***
Гоголь, сидя на стуле в углу, у окна, закрытого жалюзями, продолжал молчать, опираясь руками между расставленных ног, потираясь о них пахом. Да что ж такое! Он хотел быть послушным мальчиком хотя бы в этот день, дабы добиться своей цели, но и это получалось с трудом, нужно заметить, даже не по своей воле. И как только умудрился возбудиться в такой ситуации? Кто там говорил, что при стрессе это невозможно?! Покажите ему этого человека! — Феденька, прошу тебя, заканчивай со своей горой никому не нужной макулатуры быстрее, — на выдохе попросил младший, чуть-ли не хныча от всё нарастающего с каждой минутой возбуждения и невозможности с ним справиться. Сейчас помутнённое сознание едва ли волновала работа и оные дела, от желания пристать к старшему и наконец получить своё пока что удерживала только возможность получить наказание. Брюнет то ли не замечал состояния возлюбленного, то ли упорно его игнорировал, спокойно продолжая что-то чиркать тёмной ручкой на листе. Но, поскольку громкие вздохи и скулёж было сложно не заметить, единственным правильным вариантом оставался только второй. — Это не «ненужная макулатура», а важные документы, — поправил того лидер Крыс Мёртвого Дома, уже готовясь к километровому тексту в ответ. — Документы — это бумага, бумага — это переработанное дерево, — «Деревянная целлюлоза» — послышалось со стороны собеседника и Гоголь фыркнул, на секунду даже забывая о своём положении. — Неважно! Я веду к тому, что бумага это так же полезно, как и мебель, зачем тратить столько времени на какие-то глупые каракули? Удели мне внимание, Дос-кууун, я здесь состарюсь, пока ты закончишь! Демон лишь глаза закатил на очередную недоистерику коллеги и даже не обернулся, не собираясь исполнять чужую просьбу. С другой стороны, так привычно было слышать его нытьё о нехватке внимания и любви, что не хотелось говорить что-либо против, пусть продолжает. Белокурый недовольно промычал в ответ на игнор и злобно рыкнул, когда странные попытки мастурбации без прямых прикосновений к себе не увенчались успехом. Теперь желание стало только сильнее, отлично, чёрт возьми, лучше некуда! Взор переметнулся на партнёра, его затылок, худощавые плечи, скрытые под рубашкой, бледные руки, к счастью видневшиеся с этого ракурса. Но как только младший собрался подняться… — Доброе утро, Господин, могу ли я быть чем-то полезен? — …его попытку прервал Иван, обычно вошедший в помещение и Николай не сдержал злобного вздоха. Не то чтобы ему особо нравился конкретно этот член организации Достоевского и до этого, но сейчас он бесит больше, чем когда-либо. Да и по выражению лица объявившегося «помощника» можно было заметить, что это взаимно — широкая улыбка в мгновение сползла с губ как только взор наткнулся на блондина, не ожидая заметить его здесь. — Нет надобности, благодарю, — тот поднял глаза на подчинённого, замечая, как тот краснеет и прикрывает горячие щёки руками, оставляя открытыми только глаза. С того дня, юноша постоянно реагирует подобным образом. Забавно. — Можешь сегодня отдохнуть, я закончу самостоятельно. К слову, нас навестит гость через некоторое время, впусти его. Гончаров мягко кивнул в ответ хозяину, показывая повиновение и усмехнулся, глядя на фигуру в углу, никак не имеющую возможности усидеть на месте. Теперь в таком унизительном положении не он сам, а его «враг», занимающий всё внимание и мысли Достоевского. Николай лишь возмущённо рыкнул, наблюдая за тем, как высокая фигура с насмешкой на лице скрывается за дверью. Возомнил о себе неведь что, ха! То, что Фёдор отказал ему, ещё и унизив при этом, не значит, что откажет и возлюбленному. Как там говорится? Смеётся тот, кто смеётся последним? Только вот, вопреки смелым мыслям, решиться подняться и подойти ближе к Демону стоило немалых усилий, а наклониться к чужому уху и прошептать кое что до жути возбуждающее и смущающее — стоило дорогого мраморного памятника на месте захоронения его сердца, пытающегося если не убить хозяина, так выломать рёбра точно. Занятой ранее брюнет обернулся, изумлённо глядя на коллегу, а тот, воспользовавшись моментом, подцепил подбородок горячими пальцами, утягивая в поцелуй. Старший редко закрывал глаза во время этого, но на сей раз Гоголь хихикнул, видя в них искреннее удивление от подобной напористости. Уже отвык от инициативы? Откинув мешающие волосы с лица назад, парень отстранился и за доли секунд оказался ещё ближе, сидя на худощавых ногах, упираясь собственными согнутыми коленями в спинку стула. Если недавно он переживал о наказании за перейдённую грань, то сейчас было всё равно что с ним сделают и в какой форме — отступать от задумки уже поздно. Фёдор ухмыльнулся, глядя на младшего снизу-вверх, но почему-то даже с этой позиции казался абсолютным доминантом и тем, кто полностью контролирует процесс. Но не сопротивлялся, позволяя Гоголю делать то, что он хочет, реагируя лишь попытками скрыть сбитое дыхание. — Прости за грубость, но я обязан попросить тебя одолжить мне своё тело на некоторое время, — объяснился белокурый и слегка опешил, не встречая протеста, не особо понимая что нужно делать дальше, глядя в лукавые глаза. Точно же ожидал ослабления напора из-за нехватки знаний и некоторых умений. Фёдор продолжал ухмыляться, будто издеваясь над партнёром и не предпринимая никаких ответных действий — даже пальцем не пошевелил. Коллега, растеряв почти всю уверенность в себе и своих действиях, уже готов был и правда сдаться, смирившись с поражением и как послушная собачка по команде уйти на место в угол, справляясь со стояком самостоятельно, как его талию обхватили холодные ладони, пробегаясь по спине через ткань одними лишь кончиками пальцев. Сдержать томный вздох, вырвавшийся из груди, было невозможно. — Ох, ты и правда ничего не можешь сделать самостоятельно? Из тебя бы вышла ужасная шлюха, — хмыкнул темноволосый, касаясь красной щеки носом, мазнув губами по линии челюсти, целуя ухо и шею, неосознанно подставленную под мягкие поцелуи. — Шлюхи не трахаются только с одним человеком, в отличие от меня, — в перерыве между касаниями отвечал тот, пытаясь перевести дыхание. — То есть, «содержанка» тебя устраивает? — продолжал глупый диалог парень, прекрасно понимая, что его можно тянуть вечность, его собеседник ведь Клоун. — Не говори ерунды! — возмутился собеседник, но не посмел спорить дальше, еле сдерживая тихие стоны. Влажный язык прошёлся по мягкой коже, вызывая дрожь, зубы периодически смыкаются, оставляя новые следы и заставляя любовника прогнуться в спине, потираясь пахом о чужой живот. Последний, не умея терпеть и сдерживаться, цеплялся ногтями за плечи, сжимал в руках светлую рубашку, скулил и просил о большем, зная, что быстро желаемое не получит, ведь товарищ — тот, кто любит как можно дольше тянуть удовольствие.***
Сильно нервничая, Сигма перебрал собственные длинные пряди, расчёсывая их пальцами и отбросил бóльшую часть пушистых волос назад перед тем как, тяжко вздохнув, войти внутрь. Признаться честно, так, как он беспокоился сейчас, он не беспокоился никогда ранее, поэтому, пытаясь решиться на такое простое действие, пришлось навернуть несколько кругов по району. Теперь, надышавшись свежим воздухом до потемнения в глазах, было ещё сложнее решиться подняться на нужный этаж и пройти всего две комнаты. Но, возможно, от него сейчас зависит здоровье или даже жизнь Клоуна. Нельзя уходить, ничего не добившись, пусть сердце внутри и делает кульбиты, а руки и вовсе похолодели от страха. Пальцы тревожно подцепили дверную ручку, нажимая на неё и впуская гостя внутрь. Здесь, к удивлению, никого не было. Ни Гончарова, вечно снующего туда-сюда по делам, ни Пушкина, пытающегося как-нибудь угомонить коллегу, чтобы тот не мелькал перед глазами, ни Готорна, что и неудивительно, ведь младший за все разы посещения этого места его ещё не видел. Сглотнув, юноша осмотрелся вокруг, в надежде найти что-то здесь и не рыться в личных вещах Фёдора, что в соседней комнате. Но здесь — ничего. Какая-то тумба была полностью забита бумагой; где-то на столе сбоку стояли кружки, какие-то непонятные банки и упаковки с чаем и кофе. В отличии от дома Николая, конечно, здесь абсолютная чистота, вероятно, поддерживаемая Иваном, всё аккуратно рассортировано и сложено, но тогда получается, что его цель не здесь. Он даже под подушками на диванчике проверил и с полной уверенностью мог сказать, что это не тут. Тогда остаётся только один вариант… «Сколько можно сомневаться? Ты же взрослый человек, не факт, что Достоевский вообще там есть, может быть, он и вовсе не пришёл. Даже если он там, не убьёт же он тебя, на самом деле», — пытался подбодрить сам себя светловолосый, в порыве открывая дверь, да с такой решительностью, что упал, зацепившись ногой о порог, когда, закрыв глаза, намеревался войти. — Ох, Никоша, посмотри-ка, у нас гости, — усмехнулся Фёдор, наблюдая за тем, как блондин, ранее увлечённый насаживанием на чужой член, подрывается, желая слезть и объяснить ситуацию, но даже не учитывая крепких рук на своём теле, не смог бы этого сделать из-за трясущихся ног. Он чувствовал себя героиней какого-нибудь клишированного подросткового фильма, застуканную родителями во время секса. — Кто там? — стараясь сдерживать стоны спросил младший, стыдливо положив голову на чужое плечо, надеясь, что внезапный посетитель не увидит его лица, а ещё лучше — и вовсе не узнает. — П-простите, я… — у Сигмы глаза по пять копеек и щёки пунцовые, он панически пытается подняться, чуть ли не крича от резкой боли в лодыжке, но не может и пытается отползти к двери, но и та захлопнулась перед лицом, стукнув парнишу по лбу, отказывалась открываться. Господи, да что происходит?! — Ах, Боже, не так быстро, — тихо простонал Гоголь, кусая чужое надплечье и оставляя ярко выраженный красный след на болезненно бледной коже, понимая, что позже он перерастёт в тёмный синяк, не сходящий неделями. Младший продолжал сидеть на полу, уже не пытаясь открыть дверь, понимая, что у него не получится, лишь смущённо закрывал лицо руками, старался абстрагироваться, не слушая громкие шлепки бёдер о задницу, эти хлюпающие звуки и громкие стоны, которые тот тщетно пытался подавлять. Стыдно, смущающе и неприятно, в голове какая-то каша из разнообразных мыслей, а в груди странный и непонятный ком, испытанный впервые за немногие годы жизни. Сменив позу, заставляя Гоголя повернуться к себе спиной и опереться ногами о стол, Фёдор принялся целовать чужую спину. — Никоша, посмотри на Сигму, вы ведь так давно не виделись, наверное, ужасно соскучились друг по другу, — ухмыльнулся брюнет, прикусывая кожу на лопатке. «Гость» даже убрал руки от лица чтобы поспорить со словами коллеги, понимая, что чужая наглость уже переходит границы, а не только нарушает личностные рамки что его, что Николая. Но, заметив лицо последнего, замер, понимая, что придя сюда, явно не ожидал увидеть голое тело приятеля, красное лицо с опухшими от поцелуев губами и слюной, стекающей по подбородку, со слезящимися глазами, заволокшимися пеленой удовольствия. Он думал, что с ним что-то случилось, а всё оказалось вот так…? — Нет, я не хочу, — хныкал белокурый, глядя в глаза младшего собственным мутным взором. Мир расплывался, но ему хотелось развернуться обратно и притвориться коалой, обхватывая тело старшего всеми конечностями, смотреть только на партнёра и получать взаимность. И, желательно, убрать постороннего из комнаты. — Чего ты не хочешь? Мне остановиться? — хмыкнул Достоевский, оставляя новые засосы и прикусывая кожу. — Нет! Пожалуйста, помоги мне повернуться к тебе, — попросил младший, откидывая голову назад, насаживаясь чуть глубже, чем обычно, слыша хриплый смешок за спиной, — Дос-кун, не будь таким жестоким, не издевайся! Фёдор исполнил просьбу, а тот, не смущаясь и не медля ни секунды, поцеловал партнёра, посасывая губы и проникая языком в чужой рот. Его уже вовсе не напрягало присутствие длинноволосого, будто его здесь и не было. — Думай только обо мне и ни о ком больше, — прерываясь промолвил Николай, не позволяя себе надолго отстраниться. Любовник перевёл взгляд на Сигму, не сдерживая усмешку с его реакции. Наверняка обидно слышать то, что тот самый один из близких людей не хочет тебя видеть и беспричинно ревнует к возлюбленному (?), пусть даже это сказано не специально, на эмоциях и в такой нелепой ситуации. — Сигма, пожалуйста, не смотри так, ты во мне дыру просверлишь… Демон коснулся головки члена младшего, не давая продолжать ему тереться о собственный живот. Гоголь протяжно простонал, толкаясь в чужую руку и насаживаясь быстрее, обнимая юношу за шею и сжимая между пальцев тёмные волосы. Вскоре, он кончил, царапая шею ногтями и прижимаясь ближе к партнёру, что, не сдержавшись, кончил следом внутрь, через несколько минут «отдыха» помогая любовнику подняться и усесться на коленях поудобнее.