Светотень

Магия бывает разной. Не всегда для того, чтобы творить её, нужна волшебная палочка и слова заклинаний. Переплетение случайностей, счастливых или роковых, таинство творчества, когда перо скользит по бумаге, кисть танцует по холсту, а в голове композитора рождается мелодия, — это тоже магия. Предвидение, рождённое в союзе жизненного опыта и обострённости чувств, то, которое мелькает подобно проблеску молнии во мраке, освещая все предметы, — тоже магия. О, много, много в этом мире волшебства, разлитого в воздухе, текущего по нашим жилам, волшебства, для которого совсем не требуется волшебная палочка! Эйлин думала об этом, бродя по выставочному залу в толпе незнакомых людей, пришедших полюбоваться на успехи современных английских художников, среди которых был и Тобиас Снейп. Впервые он участвовал в выставке такого масштаба. Лондон, цвет британского художественного мира... Тобиас сиял, как новенький галеон. Он схватил удачу за хвост и не собирался выпускать его. Хм, а какой у удачи хвост? Пушистый и рыжий с белым кончиком, как у лисы? Или, может, из радужных перьев, как у райской птицы? Эйлин улыбнулась своим фантазиям. Такие вопросы прежде часто задавала Марианна Мальсибер, ныне синьора Фонтана. Они встретились в Лондоне; Тобиас очень хотел познакомиться с коллегами из волшебного мира, а Эйлин желала увидеть подругу школьных лет. Те годы в Хогвартсе были по-своему счастливыми, а Марианна была к ней очень добра. Она была добра и теперь, когда они встретились после долгих лет разлуки, сделавших их почти чужими друг другу; легко и безоговорочно простила молчание, каким Эйлин встретила её замужество, и не позволила ей принести унизительные извинения и объяснения. — Я всё понимаю, Эйлин, и не будем об этом больше упоминать, — и взгляд Марианны показал, что она понимает и прощает ту покорность, с какой её школьная приятельница склонилась перед тиранической волей мужа и отца. Пожалуй, Эйлин ни за что не стала бы возобновлять знакомство, которое она сама прервала — несправедливо, пусть и против воли. Но Тобиас очень просил и настаивал, а собственное желание увидеть Марианну вторило просьбам мужа. Семья Марианны очень понравилась Эйлин. Лицо Луиджи Фонтана нельзя было назвать красивым, но его белозубая улыбка и радушие по отношению к гостям жены обезоруживали и привлекали. Он был вежлив и внимателен к Эйлин, охотно поддержал беседу с Тобиасом о современном искусстве, политике и ещё куче разных вещей. Но за приветливостью и добродушием Луиджи Эйлин угадывала сдержанную силу, крепкую волю, самостоятельность суждений; Тобиас, видимо, тоже это почувствовал и держался с новым знакомцем весьма прилично, не пуская в ход свою привычную фамильярность и развязность. А потом, придя домой, Тобиас заявил, что "у этого парня котелок варит, конечно, но он жуткий задавака". Эйлин не стала спорить, хотя она не увидела в Луиджи ничего, что напоминало бы излишнее самодовольство или хвастовство. Он не был самоуверен, он был просто уверен в себе. А это — две разные вещи! Что же до юного Альберта Фонтана, или Бертони, как называли его родители, то он был очаровательным ребёнком. В отличие от отца, он был очень красив: итальянская смуглота, вьющиеся чёрные волосы, ясные карие глаза — о, этот мальчик словно сошёл со старинной картины! Он был улыбчив и ласков, как котёнок, гостей не дичился, хотя и не пытался им докучать; Бертони рассмотрел Лоренцию, как диковинку, и щедро выложил перед ней свои игрушки, из тех, что могли заинтересовать такую малышку (его предупредили, что автопарком маггловских машинок похвастаться не придётся). Все они были новенькие, сейчас с витрины: дракончик из переливчатого шёлка, заводной гиппогриф, шумно хлопавший крыльями, пушистый коричневый крольчонок... Гиппогрифа пришлось спешно убрать, потому как его вид и движения напугали Лоренцию, а вот крольчонок так пришёлся ей по душе, что она никак не хотела выпускать его из рук и в итоге унесла с собой в качестве подарка. Бертони мужественно предложил это сам, и Эйлин, как не была смущена, заметила улыбку и взгляд Марианны, которые говорили, что любимейший затёртый медведь лежит глубоко в недрах чемодана, а на свет извлечены вещи, с которыми её мальчику не так жалко расставаться. Пушистый крольчонок и теперь был зажат в кулачке Лоренции, склонившей голову на плечо матери. Все вокруг умилялись и восхищались ею, но шумная обстановка открытия выставки быстро утомила девочку. Обилие лиц, впечатлений, голосов — это было слишком для такой малышки. Как, впрочем, и для Эйлин; здесь, в кругу всех этих людей искусства, она чувствовала себя не совсем уверенно, хотя и гораздо лучше, чем среди членов Общества Благородных Волшебников. Но Эйлин собиралась уйти пораньше, и лишь мелькнувшие среди посетителей лица Марианны и Луиджи заставили её чуточку задержаться. Поговорив с ними, выслушав их похвалы в адрес картины и в её собственный адрес, как превосходной модели, Эйлин попрощалась с разомлевшим от счастья Тобиасом и выскользнула через заднюю дверь — добрая работница выставочного зала показала дорогу и проводила её. Усадив Лори в коляску, она вышла на улицу. Оживлённый, пёстрый маггловский Лондон! Толпы народу, группки туристов, автобусы, красные телефонные будки, старинные здания! С непривычки кружилась голова, но свежий воздух делал своё дело, и вскоре усталость Эйлин сняло как рукой. Она ощущала редкостное облегчение; светлые надежды на будущее украшали её путь к Косому переулку, где они с Тобиасом остановились. Эйлин не без труда удалось уговорить мужа снять комнаты в «Дырявом котле», а не в фешенебельной маггловской гостинице, как он собирался. Маггловская гостиница обошлась бы гораздо дороже, оставив семью Снейпов практически без гроша в кармане. Тобиас привык занимать деньги у друзей, влезть в долги для него ничего не значило, но Эйлин к такой жизни не привыкла и привыкать не собиралась. К счастью для неё, Тобиас все ещё был настолько очарован волшебным миром, что комната над "Дырявым котлом" всё же выигрывала в сравнении с обыкновенной маггловской гостиницей, какой бы престижной она не была. Хотя, надо сказать, восхищение Тобиаса магией уже успело слегка поколебаться. Дело было в зелье удачи. До сих пор в ушах Эйлин стояли полные возмущения и обиды возгласы, которые Тобиас издавал, когда действие зелья окончилось. Она уступила его настояниям, истратив значительную часть их сбережений на флакончик Феликс Фелицис; Тобиас принял зелье утром того дня, когда собирался поехать из Коукворта в Лондон и навестить того самого важного знакомого, мистера Крофорда. То был известный искусствовед и критик, человек, слывший гениальным, и ему, как гению, прощались некоторые чудачества. Так, он терпеть не мог звонков и писем. Зато в личной беседе от него можно было добиться многого. Он часто покровительствовал молодым талантам и слыл за мецената; знакомство его с Тобиасом было кратким, и он не видел его худших черт, а потому и предложил помощь в случае надобности. И вот теперь Тобиас намеревался отправиться в Лондон, встретиться там с мистером Крофордом и заманить к себе в гостиницу, дабы показать картину. Но, проглотив последние капли золотистого зелья, Тобиас вовсе не продолжил собираться в дорогу, а побросал все свои вещи и ринулся в студию. Там он схватился за карандаши, которые Эйлин зачаровать не успела, и без устали работал целый день. Эйлин приносила ему еду, которую он уничтожал, сам того не замечая. Давно волновавшие его образы легко и радостно слетали на бумагу, обретая законченность и совершенство, и Тобиас был счастлив... почти так же, как тогда, когда рисовал зачарованными кисточками. Вечером он очнулся за столом, заваленным многочисленными карандашными рисунками с изображением фантастических сюжетов. Это могли быть иллюстрации к сказкам или рыцарским романам; замки, дамы, рыцари, драконы, скалы, силуэты парусных судов... Вскочив, Тобиас в гневе разметал эти картинки во все стороны и чуть ли не зарычал от досады и разочарования. Весь следующий день он дулся и ругался, то подозревая Эйлин в том, что она сыграла с ним злую шутку и дала ему не то зелье, то понося волшебный мир и все его обманы. Эйлин попыталась было объяснить, что то, чего мы хотим, и то, что для нас лучше — это не всегда одно и то же, но Тобиас так на неё взглянул, что она сразу замолчала. Он разбил о стену флакончик с остатками Феликс Фелицис и выглядел так, будто готов был разнести весь дом. Впрочем, к вечеру буря стала утихать, и злость уступила место унынию. Пока её супруг валялся на диване в гостиной и жалел себя, Эйлин тихонько прокралась в студию, собрала с пола рисунки и рассмотрела их. Они были великолепны. В них было то, что некогда больше всего поразило её в работах Тобиаса — удивительно живая и удачная игра света и тени, придававшая изображению особенную выразительность. На чёрно-белых картинках чувствовалось, как палит солнце и скрипит мороз, как алеют щёчки принцесс и хмурятся брови героев и их врагов. Это была магия, доступная далеко не каждому волшебнику. Эйлин забыла обо всём и любовалась этими иллюстрациями, когда Тобиас нашёл её в студии; по лицу жены он понял, какое впечатление на неё произвели результаты его дневных трудов, и гнев его испарился. — Ты думаешь... тебе нравится? — небрежно спросил он. — Тобиас! Нравится! Да это просто... просто самое красивое из всего, что я видела! Тогда-то она и заговорила с ним о разновидностях магии, о волшебстве, что гораздо выше заклинаний. Ему эти идеи пришлись по душе, ведь он ещё очень сожалел о том, что сам не обладает даром преображать предметы, вызывать дождь или перемещаться в пространстве; а так он получил преимущество над многими волшебниками, и это его подбодрило. На следующий день он отправился в Лондон, безо всяких зелий отыскал мистера Крофорда и показал ему не только картину, но и рисунки, созданные под влиянием Феликс Фелицис. Результатом стало предложение участвовать в лондонской выставке и обещание мистера Крофорда показать иллюстрации другому человеку, который, возможно, открыл бы Тобиасу путь в издательства, где он смог бы работать иллюстратором. И мистер Крофорд сдержал своё слово. Когда выставка была готова, а картина уже куплена известным коллекционером, крупное лондонское издательство "Блумфильд" заключило с Тобиасом контракт. Так что будущее им обоим — и Тобиасу, и Эйлин, — теперь рисовалось в розовых тонах. Тобиас чувствовал, что идёт в гору и уже подсчитывал будущие заработки, а также представлял, какую шикарную жизнь они будут вести; а Эйлин... помимо грядущего благополучия у неё была ещё одна надежда. Точнее, секрет. Эйлин осознала его буквально вчера, накануне открытия выставки; она вновь ждала ребёнка, но на этот раз на неё не накатывала дурнота, голова не кружилась, да и вообще чувствовала она себя как нельзя лучше. Лишь листок календаря заставил Эйлин задуматься, а применённое заклинание подтвердило догадку. Она была уверена, что на этот раз всё будет хорошо, малыш родится здоровым и крепким, и... как знать, что преподнесёт дальше жизнь! Тобиас был так поглощён своим успехом, что Эйлин пока что не стала ему сообщать. Недолго, хотя бы несколько дней, это будет её тайной, её секретом, принадлежащим только ей одной. Самое обыкновенное, самое распространённое и самое замечательное чудо на свете, самое великолепное волшебство!.. Иногда у Эйлин появлялось двойственное чувство: с одной стороны, было большим облегчением осознавать, что никто не следит за нею оценивающим, ожидающим взглядом, что ни у кого нет надежд и планов, возлагаемых на её ещё не рождённого младенца; а с другой стороны, каким разочарованием было понимать, что в ребёнке, которого она носила, течёт кровь Принцев — и у него не будет никакой надежды принять это славное имя! Всё это несправедливо отнято у него — и у неё. Она могла, могла бы исполнить свой долг как представительницы семьи Принц, придать особый смысл и значение своей не очень-то счастливой — до сих пор! — жизни... Но Эйлин гнала от себя такие мысли. Горький опыт подсказывал ей, что дитя должно сначала появиться на свет живым и невредимым, а то ведь ему может вообще ничего в этом мире не понадобиться. Впрочем, в её сердце жила непобедимая уверенность, что всё будет в порядке. Быть может, потому, что она чувствовала себя хорошо, как никогда. Эйлин вошла в "Дырявый котёл", толкая впереди себя коляску с Лоренцией и ловя на себе чужие взгляды. Конечно, её история стала одной из тех сплетен, которые так любят перебирать праздные и не очень люди; ещё недавно мысль обо всех этих пересудах внушала Эйлин глубокий ужас. Однако, когда всё уже случилось, она обнаружила, что небо не упало на землю и вообще мало что изменилось оттого, что её имя стало притчей во языцех. Пусть думают и говорят что хотят! Эйлин ощущала некоторую эйфорию от своей дерзости. Она улыбнулась, коротко кивая знакомым, и не без удовольствия узрела собственное отражение в одной из витрин старого паба. Надо сказать, что в Лондоне, готовясь к выставке, Эйлин значительно изменила свою внешность. Однажды она нашла маггловскую парикмахерскую и, пока Тобиас катал Лоренцию в соседнем сквере, отдалась во власть молоденькой парикмахерши. Надо сказать, эта девчонка знала своё дело, потому что такой... такой интересной... Эйлин себя ещё не видела. А потом она внимательно изучила ассортимент одного маггловского магазина одежды, перемерила несколько нарядов... и ушла, раздосадовав своей разборчивостью продавщиц. Вернувшись в комнату над "Дырявым котлом", она долго колдовала над своим старым платьем, пока оно не превратилось в тот самый брючный костюм аметистового оттенка, что так понравился ей в магазине. Тобиас одобрил её выбор — и как мужчина, и как художник. И теперь, облачённая в этот самый костюм, она прошествовала через зал старого паба, очень довольная собой. Пусть болтают! Да, это она, Эйлин Снейп, урождённая Принц, сбежавшая из дому и вышедшая замуж за маггла, не успел её благородный чистокровный супруг остыть в могиле. Как говорит Тобиас, так ему и надо. Да, это она, Эйлин Снейп, которая снимает здесь комнату вместе со своим вторым мужем, настоящим магглом. Да, она осмелилась привести его сюда! И носить маггловскую одежду, и держать голову высоко, и надеяться быть счастливой. Но когда Эйлин прошла через зал, поднялась по лестнице, аккуратно левитируя коляску, и закрыла за собой дверь в комнату, ей стало немного страшно. Что она делает? Мерлин великий, что она делает? И что принесёт им всем завтрашний день? ...Магия бывает разной. Предвидение, подобное проблеску молнии, освещает вокруг все предметы холодным и ярким светом, оставляя в тени лишь какие-то незначительные уголки. Интуиция, свойственная даже самым обыкновенным магглам, сродни волшебству. Но как часто мы отмахиваемся от неё, позволяя водовороту жизни уносить нас в неведомые глубины...