Шехзаде Яхья

Искандер стоял у окна своей скромно обставленной комнаты. Простая кровать и рядом тумбочка. Ему вспомнился момент взрыва, как в последний миг мелькнул Ворон, словно пролетел сквозь него, и он будто перенесся в какое-то неизвестное место. Кругом возвышались величественные горы и уходили своими вершинами в тёмное небо, охваченное грозой. Где-то недалеко раздался крик Ворона, и Искандера охватил свет, и он ощутил присутствие Волка рядом с собой и вспомнил свою последнюю встречу с мамой. Складывалось ощущение, будто она рядом, и он снова обнимает её и трепетно склоняет голову ей на плечо. Затем он ясно ощутил себя в воде, а Волк словно снова поддерживал его. Горы исчезли, а тёмное небо снова стало ярким и солнечным, в нём летел Орёл, размахивая крыльями и рассекая ими воздух. Он парил высоко в небе, являя своё величие и свободу. И в этом он, потерянный шехзаде, был с ним схож. Он любил это безграничное ощущение внутренней свободы. Перед глазами возникали яркие картинки, сочетающие в себе родные образы. Солнечный день, ему 4 года, он играет с Мехмедом, видит тепло улыбающуюся маму и сестёр. Подняв голову, вновь увидел парящего в небе Орла. Тот кружил над ним маленьким и будто не хотел улетать. Сейчас Искандер осознал, что Орёл, как посланник надежды, не оставлял его. Так было и тогда, когда он стоял на коленях перед собственной могилой. Моментами, возвращаясь в сознание, Искандер помнил сжигающую всё тело боль, и как кто-то перевязывал ему раны. Когда агония прекратилась, и он окончательно очнулся, оказалось, что он находится в Православном монастыре на территории Румелии. Его нашли на берегу моря монахи и удивлялись, как с такими ранами он был до сих пор жив, а его выздоровление называли чудом. Однако, оно не принесло радости, он узнал о смерти Валиде, поговорив со слугами Старого дворца, которые не могли его узнать. После этого ему казалось, что тот человек, которым он был прежде, тоже умер, а того, кем он был сейчас, он даже не знал. Искандер пошёл на могилу матери, но не стал подходить близко. Он увидел сестру. Она была в чёрном, траурном платье, плакала и о чём-то говорила с мамой, осторожно перебирая рукой землю, будто поглаживая. Он хотел подойти, но что-то его остановило, Искандер не решился, подумав, что сейчас так будет только больнее. Внезапно пошёл дождь, но Хюмашах будто не обратила на него никакого внимания, она продолжала сидеть на коленях и, не отрываясь, смотрела на могилу. Она словно и не собиралась уходить, желая остаться здесь, рядом с мамой, как можно дольше. Искандер сделал шаг в сторону сестры, думая в этот момент только о том, что её нужно обнять, согреть, укрыть от ветра, не давая простудиться и заболеть. Будто отвечая на его мысли, рядом с Хюмашах показался снова Волк и лёг рядом, грустно положив морду на лапы и закрыв его сестру собою от ветра. Видя это, Искандер остановился и заметил, как Хюмашах обернулась, будто что-то почувствовав, но для неё рядом по-прежнему никого не было. Искандер наблюдал за сестрой ещё около получаса, и так и не решался подойти совсем близко, но и не хотел уходить. Поэтому постепенно приближался к ней, медленно ступая по земле, и наконец услышал её голос: «Матушка, пожалуйста, покажите мне, что вы меня слышите, вы нужны мне, мне так вас не хватает, мне так страшно без Вас, мама… Я понимаю, что случилось непоправимое, и в то же время мне всё кажется, что должен быть какой-то способ вернуться назад и всё изменить. Каждую секунду, снова и снова я собираюсь в Старый дворец и думаю, вы же ждёте меня там, а затем, в миллионный раз в голове проносится, не ждёте. И всякий раз после этого я вздрагиваю как от очередной пощёчины: я потеряла и не защитила Вас, а без Вас и я исчезла, случившееся меня вымотало, у меня нет никаких сил, а главное — мне всё стало безразлично. Даже если я что-то делаю, то ни о чём не думаю и ничего не хочу. Ни-че-го…». Тут Искандер заметил Бюльбюля, который осторожно подходил к Хюмашах. — Госпожа, вы здесь уже больше часа, пожалуйста, давайте вернёмся во дворец, — обеспокоенно предложил он. — Зачем, Бюльбюль? — Вздохнув, спросила Хюмашах. — Вы замёрзли, госпожа, вы можете заболеть. — Мне всё равно, — не поднимая взгляд, апатично ответила она. — Госпожа, пожалуйста. — Ты ведь не оставишь меня в покое, да, — с пугающей безжизненностью в голосе произнесла Хюмашах. — Ладно, только отвези меня в Старый дворец. — Госпожа… — Я не хочу сейчас возвращаться в свой дворец, я не могу там больше находиться, мне противен каждый его угол. А в Топкапы каждый уголок напоминает мне о прошлом, о детстве… Ты написал Фатьме и Михримах о случившемся? — Да, госпожа, — мрачно кивнув, ответил ага. — В детстве мы с Фатьмой примеряли украшения мамы перед зеркалом, я представляла, как стану такой же величественной и красивой, как она. Я так гордилась, что я её дочь. Такая сильная, красивая, любящая и моя мама, я была счастливицей… Михримах же, по большей части, была сама по себе. Читала, играла во что-то своё, даже нашла тайное место в саду нашего дворца. Это стало нашей общей тайной. Знаешь, у неё всегда, даже когда она была маленькой, был очень зрелый, серьёзный взгляд. Этим он напоминал мудрый взгляд мамы, так удивительно… — Госпожа, вы хотите, чтобы я пригласил их? — Нет! — Резко подняв взгляд, Хюмашах смотрела прямо перед собой. — Я… — запнувшись, она сделала вдох, после чего продолжила, снова опустив взгляд к могиле матери. — Я сейчас никакая старшая сестра… Им нельзя быть рядом со мной… На моих руках кровь брата и мамы, я не знаю, как после этого посмотреть в глаза сёстрам… Это несправедливо по отношению к ним, но я не могу… — следующую фразу Хюмашах сказала так тихо, что Бюльбюль с трудом её услышал. — Они должны понять меня… И хочу верить, что простят. — Подняв взгляд, Хюмашах умоляюще посмотрела на верного слугу и срывающимся голосом произнесла. — Пожалуйста, отвези меня в Старый дворец, прошу, Бюльбюль. — Конечно, госпожа, пойдёмте. И в этот самый миг, так же как начался, внезапно, дождь прекратился, солнце выглянуло из-за грязно-серых облаков, осветив всё ярким, тёплым светом, и от этого стало казаться, что в светлые волосы Хюмашах вплели золотистые блестящие ниточки, солнце своим светом словно одаривало и согревало Хюмашах, стараясь её успокоить. С тех пор он словно действительно стал другим человеком, принял Православие и даже освоил Рутенский язык за время проживания в монастыре. Он видел свержение султана Османа, и теперь на троне был султан Мурад, а Кёсем стала регентом. Как-то, работая на рынке, он случайно увидел Кёсем Султан. Она шла в свой вакф в окружении слуг, наслаждаясь восхвалениями людей вокруг. «Слава госпоже!» — доносилось со всех сторон. Её победа обжигала сердце огнём ненависти и вины. Какую же он совершил глупость, попавшись ей на глаза. Если бы не это, Валиде была бы жива, а он был бы рядом со своей семьёй. Искандер закрыл глаза и провёл рукой по своему лицу, нащупав шрам от ожога, ещё одно горькое напоминание. Он был почти незаметен, но остался и прекрасно ощущался. Искандер сдержал рвущиеся наружу слёзы. «Пусть сейчас она наслаждается своей победой, это ненадолго», — пронеслось в его голове. Мехмед Гирей теперь Крымский хан, раньше он предлагал свою помощь. Ей можно воспользоваться. Но сначала нужно увидеть сестру. С каждым месяцем это желание только росло. Надо было подойти к ней ещё тогда, а сейчас он даже не знал, как встретиться с ней, чтобы никто об этом не узнал. Рядом с Кёсем он заметил Бюльбюля. Единственный вариант организовать встречу с Хюмашах — поговорить с ним. Сделать это удалось на рынке. Дождавшись, когда Бюльбюль будет один, Искандер, подойдя со спины, закрыл ему рот рукой и оттащил его за угол прилавков. — Тише, тише, — прошептал он, после чего убрал руку от лица аги. Тот, обернувшись, расширил глаза и приоткрыл рот от удивления. Искандер приложил указательный палец к своим губам, безмолвно прося агу говорить тише. — Шехзаде… Вы… Вы живы? — Шёпотом спросил Бюльбюль, не веря своим глазам. — Как видишь, — спокойно ответил Искандер. — Вы знаете о Сафие Султан? — Да, — грустно произнёс Искандер, — я бы хотел прийти раньше и не допустить этого, но не мог. Я чудом остался жив. Где моя сестра? — Хюмашах Султан уехала в Египет, — Бюльбюль покачал головой. — Ей очень плохо, госпожа в глубокой печали. Никого не подпускает к себе. Я писал ей, но она не хочет отвечать… Думаю, из-за Кёсем Султан. Но я не предавал Сафие Султан, я только хотел остаться. Я не знаю жизни вне этого дворца. Да и здесь я могу вспоминать… — Значит, я могу быть уверен, что ты будешь молчать? — Конечно, шехзаде, до последнего вздоха. — Хорошо, мне здесь больше нечего делать, поеду в Египет и найду сестру. Но у меня будет к тебе просьба — отблагодаришь православный храм, где меня спасли? Он на территории Румелии. Я скажу позже где именно. Бюльбюль кивнул. — Я рад, что вы живы, шехзаде, и Хюмашах Султан будет рада. Я и вашим сёстрам, Фатьме Султан и Михримах Султан, писал, рассказывая о состоянии Хюмашах Султан, и в последнем письме сообщил, что им будет лучше приехать в Египет. Вы впервые встретитесь все вместе… Жаль, что при таких обстоятельствах. Искандер подошёл и сердечно обнял верного слугу. — Я благодарен тебе за всё, Бюльбюль. Растроганный ага, не зная, как сдержать слёзы, неуверенно ответил на объятие, постепенно его усиливая. Ночью Искандер пробрался к гробнице матери, хотел попрощаться перед отплытием в Египет. — Простите, Валиде, я был не осторожен и подвёл Вас, подвёл Хюмашах, — опустив взгляд, Искандер мысленно говорил с мамой. Рядом показался Бюльбюль. — Я знал, что скорее всего вы будете здесь, шехзаде. — Ты часто сюда приходишь? — Я очень скучаю, часто вспоминаю прошлое, как Сафие Султан расцветала рядом с Вами, с Хюмашах Султан. Эту пустоту невозможно заполнить, ты просто стараешься отвлечься, заполняя свой день чем угодно, лишь бы не вспоминать, что вся твоя жизнь разрушена. Искандер понимающе промолчал. Рядом с ним, словно из ниоткуда, снова оказался Волк и, будто все понимая, лег на колени.