how you doin'?

Порез, оставленный Кейт в назидание обоим прокси, оказался не глубоким. По крайней мере, если бы он был таковым, Рут могла бы скончаться бы на месте от потери крови, либо Худи не был бы столь спокоен. Было еще кое-что. Об этом женщина вспомнила позднее, но ее вины в том не было. Информация не успевала откладываться в голове полностью, — обязательно что-то дергало, мешало, отвлекало. Если она хочет выжить — отвлекаться нельзя. У Безликого не было причин, весомых причин, лишать ее жизни. В этот момент, Рут серьезно задумалась о том, какой может быть такая причина? Ответа не было. Но женщина решила утешить себя тем, что наверняка есть. Наверняка, это существо соблюдает собственные, безумные и дикие для людей постулаты, но соблюдает. Наверняка… Кровь, свежая, не чужая — собственная, покрыла пальцы, участок шеи, ворот водолазки. Почти вся извозилась. Худи шел рядом, иногда бросая на нее серьезный взгляд. Желая удостовериться, что Бишоп все еще идет своими двумя и не намеревается шлепнуться оземь. Та встреча далась непросто даже ему. Их с Кейт связывал некий конфликт? Или это была простая личная неприязнь? Которая случается в обычных людских коллективах? Рут понимала, что ворошить эту тему не стоит, как сильно ей бы того не хотелось. Кейт — невысокая и пугающая девушка — разбавила, пусть и мрачными красками, будни Бишоп. Ее появление, разумеется, только приумножило количество вопросов, Худи понимал это, но даже в такой обстановке Рут Бишоп чутко хранила чувство такта. Она понимала, что не стоит засыпать его расспросами. А еще, что не менее важно, Рут не горела желанием слушать его грубости и ругательства, как по существу, так и без. К разговору о Кейт всегда можно будет вернуться, сейчас более уместным будет другое. Женщина замедлила шаг, Худи рвано выдохнул и закатил глаза, понимая, что добраться в тишине не выйдет. Он сравнялся с ней. — Вперед, — Прокси нервно шмыгнул носом и дернулся от холода. Рут мельком посмотрела на него: даже мрачное серое лицо мужчины слегка порозовело. Холод мог убить обычных людей, но Худи делал живее. — Не то лопнешь, да? — Куда мы идем? — Прямо, затем чуть южнее и налево. Ей захотелось закатить глаза и скрестить руки: — Аккуратнее, а то и впрямь лопну. — Набрался от тебя, мисс Джинсы. Из Рут невольно вырвался тихий смешок, немного разрядивший атмосферу. — Врач - здесь? Надеюсь, моя страховка его покроет…* — В каком-то смысле врач, да, — Худи закивал, прищуриваясь и убеждая себя. — В каком-то смысле?! — Рут остановилась, хлопая глазами. Подобные характеристики не сулили ничего хорошего. Тем более от Худи. — Слушай, если он занесет мне инфекцию… — Не занесет. — Прокси осадил ее. Он смотрел, как она остановилась, неловко переминаясь с ноги на ногу и чувствовал, как сомнение растет внутри нее, будто на дрожжах. К сожалению для женщины, других вариантов не было. — Пошли. Он меня подшивал. Многих тут латает. Не так давно, но все же. Нормальный, если не рыпаться. Рут все еще была не удовлетворена ответом. Откровенно говоря, она просто брезговала. То, что устраивало Худи, могло вовсе не устроить ее. У них были разные понятия о «комфорте» и «допустимости». — Он тебя осматривал, — последний и коронный аргумент, чтобы ее убедить. Прокси не хотел, не планировал говорить, не видя в этом большого смысла, однако Рут были нужны именно эти слова. — После аварии нужно было убедиться, что сильных повреждений нет. Бишоп опешила. Значит, есть еще кто-то. Есть…врач. Пусть и весьма подозрительный. Женщина «ухватила» эту соломинку и сделала шаг вперед. Рут выросла и сформировалась в другой среде. Мать приучала ее мыть руки, расчесывать волосы, крахмалить воротнички, молиться, вдыхая запах старых страниц, исходящий от Библии. Будучи маленькой, Рут боготворила именно этот запах: ей казалось, так пахнет сам Господь — мать не стала разубеждать ее, даже нашла это очаровательным. Теперь никто не требовал от нее чистых рук, заплетенных кос, чтений Псалмов по вечерам…никто не требовал, но это «вшилось» в ее сознание настолько что, без привычных ритуалов было тяжело. Адски тяжело. Невыносимо. Теперь она в иной среде. Подобно цветку, грубо пересаженному из мягкой плодородной почвы в холодный и черствый грунт, она пыталась пустить корни, но они были слишком мягкие и не прошли бы сквозь толщу мерзлоты. В таких случаях, эволюция благородно позволяла меняться даже самым красивым цветам. Какой от них толк — если они мертвые? Жизнь — есть красота, а Смерть…что ж, Смерть есть Смерть. — Он прокси, как ты и я? — Осторожно поинтересовалась Рут. Нужно было скрыть любопытный блеск в глазах, так, чтобы Худи не догадался. Увы, мужчина не был идиотом и раскусил ее быстрее, чем Рут хотелось. Но не скрывал. — Нет. Он не прокси. Он — другое. Другое… Настороженность женщины, только начавшая затухать, разгорелась с новой силой. Другое, это, простите, какое? «Другое…— Рут хмыкнула, мысленно передразнивая интонацию напарника. — Про людей так не говорят». Подобные выкрутасы сейчас могли обойтись ей очень дорого. На одной чаше весов Рут Бишоп предлагалось остаться в лесу без должной помощи и наверняка вляпаться в еще большие неприятности. На другой же — медик, пусть и подозрительный, но способный оказать помощь. Речи о том, чтобы постучаться в ворота Лаленбургского госпиталя не было. Оба прокси имели достаточное количество разума держаться от этой идеи подальше, как от огня. — Он хирург, который где-то оступился и теперь…прячется от закона? Худи едва сдержал раздраженный стон. Изрядно подуставший от событий сегодняшнего дня, он потерял всякий интерес к шарадам. Мужчина шел впереди, прикрывая ее собой. — Он — гурман. Имеет особые предпочтения…в мясе, — Худи быстро бросил ей через плечо. Его лицо не выражало никаких эмоций, Бишоп убедила себя в том, что он бережет весь свой спектр на нечто более важное. Рут нервно сглотнула, неловко и тихо выпуская наружу свою безумную догадку, как ученик у доски, страшно неуверенный в своем ответе, но обязанный его дать: — Каннибал. — Садись, «пять». Она широко раскрыла рот, захлебнувшись возмущением. «Иуда!», — Рут едва сдержала порыв хорошенько стукнуть его – Худи как раз любезно подставил ей свою спину. Вместо этого, женщина сделала глубокий вдох и уставилась в его спину так, словно в ее взгляд были встроены лазеры. Прокси по каким-то причинам становился нервным, стоило Бишоп повысить градус эмоциональности. Они уже подходили, когда мужчина не выдержал и развернулся. Кто знает, может его замучило не показательное молчание Рут, а назойливые остатки Совести? — Слушай, я мало что о нем знаю. Он скрытный. Дикий. Живет здесь на птичьих правах, пока, —Худи показал вверх указательным пальцем, — разрешает. Женщина недовольно поджала губы, но все же спросила: — Как он выглядит? — Дерьмово. Худи был красноречив, как и всегда. Рут вздохнула, не отрицая того, что ей было любопытно. Любопытно и страшно, до дрожи в коленках. А что, если этот врач-каннибал, который (ссылаясь на Худи) выглядел как продукт человеческой жизнедеятельности, решит полакомиться ей прямо на рабочем месте? Женщина вытянула вперед ладонь с засохшей кровью. «Может ли кровь побудить его к нападению?», — мрачно подумала она, все меньше и меньше желающая приближаться к месту обитания того самого «гурмана». Оно являло собой небольшой и изрядно постаревший одноэтажный дом. Рут огляделась вокруг, пытаясь рассмотреть сквозь черные и тонкие стебли деревьев очертания домов Лаленбурга. Хоть что-то, что подсказало бы ей, в какой они части леса. Но увы, вокруг простирались одни лишь деревья. Дом не был иллюзией, но выглядел довольно неухоженным и заброшенным. «Меня осматривали здесь?!», — брезгливо возмущалась Бишоп, пока Худи пытался что-то разглядеть в помутневших стеклах окон. — Откуда здесь этот дом? — Рут смотрела себе под ноги, с каким-то странным сожалением оглядывая прохудившееся крыльцо. Она старалась ступать так легко, как только может — проломить гниющую древесину ногой не очень-то входило в ее планы. — Понятия не имею, — честно признался мужчина, не отрываясь от окна. — Тут несколько таких…возможно больше. Никто из нас не знает, откуда они взялись. — Вот как… Вместо ответа прокси немного отошел назад и отчетливо постучал. Три раза. «Пароль, — догадалась Рут, — ну да, медицина нынче дорогая». Худи кинул на нее взгляд, всеми силами подавляя усмешку. — Хорошо, что мы пришли днем. Ночью он охотится. — Молчал бы, — буркнула Рут исподлобья, скрестив руки у груди. Старая дверь отворилась с тягучим скрипом. За ней не было никого, лишь длинный темный коридор без единого лучика света. Рут почувствовала, как пересохло в горле и как ноги, будто бы назло, приклеились к злосчастному крыльцу. Подул холодный ветер, и женщина поймала себя на мысли о том, что внутри может быть еще холоднее. Обстановка «пестрила радушием», Бишоп жалостливо посмотрела в сторону напарника. — Иди, — бросил он ей, как ни в чем не бывало. Худи достал из кармана сигарету с излюбленной зажигалкой. — Я буду ждать здесь. Скажу, чтоб не лезли без очереди. Рут грустно выдохнула, на ватных ногах переступив порог. Когда этот суровый и холодный человек будет милосерден к ней? Ей вспомнилось, как в детстве она говорила матери, что у нее все прошло, что ничего совсем не болит, стоило им появится у кабинета врача. Сейчас она на двести процентов была готова сказать мужчине те же самые слова, но дверь за ней резко захлопнулась из-за сквозняка. Бишоп вздрогнула, страх окатил ее подобно ведру с ледяной водой. Внутри действительно было холоднее, чем на улице. Гораздо холоднее. Обычному человеку в такой температуре будет довольно некомфортно. Женщина постояла в коридоре совсем немного, позволяя глазам привыкнуть к темноте. И все равно, полностью расслабиться не получилось. Она спиной чувствовала, как кто-то…нет, не кто-то…как сама тьма заглядывает ей за плечо. Где-то недалеко от нее нечто размеренно скребло когтями о дерево. «Собака?», — предположила она, всеми силами подавляя желание зажмуриться и выбежать наружу. Он — другое… Другое… Другое… Это слово эхом множилось в ее разуме, пока тьма стискивала Бишоп в плотное кольцо. Рут резко выдохнула, зажмурилась и сжала кулаки. Посчитала до пяти. Один. Два. Три. Четыре. Пять! И распахнула глаза. К ее удивлению, кромешная темень разбавилась слабым зеленым светом вдалеке. Прямо по коридору, если быть точнее, из приоткрытой двери, лилось странное свечение. Подобное исходило от ультрафиолетовых ламп. Сердце предательски ускоряло свой ритм, заставляя разум порождать догадки разной степени безумия. Под ложечкой у Рут засосало, ладони вспотели и стали холодными. «Ладно, к черту!», — женщина откинула со лба прилипшие прядки и вытерев ладони о джинсы решительно зашагала к двери. «Я не увижу ничего страшнее надписей в школьном туалете…», — подумала она и это помогло не утонуть в страхе насовсем. Решив не медлить, женщина быстро раскрыла дверь. Взгляд заметался тут же, глаза хлопали со скоростью вспышек камеры. Рут ухватилась рукой за косяк двери, чтобы не свалиться ненароком. Комната, оборудованная под мед.кабинет, явно на «скорую руку». В углу стояла кушетка, накрытая пластиковой клеенкой. К удивлению Бишоп, никаких следов крови, запаха мяса и человеческих останков. Напротив кушетки располагался небольшой стол, накрытый тем же материалом. На нем были небольшие жестяные контейнеры, там, по-видимому и располагались инструменты. Рут заприметила также несколько невысоких комодов, — что хранилось в них, осталось для нее загадкой. Но сердцем этого медицинского натюрморта, способного привести в ужас любого порядочного хирурга, была мужская фигура, восседающая на стуле, спиной к вошедшей Бишоп. Откровенно растерявшись и не зная, как правильнее будет обратить на себя внимание, женщина просто шагнула. Этого было достаточно. «Ты — второй Дамер? Или далекий потомок Фиша?!» Мысли каруселью крутились в ее голове и наносили урон куда больнее сильный, чем Катрина в две тысячи пятом. Рут готова была поклясться, что ступала тише мыши, однако он услышал ее и развернулся. «О, милостивый Господь, ты сто крат хуже…» Завидев его, лицо женщины исказила гримаса ужаса. Она почувствовала, как отчетливо отбивает ритм ее собственное сердце, прежде чем, со скоростью метеора, рухнуть прямо в пятки. Кровь, бегущая по телу, покрылась ледяной коркой и застыла в жилах. Вопль страха застрял острой костью прямо в глотке и царапал до крови, лишенный возможности вырваться наружу. Ее глаза запечатлели его образ навсегда, на всю оставшуюся жизнь. Господь не мог создать такое. Господь никогда такое бы не создал. На нее смотрело существо, лишь отдаленно напоминающее человека. И оттого, казавшееся еще страшнее. Его кожа была серой, подобно пеплу, из которого он восстал. Сложение и черты лица выдавали антропоморфа: голова, плечи, туловище, две руки, две ноги…Взлохмаченные волосы цвета пожухлой осенней листвы. У него были большие ладони, заканчивающиеся причудливыми когтями острой формы. Даже девочки из выпускных классов, часто экспериментирующие с длиной своих ногтей, назвали бы это «через чур». Однако особого внимания стоили…глаза. Точнее, их полное отсутствие. На Рут смотрела сама Тьма. Бесконечная и всепоглощающая, глубокая и холодная Тьма. — Ты… ты… — до него донесся лишь ее жалкий хрип. Существо замерло, уставившись прямо на нее. Женщине захотелось исчезнуть. Убежать и вернуть Худи тот удар, которого прокси был милостиво лишен там, в лесу. Бишоп вцепилась в дверной косяк так, будто от него зависела ее жизнь. Рут пятилась назад, пытаясь уложить в свою картину мироздания то, что она только что увидела, пока существо смотрело на нее совершенно спокойно, не выражая эмоций. Другое…Другое…вот, о чем говорил Худи! Про людей так не говорят, потому что он и не был человеком! — Присаживайся, прошу. Произнес он негромко, указывая головой на кушетку. Но Рут не пошевелилась, парализованная страхом. Когда существо поднялось со стула и направилось к ней, женщина забыла, что такое – дышать. Оно протянуло ей когтистую лапу: — Меня зовут Джек. Женщина впилась взглядом в его лицо, неотрывно смотря в черные провалы глаз. Существо говорило с ней совершенно обычным человеческим голосом, мягким, явно принадлежавшим мужчине лет двадцати семи – тридцати, максимум. Оценить точно было крайне трудно: его лицо было совершенно гладким, как мрамор. Рут не заметила мелких морщинок в уголках рта или складочек на лбу…Ничего, что могло бы дать ей ориентир. Она даже начала привыкать — в этом месте все работает на то, чтобы сбить ее с толку и чем сильнее женщина сопротивляется, тем хуже ей будет. Голос был дружелюбным и мог даже расположить к себе, но клыки внушительного размера, то и дело мелькающие в его пасти, ненавязчиво напоминали об истинной природе того, кто стоял перед ней. Нельзя сказать, что этот жест совсем не тронул ее, но Бишоп училась на своих ошибках: доверие – ценная монета. Не стоит ей бросаться. Рут медленно и нехотя протянула свою руку в ответ. — Ты уже знаешь мое имя. Джек рассмеялся, вновь (намеренно или нет) демонстрируя ей зубы: — О, я знаю куда больше. Женщина неловко опустилась на краешек кушетки, покрытой мутной клеенкой. — Она сегодня не в духе, да? — невзначай спросил он. Рут не сразу поняла, о ком речь. Бишоп хмыкнула, осматривая свою одежду: возможно на ней все еще остался запах Кейт. — Худи говорил, что ты каннибал, но ты… — Не выгляжу как человек. — Джек закончил за нее. — Мы все когда-то были людьми, и ты тоже. По ней пустили разряд тока. Неистово захотелось возразить, оспорить столь сомнительный, лишенный доказательной базы, довод. А потом Рут посмотрела на свои руки. Умолкла. В мире бывают вещи, которые не смоешь никаким мылом, не выведешь никаким порошком, никакой химией. Он приблизился к ней и выжидающе посмотрел. Женщине пришлось стянуть с себя куртку и оттянуть ворот водолазки. Она выгнула шею, показывая. — Каково в свой первый день попасться под горячую руку? — Джек медленно наклонился к ней. — А каково жить в развалюхе, питаясь человечиной? — Рут огрызнулась, не думая. Это все Худи, подумала она. Его хамская манера общения уже внедряется в нее саму, — какой позор! Джек усмехнулся. Вопреки ожиданиям Рут, его лицо не выражало и капли сочувствия. Оно едва ли выражало хоть какие-либо эмоции. Женщина подняла на него глаза: зелень лесов столкнулась с необъятным космосом. Рут подумала, что в где-то там прячутся звезды. — Ты уверена, что грубить тому, кто рассматривает тебя на закуску — хорошая идея? — Насмешливо бросил ей в ответ Джек. Он успел вернуться к своему самодельному «столику первой помощи» и шуршал чем-то, что Бишоп не могла рассмотреть. «Готова поспорить: здесь все ворованное!», — решила женщина, совсем позабыв о том, что может Джек и вор, но от него зависит ее здоровье и выздоровление. — Мне не о чем с тобой говорить, — она хмуро сверлила взглядом его спину, пока Джек продолжал возиться. Гремели склянки и звенели металлические приборы. Рут не упустила шанса рассмотреть его полностью: долговязый — футов шесть с половиной точно, слегка ссутулившийся. Из-под закатанных рукавов торчали острые локти. — Может мне оставить служебную записку в головной офис…— он задумчиво склонил голову набок, — попросить начальство о курсах этикета для работников? — Мягко промурлыкал мужчина, разворачиваясь. Его слова кольнули сильнее медицинских игл. Сердце пропустило удар. Рут ответила быстрее, чем страх за свою шкуру успел появиться на лице: — Любишь ябедничать? Джек приблизился к ней. Скальпель угрожающее блеснул в серой когтистой руке. Каннибал приложил тупую сторону к ее щеке. Холод инструмента обжег Рут. — Люблю порядок. Веди себя хорошо, и к концу приема получишь леденец от доброго дяди доктора. Он подмигнул ей. Женщина прикусила язык. На его территории, пусть и своеобразной, но приходилось играть по правилам, угодным ее хозяину. Разумеется, у нее были миллиарды вопросов о происхождении Джека, его прошлом, настоящем и возможно даже будущем. Рут просто не могла не интересоваться: это было ее работой долгие годы. Например, ей нужно было знать, почему это ученик с ее класса внезапно слег с ангиной, аккурат в день среза? Или почему это учитель физкультуры считает, что забирать футбольную команду с ее уроков — позволительно? Бишоп не поддерживала стереотипы о «тупости спортсменов». Она оставляла футболистов, приговаривая: «вы можете не уметь решать примеры и уравнения, но я буду считать свой долг выполненным, если вы будете в состоянии сосчитать забитые голы». Это место, увы, ничем не походило на школу. Скорее — на маленький филиал Ада. А Безликий явно вознамерился стать Работником Месяца. Рут успела отметить, что излишнее любопытство раздражает всех здешних обитателей. Однако Джек показался ей более открытым. Возможно потому, что он, в принципе, говорил больше, чем кто-либо из тех, кого Бишоп успела повстречать. Коготь слегка коснулся ее кожи, Рут позволила цунами мурашек окатить ее холодком прямо до поясницы. Джек наклонил голову. Женщина позволила себе кое-что еще: Бишоп невесомо втянула носом воздух. Ожидая запах человеческого мяса, гнили и грязи, помоев и формалина, она разочаровалась, столкнувшись…ни с чем. Странное существо не имело за собой абсолютно никакого запаха. Что ж, этого можно было ожидать. — Будет шрам, — подал голос врач. Рут понимающе кивнула. — Но порез неглубокий. Я наложу повязку, только меняй ее сама или проси этого верзилу, и рана затянется. — Угу, — покорно пробубнила она. В таком положении действительно лучше не рыпаться. Джек любил говорить и делать что-то одновременно. Женщина поняла это, стоило ему повернуться и вновь начать копаться в своих вещах. Каннибал сразу же подал голос: — Он перенимает черты тех, с кем работает. Ты — болтушка, а вот парень до тебя — тот еще молчун, — врач хмыкнул, Рут поёрзала и поспешила навострить ушки. Джек ехидно оскалился. — Но я не буду лишать нашего друга радости поделиться этим самому… — Его звали Тим, да? — Рут не сдавалась. Обычно, она не была столь настырной, но что поделать, если только так у нее был шанс узнать хоть что-то. — Какая разница, как его звали, — Джек размял плечи.— Имена, как бы то не звучало, не несут в себе никакой информации. — А что тогда несет? Джек взял со стола бинт, антисептический раствор и плотную марлевую повязку. Он обработал ее кожу и склонился, чтобы перевязать рану. Его тихий рык над самым ухом пробрался к ней в самое нутро: — Кровь. Рут часто заморгала и каннибал, воспользовавшись ее замешательством, продолжил. — Тебя можно описать как трудоголика — упорный маленький человечек, который не бросит начатое, подобно Сизифу, «зараженный» выполнением своей задачки. У тебя возможны патологии пищевого тракта и…злокачественные новообразования. Что, впрочем, естественно для людей со второй группой крови. Маленький интерактив…больно хмурая сидишь. Что ж, он был прав. Женщине не хотелось думать, что каннибал где-то успел опробовать ее крови. Она настойчиво гнала эти мысли прочь, подобно тому, как мы гоним назойливых мух от стола в знойный летний день. Бишоп выдохнула: — А какая… твоя любимая? Возможно, она позабыла про свою чашку с кофе утром и выпила вместо нее целый галлон «храброй воды». Акульи клыки довольно показались в сантиметре от ее лица, уже во всей красе. —Четвертая. Принесешь — буду признателен. Но больше всего меня прельщает вот это, — и с этими словами он мягко надавил ей на живот. Женщина почувствовала касание когтей кожи, сквозь ткань водолазки. Ничто не могло расслабить ее: даже малейшие и самые невинные движения Джека напоминали о том, кто…что он такое. — Оригинально. Ее самообладание висело на волоске. Разумеется, она будет сохранять спокойствие даже в такой ситуации. Этому ее научил отчасти Дейл, журналистский опыт которого вынуждал его общаться с людьми всяких мастей и при этом умудряться «держать» лицо. А отчасти это была заслуга ее первого класса, которые пусть и были «самыми-проблемными-самыми-худшими-за-всю-историю-школы», эти ребятки помогли Рут быть всегда наготове. Своеобразный плюс, но тем не менее: потом было легче. «Конечно, я в жопе. Но если я позволю кому-то увидеть, что я в жопе, то загоню себя в еще большую жопу». Именно так высказался гений мысли Дейл Дарлинг, в один из их совместных вечеров. Рут не помнила точно почему она запомнила эту фразу: то ли потому, что она столь смешно и нелепо, но вместе с тем правдиво сформулирована. То ли потому, что после этих слов Бишоп засмеялась в голос, а Дейл, не теряя времени, увлек ее в поцелуй. В их первый поцелуй. До нее донесся смешок, неприятно возвращающий в реальность: — Мы закончили. — Рут провела рукой по шероховатой поверхности бинта. — Найдешь выход сама? У меня болят глаза от дневного света. Женщина кивнула, слезая с кушетки и собираясь уходить, но Джек окликнул ее. — Чуть не забыл, — он недолго порылся в столе и протянул ей оранжевую баночку с таблетками. Бишоп поежилась, вспомнив, как выгребла множество таких из комода тетушки. Рут не любила брать что-то с рук малознакомых людей. Тем более лекарства. — На них же нет этикетки, — констатировала она. — Как будто тебя это удивляет. Они ведь тебе знакомы? Рут кивнула вновь. Лицо Джека стало совсем расслабленным. — Тогда прими это, как подарок и не выебывайся. — Когтистый палец коснулся ее лба и кольнул кожу. — От мигреней. Не злоупотребляем, идет? Можешь поделиться с ворчуном, если хочешь. Здесь такое не возбраняется. Ее искренне позабавило, то как он отозвался о Худи, но вслух она сказала только: — Спасибо. К чему такая щедрость? Джек оперся ладонями о стол, разглядывая ее: — Приветственный бонус. Когда Рут вышла, Худи окинул ее странным внимательным взглядом. Прокси желал убедиться, что Бишоп не нахваталась новых травм и потрясений. Бишоп кивнула ему, убеждая напарника, что все прошло не так уж и плохо – по крайней мере ее не съели. Они не стали топтаться у крыльца и сразу же направились вон из леса. — Пошли домой. Мужчина кивнул, согласный с тем, что на сегодня точно пора закончить. Ну или хотя бы сделать перерыв. Рут сама не заметила, как задремала в кресле в гостиной. Сон накрыл ее, подобно мягкому пледу. Но, увы, не принес с собой облегчения от тягот сегодняшнего дня. На дворе стояла суровая зима. Маленькая и тонкая фигура пробиралась сквозь сугробы с завидным упорством. Что толку метель, что толку снег, когда на кону стоит такая важная миссия! Миссия, которой удостаиваются лишь самые послушные, самые прилежные дети. Генри хохрился, задирая подбородок и выпячивая вперед грудь. Ему уже стукнуло шесть, и он целый год вел себя исключительно подобающе: Генри ложился спать, как только скажет мама, ел прогорклую манку с комочками и не канючил. Генри послушно надевал дурацкие колючие носки, которые связала бабушка. Расчесывался и умывался утром и вечером. Даже сам застилал свою кроватку! Генри носил корзинку матушки до дома, несмотря на то, что его руки ныли весь оставшийся день после этого, а кожа на ладошках «горела» и покраснела, в тех местах, где он держался. Словом, он делал все, что только мог сделать мальчишка в его возрасте. Ведь Генри знал, что это все вовсе не напрасно. В особую ночь, когда все жители их небольшого поселения собрались в доме основателей, на всю роскошную залу было оглашено его имя. «Генри Приччет!», — раскатисто объявил голос и все взрослые благосклонно заулыбались ему. Другие дети, не менее старательные чем он, безрадостно опустили носики в пол. Может, им повезет в следующем году? У них, особенно у самых маленьких, было полно возможностей проявить себя — до самих шестнадцати лет! Матушка наставляла его, ранним утром, до того, как взошло солнце. — Увидишь духа — поздоровайся и угости дарами! Будь щедр и благовоспитан, тогда добрый дух леса отплатит тебе исполнением твоего самого заветного желания, малыш…— матушка наглаживала его маленькие ручки, исступленно шепча все то, что Генри Приччет и так знал сам. Едва ли не с самого своего рождения он слышал об этой традиции. Матушка крепко поцеловала его в лоб, перед тем, как закрыть дверь. Их поселение было очень маленьким, безопасно укрытым в тени сосен и махровых ветвей елей. Запутанные тропинки могли привести вас сюда, а могли сгубить в самой лесной чаще. Но это было нужно…это была та цена, что поселение платило взамен настоящему чуду – Лесному Духу, что исполнял самые заветные детские желания. Но, как и полагается, что исполнение желаний ждало лишь самых послушных и прилежных детей. Где же это было видано, чтобы духи исполняли желания дурных и невоспитанных детей? Выбранный ребенок передавал Духу подношения и вкусности, чтобы Дух не расстраивался и продолжал защищать их маленькое поселение. Генри долго думал, чего же такого он может пожелать. Желание было всего одно, однако счастливому человеку и этого будет достаточно. Ногами он бороздил сугробы, становившееся все больше и больше. Маленький Генри шмыгал покрасневшим от холода носиком, пряча его в колючую шаль, которую матушка дала ему с собой. Он вспомнил Роберта, — его выбрали, когда Генри было три года. Роберту было тринадцать, он был чрезвычайно горд. Все знали, что самым заветным желанием мальчишки было вернуться в Канзас, к своей тетушке и отцу вместе с матерью. На следующее утро Роберт не вернулся, его мать так и осталась в поселении. «Наверное, Дух сразу же отправил его туда!», — догадался Генри. Любопытство и азарт не давали ему замерзнуть. Чаща была непроглядно-черной и колючей, а Генри хоть бы что: главное, не подвести! Деревья молча приняли его и Генри вспомнилась Лиллибет: красивая и тонкая Лиллибет. Ее выбрали, когда Генри было четыре. Она мечтала о полном шкафу самых разных платьев и лошадиной ферме. Наутро ее тоже не застали. Матушка сказала, что у нее свой новый дом, где на заднем дворе бегают счастливые лошадки, а красавица Лиллибет меняет свои прелестные платьица. Генри согласился: Дух поступил очень правильно, у них в поселении редко была хорошая погодка, солнце редко навещало их, да и зимы были холодны и суровы – лошадкам здесь бы не понравилось, рассуждал Генри Приччет, а платьица Лиллибет были бы скрыты слоями безобразной верхней одежды. Вообще-то, малыш Генри знал, о чем просить. И знал, что ему никуда не нужно будет исчезать. Ему не нужны были ни игрушки, ни лошадки, ни бесконечный запас леденцов в чулане… Он мечтал о матушкиной улыбке, чтобы ее глаза светились, как сегодня утром. Ведь обычно – она совсем таковой не была. Ее лицо скрывалось за вуалью грусти и скорби, маленький Генри не знал и не помнил своего отца, поэтому его мать скорбела за двоих. Все чего хотел, искреннее хотел Генри Приччет, это чтобы скорбь оставила их дом и сердце его матушки. Генри часто дышал, его мысли занимал вовсе не колючий ветер, вовсе не темнота холодного зимнего утра. Снег мягко хрустел под его нерешительными шажочками. Малыш прижимал корзинку к себе, как самое дорогое, что у него есть. Пока он бродил по лесу, ведомый одним лишь предчувствием, деревья передали Хозяину о новом госте. Стало совсем тихо и Генри слышал лишь свое прерывистое дыхание. Ветер унялся и пошел снег. Крупные белые хлопья оседали на мальчишке и тут же таяли. Генри резко вздрогнул и обернулся. За спиной стояло нечто невообразимо высокое и молчаливое. Одеяние, сотканное из тьмы и лицо белее только выпавшего снега. — Ты добрый лесной дух? — колокольчиком прорезался детский голосок. — Угостись вяленым мясом! Лесной дух ничего не ответил. Генри выронил корзинку: гостинцы рассыпались на снег. Малыш послушно зашагал в самую тьму. Его хрупкое туловище обхватило что-то длинное и черное. — Здравствуй, — благоговейно прошептал Генри. Его большие глазки заискрились, и он облизнул пересохшие губы. — Мне бы хотелось, чтобы матушка… Существо резким рывком подняло его вверх. В тишине раздался зловеще звонкий хруст. Снег впитал в себя алые реки крови. Чащоба поглотила душераздирающие детские крики. Рут вздрогнула и проснулась. Сонливость тут же сняло. Она поежилась и сильнее закуталась в плед. Худи медленно повернулся к ней, за окном уже стояла темень. Женщина провела ладонями по лицу, пытаясь успокоиться после увиденного. — Мне снился он…Безликий, — поделилась она и прокси мрачно хмыкнул в ответ. — Послушай, а сколько… сколько лет этому городу? Мужчина поджал губы, соединив ладони в замок: — Не знаю. Не могу точно сказать. — А прокси могут видеть сны о…прошлом? Он же делится с тобой всяким… — Ты видела прошлое? — Да, — Рут поднялась, разминая затекшие руки. — Да. — Она повторила это более уверенно. — И я поняла: мы должны с этим покончить. Женщина рьяно выпалила это ему в лицо. Прокси поднял на нее тяжелый взгляд, оставаясь в той же позе. Худи был готов к этим попыткам. Все через это проходят, и она тоже пройдет. «Ничего в тебе особенного нет», — думал он. «Ни в ком из нас нет». Чем скорее Рут это поймет и покорится, тем лучше будет для них обоих. У мужчины предостаточно своего груза – нести ответственность за Рут больше нужного он уж точно не станет. — Мы не будем этого делать. Тебе понятно? Прокси жестко осадил ее и поднялся. Теперь Бишоп не спит и ему нет нужды караулить ее. Можно выйти и проветриться — от занудства женщины у него начинала болеть голова. — А если бы это сделала не я?! — С вызовом Рут швырнула обвинение ему в спину. Прокси замер. — Если бы…. Она набралась смелости и со вздохом отчаянно выпалила: — Если бы это сделал Тим? Тишина, которая повисла в комнате, была донельзя пугающей. Худи развернулся беззвучно, заставив Рут замереть на месте и пожалеть о том, что она вообще произнесла это имя. Он не сделал и не сделает ничего, но взгляд, которым прокси смотрел на нее… Если бы ему было разрешено наброситься на нее и разорвать глотку зубами, Худи не повел бы и бровью. — Тим не сделал бы. «Парень до меня…Тим…где же ты теперь? Что же ты натворил?» — Хорошо, — женщина примирительно подняла ладони и замолчала. Есть вещи, которые не должны ее касаться, однако оставить это просто так значит жить в новом мире, полном «темных пятен». Теперь она имеет право знать все. А когда узнает, то сразу же найдет выход. Ведь так? Худи ушел, женщина налила себе воды и выпила залпом. Она тут же подумала о «подарке» Джека и тут же быстро остановила себя от поспешных решений. «Предложу Худи, — подумала она, вертя стакан в руках, — если возьмет: значит и я приму». Рут вышла на задний двор. Она подумала, что прокси курит, но подойдя ближе увидела нечто иное. Он сидел на ступеньках и вертел к руках сигарету и зажигалку. Будто видел их впервые, и будто эти черты совсем не свойственны. Будто кто-то дал ему просто подержать…дал на сохранность и не забрал обратно. Тогда она поняла, о чем ей говорил Джек и осознание больно ударило под дых. Худи не смотрел в ее сторону. Он поджег сигарету. Рут спустилась и встала прямо перед ним. — Мне представились почти все…кроме тебя, — Бишоп рискнула заглянуть в его волчьи глаза. — Как тебя зовут? Прокси докурил. Он поднялся и затушил бычок. Их взгляды пересеклись: — Брайан. Брайан Томас.