Пройдите мимо нас и простите нам наше счастье.
Фёдор Михайлович Достоевский.
— Чтоб тебя, Фёдор, — пробормотал Сигма, раздражённо стукнув рукой по стене, слыша, как от силы удара посыпалась штукатурка с потолка, после чего потирая пальцами виски — голова ужасно болит. Оно и немудрено, если сон этой ночью всё никак не шёл. Он набрал номер Николая уже около тридцати раз точно, и это только за последние сутки. Ну не может он избавиться от непонятного волнения, давящего где-то внутри грудной клетки, что-то подсказывало, что здесь всё не так просто — ну не могут обстоятельства так странно сложиться воедино. Его праздник, необычное поведение Достоевского и неожиданный отпуск Николая, о котором тот даже не упомянул, хотя, казалось бы, они довольно хорошо ладили. Точнее, Гоголь с ним хорошо ладил, а Сигма смиренно терпел чужие выходки. Так почему же он не предупредил о своих планах, ещё и игнорирует звонки? Телефон точно не выключен, на том конце просто не отвечают. И это не в стиле парня — он бы предпочёл или выбить, если бы вдруг не хотел говорить, или поднять трубку и сказать что-то в духе «Клоунам тоже нужны выходные», но не игнорировать. Вряд-ли у него получилось бы и минуту высидеть, слыша раздражающую вибрацию мобильника. Именно поэтому младший сейчас стоял под дверью чужой квартиры, нервно теребя край одежды, ожидая пока ему откроют, но спустя несколько минут внутри не послышалось даже малейшего шороха, что значило либо отсутствие юноши дома, либо то, что тот до сих пор спит, что маловероятно в это время суток. Светловолосый вперил взгляд в пол, раздумывая что бы стоило предпринять сейчас, протянув руку к дверной ручке, поворачивая её. Закрыто. «Хорошо, Коля, ты не такой уж дурак, как ожидалось», — подумал Сигма, наступая на коврик прямо под входом, слыша тихий металлический звон. Приподняв предмет интерьера, тот обнаружил ключ, без привычной кучи брелоков, вероятно запасной, оставленный на всякий случай. «А нет, беру свои слова обратно, ты идиот. Кто до сих пор прячет ключи под ковриком?» — хмыкнул младший, но поблагодарил Николая за его глупость, всё же, теперь он сможет пройти в чужую обитель и, если не дождаться Гоголя — хотя бы осмотреться внутри и найти какие-то зацепки происходящего. Переход из тёмного мрачного коридора в светлую яркую комнату заставил болезненно зажмуриться и закрыть глаза руками, чтобы постепенно привыкнуть. Помещение буквально светилось от солнца, не стеснявшегося выглядывать из распахнутого окна, лучи отбивались от жёлтых стен и создавали атмосферу «радости»***
Очередное скучное утро на этот раз обошлось без происшествий, даже без визита Достоевского, точнее Николай, вероятно, его мирно проспал, тихо хрипя во сне, ведь никто, кроме старшего, не мог заботливо оставить еду на тумбочке рядом. Кажется, это… манная каша и какой-то приятно пахнущий остывший ягодный чай? О нет, только бы еда была без комочков, а то лучше бы в Русский детсад сразу отправил — и мучиться не имело нужды и заодно побесил бы воспитателей и детей — одни плюсы. Прямо как в детстве. Прокашлявшись, Гоголь прикрыл рот рукой, мягко коснувшись пальцами своих губ. Спать без одеяла — ужасно холодно, к тому же в подземном помещении, его тело дрожало во сне (да и до сих пор дрожит, словно от озноба), приходилось сжиматься в клубочек, обнимая себя, чтобы было теплее. Сколько дней белокурый уже здесь находится? Который сейчас час или хотя бы время суток? Точно ли утро или, может, он вовсе проснулся посреди дня или под вечер? Когда вернётся хозяин дома и вернётся ли вообще? Он не знал ответ ни на один из этих вопросов и это даже слегка угнетало. Кажется, нужно выбираться отсюда как можно скорее. Хотя бы попытаться сбежать стоило. Вряд-ли так просто это получится, возможно, не получится вовсе, ведь взаимодействовать с Фёдором придётся в любом случае, а он не настолько глуп, чтобы допустить побег жертвы. Но только после еды, ведь парень так голоден, что чувствует неприятное бурчание в животе. Он поморщился, когда вспомнил ту дурацкую шутку про яд, цепляя пальцами тарелку с уже остывшей белой кашей. Удивительно, без комочков! Откуда только готовить научился? Жаль только еда остыла и этот факт немного портил вкус. Душу грела мысль о том, что старший потратил своё время на это бесполезное занятие, а не заказал что-нибудь дешёвое из ближайшей забегаловки. Когда с пищей и чаем, к слову, сладким и вкусным даже несмотря на холод, было покончено, парень довольно промычал, откидываясь к стене и сидя так некоторое время. Тело приятно ныло, когда он так расслаблялся. Но нельзя тратить время, поэтому юноша, с тяжким вздохом, перевёл взгляд на цепь с целью осмотреть как можно больше вещей здесь. Неизвестно, когда Фёдор вернётся, а из доступного времени нужно выжать максимум пользы, как тот любил повторять раньше. Металл, обвивающий его запястье плотный, с небольшим отверстием для ключа, к нему прикреплена длинная цепь, не так давно начавшая поддаваться коррозии. Радовало хотя бы то, что эта, хоть и старее, но намного длиннее предыдущей. Возможно, она бы даже позволила внимательнее осмотреться вокруг. С интересом, парень максимально оттянул её к себе, доставая и упавшую за кровать часть, слыша, как та звякнула, больно ударив по ушам. Может быть, её длина около полутора метров? Возможно, чуть короче. С крайним звеном с обеих сторон была проделана какая-то заумная операция, намертво скрепляющая его с основанием — не нужно быть гением, чтобы понять столь очевидную вещь. Был бы только у Николая плащ — он бы мигом разломил её, и глазом не моргнув, да и в общем мог бы выбраться за считанные секунды. Но нет, он не мог. Фёдор, просчитавший дальнейшие действия младшего, забрал все шансы на успешный побег. Случайно задев поднос с посудой на полу ногой, поставленный туда им самим, белокурый шикнул, слыша слишком громкий для этой тишины шум, отдающий эхом, и поторопился подвинуть его под кровать, чтобы не повторить ту же участь, что и секунду назад. Пол ужасно холодный, заставляющий юношу съёжиться от неприятных ощущений. Нагие стопы медленно шаркали по шероховатому полу, причиняя ещё больший дискомфорт. Парень направился к тому самому злополучному шкафу, надеясь хотя бы через щель увидеть его содержимое, но цепь заставила остановиться буквально в полуметре от предмета мебели, дальше она бы не позволила пройти, даже если бы тот потянулся изо всех сил. Сдвинуть кровать в таком состоянии тем более не получилось бы. Поэтому пришлось отступить, разочарованно глядя на стену рядом и подойти к двери, нажимая на ручку. Конечно же, закрыто, не стоило даже сомневаться в этом. Николай нервно подцепил край ручки и опустился на колени, держа запястье на расстоянии от себя, чтобы цепь не сильно перевешивала его в сторону. Подставив глаз к замочной скважине, тот представил себя персонажем какого-нибудь детективного романа, которого украл антагонист и поёжился, когда сознание вспомнило жестокую сцену, в которой из небольшой дырочки вылез острый предмет… ух, жуть какая. С ним точно не может произойти подобного, но сам факт существования подобного! Мало что можно было разглядеть, на самом деле, только слабые очертания мебели и предметов. Гоголь никогда не был в этом месте, так что и понятия не имел как выглядело подземное помещение и как отсюда вообще выбраться. В комнате, в которой он находится сейчас, выхода определённо нет, тогда он, наверное, в соседней? Знать бы хотя бы планировку… Из того, что можно было рассмотреть — только несколько тёмно-зелёных кресел и диван того же цвета, возле них — старый стол из ели (?) и какая-то жуткая картина с позолоченной рамкой на противоположной стене. Ну, как минимум, это точно дом Фёдора, что не могло не радовать, стиль интерьера подпадает под его вкусы. Старательно пытаясь осмотреть помещение через небольшое отверстие, парень испугался и даже упал, не удержав равновесие, когда увидел перед собой улыбающуюся рожу знакомого, заглядывающую в ту же дырочку. И это был не Федя, нет, что и напрягало. Николай на секунду даже подумал, что словил галлюцинации, пока человек за дверью не заговорил, открывая дверь ключом. Клоун даже не удосужился подняться, шокировано наблюдая за происходящим. — Доброго дня, Николай, — улыбался Гончаров, проходя внутрь, не удосужившись даже закрыть дверь полностью, оставляя небольшую щель — может, сантиметров пять. — Как ты… — член Смерти Небожителей продолжал смотреть на гостя, оперевшись руками о пол за спиной, но не успел даже договорить, как его бесцеремонно перебили. — Как я сюда попал? Как достал ключ? Слишком невнятно мямлишь. Видимо, отдых плохо на тебе сказывается? — Парень словно насмехался над чужим положением, но в глазах можно было прочитать что-то иное, противоположное весёлому выражению лица. Проглотив ком в горле, Николай пересилил себя, натягивая на лицо привычную улыбку. Ему в любом случае терять особо и ничего, но если есть возможность не гнить в этом тёмном помещении — он ею воспользуется. — Помоги, — сцепив зубы попросил юноша, видя, как чужая улыбка становится только шире, будучи неестественной, нездоровой, — просто сломай цепь и тогда… — В следующий миг левый бок обдало резкой тупой болью от удара твёрдой подошвой ботинка и тот вскрикнул, хватаясь руками за чужую ногу, сильно надавливающую на место удара, пытаясь сбросить её с себя, но ничего не получалось. Клоун судорожно дышал, терпя боль и сквозь тёмную пелену смотря на «гостя». — Как ты смеешь так говорить? Зачем ты хочешь сбежать? — Презрительно спрашивал Иван, повысив голос, надавливая на ослабшее тело сильнее, чувствуя, как чужие мышцы сильнее напрягаются. Он не мог точно сказать что его так злило, не особо разбираясь в чувствах, да и не имея возможности испытывать некоторые из эмоций вовсе. — Да если бы только я был на твоём месте… — Ну так будь! Я не возражаю, давай поменяемся, — крикнул белокурый, айкнув от ещё одного несильного пинка в ушибленное место. Ему не хотелось это признавать, но если бы на его месте действительно был бы Гончаров… он бы его убил, наплевав на все факторы риска, на то, что он — подчинённый Достоевского, на то, что он — обладатель полезной способности и на то, что у него и особых причин то на убийство не было бы. И Гоголь не мог даже себе ответить почему чувствует себя подобным образом, ведь ненавидит эту злополучную комнату, цепь, сковывающую его свободное передвижение и определённые действия, он не особый фанат физической и, тем более, моральной боли, которую причиняет ему Достоевский, да и страх — эмоция, наверное, в списке последняя из тех, которых хотелось бы почувствовать. Почему тогда ему было бы плохо, если бы кто-то другой оказался на его месте? В раздумьях парень, кажется, пропустил половину из гневной тирады, больше напоминающей безумную несвязную речь душевнобольного, устроенной членом Крыс Мёртвого Дома — его не прямым коллегой. На самом деле, если смотреть со стороны, его вид казался довольно смешным: красное, то-ли от спешки, то-ли от злости, лицо, нахмуренные брови и по-прежнему изогнутые в кривой улыбке губы, совершенно не вяжущиеся с ситуацией. Николай, не удержавшись, даже хихикнул. Правда, ну сколько можно строить из себя жертву? Самому от себя противно. Собеседник изумлённо приподнял бровь, не ожидая такой реакции и уже было присел, сильнее надавливая обувью на кожу, замахнувшись для удара, как его за волосы с силой оттянули назад, заставили подняться и отступить на несколько шагов, мыча от боли. Длинные пальцы сначала лишь сильно сжимали локоны ближе к затылку, а после и вовсе накрутили светлые пряди на руку, сжимая в кулаке и продолжая оттягивать назад. — Эй, — послышался мелодичный голос за спиной и никто из присутствующих не смог бы спутать его с другим. Достоевский наклонился к чужому уху, шепча: — что ты себе позволяешь, Иван? Николай лишь молча свёл бёдра вместе, пряча наготу, нервно прикусил губу и, приложив руку к ушибу, наблюдал за тем, как Фёдор, миленько улыбаясь, не ослабляя хватки, натягивал гладкие волосы. У их хозяина бинты с головы чуть сползли на лицо, прикрывая один глаз полностью, а второй лишь отчасти. Удивительно, как они всё ещё держатся? Гончаров выдохнул горячий воздух, переводя взгляд в сторону, будто была возможность увидеть господина, но всё, что было в поле зрения — плащ и часть белой рубашки. Он не мог видеть ни его лица, ни реакции — ничего, но рука возле головы чувствовалась приятно, даже вопреки боли, вернее, даже благодаря ей. Лидер Крыс даже не коснулся его, возможно, брезгуя, но всё равно — какое прекрасное чувство. — Не соизволишь объясниться? Может, извиниться передо мной или перед Николаем, собственно? — продолжил парень, слегка ослабляя тягу, но не отпуская полностью. — Не трогай, — приказал тот, заметив руку, тянущуюся к его. Тот, послушавшись, опустил её, блаженно прикрывая глаза. Его дрожь чувствовалась даже на некотором расстоянии, руки тряслись, а дыхание сбилось. Боится ли? Определённо нет. Демон на секунду убрал руку, освобождая её от длинных прядей, но лишь для того, чтобы, протянув её вновь, вцепиться короткими ногтями в чужую шею, параллельно надавливая на ложбинку между ключиц запястьем. Не сдержавшись, Иван простонал, осознавая, что его сердцебиение участилось, а босс прекрасно это ощущал, касаясь холодными кончиками пальцев сонной артерии. — Я знал это, как мерзко, — положив голову на плечо промолвил Фёдор, без раздражения и омерзения в голосе, продолжая улыбаться, и перевёл взгляд на парнишку, продолжающего молча наблюдать за сложившейся картиной с нечитаемым выражением лица. Хозяин дома слегка понизил тембр голоса, теперь звучащий больше опасно, чем насмешливо, — становись на колени и проси прощения. Кто знает, возможно, ты выберешься отсюда не пострадав, если удастся заслужить милость Никоши. Упав на колени, скорее из-за того, что ноги не удержали, когда шею отпустили, чем из-за приказа, парень пытался успокоить дыхание, ощущая как горят красные щёки и уши. Когда же спустя некоторое время он почувствовал несильный пинок пяткой в позвоночник — пришлось послушаться и припасть к земле, словно в земном поклоне, только не перед Богом, а перед Николаем. — Прости, — промямлил тот, положив голову на собственные руки, — пожалуйста, — юноша быстрым движением поправил бинт так, чтобы он не закрывал глаза и, кажется, он бы вот-вот слез, хватило бы малейшего прикосновения. У Гоголя словно дар речи отняло на какой-то момент, но, взяв себя в руки, тот взглянул на возвышающегося над парочкой страдальцев Достоевского, прежде чем с улыбкой пробормотать что-то вроде «без проблем, но ты у меня в долгу». — Не похоже на искренность, но можешь идти. Желательно побыстрее, чтобы не пришлось заслуживать прощения и у меня, — мило улыбался брюнет, сверху-вниз глядя на униженного подчинённого. — Можешь воспользоваться гостевой ванной, если так необходимо, но соизволь убрать за собой. Светловолосый кивнул, медленно поднимаясь и, незаметно,