немножко о ремнях

Где-то возле уха тикали часы: упрямо, но, слава Ками, тихо. Он всегда просыпался медленно — сова с детства — тяжело раскачивался и лишь к обеду приходил в себя. Лениво открыл глаза, очертя взглядом привычную обстановку захламлённого архивами и отработанными вещдоками маленького кабинетика, где обитал — с ума сойти! — вот уже десять лет. Карта города. Коллекция магшотов «особых клиентов» — тех, кто гадил по крупному и не раз засветился. Кипельно-белая маркерная доска для записей. Фотография в металлической рамке. — Учихи не фотографируются. — Только в паспорт и некролог, да? Хатаке усмехнулся, вспоминая, как Джирайя-сама, игнорируя возмущённое бурчание Саске, весьма условно юмористические высказывания Сая на тему того, что запечатлённым на снимке он желает быть как можно дальше от Красотки с Мелкописечником и яростные попытки Наруто въебать последнему с ноги, задорно щёлкал затвором камеры, взятой взаймы (вообще-то, отобранной путём давления авторитетом) у штатного фотографа Шино. Последний ошивался неподалёку и явно мечтал выхватить свою зеркальную прелесть из лапищ начальника. Строгий профиль и холодные глаза Учихи, натянутая, неуверенная улыбка бледного Сая, щека Наруто, испещрённая глубокими царапинами. Его собственные усмешка и шрам. Лица на снимке не изменились, хотя и прошло пять лет. Изменились сами люди. Он всё чаще ночевал на работе — даже завёл себе по примеру Нары из десятого отдела в шкафу плед и пухлую подушку, питался где придётся и как придётся — а ведь раньше готовка была его хобби; эмоционально выгорал и мастурбировал раз в неделю. Надо же было до такого докатиться — дрочить по расписанию. Но трупы, наркотики и кровь не кончались: текли себе спокойно рекой грязи, вымывая из них всех всё хорошее, светлое, достойное. Раньше Какаши любил свою работу — теперь работа любила его. В мозг. До полного выпрямления извилин. И не только его. Она опять взяла несколько ночных дежурств подряд — в мешках под её глазами можно было спрятать сокровища всех семерых Белоснежкиных гномов, руки дрожали, лицо было бледнее обычного. Хотя, слава Ками, до стандартов Сая Шизуне было ещё далеко. Ещё и на каблуках весь день бегала — он фыркнул, вспомнив красные отпечатки ремешков босоножек на влажной коже её лодыжек. А вот долго думать о её ногах было плохой, очень плохой идей — но мысль о знакомом изгибе стройных колен уже вскипала в мозгу, как пузырьки только что разлитого по бокалам шампанского. Он резко поднялся с кресла, ощущая, как кровь упругими толчками расходится по отёкшим мышцам спины и шеи, протёр глаза левой рукой, едва не задев бровь прохладным стеклом циферблата наручных часов. Их толстый кожаный ремешок неприятно впивался в мякоть руки — на секунду ему показалось, что запястье обвито сухой коркой раны, напоминавшей след от наручников. Стоп, о наручниках тоже думать было нельзя. Тряхнув головой — от чего светлые волосы рассыпались по лбу, частично загораживая обзор, Какаши вышел из кабинета и медленно дополз (другого слова не подберёшь) до туалета. Обреченно уставился в зеркало. Надо же. Какой красавец. Особенно воспалённые от усталости, нездорово покрасневшие белки глаз хороши. Зато имя теперь подходит*. Натуральное чучело — рубашка за ночь измялась, волосы встопорщены — укладка аля-Узумаки. А это было показателем: Наруто считал расчёску чем-то из разряда пыточных орудий, и никакой мусс не мог совладать с его светлыми вихрами. Он поморщился, ощущая, как неприятно пряжка ремня прилегает к низу живота. Так и есть — когда он слегка оттянул пояс джинс, словно отрывая его от плоти, к которой ремень успел приклеиться намертво за ночь, на коже показалась глубокая, покрасневшая от тесного контакта рытвина. Какаши вздохнул и в который раз клятвенно пообещал себе стать первым оперативником в домашних трениках. Бах! И дверь практически вылетела из петель, в зеркале отразилось встревоженное, напряженное до бьющейся жилки на виске лицо Наруто и безмятежная рожа Шикамару. Какаши не без оснований подозревал Нару в постоянной дегустации вещдоков отдела по наркоконтролю — нельзя же всё время быть таким до пизды спокойным. Он развернулся — и тут же почувствовал растворяющую внутренности кислотой тревогу. Они держали под руки Сая, едва стоявшего на ногах, наклонившего голову чуть вперёд. С его носа на воротник чёрной водолазки под горло (но как всегда в обтяг) срывались до отвращения знакомые алые капли. — Кто ему нос расквасил? Удивительно, но Сай продолжал улыбаться. Этой его фирменной, резиновой (боже упаси думать про резину и латекс в контексте Сая!), ненастоящей улыбкой, без которой его уже невозможно было представить в своей голове. Хатаке облегченно выдохнул, даже не пытаясь скрыть этого: кто бы ни разукрасил лицо Акаши, мозг он явно не повредил. Последний попытался было что-то прогундосить, но словесный фонтан пострадавшего вовремя был заткнут пятёрней Узумаки — отчего Сай почти закашлялся. — Кто ещё у вас в отделе страдает воспалением эго вкупе с острой потребностью в выдаче пиздюлей? Шикамару тянул слова так, что Какаши мог быть уверен в том, что Нара когда-нибудь уснёт прямо посреди разговора. — Учиха? — Он самый. Короткий, беззлобный смешок. И уже расслабленно, в сторону Наруто: — Что случилось? Наруто с видом великого мыслителя, пытающегося разрешить, как минимум, проблему смысла человеческого бытия, потер свободной (то есть не удерживающей Сая от падения в раковину) рукой затылок. — Хер их знает. Решил сгонять за кофе, даттебайо, дверь открываю — и вижу: по полу катаются. Еле Саске смогли стряхнуть — думали, что он его задушит. Жертва несостоявшегося покушения на жизнь в очередной раз согнулась над раковиной, сплюнула и радостно выдала: — Я думаю, Саске-кун был несколько зол на меня — я отбил у него девушку. От повисшей в воздухе тяжёлой тишины было готово треснуть запотевшее от пара настенное зеркало. — Что? — Я читал, что мужчинам свойственно так реагировать на проявление постороннего внимания к объекту их чувств. Но должен признаться, что я всё ещё планирую пойти с Ино на свидание вне зависимости от действий Саске-куна. — Ино? Новый голос хрипло отразился от облицованных кафелем туалетных стен. Какаши с удовольствием подметил на отвратительно смазливом лице пару царапин и наливающийся красным синяк. — Ты сказал, что твоя девушка работает в больнице. Я думал, что ты позвал на свидание Сакуру. — Злюку-то? Ну, если бы в моём вкусе были истеричные плоскодонки… Разъярённое рычание Саске утонуло в приступе всеобщего ржача. *** Выйдя из пропахшей лекарствами полутёмной смотровой, где взволнованная Сакура сосредоточенно обрабатывала сбитые Учихой костяшки пальцев, привычно суетясь и роняя из рук каждую чёртову склянку, Какаши почувствовал почти физическое облегчение. Серьёзно, молодёжь убивала его своей наивностью — одна краснела до такой степени, что можно было предположить её родство с синьором Помидором, второй разыгрывал наследного принца, невесть где проебавшего белого коня и остатки самоуважения. Ух, тот взгляд на обтягивающую бёдра юбку Харуно и слегка приподнявшийся халат — он был прямиком из третьего тома Ичи-Ичи. Страница шестьдесят девять. Краем глаза заметил Сая с кусочками ваты в пострадавшем носу и наклонившуюся к нему — если честно, почти распластавшуюся на стойке дежурной медсестры — Ино. У этих тоже дело было на мази. — Зайдёшь на чай? Развернулся до того резко, что в глазах потемнело. Шизуне устало прислонилась к стене, сжимая в побелевших руках кучу бумаг. Аккуратное каре превратилось в пародию на причёску (даже старая мочалка выглядела бы лучше), глаза выжидающе смотрели на него из-под острых штрихов ресниц, губы сжались в упрямую точку. Ей шло быть такой — требовательной, собранной и уверенной в себе. Это вовсе не потому, что у него млело сердце, когда он видел её расслабленной и мягкой. Он практически разлёгся на её диване, с прикрытыми глазами наблюдая за тем, как она достаёт кружки, ставит разогреваться чайник. В голове вдруг стало до блаженства пусто и темно, уже сквозь сон Какаши в нос ударил травянистый запах зёленого чая. И второй раз — но уже под дых — ему ударило прикосновение холодных рук Шизуне к его запястью. Он изумлённо распахнул глаза, неотрывно следя за тем, как мучительно медленно она расстёгивала пуговицу и закатывала манжету рубашки до локтя. Кажется, она улыбалась. Чёрт бы её побрал, она действительно улыбалась. — Что ты делаешь? Она скосила на него глаза, тяжело вздохнула и поднесла его ладонь к губам. Мир мгновенно сужался до узенькой полоски осознания того, как охуительно близко она находится; в паху заломило, ремень немедленно стал огромной помехой. — Вроде как возвращаю долги. Помогаю… Обхватила пальцами его запястье, приближая застёжку часов ко рту. Зубы блеснули, оттягивая ремешок в сторону и тем самым ослабляя его. Он совсем не мужественно заскулил. — Тебе… Отшвырнула часы в сторону, как надоедливое насекомое или опасную песчаную змею. И посмотрела на него совершенно диким блестящим взглядом, от которого Какаши блядски затрясло — а в паху скрутило ещё сильнее. — Снять… Глубоко вздохнула, будто дайвер перед погружением и поцеловала его пальцы. Барабанные перепонки не выдерживали стука крови, прилившей к голове, член болезненно упёрся в шов ширинки. Он был готов умолять её о пощаде. — Часы. Ёбаный боже. Она лизнула оставшуюся от ремешка отметину.