. Надо работать. И если ты сеголня не поработал, твой соперник поработал. Нельзя оставаться пассивной в любви и отношениях, ожидая, что тебя завоюют. Не завоюют. Принцам тупо лень. За свое надо бороться. Ее раздумья прервал, вышедший на балкон соседнего номера, Даня. — Видел? — Этери показывает ему свежее Олино фото. Пусть поймет все и лишится своих иллюзий насчет Ольги. Смотрит на его реакцию. Реакции нет. Полнейшее равнодушие. — Странный выбор. — Да? — Да. — Да? — Да, Этери! — заводится Даниил, — я считаю очень странный выбор для Эдуарда. Спать с ней, а не… — Да ладно! От тебя такие рассуждения слышать, по крайней мере, тоже странно. — Я думал он хотел остаться здесь… с тобой. — Хотел. Но от него ничего не зависело. Это был мой выбор. — Спасибо — Пожалуйста — Это был твой самый правильный выбор! ...... Мне казалось, он тебе близкий человек… — Что за вздор! — Но ты же сама об этом писала… — Мало ли что, где и кому я пишу. Может мне так легче? Не всему написанному нужно верить. А также услышанному и увиденному. Вот на заборе тоже слово из трех букв написано, но забор от этого в хер не превратился. — Хотя тоже стоит. Они усмехнулись оба. — Как ты сюда попал? — Я переехал еще вчера. Мне тут птички нашептали, что по номеру, в который должен заехать какой-то спортивный начальник из Москвы, отменили резерв. — Подслушивать собрался? — Нет, просто слышать тебя. И твое дыхание во сне. Это самая лучшая музыка. Я по ней очень сильно скучаю. И по тебе. Она вчера сняла бронь с соседнего номера. Туда сегодня должен был въехать Эд. Она еще вчера решила окончательно. Не будет в ее жизни Эдуарда. Борьба за свое не терпит рядом чужих. Прыгать по постелям назло кому-то — это не борьба за свое, это просто блядство и грязь. — Я думала, ты скажешь об Ольге. С ее стороны спать с Эдом — действительно странный выбор. — Но это же ее выбор. Она взрослый человек и может распоряжаться своей жизнью как угодно. — Тебя это не беспокоит? Даня пожал плечами. — Спасибо, что говоришь со мной. Он стояли через балконную перегородку двух номеров. Даня накрыл ее ладонь своей. Она не убрала руку. Он продолжил — Прости меня… Я больше так не буду. Этери рассмеялась от всего сердца. — А дяде больше и не надо. — Какому дяде? — опешил Даня — Анекдот есть такой: мальчик бросает кирпичи с балкона и попадает прохожему в голову. Тот лежит весь окровавленный и мертвый. Мальчик плачет — Я больше так не буду, а ему отвечают — А дяде больше и не надо. — Прости меня, пожалуйста. Бог велел прощать. — Мне мой Бог ничего такого не велел. — Но ты же всех их простила  — и Медведеву, и Косторную, и Трусову. И приняла их обратно. — Ага, теперь понятна твоя логика. Этери лох такой, можно ей гадить на голову во всех положениях, уходить-приходить когда вздумается, а она все-равно простит. Так вот, Данечка, окно переходов закрылось. Она резко выдернула руку из-под его руки. — Этери, ну чем я хуже их? Трусовой, Ко. Он не договорил, а она перебила — Ты не можешь прыгать квады. И посмотрела вначале серьезно, а потом насмешливо. И они заржали, как когда-то вдвоем над только им одним понятными шутками. — Даня, они дети. И еще могут ошибаться. А ты здоровый лось. — И дурной. — И дурной. — Этери, девочка моя, дай мне второй шанс. Ты никогда об этом не пожалеешь, я тебе клянусь на коленях. И Даня встал на колени. — Я много всего передумал за это время. Я все понял. Я вырос — В каких местах конкретно? — имела она в виду умственные возможности, глядя на лысеющую макушку сверху. — Давай возьмем линейку и измерим, — Даниил показал взглядом, где предполагает проводить измерения. — Глейх, перестань меня смешить. Я не могу адекватно злиться на тебя — Злись на меня неадекватно. Пожалуйста, злись, по-всякому, только не уходи. Вернись ко мне. Дай мне возможность все исправить. Мне очень стыдно… Я тебя очень люблю. Ты мне веришь? Этери развернулась и ушла с балкона обратно в номер. И ничего ему не ответила. Верит ли она? Конечно верит. Она тоже много всего передумала за это время. И тоже поняла, что мужчина может любить одну, а спать со всеми, кто ему ложится в постель. Внутреннего противоречия для себя не видит. Она никогда и никого из своих мужчин  не ставила перед выбором. Она считала, что сами должны созреть, решиться, инициировать. А они сами не созревали, не решались, не инициировали. И то, что она не ставила их перед выбором воспринимали, как тот факт, что ее все устраивает, что ее устраивает подвешенный статус отношений. Она всегда боялась, что если задать вопрос прямо, выберут не ее. А может стоило бы? И выбор был бы в ее пользу? Они сидели в прихожей. Долго. Каждый в своей. И им казалось, они слышат не только дыхание, но и мысли друг друга. Между ними была стена. Но не пропасть же? Пока еще свежо — не пропасть. Не выкопали. Не успели еще. Воздух стал жидким. Запульсировал, преломился. Стена рухнула. Этери поднялась. И открыла замок. Он слышал каждый поворот замка. Каждый щелчок звучал музыкой. Он ждал этого. Он пришел. И нашел ее в темном коридоре, куда он завел их и их отношения. Они взялись за руки и вместе вышли на свет. Она стояла прислонившись к стене. Дышала. Ждала. Он взял ее руки в свои и поднял их вверх, заведя за голову. — Сдавайся. Я сдаюсь. Губы шептали в губы — Я люблю тебя Губы отвечали в губы — Я люблю тебя. Одной рукой он держал ее руки над головой, смежив их, другой провел по лицу, отводя влагу — Я тебе больше никогда не дам возможности делать выбор. Я тебе клянусь! Ты моя. Только моя. Не подпущу к тебе больше никого! Хотел сорвать поцелуй. Первый после их разлуки. Она отвела его губы. «Я свой выбор сделала давно. Когда пустила тебя к себе в жизнь, на свой лед и в свое сердце. Но озвучу ли я его — зависит только от тебя. Только после тебя» Сейчас для нее будет самый сложный прыжок в жизни. С руками наверх. И вслух сказала — А ты свой выбор сделал? И два карих взгляда серьезно пересеклись.