how you doin'?

На лицо Худи тенью легла пугающая строгость. Он замер и только взгляд желтых глаз медленно настиг Рут. Женщина в судорожном страхе сглотнула, появившийся так некстати, ком в горле.Она приехала совсем недавно и уже успела проявить социальную активность даже в таком захолустье, как это. Это злило прокси и добавляло сложности его работе, на которую он не особенно желал тратить время. Худи остался сидеть на месте, лишь коротко кивнул ей в сторону двери. Он знал, что Рут не сделает ничего такого. Теперь не сделает. Бишоп поднялась с трудом: мышцы сильно забились и болели. Женщина не знала,кого принесло в столь ранний час. Судя по настороженному лицу прокси, он тоже никого не ждал. Спускаясь по лестнице и придерживаясь за перила сильнее, чем ей следовало бы (воспитательные меры Худи оказались слишком тяжелы для ее тела и души). Догадки вертелись безумным волчком в ее сбитой с толку голове. «Это полиция». «Они все узнали». «Я сяду в тюрьму, Господи, я сяду в тюрьму». Стук повторился. Настойчиво и размеренно. Тук. Тук. Тук. С каждым стуком, Рут представляла, как бьется молоток правосудия в зале окружного суда, утверждая приговор. Тук. Тук. Тук. Как с каждым ударом ее сердце подстраивалось под ритм. Как за ней с медленным и скрипучим похоронным маршем закрывается дверь камеры. Как ее душа гниет и умирает в крепости без дверей и окон, без надежды на очищение. Тук. Тук. Тук. Женщина открыла дверь медленно, затаив дыхание и ожидая увидеть сотрудников полиции, но вместо этого, ее взору предстал… Джереми. Сердце должно было «отпустить», но почему, увидев его, Рут почувствовала, как на душе противно скребут кошки? Мальчишка переминался с ноги на ногу на веранде, он выглядел еще более смурным и задумчивым, чем обычно. — Здравствуй. Бишоп невольно удивилась тому, каким хриплым и чужим оказался ее голос. — Здрасьте, вы…приболели? Бледная такая. — Джереми обеспокоенно рассматривал ее побледневшее лицо, выделяющиеся круги под глазами, сухую и потрескавшуюся кожу на носу и в уголках губ. — Этот городок вытягивает все краски, даже из таких, как вы. — Мальчик мрачно хмыкнул. Рут казалось, что ей положили свинца на язык. Чужой голос говорил чужими словами: — У меня небольшой ремонт…прости, не могу тебя впустить. Эта невинная ложь спорхнула с ее языка, столь быстро и естественно, что Рут невольно захотела прописать себе звонкую оплеуху. Мальчишка отрешенно кивнул бритой головой. — Я недолго. Только хотел спросить…— его голос стал совсем робким, и Джереми поднял глаза. — Вы не видели Барбару? Женщина проглотила прогорклый свинцовый ком. «Конечно, ты видела. Ты видишь ее до сих пор, стоит тебе закрыть глаза, поэтому ты держишь их открытыми как можно дольше». — Боюсь, что нет. — Сухо выдавила Бишоп, уводя потускневшие глаза в черноту леса. Ей казалось, что она — марионетка, актриса дешевой постановки с заранее записанными словами. От нее нужно было только вовремя открывать рот. — Что с ней? «Всего лишь умерла». Джереми неловко замялся, совсем теряясь и блуждая глазами по фасаду ее дома, по верхушкам черно-серых мертвых деревьев. Рут догадалась: он подбирает слова, тому что для него это загадка. Женщина понадеялась, что мальчишка никогда ее не разгадает. — Я не знаю, — признался он наконец, рвано выдохнув. Бессилие в его голосе вонзилось толстой иглой в сердце женщины, с хрустом дошло до костей и резко вышло обратно. — Ее нигде нет, она типа испарилась. Я звонил на мобилу — не берет. Сначала думал — дуется на что-то, они же девчонки…но она все не брала… А затем, ближе к ночи позвонила ее мама. Джереми описал картину очень кратко, но для Бишоп все было ярче самых красочных фейрверков на 4 июля. Воображение живо нарисовало всю картину в самых темных и тяжелых тонах, на какие только было способно. Рут не хотела думать об этом, не хотела видеть это, но знала, что ее страдания не тянут даже на четверть того, чтобы очистить душу. — Она не приходила ко мне с того дня, как мы делали математику…— Что ж, хоть в чем-то из сказанного была правда. — Где живут ее родители? Я хочу с ними поговорить. — На Бейсс-Стрит, — Джереми провел рукой по бритой голове и тут же указывая в сторону бледной и грязной рукой. Сбитые костяшки пальцев все никак не хотели заживать. А пятна от машинного масла будто назло въелись в кожу, становясь клеймом. «Ты простак. Воняешь маслом и бензином. Твои руки мозолистые и грубые. Кому такой нужен?» Юноша быстрым, нервным движением указал в сторону и тут же поспешил спрятать ладони за спину. — Это вверх по улице и налево. Дом с зеленым карнизом и половиком у входной двери. — А где церковь? — Рут плотнее закуталась в кардиган, но на улице было не холодно. — Мы прочтем молитвы за ее возвращение. — Церкви нет, — Джереми шмыгнул. — С момента основания города никогда не было. Вы в этой теме, да? Сорян, мисс Бишоп…мы здесь безбожники какие-то. Может поэтому так херово живем? — Он саркастично хмыкнул, не дав вставить женщине даже слова. Его мрачноватый сарказм даже повеселил Рут на короткий миг. — Поспрашивайте у деда — он большой любитель истории, особенно ее дополнения и переделывания. Или в архив загляните. Бишоп растёрла плечи руками. Она прикрыла за собой дверь, полностью выходя на веранду к Джереми. Опавшие пожухлые листья лежали вокруг, женщина небрежно разбросала их ногой. Вот бы она могла сделать также с тем, что терзает ее разум. А если сможет, то будет ли считаться после этого человеком? Темные волосы Рут беспорядочно растрепались по плечам и спине. Бишоп почти никогда не носила их распущенными, ее волосы всегда были собраны — как и она сама…но есть ли смысл держаться за былое здесь, в пугающем Зазеркалье, где переменчив каждый миг? Какой смысл в прежних традициях и устоях, если им суждено рухнуть так или иначе, не проще ли разрушить их самой? Рут отодвинула мешающую прядь за ухо и наклонилась к Джереми. Ее рука с ласковой невесомостью коснулась его плеча. Мальчишка вздрогнул, подобно молодому лесному оленю, то ли отвыкший от этого чувства, то ли не знающий его совсем. Он смотрел на Бишоп неотрывно бездонными глазами-пропастями. «Прошу, не смотри так. Не смотри или я сдамся», — Рут взмолилась, надеясь, что Джереми прочтет ее мысли и все поймет. Он же такой умный мальчик, он должен ее понять — больше некому. — Всему есть объяснение. Даже этому. И мы его найдем. Я обещаю тебе. Джереми привычно шмыгнул носом, коротко кивая. Рут возвращалась обратно в дом, когда юношеская рука плотно схватила ее за запястье, заставляя обернуться. В его глазах Бишоп увидела нечто такое, что заставило ее сердце разбиться и разлететься на тысячи острых осколков. Эти осколки вонзились в ее тело: раны будут ныть всякий раз, стоит ей вспомнить его, хмурого и молчаливого мальчишку в черной куртке. — Не уезжайте. Попросил (взмолился в ответ) он полушепотом и женщине пришлось приложить все усилия, чтобы не разрыдаться прямо перед ним. «Просил бы ты меня об этом, зная кто я и что я сделала? Держал бы ты мою руку также крепко? Смотрел бы так, как смотришь сейчас?» Рут взяла его руку в свою и несильно сжала ее. Ладошка мальчика была холодной, ее — горячей от рукояти ножа. Женщина позволила теплу распределиться. — Я всегда рядом. *** Худи остался удовлетворен тем, что ее никто не подозревает. Все то время, что Рут была снаружи, прокси караулил ее на первом этаже, спустившись совершенно бесшумно, пока женщина «сюсюкалась» с мальчишкой. Худи задумчиво хмыкнул, быстро сложив «два плюс два»: Джереми отчаянно нуждался в матери, бросившей его и променявшей на лучшую жизнь, нужда Рут заключалась в реализации себя как матери. «Обычно, с этим нет проблем», — анализировал мужчина. Бишоп еще ведь даже не вышла замуж. Что-то было не так. Но что? Худи прислонился к стене за дверью, закатив глаза к потолку. Ему не нужно было видеть или слышать… Худи мог воспринимать людей. Их потаенные чувства, желания, страхи — это знание и было его оружием и силой. Худи владел ей прекрасно. Мальчишка сунул руки за спину и мужчина подытожил, себе в мыслях: «Нет, она не сбежала от тебя, потому что при тебе не водится зелень. К слову, она вообще не сбегала. Но тебе не стоит от этом знать. Можешь сломаться, а приказа тебя ломать не поступало». Прокси в очередной раз убедился, что его подопечная-напарница страдает похуже американской экономики в две тысячи восьмом, и что начинать с введением в должность нужно как можно быстрее. Уязвленная, женщина являла собой крайне податливый материал, но все еще прихотливый — Безликий не подавил ее волю полностью. Они скромно позавтракали тем, что осталось в холодильнике. Рут ела за столом, прокси — в противоположном конце кухни, стоя у раковины. Никто принципиально не хотел делать «первый шаг» к сближению, несмотря на то, что начальство распорядилось им работать вместе. Поэтому, Худи предпочел старый добрый рабочий метод — вести себя так, будто ничего не случилось. Он нужен женщине больше, чем она ему, так рассудил сам прокси, а потому не спешил с извинениями. — Собирайся. Тебя надо учить. Если бы Бишоп могла, она демонстративно игнорировала бы все, что Худи говорил ей. Но рассуждения прокси, к сожалению для женщины, попадали в точку: без него Рут не получит ответов на свои вопросы, не сможет адаптироваться к подобной среде. Сходить с ума от бессилия совершенно не входило в ее планы. «Однажды я стану достаточно сильной, для того, чтобы прикончить тебя, — решила Бишоп, смотря прокси вслед и постукивая ногтями по чашке, — тогда я как следует припомню все, чему училась». Рут собрала волосы и это принесло ей немного облегчения. Она хотя бы отдаленно, хотя бы внешне походила на ту, что была раньше. Пока у нее есть приличная внешняя оболочка, никому не будет дела до внутренней. На теле сине-фиолетовыми пятнами расцветали гематомы: они приносили боль, стоило Бишоп слегка задеть их (Худи так и не принес льда). Рут собиралась чисто из принципа, нежели интереса. Она надела ботинки на плотной подошве, утепленные джинсы, черную водолазку и простую ветровку поверх. Женщина не знала, сколько времени им предстоит провести на «полигоне», поэтому предпочла максимальный комфорт (будто у нее было из чего выбирать). Худи же, напротив, предпочитал быть «зимой и летом одним цветом» — его одежда была практичной настолько, насколько себе может позволить прокси. Рут засомневалась в чистоте, новизне и законности приобретения его вещей. — Готова? — Худи оперся плечом на косяк двери, скрестив руки. Он мельком оббежал глазами комнату, силуэт Рут — остался удовлетворен, возможно, с ней еще не все потеряно. Женщина как раз закончила рассматривать себя в зеркале. Прокси понимал, что оставлять ее одну наедине надолго — слишком опасно. Рут кивнула, и они вышли через заднюю дверь. Расположение дома на краю заброшенной части города угнетало Бишоп, но было как нельзя кстати ее новой деятельности. Худи шел впереди, засунув руки в карманы, женщина осторожно шагала позади него. Женщина колебалась лишь мгновение. Ей казалось, что деревья смотрят на нее с осуждением и протягивают колючие ветви-когти, будто за ее голову объявлена награда. Ей казалось, что земля разверзнется, стоит только ступить. Что тяжелые и массивные корни деревьев, выступающих из-под земли, окучат и удушат, упрячут под землей, медленно, но неизбежно, подобно тому, как ползет по телу питон. Но то было не самое страшное. Самым страшным оказалось, что она, в общем-то, не против. Прокси коротко обернулся, будто бы уловив изменение ее настроя (а может, так было и на самом деле?). Худи мог без труда вычислить эту разновидность страха. Он знал ее слишком хорошо, слишком часто она когда-то мелькала в его собственных глазах. Странно было чувствовать, что у него и Рут есть что-то общее. Страх. Боль. Кровь. Хозяин. Рут посмотрела на него, задумавшаяся о том же. Впервые она увидела понимание в глазах прокси. Бишоп замерла, напуганная неизвестностью, ожидающая худшего. Худи считал и это, столь ясно, как азбуку. Мужчина приглушенно хмыкнул и кивнул в сторону леса. «Глупая. Я не мясник». Прокси шагнул и ничего не изменилось. Тогда Рут шагнула тоже. Они прошли вглубь, позволяя деревьям поглотить их силуэты. Ветер был очень холодный, кусающий лицо. Чем дальше продвигались, тем труднее было. Рут кожей и спиной чувствовала присутствие здесь Его, хотелось сжаться и спрятаться, а не идти дальше. Голова стала совсем тяжелой, в глазах двоились силуэты, становясь пугающими образами из детской сказки. Бишоп думала, что вот-вот свалится ни с того, ни с сего. Теперь, вопросов по поводу состояния не было. Провести аналогию не составило труда. Женщина не знала, испытывает ли то же самое Худи, но судя по тому, как твердо он шел, Рут могла ошибаться. Или же, попросту не знать, что мужчина очень хорошо притворяется. Но боль — есть боль, она едина. Что для Рут, что для Худи. Прокси вспомнил ту, от вида которой даже у него шли мурашки. Она была зависима от этой боли. И эта боль медленно, как наркотик, уничтожала в ней все живое. Все, что делало ее человеком. Худи и Рут были другими. Мужчина уловил, что шаг его подопечной-напарницы заметно замедлился. Он повернулся к ней как раз тогда, когда Рут оперлась на морщинистый ствол дерева, не способная стоять прямо. В памяти полублеклыми мутными картинками всплыло воспоминание, где Джереми пришлось надрезать ей руку. Прокси быстрыми шагами приблизился к ней, придерживая женщину на уровне ребер ладонью. Если бы перед глазами не творился настоящий калейдоскоп, женщина смогла бы рассмотреть ладонь своего напарника. Она была испещрена мелкими светлыми шрамами, ссадинами, царапинами. Где-то отдаленно в сознании, Бишоп поняла, что это — чужие руки. Она знала лишь касания Дейла, деликатные и нежные. Руки Дейла Дарлинга относились к ее телу, подобно Микеланджело к своим скульптурам. Та рука, что коснулась ее ребер, была грубой и мозолистой. Касание было необходимостью. О взаимной симпатии не было и речи. Но если Рут упадет (Худи знал это слишком хорошо, он уже успел «набить шишки» на этом), она может вообще не встать или подняться спустя долго время. Худи не позволил ей упасть из соображений своего профессионализма. Прокси уже видел эти сюжеты, но с другим человеком…с другим материалом. Безликий издевается? Что ж, пожалуй. В полубреду Рут вытянула руку, думая, что нужно будет пускать кровь. Худи покачал головой: — Сейчас не надо, — негромко произнес он. — Идем, тут недолго. — Сначала ты швыряешь меня на пол, а теперь держишь, чтобы не упала. Шестеренки в голове сбились? Худи мудро проигнорировал ее выпад: — Тогда тебя нужно было швырнуть. А теперь нужно держать. Больше прокси не произнес ни слова. Он искренне не знал, как объяснить. Худи не обладал даром красноречия еще до…всего этого, а теперь уже и подавно — не стоит ждать высокопарных речей от такого, как он. Хоть он и окрестил Рут «дурой», сбивая с нее спесь, в глубине души Худи понимал — идиотов среди прокси нет и не будет. Он посчитал, что этого будет достаточно, чтобы Бишоп поняла его стратегию. Мужчина не мог с ней нянчиться (да и не умел, чего греха таить) — не та сфера деятельности. Прокси следует быть покорными, а если Рут будет позволять себе кидаться на него — своего напарника — выказывая неуважение, чего уж говорить о вышестоящей фигуре Тонкого Человека. Здесь такое не приемлют. Когда напарники приблизились к назначенному месту, приступ слег. Тонкий Человек наигрался и поспешил тиранить кого-нибудь еще — так рассудила Рут, опускаясь на землю, Худи сел напротив. — И что теперь? — Теперь ты можешь вывалить весь свой шквал вопросов. Здесь можно. — Ты не мог ответить там, в доме? — Представь себе, — передразнил ее тон мужчина. Рут фыркнула. — Ладно. Хочу базовый инструктаж. По-человечески, пожалуйста. На удивление, Худи только пожал плечами: — Теперь ты — прокси. Твоя задача: скрывать от мира любое проявление Тонкого Человека. Убирать людей, которые знают слишком много, подчищать там, где грязно. И Он поможет. — Он? И каким же образом? — Здесь некая система. Категории. Есть те, кто спит — они понятия не имеют, что делают. Как лунатики: просто ходят завороженные. У них нет никаких выдающихся характеристик: буквально обычные люди, которые сходят с ума. Чем чаще Тонкий Человек вторгается в твой разум, тем…дальше от реальности. — А что взамен? У тех, кто не спит? — Уточнила Рут, явно не причисляющаяся к спящим. Все казалось затянувшимся розыгрышом, «пранком», как говорили ученики. Бишоп пыталась убедить себя, что за ними следит скрытая камера с оператором, никак не трехфутовый монстр без лица…в костюме. — У них есть сила. Спящие слабы духом, но оболочка подходит. Иногда это все, что требуется, — мужчина зыркнул на нее странными глазами, закурил. — Как твоя Альма… Женщина вдумчиво кивнула. Теперь все сходилось: страшные в своем безумии тетушкины записи в дневнике наконец-то приобрели четкость. Рут шмыгнула носом от холода и поежилась. Захотелось подтянуть колени груди или скрестить на груди руки — словом, что угодно, лишь бы закрыться от Худи. Ей казалось, будто он читает ее, как раскрытую книгу. В самом деле, так и было. Но эта книга не представляла для прокси никого интереса. Как выразился бы он сам: «пролистывал мельком, не вдаваясь в детали». Опыт, лень или все вместе взятое останавливали его от вмешательства туда, куда Рут Бишоп точно не простит — в ее личную жизнь. Их недавняя встреча прошла не совсем гладко… «На что она рассчитывала? На сраный «Фор Сизонс»?», — думал прокси, чисто из принципа не желавший первым закапывать топор войны (еще не начавшейся, но вполне ясно ощущавшейся между ними). Если бы Худи только мог, точнее…если бы Худи помнил, как это: «по-человечески». «Ты помнишь, поэтому брыкаешься. По-человечески здесь…почти не бывает. И если будешь вести себя прилежно, то никогда не узнаешь, почему». Характер Рут, ее повадки, слезы, страдания, просьбы и все прочее — не вызывало той сложности и тех проблем, которые им могли доставить остальные лесные обитатели. Они-то никогда не были мирными ребятами. Худи это понимал и знал, Рут — нет. Выходит, ему первому придется идти на контакт.? Ведь в случае чего, Бишоп должна прикрыть его спину, а не пырнуть туда ножом. С его нынешней тактикой поведения выходит только второе. Пока что. — Почему тогда Альма умерла? — Я не медик, но может здоровье херовое. Его ответ Рут не устроил. Однако прокси ей не врал. Придется разбираться…ворошить прошлое умершего человека — это шло против ее ценностей, однако (Рут не удержалась от ядовитой усмешки) она сделала уже достаточно, что шло против них же. — Ты говорил о силе. Что она из себя представляет? — Чтобы выполнять поручения, иногда нужно конкретно изъебываться. Обычному человеку, спящему, это не нужно. А нам — да. Ты уже заметила, что стала сильнее. Если бы не эти способности, ты никогда бы не повалила меня и не смогла зарезать того парня. Обычно, выделяется что-то одно. Ты либо становишься сильнее, либо…чувствительнее. Рут резко втянула носом холодный воздух. Он отрезвлял не хуже серьезного взгляда Худи, он возвращал ее в реальный мир. — Чувствительнее? — переспросила она. Говорить было тяжело. Обоим. Рут привыкла вытягивать слова, но из детей или подростков, на тему логарифмов, уравнений и формул… Говорить с мужчиной почти под тридцать лет и шесть футов роста в таком формате ей еще не доводилось. Худи же, в свою очередь, заново выстраивал полноту человеческого общения. Его фразы были обрывистыми и блуждали, как сбившиеся с курса корабли. Мужчина не знал, с чего начать и с какой стороны будет правильнее подойти, поэтому он сделал то, что мог: говорил подряд, надеясь, что Рут Бишоп, еще не утратившая разум, поймет его. — Да, — кивнул прокси. — Ты с ним «на одной волне», буквально. Ты слышишь этого гада столь ясно, будто он живет в твоей башке, — Худи показательно постучал указательными пальцами по вискам. — Ты чувствуешь его за своей спиной. Всегда. Постоянно. Но ты никогда не привыкнешь к этому. Все будет как в первый раз. Женщина поджала губы. Выходит Худи досталась некая «чувствительность», а ей — «сила»…Поэтому они должны работать вместе? Поэтому Безликий свел их судьбы столь безжалостно и прагматично? Лед медленно таял. Рут решилась озвучить свои догадки: — Значит, обычно одна способность на одного прокси? Здесь есть люди, кто совмещает силу и восприимчивость? Худи ответил ей сухо и четко. Так, что по ее спине пробежали мурашки и от страха пересохло в горле. — Есть. И они не люди. Больше не люди. Чем чаще прокси брали Дары Безликого, тем дальше они становились от тех, кем были первоначально. Дары были Диким Огнем. Они ставили своих обладателей на Вершину этого мира, в том самом первобытном смысле. Безликий не был человеком, он не ведал ни любви, ни страха, ни жалости, ни боли, ни счастья. Он презирал все, кроме Смерти и Силы. Дары приближали обладателя к своему Создателю, оставляя лишь животные повадки. Дары уродовали речь, оттачивали движения и обостряли чувства. Дары стирали все, что могло «помешать». Все, что могло вернуть в жизнь, в цивилизацию — все забиралось без остатка. Оставались лишь распростертые объятия черной, колючей чащобы и зияющая пустота лика Властителя Лесного. Худи провел рукой по влажной темной земле. Она холодила его руки и рассыпалась в мягкие комья, стоило взять ее. Рут проделала тоже самое, аккуратно опуская свою ладонь, будто хотела убедиться — не бьется ли там чье-то сердце. Будто земля была зверем и что бы женщину приняли — нужно было протянуть руку. — Есть еще кое-что… Ты можешь стирать память. Прокси могут. — Развязывать язык было непросто для Худи, но необходимо. Незнание Рут больше не могло быть ее оправданием. — Дай-ка угадаю: это тоже не за красивые глаза? — Женщина по-птичьи склонила голову к плечу, внимательно разглядывая своего коллегу. Теперь у нее было время изучить его. — Схватываешь на лету. — Что ж, тогда позволь я… Она не договорила. «Блять, только не ты», — только и успел подумать прокси. Прошло лишь мгновение. Худи не пошевелился (ради своей и Бишоп сохранности) зрачки волчьих глаз недобро сузились. Рут не успела понять, в чем дело: она почувствовала на своем плече тяжесть чужой руки. В нос ударил сладковато-тошнотворный запах гнилого мяса, земли, хвои и чего-то кислого. Бишоп рефлекторно наклонилась вперед, едва сдержав приступ рвоты. Мужчина не сводил глаз с того, что было у нее за спиной. Плотно сжатая челюсть и напряженные костяшки пальцев настораживали Рут, но прокси не торопился что-то предпринимать. Почему? Кто или что было у нее за спиной? Сердце отплясывало сумасшедший танец, холодный пот медленно катился по вискам и спине. Бишоп отдаленно подумала о том, что со вспотевшими ладонями она точно проиграет. Рут испуганно, не решаясь даже моргать и дышать, смотрела на мужчину.Все ее тело буквально окаменело, закованное в терновые путы страха. Женщина приготовилась к тому, что сейчас в какую-нибудь часть ее тела войдет лезвие, пуля…щупальце? Рут поняла, что существо за спиной наклонилось к ее уху, по тому, как зашуршала листва совсем рядом. Удушающий запах гнили оказался так близко, что Бишоп пришлось задержать дыхание. Она хотела сжаться от страха и зажмуриться, но Худи, будто бы уловив ее маленькие колебания, коротко качнул головой. — Это мое любимое место. Горячее дыхание обдало ее шею и ухо, Бишоп таращилась в землю, не решаясь поднять глаза. Голос был хриплым и тихим, слова больше напоминали тихое звериное рычание, как бы намекая на готовность напасть в любой момент. Слова были плохо различимы, словно тот, кто говорил, бурчал сквозь какой-то барьер. Маска? Рут чувствовала, что за ней — некто значимее, чем Худи. Некто, сильно значимее. — Мы уже уходим. За спиной не раздалось не звука. Худи не сводил волчьих глаз с пришедшего. Плечи Рут оказались зажаты в тиски чужих рук. Она спиной чувствовала, как кто-то пялится на нее бездонными глазами. Изучает ее, разбирая до молекул каждую волосинку, каждый мускул, каждое движение. Так осматривает скотину на убой мясник. — Никакого сходства. От нее даже не пахнет сигаретами… Снова прохрипел голос. Рут решилась робко посмотреть на Худи. Он не терял самообладания, но эта фраза заставила его слегка дернуться. Бишоп не знала, почему. Очевидно, у этих двоих была своя история. — Ты сомневаешься в Его выборе…Кейт? Мужчина медленно и плавно поднялся. «Кейт?!» Рут замерла, шокированная тем, что за ней скрывалась женщина… Точнее, то, что некогда ей было. Осталось лишь имя, больной и уродливый шрам, оставленный Хозяином в назидание. Этой участи не избегали даже Его любимчики, — они были самыми первыми и желанными в списке. Вместо ответа и без того плотная хватка сжалась. Рут смотрела на Худи, широко распахнув глаза, совсем обездвиженная и ошарашенная тем фактом, что человек вообще имеет такую силу. Вот, о чем толковал мужчина. Сегодня Рут имела (не)счастье увидеть ту самую Силу в Высшем ее проявлении. Тиски медленно сжимались, Бишоп тихо заскулила от разрывающей боли, умоляя не то Худи, не то безжалостную Кейт. «Ревнивая». Безликий вогнал свою истину ей в разум подобно тому, как Фримен вгонял «нож для колки льда» в доли мозга. — Она нужна. — Твердо произнес Худи, он сделал шаг в их сторону, но Кейт только сильнее сжала плечи Бишоп. Мужчина смотрел на лицо Рут искаженное страхом, мелкие дорожки частых слез скатывались по лицу, собирались у подбородка и капали в землю. Кап. Кап. Кап. Минуты отмерялись слезинками Рут. Худи пытался, ох, он так пытался увидеть иные сюжеты с иным напарником. Но все повторялось, мужчина видел в этом варварскую насмешку. Худи хоронил свой гнев. Он хоронил его настойчиво и с завидной регулярностью. Он пытался убедить себя и Тонкого Человека в том, что он — солдат, прокси, что Худи достоин… Но разве над достойными смеются, так бессовестно и нещадно? Кейт пришла злорадствовать. Кейт глумилась. Кейт знала, что ей ничего не будет. Рут видела, как потемнели глаза ее напарника. На мгновение панический страх отступил, когда их взгляды пересеклись. Женщина смогла отделить себя от муки, что испытывала и увидела, то что ей доводилось лицезреть на площадках в школьном дворе, в коридорах, классе…где угодно. Бишоп без труда опознавала этот взгляд. У него нет никаких «маркеров» или опознавательных знаков, кроме одного и он был сугубо индивидуальным — в сердце что-то предательски ёкало. Это был взгляд затравленного ребенка. Мужчина смотрел на заплаканное лицо Рут и будил свой гнев. Раз Кейт считает, что ей дозволено все — чем он хуже? Паника прошла. Также внезапно Рут ощутила злость, но не свою, чужую, — Худи. Это чувство передавалось подобно лесному пожару, оно с легкостью перескочило в душу женщины и разожгло там свой собственный кострище. Рут притихла, втягивая воздух через зубы. Ей не нужно было выигрывать эту схватку. Только время и свободу. Кейт явно не воспринимала ее серьезно, а от Худи любимица Безликого не ждала ничего решительного, зная его нежелание связываться. Высокомерие застелило ей глаза пеленой, но та пелена была из марли и Кейт могла сорвать ее в любой момент. Однако и Рут не собиралась медлить. Кейт дышала тяжело, прерывисто хрипя. Мерзкие звуки побуждали рефлекторное желание съежиться. Запах гнили никуда не ушел, все так же хотелось блевать. Кейт наклонилась, Рут ожидавшая от нее слов, была обескуражена приставленным к горлу ножом, но времени было мало. Лезвие лишь соприкоснулось с кожей женщины. Рут вся отдалась этой чужой ярости, позволяя ей обволакивать свое тело. Она стала яростью Худи, она стала потоком, обрушившимся на Кейт. Не мешкая, Бишоп резким движением головы назад пришлась о нечто плотное…действительно похожее на маску. Лезвие молниеносно обожгло кожу Рут, но это только раззадорило ее. Капли крови рассыпались на воротнике куртки и рукаве, теплая кровь ручейком стекала вниз по шее. Кейт зашипела, замешкавшись лишь на миг, но Худи было достаточно. Он крепко ухватил Рут за предплечье. Женщина потянулась телом на встречу ему и прокси грубо и порывисто вырвал ее из объятий Кейт. Ноги совсем не держали, Бишоп кубарем покатилась за спину своего напарника. Теперь Худи мог выдохнуть. Самое главное — уже позади. — Прижми. Не поворачиваясь бросил Худи, но Рут застыла, совсем позабыв о ране и раскрыв рот, наблюдала Кейт воочию. Эта была девушка невысокого роста, в некогда белой, ныне же — грязно серой толстовке. Бишоп содрогнулась, увидев в районе рукавов и живота свежие кровавые капли. Возможно, кому-то повезло меньше. На ней были широкие черные штаны, заправленные в грубые берцы. К ногам прилипли «иголочки» хвойных деревьев, листва, грязь и пыль. Но самым запоминающемся во всем этом великолепии была маска. Мертвенно-бледная, похожая на чье-то изуродованное лицо, покрытая мелкими черными разводами и грубыми темными пятнами в области глаз и рта. Кейт двигалась с кровожадной грациозностью, навсегда засев в памяти Рут, как один из самых страшных, воплотившихся в явь, кошмаров. — Мы больше не придем. Отъебись. Любимица Безликого дернулась, будто пыталась скинуть с себя что-то неприятное. Она молча шагнула вперед, выставляя нож и проводя им на земле горизонтальную черту. Рут и Худи оказались за ней. Им повезло быть достаточно понятливыми, чтобы сообразить, что переступать ее они не будут. Ближайшее время точно. *** — Теперь домой? — спросила Рут, прижимавшая к шее кусок собственной водолазки. — Не угадала. Тебе нужно к врачу.