Broken clock

Если у тебя есть человек, которому можно рассказать сны, ты не имеешь права считать себя одиноким.

Фаина Раневская.

      Гоголь, не успев проснуться по утру следующего дня, громко вскрикнул, отчётливо почувствовав острую боль в шее. Он не был уверен который сейчас час и не мог точно сказать утро ли, но почему-то так казалось. Резко открыв глаза, пред взором предстала картина: Фёдор нависал над ним с безразличным выражением лица, а то, что произошло с шеей — болезненный укус. Только для чего было делать что-то подобное со спящим человеком? — Ох, ты наконец-то проснулся, — усмехнулся старший, наклоняясь вновь и зализывая рану. — Ты так мило стонал, когда я касался тебя во сне, что я уже подумал, вдруг ты и на это не отреагируешь должным образом или вовсе не проснёшься. Было бы печально.       Достоевский вздохнул, опаляя чужую кожу горячим дыханием, и оставил поцелуй в нескольких сантиметрах от раны. Рука мягко гладила нетронутое плечо. — Но ты каждый раз оправдываешь мои ожидания, мне даже не нужно предпринимать что-то помимо первоначальной задумки, — брюнет ненадолго отстранился, сидя на животе товарища, чтобы посмотреть на реакцию и с интересом заглянуть в глаза. Зрачки младшего расширились, вероятно, от страха или физиологического желания, которое действительно есть, ведь Фёдору, сидящему в сантиметре от утреннего стояка, не трудно было его заметить.       Белокурый покраснел, но в силу своего характера пытался не показывать и без того заметное смущение и стыд, поэтому взор его был смело направлен на коллегу — он всегда так делал, когда врал, — чья рука, заметив подобное поведение, переместилась ниже, трогая соски, поглаживая и сжимая между пальцев. С губ сорвался судорожный вздох. Откуда старший знает что и как нужно делать, чтобы добиться нужного результата? Кажется, он хотел от Гоголя эмоций — он их и получил спустя всего минуту.       До младшего долго доходили истинные цели приятеля, он не понимал чего от него хотят ровно до тех пор, пока его уста не оказались в плену чужих губ. Признаться, поначалу он был вовсе не против того, что делал с ним Фёдор, скорее наоборот, ведь касания холодных пальцев приносили удовольствие разгорячённому телу, а поцелуй, спустя несколько секунд, ощущался как нечто необходимое, как вода или кислород. У Николая не ушло много времени на то, чтобы блаженно прикрыть глаза и ответить, физически чувствуя насмешку со стороны партнёра. Пусть так, но парень действительно хорошо целуется и отрицать этот факт было бы глупо.       Но испуг пришёл незамедлительно, когда чужая рука опустилась ещё ниже, медленно оглаживая низ живота и пах через трусы. Он не хочет продолжения, рассудок твердил, что он ещё не готов к подобному. Прошло всего ничего с прошлого раза, задница до сих пор болит, пусть и не так сильно как раньше, а психологическое состояние после изнасилования оставляло желать лучшего.       Юноша дёрнулся и упёрся обеими руками в грудь Демона, пытаясь отстраниться и прекратить происходящее. Благо, Фёдор заменил цепь на более длинную, поэтому сопротивление давалось немного проще. Только вот, оно не имело никакого значения, ведь если старшему что-то нужно — он этого добьётся любыми способами. Николай прекрасно это понимал, но искренне надеялся на пощаду. — Прекрати, нет, не трогай, — попытался отказаться младший дрожащим голосом, но попытки не принесли плодов, его только сильнее вжали в кровать, пытаясь подавить физически. Необычно как для парня, он предпочитал использовать психологическое давление и манипуляции, считая подобные методы интересными и называя физическое насилие «варварским методом». Да и анемическое телосложение бы не позволило его использовать. Блондин в обычное время был в несколько раз сильнее старшего, но ослабшее тело податливо принимало свою судьбу, несмотря на реакцию мозга. — Ты до сих пор не понимаешь в каком положении оказался? — Хмыкнул Достоевский, подняв взгляд с груди обратно на лицо, может со стороны могло показаться, что тот раздражён чужим поведением, но это не так, его голос выражал чёткое безразличие, будто ему приходилось делать всё это через силу, без особого интереса.       С губ Николая сорвался истерический смешок. Если бы он был в состоянии заметить эмоции партнёра, то, может, мог бы их как-то использовать против него же, но он не мог. В мыслях всплыли недавние воспоминания, а к горлу подступил ком, приходилось глубоко дышать чтобы хоть немного успокоиться. Казалось, сейчас парню было недалеко до истерики или панической атаки, но брюнету и дела не было до чужого состояния, о прекращении и речи идти не могло. — Пожалуйста, остановись, — попросил Николай, внимательно наблюдая за действиями парня. Последний наклонился к груди и сцепил зубы вокруг соска, оставляя след от укуса и облизывая губы. Младший судорожно цеплялся скованной рукой за тёмные волосы, всё ещё пытаясь отстранить того от себя. — За каждый промах ты будешь получать наказание. Что скажешь? Не стоит мне отказывать, ты ведь, как никто другой, знаешь это. — Старший слизал выступающую кровь и оставил несколько засосов на ключицах, чередуя их с поцелуями. — Я ведь хотел быть нежным, чтобы тебе было комфортно, но если ты так уж против, я могу повторить наказание с вибратором, только оставить его в твоей дырочке подольше. — Нет! Пожалуйста, не нужно, — вскрикнул Коля, испугавшись очередного наказания. Разве он сделал что-то, чем мог бы его заслужить? Он не понимал такого отношения к себе, правда не знал, за что с ним так обходятся. Первоначальные идеи про «трахнет и отпустит» уже давно разбились в пух и прах. Нет, он нужен Достоевскому для чего-то другого. Очевидно. Только вот его истинные цели невозможно понять. — Я ведь люблю тебя и делаю всё это для твоего блага. Жаль, что ты не даёшь мне сделать как лучше. Так не хотелось бы делать тебе больно, но ты не даёшь мне другого выбора, — неприкрытая манипуляция, оставшаяся незамеченной, ведь младший полностью верил словам этого человека, привязавшись к нему за столько лет было сложно не доверять.       Несколько успокаивающих фраз и нежных поглаживаний со стороны похитителя заставили блондина сдаться, и предпринять попытку расслабиться, и «получать удовольствие», что психологически было крайне сложно, как и принятие факта насилия. — Хорошо, я согласен. Только не делай мне больно, прошу, — Николай опустил стеклянные глаза на партнёра, видя его ухмылку. Он просто смеётся над младшим, а последнему до сих пор сложно смириться со всем происходящим. — Думаю, я могу закрыть глаза на одну твою оплошность, если ты будешь хорошо себя вести в дальнейшем, — мягко ответил парень, спускаясь ниже и целуя чужой член через боксёры. Белокурый изумлённо выдохнул, не ожидая такого поворота событий. — Мн… нет, ты не должен… — Николай прикрыл рот, тяжело дыша, лишь бы не издавать таких позорных для него звуков. Он вновь ощущал себя дешёвой проституткой, как и в прошлый раз, только сейчас ситуация несколько иная. Признаться, чувствовать холодные пальцы на теле и горячий язык в разы приятнее, чем один только вибратор в заднице. На секунду подумалось, что он был бы не против чего-то такого почаще, но мысли были мгновенно отброшены на окраину сознания. Всё это неправильно. Он не должен так думать, ему не должен нравиться такой секс, это ведь всё ещё насилие, а он не записывался в ряды мазохистов. — Если ты позволишь себе больше нужного, пока я буду это делать — тебе не поздоровится, так что советую держать себя в руках, — предупредил старший, стягивая боксёры вниз, оголяя стояк.       Вздохнув, парень недолго подумал перед тем, как взять в рот головку, облизнуть и опуститься ниже, заглатывая половину органа. Всё же, для Достоевского минет тоже первый опыт, приходилось довольствоваться отсутствием практических навыков и действовать только из теории и «отзывов» других людей. Говорят, это приятно, так что брюнету остаётся лишь хмыкнуть и сделать что-то для удовольствия партнёра. Довольно унизительно и неприятно, на самом деле, но ничего не поделать, если тот хочет добиться своей цели за столь короткий срок. Длинные пальцы нервно сжимали тёмные волосы, не понимая, нужно ли притянуть голову ближе или наоборот — отстранить, чтобы не чувствовать себя так странно. Может, лучше не делать ничего, чтобы не нарваться на неприятности?       Дыхание обжигало кожу, а Николай не знал куда себя деть от ощущений, его рука то сжималась, то расслабленно спускалась ниже, дрожа, касаясь затылка и шеи, иногда задевая уши, а когда Фёдор, поглаживая бедро, заглотил член полностью, не сдержал громкого стона, сразу же прикусив тыльную сторону ладони. Старший лишь хрипло хихикнул, ожидая чего-то подобного. Как всегда эмоциональная реакция. Именно то, чего он и добивался.       Достоевский действовал медленно, иногда ускорялся и помогал себе рукой, создавая некие «перепады», то и дело поглядывая на чужое лицо. Николай даже возразить на то, что ему это нравится не сможет. Вскоре даже мысли о первом разе были отброшены куда подальше, в попытке отдаться ощущениям полностью. Всё тело будто пробирал спазм, и мурашки ползли под кожей, внизу живота собрался тугой ком.       «Какой идиот назвал подобное «бабочками в животе», если это ощущается как куча личинок, копошащихся внутри?», — на минуту мелькнуло в мыслях, и белокурый потряс головой, чтобы отогнать их прочь. Сейчас главное — избавиться от тяжёлого чувства внизу, благо, пока что Фёдор этому способствует.       Коллега брал за щёку и заглатывал член по самые гланды, терпя собственный дискомфорт, иногда отстранялся, посасывая только головку, проходясь одним лишь языком по стволу. Признаться, Гоголю хотелось кончить от одного только вида старшего между ног и от этих возбуждающих хлюпающих звуков, он никогда не чувствовал себя настолько хорошо, да и представить не мог, что так может быть. Ему думалось, что все эти разговоры про секс и удовольствие от него несколько преувеличены. Да, он периодически занимался мастурбацией, для галочки, чтобы не считать себя ущербным девственником в свои годы, но это совсем другие ощущения, не сравнимые с горячим ртом и скольким языком. Ох… — Я, я… сейчас, — послышалось спустя несколько минут «стараний» юноши, и последний тут же отстранился, не давая младшему получить долгожданную разрядку. — Не-ет, почему? Почему ты остановился? Я же почти… — захныкал парень, откидывая голову назад и прогибаясь в спине, еле сдерживаясь, чтобы не прикоснуться к себе, остановив руку на животе и подбирая обратно, в ту же позицию, в которой она находилась раньше. Мало ли, что похитителю придёт в голову после подобного своеволия. — Не ты здесь главный, забыл? И я почти уверен, что все правила, установленные мной, будут соблюдены. Ты же хочешь оставаться хорошим мальчиком и не быть наказанным, как сейчас? — Усмешка на лице Демона отличалась от обычных. Открытое издевательство. Ему приносили удовольствие страдания Николая, верно? Потому что у жертвы других мыслей и не возникает. — Хочешь кончить? Тогда тебе придётся хорошенько попросить~.       Старший тыльной стороной ладони стёр собственную слюну, грозящую стечь по подбородку и спустил чужие трусы к коленям, намекая, что вариантов у Гоголя изначально не было, от просьбы зависело лишь поведение брюнета в постели. Честное слово, у блондина чуть слёзы не потекли, когда осознание факта отсутствия выбора всплыло в мыслях. Именно тот человек, пообещавший когда-то свободу и придерживавшийся своего слова до заточения Николая здесь, забрал все права младшего и запретил даже из комнаты выходить. — Пожалуйста, — сцепив зубы попросил младший, обдумав своё положение. Достоевский ведь прав, он может делать с парнем всё, что угодно, ведь об этом никто не узнает. Лидер Крыс Мёртвого Дома слишком умён, чтобы кто-то догадался о его планах, никому даже в голову не придёт, что он виноват в исчезновении юноши. — Пожалуйста, Феденька~, дай мне кончить. — Думаешь, если попытаешься мне льстить, то я тебя отпущу? — Неожиданно спросил парень, в момент ломая все планы Гоголя по освобождению, вернее главный из них. Почему он так быстро понял, чего пытается добиться младший…? Эта идея ведь пришла ему в голову всего пару минут назад. Неужели он недостаточно хорошо притворяется? — Никоша, прости, но я не смогу этого сделать. Ты недостаточно стараешься, чтобы заслужить это.       Достоевский невесомо провёл пальцами по внутренней стороне бедра парня, резко вцепившись ногтями после и царапая нежную кожу, доставляя жгучую боль. Николай испуганно дёрнул партнёра за волосы и мгновенно получил удар по руке, прижимая её к груди. — Об этом я и говорю, — хмыкнул товарищ и ненадолго отстранился, чтобы найти на постели тюбик, вероятно, с той же смазкой, что использовалась и в прошлый раз, — с таким отношением к ситуации, ты заслуживаешь, чтобы тебя выебали насухо и без подготовки. — Нет! Нет, Феденька, пожа… — вскрикнул белокурый, испугавшись, что «угроза» воплотится в жизнь, и ему снова придётся страдать, но не успел договорить, как ему закрыли рот рукой, раздражённо фыркнув. — Помолчи, ты слишком громкий, — промолвил Фёдор, через минуту, когда младший поуспокоился, убирая руку для того, чтобы нанести холодную смазку на пальцы, и вставить сразу два в узкую дырочку. Сверху послышался расслабленный вздох, видимо, тот обрадовался, что не почувствует столь сильной боли во второй раз.       Парень сжимал руки на простыне, холодная ткань приятно ощущалась между пальцев. Иногда изо рта, помимо тяжёлых вздохов, вырывались тихие стоны, когда Фёдор задевал простату, по телу будто проходился электрический разряд, и парень чувствовал себя конкретным мазохистом, если от таких вещей у него член изнывает, это ведь всего-лишь пальцы. Всего-лишь эстетичные длинные тонкие пальцы Фёдора в смазке внутри него…       Николай что-то глухо промычал и до хруста прогнулся в спине. Пристальный взгляд сверху только сильнее возбуждал. Он любил внимание, но подобное скорее смущало, а не льстило его «самолюбию», по крайней мере, лицо залилось краской, выдавая все чувства с потрохами.       Пальцы были убраны подальше под огорчённое мычание, будто юношу разбудили под утро без особой потребности. Но когда мокрая из-за смазки головка члена коснулась задницы, Гоголь сжался, испуганно ахнув и попытался сдвинуть ноги вместе, чего, конечно же, ему не позволили, силой удерживая за бёдра.       Когда чужой член резко оказался внутри, Николай судорожно схватился за худощавые плечи, обнимая и притягивая ближе, неосознанно царапая лопатки. Если бы ноги не были насильно удержаны, тот бы без раздумий обвил бы ими поясницу. К удивлению, Достоевский даже не возникал, хотя и не любил тактильность.       Брюнет лишь рыкнул, подмечая как узко внутри его мальчика, сразу же начиная двигаться, пытаясь попадать по нужной точке. Эти ощущения какие-то двоякие, юноша не знал что чувствует, ведь задница немного болит после предыдущего раза, но когда орган попадает по простате — у него цветные пятна и звёзды перед глазами от удовольствия, кажется, он может кончить даже без прикосновения к себе, только от стимуляции там.       Фёдор, будто издеваясь, после быстрого темпа замедлялся и двигался очень медленно, заставляя партнёра страдальчески застонать и умолять продолжить, трахать его до потери сознания и, по классике жанра лучших немецких порнофильмов, делать это «глубже», «быстрее». Гордость и стыд были погашены и вовсе заброшены куда подальше, Гоголю хотелось поскорее кончить и избавиться от этого приятного тепла, словно раскалённое стекло, тянущееся под руками мастера. Наслаждение накатывало волнами с каждым толчком, метко попадающим куда нужно, и на секунду показалось, что так хорошо парню ещё не было. И правда, кто бы отказался от секса с любимым парнем, не будучи геем? Сумасшествие. Ладно, если честно, то для младшего пол и гендер не имел вообще никакой разницы ни в каких аспектах жизни. Будь то женщина, парень или трансгендер — всё равно.       Царапая бока нижнего, обладатель сиреневых глаз кончил первым внутрь, хрипло простонав, чувствуя как следом сжимается анус блондина. Он тоже кончил, прикусив руку и согнув колени, тяжело дыша.       Фёдор хмыкнул и слез с чужого тела, садясь рядом, опираясь спиной о стену, касаясь горячей щекой холодной поверхности и блаженно прикрывая глаза. «Сейчас бы выпить чего-нибудь», — подумал парень, не обращая внимания на то, что блондин поднялся и повторил его действия, глядя на похитителя довольными, но уставшими глазами. Эмоциональность порой выматывает и самого Николая, не только людей, контактирующих с ним. — Думаю, секс в подвале не официального опекуна с ним же — это самое необычное, что случалось за все мои последние… жизни, — привычно улыбнулся Гоголь, пытаясь сгладить неловкость. Хотелось пошутить о том, что «скорострелом быть — это приговор» и что бабушкина настойка с корнями непонятных растений не помогла, но юноша заставил себя вовремя заткнуться, чтобы, не дай Бог, не обидеть партнёра. — Теперь узнаю своего мальчика, — уголки губ старшего слегка приподнялись в уставшей улыбке, когда блондин, звеня цепью, обнял парня в присущей ему манере, такой же, как и обычно и положил голову на костлявое плечо, позволяя себе потереться о него щекой и расслабиться.

***

      Светлое голубое небо отражалось в чистой воде, птицы только недавно начали заливаться щебетом с тонких ветвей берёз и дубов и, кажется, кленов. Николай не очень разбирается в названиях деревьев, хоть старший и рассказывал много интересных вещей об окружающем мире, нечто подобное его не особо интересовало. Свежий воздух неплохо влиял на мозг и заставлял спокойно глубоко дышать, придавал бодрости с утра. Холодный ветер вызывал табун мурашек и дрожь в теле подростка, но тому не было дела, он успешно игнорировал дискомфорт. Дерево под ним всё ещё не нагрелось и отдавало холодком.       Сейчас была проблема поважнее. С агрессивным выдохом-рыком, парень откинулся назад, падая и охая от тупой боли в затылке. Достоевский не раз говорил ему о том, что нужно думать о последствиях своих действий, но младший даже не задумывался о смысле этих слов, продолжая «сначала делать, а потом думать», впрочем последнее можно и вычеркнуть, ведь жалеть о своих поступках, какими бы они не были, приходилось редко.       «И кто придумал учить стихи? Зачем я вообще их должен учить? Почему Федя не сказал, что я должен буду закончить школу? Зачееем?!» — думал юноша, страдальчески прикрывая глаза и понемногу ощущая тёплые солнечные лучи на лице и открытых участках тела. Сейчас это было как никогда кстати, Николай мог бы подумать, что окаменеет тут от холода или как минимум превратится в муху из морозилки, оживающей в тепле.       В руках Гоголя довольно тонкая книга, кажущаяся ему самому огромной, как для не читающего человека. Он не листал дальше и не смотрел материал перед нужной ему страницей, так как не видел смысла. Он не любил учиться, в частности напрягать мозг и зазубривать бесполезные строчки. Зато обрадовал школьную библиотекаршу, которая, видимо, очень редко видела детей, приходящих туда, прямо-таки светилась от радости, когда блондин сообщил, что нуждается в сборнике стихов русских классиков. Старушка, помимо того, что помогла ему найти нужную книгу, успела рассказать обо всех прелестях литературы и пожаловаться на то, что у молодёжи нынче совсем не поставлен язык, да и вообще все гопники неотёсанные. Гоголю пришлось выслушивать всё это долгих пятнадцать минут, он готов поклясться, что это были самые долгие минуты в его жизни.       И теперь страдания продолжаются, решив не щадить бедного школьника. Уроки за него никто делать ведь не будет. Фёдор мог бы помочь, но не сделать за младшего всю работу, на задачах по математике или упражнениях по языку, по просьбе, он отвлекался от своих дел, коих у него было довольно много, и максимально понятно объяснял тему и суть задания, а потом со взглядом а-ля «Я занят, не мешай», отдавал тетрадь и снова возвращался к нудной, по мнению подростка, работе.       Интересно, как так получилось, что Достоевский, будучи не намного старше Николая уже имеет свою организацию и разбирает всю бумажную волокиту? Он говорил, что вся эта куча бумажек — их деньги и строго запретил к ним прикасаться. Это было чуть ли не единственным правилом их дома, помимо неприкосновенности некоторых комнат и выхода на прогулку без разрешения. Но парень не особо возникал, раз живёт нахлебником в доме малознакомого человека и имеет всё, что требуется, он не может сказать что-либо против, точнее, с моральной точки зрения, даже права не имел. Мог иногда мимо дела возмутиться о том, что завёл себе нового отца, согласившись на предложение, но большую часть времени смиренно молчал. Как только сможет отдать старшему долг — перестанет держать язык за зубами.       Уставший уже с утра мозг отказывался переваривать информацию, не то, чтобы её запоминать, но юноша вновь вздохнул, словно преступник перед каторгой и, поднявшись, предпринял ещё одну попытку «саморазвития», может хоть на этот раз повезёт. Усевшись в позу лотоса на пирсе, белокурый разместил книгу между ног и напоследок взглянул в небо, будто надеялся на то, что какой-нибудь метеорит врежется в землю, мешая обучению. Кажется, сейчас самое время пришельцам в своей летающей тарелке попасть в аварию и повторить судьбу метеорита. Но, к сожалению, с неба ничего не свалилось и апокалипсис, подчиняясь закону подлости, был отложен ещё надолго. Пришлось вновь уткнуться в книгу и продолжить недавнее занятие. — У врат обители святой стоял просящий подаянья, — вслух повторял по несколько раз Гоголь, без интонации и эмоциональности, ему так будет проще рассказывать позже, всё это он отрепетирует когда запомнит все слова, — бедняк иссохший, чуть живой от глада, жажды и страданья. Куска лишь хлеба он просил, и взор являл живую муку, — чуть громче продолжил парень, решив прочитать за раз весь стих, а потом уже выучить его по частям — так, как привык ещё с младших классов. — И кто-то камень положил в его протянутую руку, — послышался до боли знакомый голос за спиной, кажется, всего в метре от парня. Последний дёрнулся от испуга, не ожидая увидеть тут Фёдора. Как долго он тут стоит? Брюнет же обычно либо занят в это время, либо отдыхает, реже — спит, в честь чего решил удостоить подобранного щенка вниманием без просьбы и часовых уговоров? К тому же, ранним утром?       Младший обернулся и хотел было что-то сказать, возможно спросить о цели сожителя, но вовремя закрыл рот, понимая, что юноша не любит когда его перебивают. Поэтому тот, заметив растерянность школьника, улыбаясь в своей обычной манере, подошёл ближе и уселся рядом, продолжая: — Так я молил твоей любви с слезами горькими, с тоскою, — звучал мелодичный голос и в таком исполнении произведение даже казалось не таким глупым и бессмысленным. Достоевский, оставляя паузы на месте запятых, соблюдая все правила, читал с памяти, не имея шанса подсмотреть в книгу, не хуже самого автора, заставлял чувствовать уважение и восторг в свою сторону. Феноменальная память. Гоголь не был фанатом литературы, но задержал дыхание во время прослушивания, — так чувства лучшие мои обмануты навек тобою!       Улыбка Фёдора стала шире, когда тот приметил чужую реакцию и чуть не отвалившуюся челюсть, внимательно следя за любыми изменениями в лице, как обычно и делал, чтобы понять и отреагировать на эмоции других людей должным образом. — Красиво, — полушёпотом констатировал блондин, надеясь что мысли в слух никто не услышит, но Демон кивнул и также тихо пробубнил что-то в благодарность, Николай не расслышал, но уловил какой-то стук на поверхности рядом. Только сейчас был замечен поднос, принесённый Достоевским. На шершавой поверхности стояло два стакана: один, кажется, с обычной водой, а второй с оранжевой мутной жидкостью. — Сок! — Реакция не заставила себя ждать долго, Гоголь радостно подпрыгнул на месте, в момент забыв о домашней работе и обнял парня, склонившись, чуть не скинув книгу в воду. Привыкший к подобным «выкидонам» Фёдор забрал сборник, держа в своих руках и бегая глазами по коротким строчкам. — Личное пространство, Никоша, — спокойно ответил юноша, будто игнорируя объятия, только выдохнул горячий воздух, накопившийся в лёгких, и сжал пальцы на переплёте, чтобы по привычке не коснуться мягких пушистых волос, собранных в хвост по утру. Посидев так ещё немного, белокурый айкнул, чувствуя дискомфорт и покалывание в затёкшей ноге, отстранился, приняв прежнее положение, заменив бумагу стаканом с вкусным напитком.       Достоевский молча пролистал страницы, хмыкнул и, вернувшись на изначальную, в уме прочитал нужный стих. Удивительно, что парень с утра пораньше вместо развлечений пошёл на пирс и сел делать домашку. Видимо, ему не спалось или он проснулся посреди ночи, заскучав. Он частенько жаловался на кошмары, проблемы со сном не были чем-то удивительным. Необычным было такое времяпрепровождение.       Радостно громко сёрбая апельсиновый сок, Гоголь смотрел на старшего с вопросом в глазах и только сейчас вспомнил фразу про личное пространство, понимая, что не должен отвечать, но хочется же, пусть и немного неловко. Фёдор просил рассказывать ему обо всём, что тревожит и он постарается даже в таких мелочах. — Твоё личное пространство противоречит моим потребностям, — фыркнул парень, поморщив нос, замечая как тонкие пальцы цепляют второй стакан и отпивают немного. — Попробуй заслужить, а не просить чего-то, не предлагая ничего взамен, — хмыкнул Достоевский и отложил книгу в сторону, — например, я разрешу тебе обняться со мной, если ты выучишь стих полностью и сможешь мне его рассказать, не подглядывая.       Сиреневые глаза не смотрели на собеседника, взгляд был устремлён в воду, внимательно следил за плывущими по небу тучами через отражение. Он не пытался как-то задеть младшего, подразнить или заставить что-то делать, ему было безразлично, по крайней мере, так казалось. Это всего-лишь методы воспитания, немного жестокие и хладнокровные по отношению к подростку, но по-другому нельзя. Таковы законы жизни и мальчишке будет в разы проще выживать, если он их познает на своей шкуре. — Хорошо, — услышав вопрошающее мычание со стороны старшего, белокурый повторился: — хорошо, я выучу этот стих, если ты пообещаешь мне свои объятия.       Достоевский повернул голову в сторону собеседника, на секунду на лице можно было увидеть удивление, которое тот быстро спрятал за привычной усмешкой и хитро прикрытыми глазами. Мальчишка с каждым разом становится всё интереснее — чем дольше его знаешь, тем сильнее хочется вывести на различные эмоции, чтобы посмотреть как это будет выглядеть и что он скажет. Иногда брюнет дразнил его или даже шутил, а Гоголь только дул щёки словно маленький ребёнок, когда понимал что к чему, а через некоторое время, находя подходящую шутку, бросал её в ответ, пытаясь задеть парня. Признаться честно, никаких сдвигов с цели так и не произошло, но если ребёнок думал, что у него получилось — пусть продолжал так думать. — Обещаю, но ты должен его выучить за пятнадцать минут, — промолвил старший, а Николай подавился соком, закашлявшись и шокировано смотря на ни в чём не бывало попивающего воду парня. — Пятнадцать минут?! Ты мне жизнь сократить хочешь или сразу до инсульта довести? — Возмутился Николай, когда наконец откашлялся и, терпя дискомфорт в горле, панически нащупал книгу, забирая её обратно на колени. Придётся хорошенько постараться, чтобы выполнить условия, но он справится, ему свойственно проявлять энтузиазм при мелочной, но нужной цели.       Брюнет тактично промолчал, кусая ноготь большого пальца и пристально наблюдая за кипишующим школьником, старающимся не упускать ни минуты данного времени. Изо рта вырвался смешок, когда от стараний Николая у него чуть пар из ушей не пошёл, словно у перегревшейся машины. — Не мешай, будь добр! — Фыркнул подросток, переводя взгляд на «опекуна» и в тот же миг замирая, увидев на чужом лице подобие искренней улыбки. Не ту обычную лукавую ухмылку, а настоящие эмоции. Ему, определённо идёт такое выражение лица, иначе бы сердце Гоголя не остановилось на секунду, не сбилось бы с обычного темпа. Хотелось почему-то заплакать, глядя на это выражение лица в сочетании с пустыми глазами. Как минимум обнять и отдать парню часть своей эмоциональности. У него же такой глубокий душевный мир, что, кажется, он мог бы поделиться им со всем миром!

«Кажется…»

— Хорошо-хорошо, не напрягайся так, а то голова взорвётся, — парировал Достоевский, свесив ноги, касаясь носком сапога воды. С одной стороны даже хорошо, что пирс находится немного выше самого водоёма — не получится случайно намочить ноги и простудиться от этого. — Ты во мне дырку просверлишь, если продолжишь смотреть, а время всё ещё идёт.       Белокурый шмыгнул носом и опустил голову вниз, пряча глаза, что обычно становилось предвестником слёз, но в момент парнишка вытер выступающую влагу ладонями, ещё раз шмыгнул и вновь уткнулся в книгу, будто ничего не произошло. Нельзя быть слабым и выдавать свои эмоции, он подведёт Достоевского, если продолжит так глупо себя вести, он не сможет быть полезным, когда понадобится. — Я готов, — резко выпалил блондин спустя всего две минуты, захлопнув книгу. Оставалось около пяти лишних минут и Фёдор улыбнулся, в уме поставив галочку в списке «хороших умений Николая», отмечая этот поступок. Подросток старается измениться ради него, как нечто подобное могло не радовать?       Брюнет хмыкнул, жестом показав, мол, валяй, не отвлекайся. И, прокашлявшись, юноша приступил к заданию, стараясь не забыть слова и поддержать нужную интонацию, точнее, пытаясь скопировать Федю. Голос младшего звучал немного хрипло из-за нервов, а когда под конец произведения из головы вылетело одно слово — запаниковал, перебирая складки на одежде. Он же ещё не добился своей цели и сдаваться не намерен. — Тоскою! — Выпалил школьник, спокойно выдыхая и продолжая рассказ. Брюнет даже бровью не повёл на чужую оплошность, упорно её игнорируя. Закончив, Николай напрыгнул на сожителя, повалив его на деревянную поверхность, крепко обнимая. Сбоку что-то громко звякнуло, видимо, опрокинулся какой-то из стаканов. Юноша лишь болезненно шикнул и обвил тело другого парня руками за талию, сжимая ткань на спине. Он же обещал объятия — он их и дал, выполнив свою часть.       Гоголь уткнулся в чужую шею, поводив носом по удивительно мягкой, как для мужчины, светлой коже. Лежащий снизу не сопротивлялся, смотря то на небо, то на запутанные белые прядки, по привычке поглаживая пальцами спину: от копчика вверх по позвоночнику, трогая лопатки и обратно. Младший что-то невнятно промычал, улыбнувшись и немного попуская хватку, расслабляясь, лёжа на чужом животе. Приятно.       Всё в этом моменте было приятным: от внимания и лишнего долгого взгляда глубоких глаз до холодных касаний, вызывающих мурашки, заставляющих хотеть большего.       Николай бы даже смог уснуть, игнорируя холодный утренний ветерок, прижаться ближе, к единственному теплу, которое может получить, но вскоре, заметив тяжёлое дыхание, слез, ложась сбоку и всё ещё не отпуская парня. Последний глубоко вдохнул, не привыкший к какой-либо тактильности. Конечно, с появлением этого ребёнка в жизни её стало больше, но это не значило, что Фёдору она вдруг могла понравиться. Нет, он бы предпочёл стоять/сидеть в стороне, предпочитая отстаивать своё личное пространство. — Спасибо, — улыбнулся Николай, тихо поблагодарив брюнета и устроился поудобнее под боком, чтобы выжать максимум из полученной возможности.